Амбивалентность сердца

Рэй Пустота. Кричащая немым криком. Я даже толком не знал, что должен был испытывать. Горе? Траур? Боль? Всё это оказалось выжжено в моëм сердце, и даже в кровь сбитые костяшки пальцев абсолютно не болели, поддавшись общему состоянию онемения. Мысли не живые. Тело двигалось лишь по наитию, из-за того, что находится в одной точке оказалось ещё более невыносимо. Всё во мне оказалось выжжено так неожиданно, что я задохнулся в дыму и пепле, даже толком не осознавая, что родителей больше не было. Этот факт просто отсутствовал в моих мыслях, словно бы отказывался уживаться во мне. Вызывая отторжение. Я не был примерным сыном. Словно бы лишний элемент, всегда не помещающийся в общую, слаженную картину. Родители были счастливы так, как жили, но я не мог этого принять. Как и не мог принять того, что я появился лишь как их долг перед семьёй… Теперь же… Оказывается, я всё ещё мог винить их за эгоистичность, хотя сейчас осознание собственной вины давило сильнее, чем могло бы. Мне казалось чертовски несправедливым то, что я должен был испытывать вину. Отвратительное чувство, служащее платой за то, что не сумел понять их сейчас, когда это всё уже потеряло любое значение. Казалось, словно бы и не пытался и, если бы действительно постарался, то смог бы принять их выбор. Только вот теперь всё это было совершенно лишним. Бессмысленным, как и моя жалкая злость и обида. На обстоятельства? Самого себя? Меня никто не осуждал за то, какое количество занятий я пропустил. Даже в глазах Энни, которая хоть и никогда не могла понять всего легко, но была прилежной, можно было отыскать тошнотворное понимание. Но у меня совершенно не было прав на неё злится. Я лишь винил себя за то, что отстранился от всех, кого могло бы это задеть. Но зияющая дыра внутри меня, похожая на настоящий, совершенно чёрный, тягучий омут, не давала шансов выбраться. В нём я с удовольствием тронул. В перерывах между попытками что-то делать или сыграть на гитаре. Приезд тёти Марлен с её мужем и кузеном Орлеано я не осознавал до того момента, пока они не возникли на пороге. Смутно, очень смутно я понимал, что должно было случится дальше. Чёрные одежды, а также слëзы и горечь от всех тех, с кем были знакомы Лора и Кристофер. Коллеги, знакомые, друзья. Они всегда стремились обзаводиться новыми приятелями. Какое-то время прошло с того момента, пока им удалось уладить все дела родителей, связанные с работой, пока я совершенно безжизненно смотрел на всё вокруг. В самом разгаре была весна, которая своим солнцем и появляющейся всюду яркой зеленью заставляла лишь больше ненавидеть весь мир. Чёртово лето, приближающееся с каждым днём потепления, казалась издевательством над тем, что я ощущал внутри. Энни, которую я старательно избегал, словно бы чувствовала всю полноту моих эмоций и отвратного ощущения, что разрывало грудную клетку. От того, что сейчас мне доводилось видеть как два гроба сначала погрузились в землю, а следом как проводилась вся церемония. Как стояло вокруг множество людей, некоторые из которых лишь изображали грусть, а некоторые страдали действительно. Возможно, поэтому что чувствовала моё состояние, когда я отошёл от нескольких деревьев, во всю увешанных зелёными листьями, то девушка незаметно последовала за мной. Говорить что-либо казалось лишним. Слова застряли где-то в горле. Мне не казалось что, даже если от этого будет зависеть моя жизнь, мне удастся выдавить из себя хоть слово. Всеобъемлющий, непостижимо огромный океан боли. Я захлëбывался в нём окончательно. А сейчас спасла лишь тишина кладбища. Хотя я постепенного, кажется, дошёл до одного из выходов. Едва ли знакомая местность, однако, оказавшись за пределами довольно многолюдной территории, кто собрался на церемонию. Я же огляделся, вспомнив о том, где была припаркована моя машина. А следом направился к ней, позволив Энни следовать за мной. Только потому что это она. В полнейшем безмолвии прошёл остаток пути. А мне всё ещё не пришло в голову, куда можно было бы поехать. Единственное ощутимое желание было убраться куда подальше. Даже если это понятие не определялось конкретной точкой назначения. Но, оказавшись в автомобиле вместе с Хейман, я осознал, куда мне стоило направиться. Именно поэтому средство передвижения вскоре двинулось в нужном направлении. Атмосфера в салоне авто затянулась густой, тягучей, мрачной тишиной. Мы пересекали улицы города, направляясь в отдалённую его часть. Пространство дороги наконец-то стало немного рассекать меньше машин. А через какое-то время, всё ещё в вакууме гнетущего ощущения, я остановился у загородного дома родителей. Большое строение, сейчас совершенно пустое. Лишь остановившись тут, я наконец-то понял, насколько бессмысленно поступил. Дверь, конечно же, была закрыта, а ключа у меня с собой не было. Хотя, кажется, даже если бы был, я не знал, что бы хотел сделать. Желал ли пройтись по месту из воспоминаний, чтобы причинить себе ещё больше боли? Просто попытался таким образом сбежать? Я тяжело вздохнул, прислонившись лбом к своим рукам на рулю. Меня разрывало на части, ведь хотелось одновременно кричать и исчезнуть. Отчаяние и агония смешались с не менее бесполезной всепоглощающей яркостью. —Рэй… — тихий, слишком неуверенный голос Энни заставил меня с силой закрыть глаза, пытаясь провалиться в ту самую тьму. В нём чувствовалось искренне сожаление, сочувствие. Я не мог их выносить. Хотелось закричать, но я не мог кричать на Энни, ведь она была последним человеком, заслужившим этого. Я едва заметно покачал головой. Мне показалось, что это должно было дать понять Энни, что я не нуждался в жалости или сопереживании. Прошло ещё какое-то время. Я даже не шевелился, окончательно увязнув в собственной боли. Давая ей медленно пронзать меня острыми шипами, врезающимися в лёгкие и сердце. Чувство тотального холода по отношению к родителям покрывало всего меня. И вместе с тем я нестерпимо сожалел. Мог ли я что-то изменить? Что именно? И какой смысл сожалеть об этом сейчас, когда всё рухнуло. Мой мозг чётко осознавал бессмысленность, но бесполезные эмоции не согласовывались с разумом. Существуя в разных полярностях, они раз за разом тянули меня, словно канат, перетягивая на свою сторону. Мне оставалось бестолково висеть где-то посредине. Не осознавая собственных мыслей и эмоций. — Это нормально, что ты сожалеешь об этом, Рэй, — словно бы каким-то непостижимым, абсолютно непонятным мне образом, Энни ответила на вопрос, который я даже не озвучивал. И как это могло быть возможно? Неожиданно я почувствовал лёгкое прикосновение к своему плечу. Это было настолько неожиданно, что я на какой-то миг опешил, резко выдохнув из лёгких весь воздух. Меня насильно утянуло в прошлое. Вот, мне почти шесть лет. Я впервые в своей жизни пытался собрать кубик Рубика. Сложная логическая задачка не поддавалась моему измученному мозгу. Я тогда настолько расстроился, и разозлился, что швырнул игрушку в шкаф, едва не сломав только врученную мне вещь. Сам же, усевшись перед большой энциклопедией, пытался читать информацию о различных животных, хотя только пытался научиться этому. В какой-то момент ко мне подошёл отец, также осторожно похлопав меня за плечо, а после вручил кубик Рубика, уже собранный. Детская, всеобъемлющая радость заставила меня широко улыбнуться, поблагодарив его. Это также навевало мысли о первой встречи с Энни. Расстройство маленькой девочки оказалось насколько схожим с моим собственным, выраженным не лучшим образом, что я не смог не помочь ей. И сейчас, вспоминая об этом, я ощущал лишь пустоту от того, что все эти воспоминания остались лишь тенью. Они растаяли в воздухе, а моя злость, отчаяние и обида превратились в ничто. Сколько мне удавалось сдерживать эмоции? Эти несколько дней? Неделю? Сейчас же девушка осторожно гладила меня, перейдя с плеча на мои волосы. В успокаивающем жесте, мягко, невесомо и невероятно умиротворяюще. Я не знал, что мог сделать в попытке изменить прошлое. Но, кажется, именно сейчас я осознал, что мне это всë-таки было не под силу. Я мог только поблагодарить родителей за то, что они мне дали. В конце концов, слова благодарности слишком редко вылетали из моих уст. Да и сейчас от этого не было толку. Я лишь пытался прикрыть изношенный клочок своей души. Тяжесть опустилась на меня свинцовым облаком. Возможность дышать резко оборвалась, казалось, что должно было хватить лишь минуты, чтобы я задохнулся. Я больше не мог выносить того, что произошло. Резко распахнув глаза, я ощутил упавшую на строгие черные брюки каплю. Слишком запоздало я осознал, что это было чёртово проявление слабости. Кажется, я успел забыть, когда в последний раз мне довелось плакать. Больше десяти лет назад? Меньше? Но сейчас во мне что-то сломалось. Мне даже было категорически плевать, что Энни видела меня в таком отвратительном состоянии. Я выпрямился и прижал указательный и большой палец к переносице, надеясь, что это могло помочь прекратить быть настолько жалким. Это уничтожало меня, вместе с ощущением своей же вины за то, каким отвратительным сыном я оказался. Я не был намерен оставаться тут, ведь сейчас это стало бессмысленно, и всё же какое-то время возле этого дома вернуло меня в прошлое, когда родители были ещё живы. Но, когда я уже был готов сказать о своем умозаключении, Энни, сидящая рядом, неожиданно, но мягко притянула меня к себе, обняв. Неожиданность, которая заставила воздух вновь исчезнуть из лёгких. Спустя мгновение мне оставалось лишь ошарашенно вдыхать душный запах салона и остатков жасмина. Раз за разом с удивлением осознавая, что кислород всё ещё поступал в мои лёгкие. А через какую-то секунду я всë-таки сжал в объятии Энни, непроизвольно уткнувшись ей в плечо, хоть для этого мне и пришлось неудобно скрючиться. Слëзы всё ещё беззвучно капали с моих глаз, в то время как я сильно прикусил щеку, пытаясь не издавать ни звука. Но судорожный вздох всë-таки вырвался с горла, когда я ухватился за Энни, как мог бы ухватится за спасательный круг утопающий. Я тонул. Тонул в тьме, в боли, в отчаянии, в чувстве вины. Задыхался. И, кажется, лишь Энни могла удержать меня на плаву. Единственная, кому это действительно удалось. Я потерял ход времени. Оно шло куда-то мимо, пока солнце на небе двигалось в направлении к западу. Я вдыхал успокаивающий запах, медленно, неохотно приходя в себя. Тишина витала в воздухе, но её не было необходимости прерывать. Кажется, Энни тоже отлично понимала это. Очнулся я лишь когда зазвонил телефон, а капли высохли у меня на щеках. Мне, как и Энни, пришлось осторожно разжать объятья. Запоздало осознав, что мелодия телефона была моей, я потянулся к заднему сиденью, где оставил его раннее. Звонил Билл. Я едва ли не игнорировал его всё это время. Моё желание разговаривать стремилось к нулю, и друг это отлично осознавал, хоть и делал попытки меня отвлечь. Я взял трубку лишь на повторном звонке. — Чëрт тебя подери, Рэй, где тебя носит?! — волнение и напряжение в голосе слышалось отчётливо. Я лишь провёл рукой по лицу, пытаясь отогнать эмоции и дрожь. Волосы снова лезли в глаза, от чего пришлось убрать их повторным движением руки. Я даже не знал, что мог ответить другу, ведь правда звучала весьма жалко. — Я просто решил побыть в одиночестве, — хриплый голос выдавал меня абсолютно полностью. Но я всё же пытался надеяться, что мне удавалось его обманывать. Хотя, кажется мой обман не был таковым в полной мере, ведь изначально я планировал именно то, о чëм рассказал другу. Даже если Энни решила пойти со мной, несмотря на то, как я себя отвратно вёл. Однако очень быстро стало ясно, что друг обладал весьма хорошим умением понимать, когда ему пытались повесить лапшу на уши. — Рэй, сбегать — не лучший вариант решения проблемы. Ты ведь знаешь это? — поучительный тон стал для меня неожиданностью. Хотя на какой-то момент я действительно поверил, что Билл мог оказаться настолько рациональным и серьёзным. Всегда его маска комедианта спадала в важные моменты, на играх или же сейчас, показывая именно того, кем он был — внимательного, серьёзного, местами умного, рационального и проницательного парня. Возможно, именно из-за этих качеств мы подружились с ним, ведь я сумел разглядеть их за маской несерьёзности. Стихнув губы, я лишь медленно покачал головой, отвечая скорее себе. Сейчас я ни в чëм не был уверен. Лишь пытался прийти в себя, даже если попытки пока выглядели довольно жалко. — Роуд, давай ты в следующий раз прочитаешь мне нотации? Сейчас не до этого, — я в очередной раз грубил, но мой голос звучал скорее устало. Тяжёлый вздох со стороны моего друга сразу дал осознать, что он, по крайней мере, попытался понять меня. — Просто… Если нужно будет поговорить, ты знаешь, что я всегда на связи, — друг, конечно же, пропустил мимо мою грубость. Я был благодарен ему за многое. В том числе и за то, что он понимал, когда мне нужно было дать время. Я бросил трубку. Молчание, царящее в салоне ранее, снова возобновилось. Я же смотрел на сооружение. Оно никогда не воспринималось мною как дом. У меня вообще не было места, которое я действительно считал своим, родным и тихи убежищем. Но сейчас… Сейчас я действительно осознал, насколько это было правдиво. Горечь сожаления разъедала изнутри, ведь я в конце концов мог изменить это. Действительно мог. Только вот осознал я это чертовски поздно. Лишь сейчас. Ощущая себя жалким эгоистом, я вряд ли мог хоть чем-то повлиять на то, что произошло. Лишь бесконечно ненавидеть себя же. Мог ли я что-то изменить в будущем? Возможно. У меня не было уверенности совершенно ни в чëм, но я хотел надеяться, что это оставалось возможным. Найти место, в котором и я, и Энни могли бы быть счастливы.