Чужие имена

Капля крови медленно стекла по сабле и упала на лицо Кёсем. Вязкая, чёрная в сумерках, и она знала, чья. Резьба на металле запечаталась картинкой, кроме которой уже ничего не существовало, только её орнамент и затёкшая в него кровь. Любые звуки стихли, растворились в небытие, и Джанфер-ага больше не стонал, и только где-то вдали плескалось тёплое море родных мест и нежно пела мать. Как тряпичную куклу её за ногу потянули в другую сторону, горячими руками подбираясь ближе к колену. Мелькнуло чужое лицо с улыбкой, похоже на оскал, и оно было не одно, много, несколько людей, слившихся в единую кашу. Выше бедра кто-то сжал её ногу, болезненно, но пошевелиться было не в её силах. Суета внезапно сместилась от неё. Силуэты заметались и сбились в кучу, пока её руки запрокинули над головой и вдавили в холодную грязь. «Ты стоял в стороне, а теперь лезешь вперёд» — с трудом различила она сквозь шум моря в голове. «Трое. Я имею право достойно отдохнуть?» «Два евнуха, кого ты хочешь обмануть, ты прикончил безоружных». «Я — Кёсем-султан, мать шехзаде, » — выкрикнула она и вдруг поняла, что слова её так и остались несказанными. Силуэты двигались так медленно, и в суматохе, происходившей вокруг неё она отчетливо слышала своё медленное дыхание, перебиваемое стуком сердца. Взгляд Кесем невольно упал на светлую ткань платья переодетой в её одежды служанки. Она не хотела видеть, но отвернуться не могла, словно руки и ноги принадлежали вовсе не ей, а какому-то другому человеку, другой женщине, которая сейчас не здесь. — Бекир, их только двое было, две женщины, одна сама на саблю бросилась, мы её не трогали, и эта, ну, эту мы потрогаем, — разбойники глухо засмеялись. Светлое платье мертвой девушки слегка приподнялось от ветра, который холодил ноги живой Кесем. Она, и правда, кинулась на оружие, пытаясь защитить свою госпожу от ударов разбойников. Рания была преданной. Джанфер-ага тоже. Её снова потянули за ногу, но раздался глухой хлопок, и стали свободны даже её руки. — Что прикажешь с ней делать, Бекир. Оставить на съедение диким зверям? Чего такой красоте пропадать, а Бекир? Будешь первым, а? Разбойник сделал несколько шагов вперёд, нависнув над Кёсем. На нём было мало крови, а сабля умиротворённо лежала в ножнах. Он с интересом пробежался по ней блестящими в темноте глазами, спокойный, будто бы совершал прогулку в солнечный день. — Я, — голос Кёсем сорвался, но усилием воли она собралась и едва слышно добавила, — я жена паши, за меня заплатят большие деньги, столько, сколько вы скажете, любую цену. Почему она не назвалась? Кёсем не знала, она лишь чувствовала пробирающий до костей животный ужас и холод от земли. Не стоило им делать этот круг, чтобы немного отвлечься перед возвращением в Старый Дворец. Не стоило ей там быть вовсе, но воля Османа такова. На её заявление в ответ последовал лишь глухой смех. Не более. А человек, всё ещё висевший над ней оскалился неприятной улыбкой с отвратительно белыми зубами. И так бывает, а её так пугали волками, живущими в лесу, а настоящие звери, что раздерут её на части, имели вполне человеческий обличай. — Ну, что, жена паши, продать мы тебя не сможем, — ехидно усмехнулся голос за её спиной. — Чего делать с тобой, красавица? Не обласкаешь? — Хотите женской ласки — будет вам, снимите шлюху, — прошипел тот, что был ближе к ней, а тем временем другие разбойники внимательно смотрели на него и не смели возразить. — Бесплатно же, Бекир… — Нет, не позволяю. Берите мою долю, купите себе любых, а она, — он указал рукой на лежащую на земле Кёсем. — Пусть будет моей. — приостановился на мгновение, сверившись с реакцией шайки. — Видите, Госпожа, как опасно ездить в сумерках, зачем вы нам всем усложняете жизнь? Разбойники бойко одобрительно закивали головами. Они были довольны, Кёсем знала это в мужчинах, по вольности жестов, по шуму, по их излишней подвижности, и тому, что она их больше не интересовала. Она наблюдала, как с её слуг снимали драгоценности, накопленные за годы службы, забирали из рук мертвых стражников оружие. Снова. Так уже было прежде, только наблюдала за страшной картиной маленькая девочка.

Кёсем открыла глаза в кромешной, беспроглядной темноте. Она сразу же попыталась встать, но помещение, в котором её оставили, распрямиться было невозможно. За пределами подстилки — земля; а цепь с её ноги уходила куда-то наверх. Ощупав пространство, Кёсем нашла заботливо оставленный кувшин с водой. И ничего более. Она какое-то время оставалась неподвижна, будучи не в состоянии осознать всё происходящее, а потом одна за другой перед глазами стали мелькать картинки минувших дней. Кровь, звук звенящей стали и остановленный холодный взгляд служанки. Сколько она ехала на той несчастной лошади в запачканном платье? Чуть более суток в сознательном состоянии, потом они спали прямо на земле, разбойники по одному стояли на страже, а она наблюдала как они ходят, сидят и едят. И хоть бы один дал ей спуска, но нет. Любое её шевеление замечалось. Не дежурил только Бекир, чьей собственностью её записали. Кёсем невольно потянулась к ушам. С неё сняли серьги, подаренный Ахмедом, даже не позволили сделать это самой, затем выдрали диадему, вместе с пучками волос, и только затем разбойник с шрамом на щеке с особой лаской избавил её от тяжести ожерелья, а затем оставил влажный поцелуй на шее. Его она ненавидела больше остальных и в мыслях подписала смертный приговор, как, впрочем, и остальным. Спустя некоторое время она уже ощупала потолок и нашла люк, который был наглухо заперт. Она по-другому и не думала, но убедится стоило. «Слава Аллаху, что дочери не поехали за мной следом, он уберёг их, моих маленьких Султанш», — подумала она. Доска над ней скрипнула, а сердце встало. Ещё один шаг над её головой. Ужасное чувство беспомощности и страха. Голос в её голове твердил бежать, пока она не могла даже выпрямиться. Она немедленно села и сцепила руки в замок. Поворот ключа она различила чётко, как и сквозь доски теперь тусклую свечу. Он. Разбойник недолго молча оглядел её с нескрываемым отвращением. Кёсем была ему неприятна, это читалось сквозь маску безразличия, которую так отчаянно цепляют мужчины. Он мог обмануть всех остальных, но не её. — Здравствуй, жена паши, проголодалась? — он протянул ей миску, из которой тянуло чем-то острым. Бекир, вроде, улыбнулся, но она могла смотреть только на его одежду. Даже со светом всего одной свечи она видела, что рубаха на нём была не из дешевых. Сколько её человек он отправил на тот свет? Обокрал и унизил. — Бери, я к тебе спускаться не стану. — Бекир, — обратилась к нему Кёсем. — Я говорила: мой муж очень богатый человек. Он… — разбойник ударил по деревянному люку, так, что от неожиданности она вздрогнула. — Сними платье и отдай мне, женщина, и не говори со мной, если я не позволю, — он приподнял бровь так, что она невольно отодвинулась, а затем взбесилась. «Если он позволит, кто он такой? Никогда Кёсем Султан не перед кем не робела и теперь не станет, кто он такой?» Она постаралась встать, но сразу же почувствовала, как крепкая рука схватила её за плечо и жестко усадила обратно. Еда из миски немного пролилась. Какой-то суп. А он только спокойно смотрел. — Отпусти меня, у меня дети, — всхлипнула она и жалостливо, насколько возможно, пропищала она. Может, он растрогается при виде её слез? Она выдавила одну. Напрасно. Ему она была безразлична, как и её дети. Если задуматься: он ничем не отличался от тех, кто её окружал. И даже в чём-то был лучше, потому что не желал смерти. За его спиной она видела только очертания каких-то мешков, словно в сарае, хотя, скорее всего так и было. Слишком темно и холодно. Кёсем вздрогнула. Прислушиваясь к каждому шороху на протяжении нескольких дней, Кесем начала находить закономерности в происходящем за пределами своей крошечной тюрьмы. Шумно днём и вечером, тихо ночью. Разбойник приходил дважды: утром и вечером, как она считала с разницей в несколько часов. Он всегда приносил еду в миске, значит, жил рядом. Платье она всё-таки ему отдала, что опять же, было ему безразлично. Кёсем спрашивала, какую участь он ей уготовил, но вопросы уходили в пустоту. Не бил и не принуждал к близости. Она была ему по-своему чудовищно благодарна, а ещё ей было страшно не вернуться во дворец. Заболеть и умереть в сырой яме, хотя она и не озвучивала это в своих мыслях. Она выбиралась из самых отчаянных ситуаций, пережила мятеж, и эта грязь однажды станет лишь воспоминанием, так и будет. Непременно. Утром разбойник обыкновенно принёс ей завтрак, но следующий раз пришел заметно раньше обыкновенного, пока шум на улице ещё не стих. Случайность? Вряд ли. Кёсем рассудила, что он ушел на очередное своё дело или отправился развлекаться на полученные деньги, а иначе смысла менять привычный режим не было. Она решила дождаться вечера. В странной надежде Кёсем смотрела в сторону люка в пугающую тьму, и её воображение само дорисовывало необходимые элементы и красные костюмы янычар, спасающих её. Она щедро наградит их. И теперь уже никогда не покинет дворец, чего бы то ей не стоило. А когда голоса с улицы поутихли она потихоньку начала звать о помощи. Сначала совсем тихо, так что сама едва слышала. «Помогите,» — крикнула она в один момент, громче чем хотела, и замерла в ожидании страшной кары. Она глубоко дышала и вся трепетала от нетерпения. Но ответом была ей тишина в этот раз и все последующие. К ночи её голос осип. Чертова безнадёжность. Это не самое страшное, что она видела за свою короткую жизнь. Не будет жена покойного Султана Ахмеда придаваться унынию и точно она не сгниёт в чертовой яме. Выбраться, надо непременно выбраться. Кёсем закрыла глаза и ничего вокруг не изменилось, такая же безрадостная тьма. Она уснула. Чем-то холодным ей брызнули в лицо. Она стерла мелкие капли рукавом и тут же приподнялась на локти. Свет. Холодная земля вокруг была залита теплым светом свечей. Её глаза понемногу привыкали, а руки невольно тянулись к теплу. И среди всего счастья она отчетливо различила фигуру разбойника, копошившегося у её ног с цепью. — Вставай, — сухо скомандовал он, ловко выскочив из подполья, пока она с трудом поднималась на затёкшие ноги. Он не помог ей выбраться, а только свысока наблюдал, как она в нижнем платье карабкалась. Что дальше? Что он сделает с ней теперь? — Куда? — с испугом взмолилась она, робея, безоружная и одинокая, перед огромным человеком. На его шее она отчетливо различила несколько брызг крови, что значило лишь только в том, что она не ошиблась в своих предположениях, только жаль, что ей это нисколько не помогло. — На свободу, за помощью, — ехидничал он, а Кёсем, не сводя глаз с его взбешенного лица, даже не заметила, как очутилась посреди узкой улочке на брусчатке. Она оглянулась. «Неужели?» Хотя её вытолкнули крайне жестоко, она не почувствовала боли от удара, только с благодарностью подняла глаза на утреннее небо с редкими сияющими звёздами и огромной луной. — Иди, хатун, ты свободна, теперь весь мир в твоём распоряжении, — произнёс разбойник, а она не могла понять его усмешку. Он её догонит и непременно убьёт, а иначе в чём смысл? Кёсем огляделась, выбирая куда бежать. Но с каждым моментом её пыл остывал. Она не видела стражи, а по стенам домов тянулись мужские силуэты, которые не предвещали ничего хорошего для женщины в ночном платье. И таких было около десятка, Кёсем не могла подсчитать точно, а затем она начала подмечать грязь, разбитые окна, вывески в открытую предлагающие развлечения и мусор. Ужасная картина. — Ты их звала, женщина? О их помощи просила? Ты иди спроси, может, подскажут, помогут? — издевался он, пока Кёсем внутри разлетелась на тысячу осколков. Она смотрела на него. В его холодные улыбающиеся глаза волка, опасного зверя, что рвал её на кусочки ради удовольствия, а не по воли инстинктов. Бежать? Бессмысленно. Она опустилась на тоже место на колени, сложив руки в замок. Просить прощения и умолять пустить её обратно в холодное сырое подполье. Нет. Это не пристало ей. Лучше смерть, чем вернуться в темноту и холод. Лучше для неё, но точно не для её детей. — Я усвоила урок, но обратно не вернусь, Бекир, — процедила она, одновременно пытаясь быть мягкой и нежной. — Там только мертвецов закапывать, невозможно так жить. — Согласен, так и кур содержать грешно, женщина. Здесь тебя никто не спасёт, запомни это. Если есть места, куда Аллах не смотрит, то это здесь. Твоё счастье — меня уважают на этой улице, а иначе пришлось бы мне уже в яму мертвецов закапывать, что делать. А тебе терпение нужно и покорность, — неторопливо говорил разбойник, процеживая каждое слово с многозначительным видом и легким снисхождением к глупости Кёсем, пока она в поддержку ему качала головой. Оказалось, можно править миром и быть совершенно бессильным лишь перед одним человеком в тонкой рубашке. — Я буду покорной, Бекир… — Хозяин, называй меня, хозяин. — Я буду покорна тебе, хозяин, — она была перебита и закончила фразу в желаемом виде, за что получила приглашение обратно в дом. Они зашли в сарай, а там, и правда, стояли лишь одни мешки и ящики. Кёсем и её новый хозяин. Она же выберется так или иначе и увидит смерть ненавистного человека. На его голову за все преступления опустится топор неумелого палача, может, несколько раз, пока он не испустит дух. Пусть радуется. Его момент мимолётен. — Хозяин, — остановилась она. — Я же всё ещё жена человека, что сможет тебя озолотить, сделать богачом. Ты забудешь вид этой улицы, стоит тебе только захотеть. Почему ты отказываешься? Разбойник молчал. Он возвышался над ней высокой скалой, стихией, в чьей полной власти она находилась и не знала пока, что с этим делать. Придумается. Она не называлась Султаншей, боясь, что у него, как и у многих, может оказаться слишком много злобы на правителя и велик будет соблазн отомстить за все унижения и притеснения их воровского ремесла. — Видишь ли, хатун, — он быстро, так что она и не заметила, оказался за её спиной и уселся на один из мешков. — Во сколько ты, жена богатого паши, оцениваешь мою жизнь? Не отвечай. Я знаю, что не дорого. А я имею неосторожность иметь другое мнение. Он скалился, обнажая белые зубы, некоторые из которых, казалось, были сколоты. Грация смерти. Он был бы прекрасным воином, но выбрал другой путь, бесчестный и более лёгкий. Кёсем осмотрела его. Ранен он не был, чувствовал себя бодро, у него не было видимых уязвимых мест, куда она могла бы ударить. Его не трогали её дети, как и она сама. В нём не было ни жалости, ни сострадания, только спесь и расчёт. Самый презренный из её врагов, двигающийся лишь ради веселья и мимолетных ощущений. Ничтожество. — Так вот, — продолжил он. — Ты сейчас мне пообещаешь всё, что я пожелаю, но стоит тебе оказаться дома, как все твои клятвы испарятся, а твой муж и вовсе никогда обязательств перед мной не имел, и ничем мне собственно обязан не будет. Меня не отпустят в точности так же, как и сейчас я держу тебя. Есть те, конечно, кто занимается таким, но каждое дело уметь надо. Кесем невольно вздохнула, опустившись на мешок в нескольких шагах от разбойника. Под ногти забилась грязь, а волосы она даже трогать не хотела, грязное платье с кружевами, напоминающих о её статусе, топорщилось во все стороны. Как жалко она должна была выглядеть. — Почему не продать меня тем, кто умет? — Скажем так: мы не дружим. А ты так уверена, что тебя захотят выкупать? Ты женщина, конечно, красивая, но уже не столь молодая, прошу заметить. Твой паша может решить, что пора найти новую мать своих детей, а тебя подарить нам, бывало такое. Я наслышан, — он вскочил и сделал оценивающий круг возле неё, а затем вновь занял своё место на мешке, несколько игриво уперев ногу в деревянную балку. Происходившее ему нравилось, а попытки Кёсем прояснить ситуацию, очевидно, не более чем забавляли. Эта самоуверенность его и погубит. — Как тебя зовут, хатун, — поинтересовался он. — Должен я тебя как-то называть, верно? — Айше, хозяин, — выдала она заранее подготовленный ответ, продуманный во времена заключения. А сама тем временем находилась в поисках путей отхода, на случай, если придется бороться с ним или с теми людьми, что ждали её за пределами сарая. Разбойник удовлетворённо кивнул. Помощи искать было не у кого. В который раз Кёсем осталась одна в своей беспощадной войне с миром. Два порабощения меньше, чем за тридцать лет. Только теперь перед ней не Султан, а беспощадный глава шайка разбойников. Путь по освобождению она увидела прежний.