Последняя ходка

      Сухая, по-странному чёрная, трава все норовила попасть под ноги Мише. Он уже несколько раз чуть было не споткнулся, неосторожно наступив на такой комок. Ещё сильнее мешал висевший на шее дробовик, с каждым километром будто становясь тяжелее. Хотя Миша и держал его в руках, ствол все равно изредка неприятно тыкал чуть ниже груди, в ребра.       Парень выругался, выдыхая из лёгких неожиданно тяжёлый воздух и, давясь, глотнул порцию нового. Резко обернувшись, Миша скрипнул зубами — его заметили. Метрах в ста с лишним от него виднелись развороченные ворота бункера, через которые на территорию проникли все новые и новые твари. Оттуда звучали выстрелы и лай бешеных собак. От этих же ворот, стремительно сокращая дистанцию, к нему неслось несколько мутантов.       Сердце кольнуло, но не от страха, а от боли — Миша резко рванул дальше, ускорившись при этом в два раза. Собак он боялся ещё с детства. Здесь же они были совсем помешанные: до того как побежать, Миша успел увидеть, как одна из них кинулась в стаю сородичей, перелезающих по друг другу через забор. Дальше парень уже не смотрел, но судя по отчаянному животному крику, она была тут же разорвана…       Когда Миша понял, что резкое отсутствие травы на земле спереди от него — это ненормально, также ненормально, как и рябистый и подвижный воздух над «лысиной», но было уже слишком поздно. Аномалия, за которую он зацепился боком, сильно толкнула и сбила его с ног.       Чудом Миша успел среагировать и отклонился в сторону, но от болезненного падения «солнышком» прямо на затвор Вепря, это его не спасло. В глазах сначала потемнело, затем позеленело, и на разум свалилось прекрасное в своей простоте небытие…       Мише уже исполнилось двенадцать лет. На улицах города ноябрь, но уже зима, холодная и обильная на снег. Двор, погрузившийся в предночной сумрак, пуст и безлюден.       Миша совсем не помнил как он выглядел, но зато прекрасно помнил, как он звучал: тревожно. Ветер наигрывал понятную только ему единственному мелодию, ритмично дуя то сильнее, то слабее. Непонятно откуда слышалось какое-то хлюпанье. Как будто в раковину, набитую бытовым мусором, налили воду и вдруг, как бы одумавшись, решили прочистить слив вантузом.       Заведенная в другом конце двора машина урчала и кашляла, разогреваясь. На машине, без тени стыда и совести, сидел чёрнявый кот и пронзительно смотрел на Михаила.       Тогда парню нравилось его полное имя — Михаил. Звучало, если правильно произнести, по-аристократически. Папе имя тоже нравилось. Так, по крайней мере, говорила мама. Сама же она называла единственного ребёнка Мишенькой, и других обращений к нему не приемлила.       Кот сверкнул глазами, испуганно оглянулся на открывшуюся дверь подъезда, и ловко спрыгнул с машины. Тогда Миша взглянул на вышедшего. Он был не один, стоял далеко, но даже на таком расстоянии Миша увидел его окуляры. Большие и толстые. Ещё Миша заметил на нем стильную темно-красную куртку с кучей карманов. Он ещё тогда подумал, что очень уж хочется такую же. Больше Миша ничего об этом человеке и не запомнил. Но вот очки — такие, кажется, могут от пули защитить.       Вышел парень не один, а с овчаркой на поводке. Настоящей, немецкой овчаркой, по-любому чистокровной — так показалось Мише. Папа собак любил. Всех, кроме дворняг. Дворняг он за собак не считал и называл их плешивыми шавками. Так тоже говорила мама.       Миша поежился от холодного ветра и прошёл мимо курильщика. Тот же не обратил на него никакого внимания.       В тот день благополучно Миша до дома не дошел. Оказавшись в соседнем к своему дворе, он больно шмякнулся об землю. Виной тому стало неловкое движение, которое Миша совершил от неожиданности, когда увидел выходящей из подворотни овчарку на поводке. Вместе с хозяином. Миша почему-то очень испугался, вбежал в подъезд и захлопнул дверь. Дрожащими пальцами он закрылся на все замки. И только после этого, с громко стучащим сердцем, Миша прильнул к глазку. Очкарик тогда прошел мимо и поднялся на третий этаж. Без собаки. Миша постоял у глазка ещё минут пятнадцать, напряжённо вслушиваясь в звуки за дверью. Очкарик мимо глазка больше не проходил. Но в тот момент, когда Миша успокоился и отошёл, наконец, от двери, он чётко услышал за тяжёлой железной дверью собачий лай. Он донесется с третьего этажа.       Воспоминание, яркое и отчётливое, начало стремительно исчезать. Миша почувствовал, как сознание вернулось к нему. Дернувшись, он слез с давящего в грудь затвора и, кряхтя, встал. Страх временно отошёл на второй план и Мише хотелось не столько бежать от бункера подальше, сколько наоборот, наконец закончить с этим и отправиться на отдых.       Миша наконец-то смог подняться и ещё раз осмотрелся. Вырубился он ненадолго, выстрелы ещё звучали. Уже было не страшно, но паршиво. И противно. Немного постояв, а потом в сердцах сплюнув, Миша просто похромал к ближайшему дереву.