выстрелы в молоко

Олег тает. Перестает, кажется, дышать, пока его щеки касаются кончики пальцев Серого. Так давно никто не… Олег замирает, нервно напрягается живот и бьется сердце в горле. Прикосновения, думал он раньше, скребут наждачкой, снимают с него кожу и вспарывают заживо; прикосновение — это удар, это осколок в бедре, это звенящая голова и темнота в глазах. А сейчас — это шелк, касающийся загрубевших от бритья ржавым одноразовым станком щек. Олег приоткрывает глаза, и Серый убирает руку. Кладет ладонь между их телами, но кровать, комфортная для одного человека с лисой, оказывается слишком узкой для двух мужчин. Олег каждой клеткой тела ощущает присутствие другого, волосы на голове, руках и ногах встают дыбом. Лучше бы в гнезде, спутанно думает он, но одновременно понимает: полжизни бы отдал, чтобы сейчас в этой постели с ним оказаться. Серый чуть улыбается ему и шепчет: — Спокойной ночи. Он еще мгновение смотрит на Олега, а потом отворачивается к стене, устраивается щекой на краю подушки. Оставляет Олегу львиную ее часть, и тот ложится на уголке. Сглатывает. Одеяло накрывает их, свисая между тел, разделяя, и все равно Олег даже на расстоянии ощущает каждый изгиб Серого. Знает: ночью от любого постороннего звука скатится с края постели вниз. Ему бы в угол забиться. К стене лопатками лечь, чтобы прикрыть тыл, и стеречь дом, стеречь Серого, в полусне ждать угрозы. Но он не смеет попросить Серого поменяться местами. Давит эту тревогу — она тлеет внутри, а порой пламенем разгорается, но хуже всего — когда взрывается, опаляя его, заставляя сжигать все вокруг. И он вспоминает, как выравнивалось дыхание, как пропадал страх, пока он держал в очередном приступе в руках лиса — горячее пушистое тельце, влажным носом уткнувшееся ему в шею. Да, с ним сразу стало легче… Олег прислушивается к дыханию Серого. Кладет руку на простыню между ними. Ребром ладони невольно касается спины Серого, и тот вздрагивает. Тогда Олег приподнимает руку под одеялом, тянет ее вперед и, держа над талией Серого, ощущая тепло его кожи, едва слышно спрашивает: — Можно? — Обними, — просит Серый в ответ. Олег кладет руку ему на талию, словно прыгая в пропасть, в груди что-то обрывается, и дыхание перехватывает, пару мгновений Олег не может сделать вдох; обнимает талию — обжигающе-горячую, нежную. И прижимается сзади, повторяя позу Серого, грудью — к его спине, пахом — к мягкому изгибу ягодиц, ноги — точно так же полусогнуты в коленях. Вторую руку Олег кладет поверх подушки над их головами и утыкается носом Серому в затылок. Вдыхает — пахнет березой и им самим. И тогда он расслабляется с долгим выдохом. Спина открыта, да; но уж Серого-то он собой прикрыл. Получается вновь дышать, уголек тревоги внутри гаснет, все еще перекатывается между ребрами, но почти не обжигает. Лишь тогда Олег замечает, что Серый дышит в такт с ним, синхронно с ним расширяется грудная клетка, опадает, а потом Серый кладет ладонь на его руку, обнимающую за талию, и чуть сжимает пальцы. Пресс его чуть напряжен, и это волнение передается Олегу, они словно делят его на двоих вместе с дыханием: поджимается внизу, становится тверже. — Прости, — шепчет Олег. — Это… само. — У меня давно никого не было, — зачем-то говорит Серый и выдыхает носом не в такт. Словно бы вздрагивает всем телом. Олег не задумываясь касается губами его затылка, загривка, голого плеча и, успокоившись, устроившись щекой на подушке, признается: — У меня тоже. Слова их повисают в темноте, и Олег вдруг остро осознает, как же мало они значат, как не нужны сейчас — нет никакой разницы, кто у них был, важнее — что они в этот миг друг у друга есть, и их скрывают от всего мира километры леса, скрипящие по ночам в безветренную погоду деревья, их прячет стук дятла по стволу и крик козодоя, их делает невидимыми тонкое одеяло, под которым дрожью бьет в холодную погоду. И тогда Олег ведет ладонью по животу Серого вниз, грудью чувствует, как сильно бьется сердце за лопатками. Касается жестких волос. Задерживает дыхание — и накрывает член. Все еще ждет удара, думает — вот сейчас локтем под ребра, сейчас… Но Серый лишь тихо ахает. Вздрагивают его бедра, и он толкается в ладонь. Твердый, упругий, крупный — Олег и не ожидал, что у него такое скрывается… Он губами трогает изгиб плеча Серого, шею — такой он мягкий везде, приятный, вкусно пахнет, пахнет родным: береза, дом, и одновременно еще чем-то будоражаще-новым. Серый вдруг выворачивает голову назад, губы его мажут по подбородку Олега, и эта просьба о поцелуе словно бы разбивает Олегу сердце — целовать?.. Его?.. А чему ты удивляешься, звучит в голове собственный рассудительный голос, он же даже предложил тебе уехать вместе из леса… Олег приподнимается на локте, чтобы удобнее, и касается губ Серого своими. Проводит кулаком по его члену, языком — по его губам, и тот резко перехватывает инициативу, врывается языком в рот, не целует — вылизывает, мокро и пошло, и так жадно, так жадно. Олег ласкает его, невольно притирается членом к его ягодицам — у самого стоит уже, как давно не было, он почти приучил себя не чувствовать возбуждения, все эти воспоминания о полусмерти здорово отбивают желание; но сейчас он загорается мгновенно, не помнит ничего, кроме жара белого тела, кроме бесстыдной наготы в россыпи редких блеклых веснушек, когда он вышел из бани в одном полотенце на бедрах. Серый стонет в поцелуй, наконец стихает и позволяет целовать его — медленно и глубоко, кончиком языка — по кромке зубов, вокруг губ, по его языку… Серый заводит руку назад, и на миг Олега бьет страх в грудь — отстранит? Но тот касается его члена, от его нежных пальцев прошивает такая вспышка удовольствия, что теперь Олег выстанывает ему в рот, жмурится до боли в глазах; а Серый направляет его к себе между бедер, и Олег едва не всхлипывает. Утыкается членом между его ног, тот сводит их плотнее, и Олег толкается в такт движениям своего кулака, в такт своему языку, плавно двигающемуся во рту Серого. Олег хочет к нему ближе, так близко, как никого не подпускал. Свободную руку протискивает под шею Серому, обнимает его за грудь. Прижимает к себе. Уже быстрее двигает бедрами — как сладко брать его между ног, ласкать его, ощущать всем телом, как он уже близок к финалу, как пытается перехватить инициативу, ткнуться в руку. Он прикусывает губы, и Олег неожиданно для себя стонет. А Серый, все поняв, целует его сильнее, кусается, зализывает, шумно дышит. Олегу мало одних только губ. Он соскальзывает ртом на тонкую шею, на плечи, целует везде, куда может дотянуться, и Серый уже не контролирует ничего, только ахает, тихонько стонет, упирается ладонью в стену, чтобы не перекатиться на живот — Олег навалился на него сзади. Сжимает зубами кожу на шее — и Серый стонет в голос. Так тебе не только самому нравится кусаться, но и когда тебя, да?.. Шея его — самое сладкое, что когда-либо пробовал Олег. Целует, словно дорвался до источника умирающий от жажды. К низу живота стекает лава, член такой твердый, что кажется еще пара секунд — и разорвет от напряжения. Олег толкается между мягких бедер, уже даже не попадает в свой ритм кулаком, но Серый плотнее сжимает ноги, взвизгивает во весь голос — и выдыхает протяжный стон, спина его дрожит, а в ладонь Олегу бьет горячая сперма. Он совершает пару движений — машинально, и его скручивает, он не то рычит, не то скулит, прижавшись лицом между лопаток Серого. Оргазм такой долгий, как не бывало ни разу. Скользя мокрым от пота лбом по спине Серого, Олег пытается отдышаться, а тот перекатывается все-таки на живот и с досадой пытается стряхнуть одеяло вниз. Олег откидывает его в одно движение. Боязливо проводит ладонью от плеча Серого до изгиба ягодиц. Касается меж бедер — горячо и влажно. Дыхание замирает. У Олега в голове назойливо крутится одно слово: прости. Прости, что я так налетел, что истерзал шею твою, что вообще полез — запер тебя в своей избушке и атаковал… — Олег, — выдыхает Серый. — Обними покрепче. И все слова испаряются из головы Олега. Он подчиняется приказу — всегда умел подчиняться, а теперь еще и хочет это делать. Он обнимает Серого, пристраивается виском на его плече, закрывает глаза. Спит эту ночь так, что без сомнений: лучше он еще никогда не спал.