Чужие имена

Шла вторая неделя заключения Кёсем. В её сознании за это недолгое время плотно закрепилась одна мысль. Бежать. Она часами не могла уснуть ночью, вся содрогаясь от нетерпения и желания покинуть чертов дом. Ей его показали: два этажа, очень чистый, хотя и крайне бедный по убранству, никаких излишков или украшений найти она не могла. О том, что разбойник был обеспечен кричала лишь его одежда и посуда, простая, но очень дорогая, судя по аккуратности и клейму автора. Наверно оружие тоже стоило не одну сотню акче, если не тысяч. Бежать. На ночь или во время, когда он покидал жилище, хозяин приковывал её цепью за ногу. Конечно, ритуалом стали попытки истереть звенья, чтобы, если понадобится, освободится. Дело не быстрое, но через пару месяцев исполнимое. Была другая проблема: по другую сторону разбойник держал лошадь. И если уйти на ногах из злополучного района она не смогла, галопом на лошади у неё были все шансы. В один из моментов его отсутствия по делам телесным она заметила, что он по привычке оставил пояс с ключами на крючке. Кёсем, конечно, сделала вид, что не заметила. В тот раз Бекир крайне быстро опомнился и с незаправленной рубахой выскочил забрать потерю, хотя и сделал отвлекающий маневр в виде похода за полотенцем. В другой такой момент его отлучки Кёсем осмотрела скважину стойла, чтобы знать, какой ключ искать. Мысль о побеге не оставляла её ни на секунду, хотя она и гнала её со всех сил. Слишком было опасно рисковать при том, что справиться с мужчиной выше её на голову и шире в плечах раза в два она не могла. Обращался он с ней не плохо, это тоже стоило помнить, как и то, что в любой момент всё могло стремительно измениться. Настало время ужинать. Они обыкновенно молча сидели в разных концах комнаты, стараясь не замечать друг друга. Так было и в этот раз. Бекир принёс с улицы маленькую кастрюльку, а он уходил каждый раз перед тем, как они ели, и конечно, всегда сажал её на цепь. Он налил ей в тарелке суп с чечевицей, а затем они расползлись по разным углам. Ужасно. Она не могла почувствовать вкуса того, что с трудом проглатывала. Кёсем было страшно. Она пыталась ускользнуть от его взгляда, но точно знала, что он заметит любое её лишнее движение и обратит на него внимание. «Лишь бы не поперхнуться», — думала она и отправляла следующую ложку в рот. Внезапно разбойник встал и резво направился в её сторону. Это конец. Она вжалась в стену и отвернула голову. Теперь ему захотелось развлечений? А ведь, если он попросит, деваться ей будет некуда. На её подносе со стуком появилось ещё одно блюдце. Кесём посмотрела в темные глаза своего тюремщика, а затем на поднос. Пахлава. — Спасибо, хозяин, — в горле словно застряли осколки фарфора, приходящие в движение при каждом слове и раздирающие заживо плоть. Его руки. Он с легкостью удушит её. Грубые, с выступающими венами. Они казались ей огромными, как и весь он, хотя лицо в целом она словно не видела, оно будто расплывалось и распадалось на глаза, бороду и небольшой шрам над бровью. «Бежать», — снова пронеслось в голове. Тем же вечером она сидела на своем матрасе и разглядывала постель: больше ей не оставалось ничего. Новая ткань, плотная, оплаченная безвинно убитыми страдальцами, обокраденными и забытыми. Мерзость. Звон ключей о доски заставил её подскочить. Забыл. Она умоляла себя остаться на месте, но ноги подняли её и заставили посмотреть. Пояс висел. А на нём и связка ключей. «Вспомни, умоляю», — но Бекир не появился, видимо, бокалы вина притупили его внимательность. Кёсем на цыпочках вернулась обратно в комнату и схватила факел, заранее притушив его, и так же поступила с ещё одним. Кошкой она подошла к дверям уборной, не издавая ни звука. Она подперла ручку одним факелом, а следом и вторым. Все это она исполняла не торопясь и будто бы даже не она. Вдох. Её сердце забилось в дьявольской пляске. Вместе с поясом она понеслась в сторону стойла, пока разбойник, она слышала, принялся колотить в дверь. Каждый удар приближал её к наказанию. Как отпирать замок, когда руки трясутся? Ключи звякали и расплывались. Первый. Не поворачивается. Кёсем достала следующий и по той же несложной схеме направила его внутрь скважины. Поворот. Щелчок. И одновременный треск со стороны уборной. Кесём с ужасом и непониманием смотрела на обломок ключа в своей руке, а мир словно замедлился. Она слышала глухие шаги за своей спиной. Удар. Разбойник повалил её на пол, и стоило ей пытаться встать, он надавил весом всего своего тела, а затем приставил кинжал к горлу. Вот и всё. Кёсем решилась посмотреть в глаза своей смерти. Они были злые, полные ненависти и презрения, пока с его разбитой руки по кинжалу стекла кровь и каплей побежала вниз по её шее. — Пощади, у меня дети, я никому… — даже не успев, подумать произнесла она. Он глубоко и часто дышал, на лбу вздулся сосуд. Разбойник немного приподнял её и ещё раз ударил об пол, так что она только успела заглотить лишнего воздуха. — Я хочу домой, верни меня домой, я забуду дорогу сюда, никому ничего не расскажу… — Тварь дворцовая, ты хочешь, чтобы я верил тебе? — он еще раз припечатал её к полу с новой силой. — Тебя пощадили, будь благодарна! Будь благодарна! Кесем с ужасом заметила, что руками она вцепилась в ткань его одежды и упиралась со всех сил, даже не отдавая в том себе отчёта. Она просто делала. — Ты, думаешь, умная? А? Я видел, как сражаются те стражники. Так учат во дворце… воинов, что будут стеречь вашего султана, — он продолжал, сжимая её всё крепче, пока взгляд его становился всё злей. — Жена паши, разве, что очень приближенного к Султану? Знаю одно: вы ничего в своем дворце не забываете и не прощаете. Мне своих людей под топор палача положить, а? Себя? А? Кёсем внезапно стало безразлично происходящее. Страх ушёл. Она лишь только разозлилась, приходя в бешенство от того, что к ней прикасаются без дозволения. Втереться к нему в доверие и соблазнить? К чёрту. Это её недостойно. — Я не виновата в том, что жажду свободы. Благодарности не жду, — холодно чеканила она, пока её мысли цепочкой приходили в удивительный порядок, одновременно разжимая ткань его рубахи. — Каждую минуту каждого дня я буду мечтать о побеге. — Так мне убить тебя? Кёсем кивнула. Она видела отчаянную борьбу в человеке, что сильнее прижал холодную сталь к её горлу. Ей вспомнилась пахлава на маленьком блюдечке, которую он ей любезно оставил. Прикармливал. Что толку от его доброты, если от нее не останется следа, как только он наиграется. Да и ждать она не могла. Янычары опять были недовольны, отношения Османа и Мехмеда напоминали пылающий пожар, а Халиме не упустит момент вернуть власть. Через несколько месяцев её, может, уже будет некому ждать. Кинжал со звоном отлетел в стену. Она жива? Это ли не загробный мир? — Вставай, — скомандовал разбойник. — Беглых собак с цепи не спускают. Обещание он сдержал. Через два дня на первом этаже появилась длинная цепь, позволявшая Кёсем ходить почти везде, а окна, до которых она могла достать теперь были не просто закрыты ставнями, а забиты гвоздями. Бекир собой гордился. Кесем читала это в его глазах, когда он зацепил замок на ноге, добавив, что теперь её ещё будет и слышно. Она предполагала такой исход и винить никого кроме себя не могла. Ей стало легче. Появилась определённость, которая раньше не давала спать. Кёсем попыталась и даже узнала, что давить на жалость к детям бессмысленно: он вообще не верит в её слова, как и испытывает страшную ненависть к дворцу и его обитателям. Ожидаемо, хотя бы она сразу Кёсем не назвалась. Кёсем, обдумав все возможности, коих осталась лишь одна, решила вернуться к плану соблазнения. Свобода лежит через любовь в случае с мужчинами. Может, у неё получится втереться к нему в доверие и таким способом попасть домой. Забавно, ради возлюбленной они сворачивают мир, а о судьбе чужой размышляют словно о вещи. Что ж, бежать она пыталась, позвать на помощь тоже, на ней греха не было. Но была проблема. Кёсем очень боялась разбойника, не говоря о том, что каждое его прикосновение и слово отзывалось волной ненависти и отвращения. После очередной поездки разбойник вернулся не один, судя по топоту по другую сторону двери. Кёсем замерла. Что там ждёт её по ту сторону двери? Его дружки, ещё более омерзительные нежели он сам, нет не может Аллах быть так жесток к ней. После нескольких поворотов ключа и кричащего скрипа двери на пороге появилась полная, румяная женщина, по возрасту раза в два старше Кёсем, с огромной корзиной с овощами. Она поставила свою ношу, а затем неторопливо сняла кафтан, тоже очень приличный, после чего плюхнулась на скамеечку рядом с дверью. Её глаза округлились. Женщина в упор смотрела на Кёсем с ужасом и непониманием, пока губы её беззвучно дрогнули как в молитве. Следом с двумя сундуками один на другом появился разбойник. Он, полностью не обращая внимание на происходящее, поднялся на второй этаж, несколько раз буркнув себе что-то под нос. — Мама, это Айше, я говорил вам, она будет помогать в домашних делах, — вернувшись, бегло сказал он и вновь скрылся за порогом. Женщина вразвалочку, вновь с корзиной, совершенно ничего не говоря и по-прежнему тараща глаза, проследовала в сторону кухни мимо Кёсем. Мама. Объясняло чистоту, но совершенно разбивала все представления Кёсем о том месте, куда она попала. Мама. Ей всегда казалось, что такое невозможно. У мерзавцев не должно быть матерей, да и в дворце большинство были похищенными сиротами. Так непривычно было слышать это обращение не в её сторону. — Теперь твоё дело, хатун, не расстраивать её, ты поняла. Если чего вытворишь, ответишь сполна. — шёпотом процедил разбойник за спиной у Кёсем, а ей оставалось только несколько раз кивнуть в знак согласия. Стоило ей немного начать приходить в себя, как женщина на кухне пронзительно закричала. — Господи, Аллах всемогущий, — причитала она. — Сынок, поди сюда, быстро. Мус… — Мама, обращайтесь ко мне «Бекир», — перебил её разбойник и бойко направился в сторону кухни. — Тьфу, ты. Бессовестный, стыда нет у тебя. Мы с отцом, царствие ему небесное, такое разве тебе имя дали? Позор тебе, совсем меня не уважаешь, — доносилось с кухни под стук столовой утвари. — Не проси меня даже об этом. Кончили. Я тебя для чего позвала. Ты что ел, скажи мне? Опять ту гадость из харчевни, — а в ответ послышался невнятный ответ Бекира, а затем вполне внятный ох его матери. — И подумаешь? Я говорила тебе, курицу сходи купи, взял бы две, не хочешь овощи резать — целиком бы положил или вон, эту бы попросил, я не знаю, сын, но до чего ты бываешь бестолковый. Занят он был. Они стали говорить тише, так что Кёсем цеплялась за отдельные слова, но ход разговора понять она не могла. Спина ещё болела, а разбойник обращался к матери на «вы». На мгновение воспоминания вернули её в Грецию, в их небольшой светлый дом и в нежные руки её собственной матери. Кёсем много лет уже была сиротой, а сестру жестоко убили её же руками. В мире не было справедливости. Разбойник ушёл, даже не посмотрев в сторону Кёсем, словно она перестала существовать. Цепная собачка и не более того, такая внимания не заслуживала. — Айше, я же не ошиблась? — женщина мелкими шажочками подошла к ней, казалось, тоже смущаясь и в душе своей негодуя. — Ой, сынок, так она ж, красивая, ты чего это? Ни Кёсем, ни, очевидно, Бекир вопроса не поняли. Он только натянул сапоги и вышел на улицу. Первый спокойный вздох за долгое время. Кёсем почувствовала лёгкое головокружение от освобождения, хотя не могла уйти, а мать разбойника неизменно стояла над ней. — Айше, вставай давай, полы мыть будем, видишь, какая грязь скопилась. Руки покажи? — Кёсем молча исполнила требуемое. — Уай, руки-то, руки белые. Ты из богатых что ли, работы никогда не знала. Нагрузить тебя — переломишься. Кёсем кивнула и от странного накатившего чувства стыда запрятала руки в ткань нижнего платья, а другое ей пока не дали. Вместе с украшениями она потеряла часть своей силы, их отобрали без тени колебания и сомнения, оставили без всего, ровно также, как и много лет назад. Каждое колечко имело за собой прошлое, хранило свои тайны и, порой воспоминания о тех, кто уже оставил этот мир навсегда. Не в мертвых камнях живёт её душа, но как быть, если вместе с ними забирают гордость? С появлением хозяйки Нургуль жизнь Кёсем была скрашена платьем молодости матери разбойника, уборкой, стиркой, хотя бы постельное бельё они отдавали прачечную, а от второго этажа отделяла цепь. Вечером после умывания, Кёсем возвращалась к себе на место. Около окна разбойник, нахмурившись, сидел над маленьким клочком бумаги. Свет свечей уродовал его лицо, оставляя причудливые тени на лице, хуже той, что танцевала по стенам. Он кропотливо выводил буквы, словно рукоятью кинжала, который мерещился ей в гусином пере. — Принести вам что-нибудь, хозяин? — с надрывом, переступив через себя, выдавила она и постаралась улыбнуться. Ответа не последовало. Босыми ногами Кёсем слегка потопталась на месте. Она всегда лишь стояла по другую сторону баррикад — её боялись перечить и перед ней стыдливо склоняли голову. Последнее она сделать не могла. В шее словно стоял прут, который физически не давал поклониться при всём её желании. Разбойник с определённым намёком на презрение отложил перо и скрестил руки, вопросительно и с недовольством потревоженного человека оглядел её наряд, а затем уставился в лицо. Кёсем не выдержала напора и опустила усталые глаза в пол. — Мама тобой довольна, Айше. Правда, она добавила, что ты хилая, не любишь трудиться, да больно зло смотришь, но, как говорится, дело житейское, притрётесь со временем. Можешь идти или ещё что-нибудь? Кёсем сжала кулаки. Был только один способ избавиться от ужаса, находившего на неё при одном присутствии человека, что теперь снисходительно предлагал ей разговор. Она должна была преодолеть страх и посмотреть врагу в лицо. Кёсем сделала шаг ему навстречу, но запнулась о край ковра и с шумом, сама не понимая, как такое вышло, с грохотом свалилась ему в ноги. Домашние сапоги из мягкой кожи, штаны из плотной парчи были совсем обычные: ничто не выдавало в нём человека в лёгкой боевой куртке, который в день нападения нависал над ней, словно смерть. Кёсем поправила волосы и села подле разбойника, собираясь с гудевшими ульем мыслями. Она — Кёсем Султан. Это больше, чем просто имя, это её существо, а тот, кто перед ней лишь раб и не более. — Почему вы пощадили меня тогда, почему не убили, как мою, — Кёсем осеклась, — как мою подругу. К чему это милосердие, если вы меня презираете? Разбойник усмехнулся. Он растекся в неприятной самодовольной улыбке, при этом наклонив голову. Тень позади него дрогнула, что заставило Кёсем сжаться. И это он тоже заметил, ещё более развеселившись. — Милая Айше, за кого ты нас приняла? Нас интересует золото, драгоценности, а лучше — контрабанда. Нам не нравится убивать, да и в чём смысл, кто будет нас кормить. Ваши стража этого не поняла, к большому сожалению. Скажу тебе по секрету: я видел в стороне леса мелькающие пятки парочки твоих защитников, — разбойник глухо загоготал и погладил свою бороду. — Взять с вас было нечего, ребята хотели хотя бы развлечься за такой тяжелый бой, потом отпустили бы. «Только вот дворцового человека ты отпускать не захотел», — мысленно продолжила Кёсем, приходя в гнев от трусости и глупости своих подданных. Как много она вытерпела из-за недальновидности окружающих. — Почему было не убить меня в конюшне, — продолжила свой допрос Кёсем, заметив насколько легче дался ей этот вопрос, нежели все прочие. Смотреть страху в лицо и никак иначе. Звери вдвойне страшнее в темноте, когда видно лишь их горящие пустые глаза. — Собственно, ты этого ничем не заслужила, — он пожал плечами. — Мужчины, понимаешь, расплачиваются за своё плохое обучение, к тому же, нам с ними есть, что делить. А тебя за что? Что вокруг тебя собрались никчёмные мужчины, слабые червяки, не знающие боевого мастерства. Мне в пору жалеть тебя. Мелкая дрожь пробежала по спине Кёсем. Она собралась с силами и насильно заставила себя запомнить лицо человека напротив. Узкое лицо, снизу скрытое густой черной бородой, густые брови и небольшой шрам над одной из них. У него были смуглая кожа и темные глаза настоящего турка, смолистые и глубокие, а при тусклом свете они казались просто пятнами на лице. Он, казалось, был не старше её, а, если и так, то всего на пару лет. — Я тебя обнадёжу, Айше, — внезапно продолжил он. — Век разбойника недолог. Моя мать держать тебя насильно не станет. Помолись за мою смерть, может, Аллах услышит. Разбойник вновь склонился над письмом, снова приняв крайне озабоченный вид. Кёсем лишь оставалось смотреть на его сосредоточенное лицо со сведёнными вместе бровями. «Я не уповаю на Всевышнего, Бекир, а смерть твоя сидит прямо перед тобой», — Кёсем заправила вновь выпавшую прядь волос за ухо, отмечая, как её сердце замедляется, вновь приходя в нормальный ритм. Не так и страшно. Одна из свеч заплясала в предсмертном танце и потухла, оставив только лёгкий запах гари.

***