выстрелы в молоко

Волков сосет не то чтоб умело; сирийская проститутка справлялась лучше. Но зато он не прикидывается, что ему это нравится. Нет, он кайфует от члена искренне. Вадим чуть шире разводит ноги, удобнее устраивается на походном раскладном стуле, а Волков, стоя на коленях сбоку от него, облизывает головку, прикрыв глаза, а потом и полностью берет, массирует языком, и Вадим даже не пытается представлять вместо его коротко стриженной головы длинноволосый затылочек — и так встанет. Смешно, но встанет на Волкова с его колючей щетиной, воспринявшего зло брошенное “Ну отсоси мне тогда” в ходе очередной перепалки как приказ. Вадим кладет ладонь ему на загривок с опаской — а вдруг взбрыкнет и прикусит. Нет, только мычит, не размыкая губ, и всасывает член. Вадим дышит ртом. Одной рукой Волков сжимает его колено, второй берет ствол, подрачивает неторопливо, оттягивая кожу, а язык у него снует быстро, кончиком — по оголившейся уздечке. Надо же, почти и не палился, как ему член хочется. Вадим не сразу заметил, что Волков смотрит на парней чуть иначе, чем другие. И уж точно неправильно глядит на Джессику, единственную в их команде девушку — горячую девушку… Прессовать его было одно удовольствие. Когда он хватал за грудки, достаточно было податься ближе — и он начинал плыть. Какой голодный… Вадим гладит его по голове, выдыхает: — Говорил же, что найдем общий язык. Волков выпускает член, вскидывает взгляд. Сует ладонь в ширинку и сгребает яйца. — Еще одна шутка — и оторву. — Поиграй ими лучше, мне нравится, когда мошонку теребят, — ухмыляется Вадим и проводит большим пальцем по скуле Волкова. Тот еще на мгновение задерживает взгляд на глазах Вадима и снова надевается ртом на член. Солнце печет, словно возле жаровни стоишь. В тень бы перебраться… Да Волков тогда, наверное, нахер пошлет, не станет возвращаться к облизываниям. Он еще и жалеть об отсосе будет, Вадим уверен почти на сто процентов. А потому терпит жар, пот, стекающий по шее за воротник, терпит раздражение на коже там, где натерла наплечная кобура через майку. Головка члена натягивает щеку Волкова изнутри, и ради этого можно пренебречь комфортом. Болт у Вадима здоровенный. Встает — и Волков только головку и может облизать, рот у него небольшой, такой и порвать недолго. Он быстрее работает кулаком. Вадим хрипло говорит: — Не бойся зубами задеть. Кайф, Волков… Тот, словно его приободрили слова Вадима, принимается сосать с утроенной силой. У Вадима все мысли из головы выбивает. Дышится тяжело. Волков сжимает его колено сильнее, отсасывает и надрачивает яростно, словно дерется. Но так, грубовато, Вадим действительно любит. Он проводит ладонью от шеи Волкова по позвоночнику. До задницы не дотягивается. Но прикосновение к майке, прилипшей к взмокшей мускулистой спине, уже заводит. Волков словно бы тянется к его руке, и Вадим гладит его — не жалко, пусть порадуется. От этой простой ласки Волков плывет. Выпускает изо рта член, прижимает его, влажный, к щеке, и тяжело дышит, прикрыв глаза. Медленно скользит его ладонь по стволу. Дав ему отдышаться, Вадим тихо просит: — Возьми еще. Вкусный же, а? Волков, прижимая член к скуле, поднимает замутненный взгляд. Словно не понимает слов. Но все же заторможенно кивает, медленно проводит по головке языком, смотря в глаза, и возвращается к прежнему темпу. Его взгляд с поволокой, то удовольствие, с которым он сосет, сносят Вадиму голову. Он сжимает в кулак футболку Волкова, давит ему на загривок, глубже вбиваясь в рот. Волков давится, но не отпускает, старательно отдрачивает, дыша через нос, и всего пара мгновений — и затапливает, Вадим выдыхает так, словно ему врезали под грудак, яйца разрываются. Он кончает в рот Волкову, а тот, приоткрыв губы, дает сперме стечь по подбородку. Потом отстраняется и, сидя на пятках, вытирает ладонью лицо. Смотрит на Вадима. Зло спрашивает: — Доволен? Всем растреплешь теперь? — Дурной ты, Волков. Давай в палатку. Волков поглядывает с опаской. Нельзя так жадно сосать и потом быковать, думает Вадим. Встает, застегивает ширинку. За плечо тянет Волкова вверх — не шучу ведь про палатку. Тот совсем в смятении. Уши и щеки пунцовеют. В палатку он забирается первым, тут же оборачивается, пригибаясь. Но Вадим первым опускается на колени и его тянет следом. Валит на спину, приникает губами к шее, и Волков сдавленно стонет. Стоит у него уже так, что орехи можно колоть. Вадим никак не может перестать целовать, кусать его горло, Волков от этого ерзает и пытается не стонать, только получается у него это скверно. Вадим мнет его член и вылизывает горькую от пота шею, кусает за мочку уха. Хочет навалиться сверху и раздвинуть коленом ноги, но смутно догадывается, что Волков шуганется и отбросит его. А хочется еще подразнить, чтобы он извелся, чтобы со стонами… Вадим ласкает его через нижнее белье, губами подбирается к его губам; гадает, даст ли поцеловать. Волков дает. Погрузив в его рот язык, Вадим трахает его в поцелуе, терзает его член и вдруг чувствует, как несмело касается плеча рука. Все же наваливается на грудь Волкова, впивается между ребер его кулон дурацкий, член его жжет ладонь. Инициативу в поцелуе Волков отдает без боя. Вылизывая его рот, Вадим быстрее работает кулаком, и Волков кончает, вздрогнув всем телом. Вадим садится на колени. Смотрит, как у него высоко вздымается грудь, как горит кожа вокруг губ от ожогов щетиной. Как опадает член. Как бежит из-под задравшейся майки темная дорожка к лобку. Волков приподнимается на локтях и щурит глаза: — Хватит пялиться. — Ты запрещаешь, что ли? — ухмыляется Вадим. — Возбуждаюсь, — отрезает Волков. Сидят, смотрят друг на друга. Вадим первый пожимает плечами — ну было и было. Чего тут стыдиться. Волков отводит взгляд. И через пару дней все повторяется снова.