«Студенческое общежитие №3»
— Ну, с новосельем тебя, — прокурено усмехнулся Рюноскэ, придирчиво окинув взглядом окна фасада, выходящие на них. — Помочь разместиться, или сам? — Ацуши нервно заправил за ухо выбившуюся прядь светлых волос и повернулся к Акутагаве, рассматривая его спокойный профиль. Сразу полегчало. — Нет, спасибо, Рю, я сам как-нибудь, — улыбнулся Накаджима, нельзя же в первый же день ударить в грязь лицом — надо показать всем свою самостоятельность. Демонстрацией самостоятельности по мнению Ацуши является полностью индивидуальное решение всех своих проблем. — Ну, тогда я зайду завтра, часов в девять, — Рюноскэ хлопнул парнишку по плечу, исчезая из его поля зрения в сумерках наступающего вечера. Ацуши, закусив губу, покачался на пятках, пытаясь оттянуть неизбежное. Нет. Надо идти. Родина мать зовёт. Вздохнув и в последний раз оглянувшись на свет Божий, словно его в армию забирают, Накаджима сосчитал внутри до десяти, прикрыл веки и поднялся по каменному крыльцу. Руки и коленки мелко дрожали, когда он открывал недавно полученными ключами тяжёлую подъездную дверь и зашёл в полутёмный коридор. Его тотчас встретила консьержка и внутри Ацуши облегчённо выдохнул, увидев человека, который поможет ему здесь обосноваться. Хотя лучше было бы, всё-таки, чтобы он и тут сам. Ну да ладно, первый раз не считается. — Здравствуй, — плюшево улыбнулась полная низкая женщина лет сорока, от неё тянуло ароматом горячей выпечки и валерьянкой. — Ты Накаджима Ацуши, верно? — Добрый вечер, да, это я, — социофоб внутри несчастного Ацуши порвал свои цепи и теперь свирепствовал внутри, придушив половину слов в горле. — Твоя комната на первом этаже, — с прежней улыбкой заметила вахтёрша. — Пойдём, я тебя провожу! Ацуши покорно плёлся за ней в абсолютно тёмном коридоре, чудом не налетая на стены. — Ты не подумай, что у нас всегда так. Ну, то, что лампочка не светит, — оправдывающимся голосом кудахтала женщина, идя впереди. — Это просто два молодца опять тут развлекались. Проверяли, видишь ли, что будет, если плеснуть на щиток с электроэнергией водой, — её тон сменился на сердитый и осуждающий. — Всё им, что-то, неймётся! Ацуши решил промолчать, понимающе что-то угукнул и заткнулся, до побеления сжимая в руках лямки своего огромного рюкзака. Главное сохранять спокойствие, вежливость, доброжелательность и деньги при себе. — А вообще, они хорошие ребята, — продолжает рассказывать про неизвестных Ацуши двух студентов консьержка. — Только поведение у обоих хромает. То в три часа ночи начнут орать друг на друга на ровном месте, то в окно вещи выкидывать… Вот в начале года дверь из петель высадили, во время ссоры… А так-то они хорошие, умные такие, парни. Ацуши несмело улыбается, задумываясь над тем, это ж как надо поссориться, что бы выломать дверь с петель. Кто же там живёт? В воображении, Накаджима нарисовал двух качков, с дерзкими стрижками и покрытыми с ног до головы татуировками. Потому что он просто не мог предположить, кто другой мог начать выкидывать вещи из окон. Это звучало и выглядело как минимум странным. — А ты? — Ацуши вздрогнул, переводя взгляд на круглую спину женщины впереди, что он? — А ты не собираешься двери выламывать? — Нет, что Вы, — Накаджима хихикнул, но вахтёрша была полностью серьёзна. — А курить в коридоре? — Я не курящий! — А сжигать общую кухню? — Что? Н-нет, конечно! — И даже музыку включать на полную громкость не будешь? — подозрительно поинтересовалась женщина, тормозя напротив одной из дверей. — Я только в наушниках, — растеряно ответил Накаджима, теребя браслет на руке, ничего из вышеперечисленного у него и в мыслях не было. Похоже, это тоже заслуги двух неизвестных джигитов. Лицо вахтерши тотчас просветлело и она улыбнулась ему, поворачивая ключ в замке три раза. — Только пообещай мне, что не будешь проводить опыты с самодельной бомбой в общем туалете! — спохватившись, просит она, и Ацуши даже не успевает особо прифигеть от услышанного, но всё-таки поспешно кивает, ибо этим он заниматься точно не собирался. — Молодец, — дверь со скрипом открывается, пропуская юношу в комнату. Щёлкает выключатель и её наполняет мягкий свет люстры. На окнах висят тёмные, чистые шторы, за которыми чернеет улица — зимой темнеет так рано! Внутри стоит двухэтажная кровать, шкаф-купе с дверцей-зеркалом, тумбочка и письменный стол у окна. На столе лампа и несколько вешалок-плечиков. Убедившись, что средства к существованию в норме Ацуши обернулся к женщине, благодарно улыбаясь. Та добродушно потрепала его волосы, после чего оставила парнишке ключи и в перевалочку отправилась к выходу из комнату. В дверном проёме она вдруг остановилась и обернулась к парню: — Ты только, прошу тебя, на ночь всегда запирайся на ключ, хорошо? — недоуменный взгляд Ацуши заставил её сказать продолжение странной фразы. — А то вдруг твои соседи чего-нибудь выкинут, — сердце Накаджимы ёкнуло. — А кто мои соседи? — Да те два студента, о которых я говорила, — заметив на лице Ацуши ужас, консьержка поспешно проговорила. — Да ты не волнуйся, они-то хорошие ребята, когда не собачатся, не боись, если их не трогать, они, может, тоже не будут! — Ацуши эта фраза не успокоила ни разу. Особенно «может». Достав из кармана телефон, Накаджима включил фонарик и вышел в черный коридор, в котором скрылась женщина, и посветил на дверь справа от своей. Дверь неизвестных ему двух студентов, рассказы о которых оставляли желать лучшего. Что ж, зато теперь Ацуши никогда не заблудится в коридоре и не пройдет мимо своей комнаты — эта дверь не позволит. Её внешний вид бросался в глаза и не заметить её можно было только в полной темноте. Что собственно и произошло с Накаджимой. Ну теперь-то он мог вдоволь насмотреться её неземной красоты. Начиная от верхнего косяка и заканчивая порогом по ней тянулась глубокая трещина, почти насквозь, заклеенная в трёх местах цветным скотчем с нарисованными на нём тыквами с Хэллоуина. М-да. Дальше на ней виднелось как минимум восемь подтёков неизвестного вещества, оставляющего светлые разводы на дереве, остальное же пространство было разделёно на надписи и рисунки. Приглядевшись, Ацуши разобрал одну из надписей написанную на уровне его глаз — посередине двери — «Дазай лох, объелся блох, сел на лавочку и сдох!». Целый стих. Вау. Выше, намного выше, виднелось: «У карлика страшная шляпа!». И нарисованный удав, проглотивший слона. Страшный. По-настоящему. Дальше следовали рисунки неизвестных существ, отдалённо напоминающие животных из энциклопедии, и матерные выражения. В основном на нижней части двери. Верхняя была испещрена изображениями кровавых, но кривоватых ножей, несколько повесившихся фигур людей, свечка, а посередине, вокруг стишка о неизвестном Дазае — была нарисована красная пентаграмма, расколотая сбоку трещиной. Дерево облиняло и посерело, а в одном месте зияла внушительная вмятина от чего-то очень тяжелого. Посветив фонариком чуть ниже, Ацуши увидел самоклеющиеся стикеры, на которых значилось: «Купи молоко, сыр и хлеб!», «Тебе надо — ты и покупай!», «Приду поздно, ключи забрал:)», «Твои вещи под окнами, ублюдок», «Сегодня ночуешь за дверью» и так далее, и тому подобное. Накаджима не смог сдержать улыбки, читая эти странные надписи, но его не оставляло чувство, что он словно подсматривает чужую личную жизнь, лезет не в своё дело, так что парень решил убраться к себе, пока не встретил неизвестных соседей. До десяти вечера была тишь да гладь, Божья благодать. Ацуши разложил свои немногочисленные вещи, растащив всё по полочкам и углам, после чего, с чувством выполненного перед Родиной долга, бухнулся на нижнюю кровать, закидывая ноги на лестницу, ведущую на второй этаж постели. Когда Накаджима уже засыпал, нервно ворочаясь с боку на бок в незнакомом и непривычном месте, неожиданно за стенкой кто-то громко хлопнул дверью, и Ацуши понял — пришли те самые. Оказывается, слышимость в общежитии была настолько повышенной, что Накаджима, если напрячься и приложить ухо к стене, слышал, как кто-то скрипит дверцей шкафа и переругивается вполголоса. — Ублюдок… Если бы не ты, мы уже как три часа были дома! — раздражено шипит за стеной юношеский голос. — Да ладно тебе, тюлька, нашёл из-за чего ныть! — второй голос был повыше и изображал собой максимально довольного парня, который наверняка сейчас усмехался. Интересно, как они выглядят? Ацуши вздрогнул, от громкого звука за стеной, судя по нему, там началось избиение. Чей-то кашель и дальше снова высокий голос, который теперь обиженно скулил что-то о том, что его совсем не любят. — Я тебе даже больше скажу, я тебя ненавижу! — скрипнула кровать, снова возмущённо-обиженное нытье и новый звук удара. Кому там явно приходится не сладко. Ещё полночи Ацуши лежал на кровати пластом, затаив дыхание и прислушиваясь к ругани этих двоих, морщась от матов, что доносились от одного из них через каждые три слова. Половины он не понимал и не слышал, из имён он узнал только одно — «Дазай», второго же предпочитали называть как угодно, начиная от карлика и заканчивая деткой, но на имени уверенно лежало табу. Пару раз кровать скрипела, явно для того, чтобы «Дазай» получил по голове, это Ацуши тоже смог определить по звукам. Восхищаясь своей способности детектива, парень искренне недоумевал, как можно так ненавидеть друг друга, как он понял из их общения и в тоже время снимать одну комнату на двоих. Не удивительно, что они высадили из проёма дверь. С такой неконтролируемой агрессией «детки» и не такое могло случиться. Ближе к трем часам ночи за стеной все стихло, и сколько Накаджима не прислушивался, оттуда не доносилось и звука. Наверное, уснули. Светловолосого раздирало любопытство, ему хотелось увидеть этих неизвестных парней с легендарной репутацией и не менее легендарной дверью. Набросав себе в голове двух верзил с проколами в четырёх местах и с дерзкой одеждой в чёрных очках и накачанными бицепсами, Ацуши успокоился и уснул сном младенца.***
На общей кухне с утра — часов около девяти — было пусто, как в кинотеатре после фильма. Чувствовалось, что ещё недавно здесь присутствовал некто, тот, кто не смог донести молоко из холодильника до стола не расплескав его, тот, кто не умел готовить яичницу и ещё тот, кто до сих пор не подозревает о существовании тряпки, оставляя после себя мокрые лужи чая, кофе и сомнительной каши. М-да. Ну может, всё не так и плохо? Ацуши открыл холодильник, рассматривая чужие продукты и со вздохом вспоминая, что его на дне рюкзака ждёт быстро завариваемая вермишель и банка с растворимым кофе. В ожидании того, как вскипит чайник, Накаджима открыл соцсети, убеждаясь в том, что всё же ещё кому-то нужен в этом мире. Читая сообщения от Рюноскэ, Ацуши развалился по столу в том месте, где не было разлито или не валялся задушенный таракан. Дверь на кухню приветливо свистнула от сквозняка из приоткрытой форточки и туда зашёл первый увиденный Ацуши вживую сожитель. Паренёк с приятными, ещё детскими чертами лица, яркими, запутанными в гнездовище страусов рыжими волосами и низкого роста. Он, не замечая Накаджимы, широко и сладко зевнул, сонно плетясь к холодильнику. Ацуши с диким интересом на лице проследил за его походкой к холодильнику, рассматривая чёрно-серые в полосочку пижамные широкие штаны и огромную, просто несоразмерно огромную, черную футболку на его худых узких плечиках, покрытых веснушками. Вообще, вся мордочка неизвестного парня была покрыта конопушками, особенно на носу и щеках. Достав из холодильника йогурт, студент повернулся к столу и наконец-то заметил скромно сидящего там Ацуши. Тот неуверенно улыбнулся, вскакивая с места и, запинаясь, произнёс: — Доброе утро! Рыжие брови поползли по личику вверх, веснушчатый смерил Накаджиму удивлённым взглядом, а потом вдруг широко улыбнулся, обнажая жемчужные зубы, Ацуши невольно заметил, что у рыжего очень острые клыки. Зачем он вообще на это смотрит? — А-а, новенький, — йогуртопийца говорил хрипловатым, низким голосом, не соответствующим детской фигуре. Ацуши этот голосок показался смутно знакомым. Где-то он его слышал… Где? — Мадам Черри говорила о тебе! — рыжик плюхнулся за стол, садясь напротив, и впился внимательным взглядом в черты лица Ацуши. — Я — Чуя. Чуя Накахара, — новоиспеченный знакомый протянул парню узкую ладонь, Ацуши аккуратно пожал её, как фарфоровую статуэтку, боясь сломать прозрачные косточки Чуи, и улыбнулся в ответ: — Накаджима Ацуши, приятно познакомиться! — Угу, — Чуя углубился в изучение Накаджимы, подавшись всем корпусом вперёд, от чего последнему стало неловко, но он стойко выдержал осмотр, даже осмелился поразглядывать Чую в ответ, параллельно вспоминая, где он слышал его голос. У Накахары были пронзительные голубые глаза цвета неба, пухлые губы и длинные рыжие ресницы. Вблизи его веснушки выглядели ещё симпатичнее, а чёрная футболка ещё нелепее. То, что это футболка понятно было сразу, хотя на Накахаре она смотрелась как мешок с длинными рукавами. Худые руки с острыми локтями, которыми Чуя опирался об стол, выглядывали из чёрных дыр-рукавов, в которых запросто поместилось бы ещё пять Чуиных рук точно. Длина футболки была несоразмерна. Она скрывала под собой даже вытянутые на коленках штаны, не говоря об остальном теле. Туда тоже при желании можно было бы без труда окунуть ещё двух Чуй. Ацуши был рад, что встретил не качка из соседней комнаты, а этого милого, маленького студента с такими до одури очаровательными веснушками. Если здесь на кухне окажутся шумные и опасные соседи, будет хоть не так страшно. Их хотя бы двое. — Ацуши — красивое имя, — замечает Чуя, болтая под столом ногами в пушистых тапках — он даже до пола со стула не достаёт! — Как в комнате, нравится? — Да, нрав… — Ацуши не договорил, замерев на полуслове. На кухню вошёл ещё один студент. Высокий, заспанный шатен в красной ночной рубашке и аналогичных штанах. Чуя его не видел, самозабвенно готовясь слушать ответ Ацуши, а зря. Накаджима заметил, как на физиономии неизвестного вылезла гаденькая усмешка, он подкрался к Чуе на цыпочках и обнял его со спины, зарываясь носом в рыжие локоны. Теперь Ацуши наблюдал пантомиму, как с Накахары сползает улыбка, и лицо резко приобретает гневный вид, щёки наливаются красными пятнами, и Чуя, тот милый и невинный Чуя, орёт на всю кухню отборным матом: — Дазай, мать твою, а ну пусти! — Накахара изворачивается и обрушивает на шатена свой праведный гнев и кулак. Дазай. Дазай? Так это что… — Всё-всё, карлик, не кипишуй! Оу. — Заткнись, — Чуя прикрывает подрагивающие веки и глубоко вздыхает и выдыхает, внутри явно считая до десяти. Десяти тысяч. Миллионов. Ацуши тоже нужны были эти десять неполноценных секунд. Потому что, блять. Накаджима представлял себе двух дерзких и супер-мега-крутых мужиков, а тут… Нет, Ацуши ничего против Дазая, и, не дай Бог, Чуи не имеет, просто слишком неожиданно увидеть далеко не то, что предполагал запечатлеть на сетчатке глаза. Вместо качка, обрисованного тату и со сломанным носом — длинноволосый рыжий паренёк, не достающий Ацуши и до носа. А вместо второго такого же дружка — худой, красивый и совсем не татуированный шатен. Оке-ей, первое впечатление всегда ошибочно, помним это святое правило!***
Накаджима обосновался окончательно. Прижился, так сказать. Теперь общежитие — это он, он — это общежитие, он с общежитием — это одно целое. И всё благодаря его соседям. Скажем честно, Ацуши до сих пор в тихом ужасе от них. Ибо он никогда раньше не встречал людей с такими отношениями между собой и с другими. Чуя в общении с другими был, кстати говоря, абсолютно нормальным. Вежливым и чутким. С чувством юмора и с не заниженным IQ, короче, чудо собеседник. Они с Ацуши часами могли сидеть с ним на общей, просторной и темноватой кухне, задушевно ведя разговоры на отстранённые темы. Но при появлении Осаму Чуя словно менялся, превращаясь в совершенно другого человека. Его нельзя было узнать. Крики, вопли — это ещё куда ни шло, но когда Накахара поднимает свою худую лапку на высокого шатена, ты даже не знаешь, за кого бояться, за Чую или за Дазая. Шутка смешная, ситуация страшная. Чуя тот, кто за словом в карман не полезет. Всегда есть, что съехидничать в ответ. Как подстебнуть. А ещё тот мат-перемат что срывается с нежных губ паренька. Ужас-кошмар, Чуя, так нельзя! Это единственный аспект, в котором Дазай и Ацуши солидарны. Единственный. Дазай же является в их с Чуей общении обезьяной с гранатой. Провокатором с голубыми шутками, двусмысленными касаниями и извечными приколами над Чуиным ростом. Для него Чуя — всё. Во всех смыслах. Накахара, такое ощущение, заменил ему весь белый свет, и Осаму добросовестно терпит избиения и ругательства в ответ, потому что в большинстве случаев он это заслужил. Не зря было сказано, что для Дазая Чуя весь мир. Это слишком буквально. Даже если учитывать, что Осаму постоянно вопит, что Чуя его не любит, что он тоже тогда Чую не любит и что терпеть его не может. А вот с остальными, всем внешним миром, Осаму попросту не контактирует. Кроме ненаглядного бешеного рыжика ничего не замечает в упор. Пару раз Накаджима тщетно пытался наладить с ним контакт, во имя Чуи, но это закончилось громким крахом. Осаму легко переключался на веснушчатого, как только тот появлялся в поле зрения и напрочь забывал о собеседнике. С двумя этими существами Ацуши пребывал в положительном нейтралитете, улыбался по утрам Чуе, болтал с ним эти три дня выходных, что настигли их в разгар сессии. Дазая Накаджима предпочел замечать, но не обращать внимания. Как бы вот да. До сих пор Ацуши помнит свой первый учебный день, начинающийся в собственной комнате. Началось всё с крика. Матерного вскрика Чуи за стеной: — Дазай, блять, мы проспали! — от этого рёва Накаджима чуть не грохнулся с кровати, резко и сразу просыпаясь. Спасибо. — Чу… Дай поспать, пожалуйста, — глухо стонут за стеной и Ацуши снова солидарен с этим чучелком в бинтах. Почему в бинтах — Ацуши не знает и это его пугает. Иногда. — Нет! Вставай и пиздуй отсюда! — дальше слышится громкий стук тела об пол — Осаму стащили с кровати. Ой, соболезнования мои примите. — Чуя! — возмущенно повышается второй, хриплый после сна голос. — Ты меня уронил! — Вот черт! С полом все хорошо? — Ацуши хмыкнул, натягивая джинсы. — Знаешь кто ты, Чуя? — философски тянут за стеной, но его перебивают. — Я тот, кто вырвет тебе хребет через глотку, если ты сейчас же не поднимешь свой зад с пола! — Накаджиму передёрнуло, он накинул на плечо рюкзак и зашёл на секунду в интернет, желая забить в поиске прогноз погоды. Так вышло, волшебным образом, что роутер с Вай-фаем был для Ацуши и Чуи с Дазаем один. Как это вышло, никому не известно, а тот, кто знает уже сорок тысяч лет лежит в земле насмерть мертвый. А раз роутер один, то и запросы одни и те же в обоих браузерах. Нажав на строку поиска, Ацуши пробежался глазами по вчерашним, а сейчас предлагаемым вариантам запросов, пока в соседней комнате раздавались маты, хлопанья дверей и новые ругательства. «Кто такой лапиндос?». «Экстравагантный кретинизм — это…». «Если обзывается — значит любит?». «Какая колотая рана опаснее, в голову или в печень?». «Что делать при кровотечении?». «Что такое перекись?». Ацуши читал это, поминутно представляя себе, что же вчера могло произойти, пока он спал. М-да уж. Соседушки интересные. Как оказалось, Чуя старше Ацуши. Для последнего это было ударом. Как. Как так вообще? Накаджима тщетно пытался выкинуть из головы стереотипы по поводу низких людей. Накахара с Дазаем были на 4 курсе оба. И отрывались за все эти четыре курса как только могли. На первой неделе Ацуши уже успел выучить несколько негласных правил: Первое. Никогда не оставляй на кухне ножи, вилки, любые острые предметы. Всегда прячь их в верхний ящик. Самый верхний. Почему, Ацуши узнал тогда, когда Дазай неудачно пошутил, а Чуя нащупал на столе нож. От сквозного пореза спасли исключительно бинты. Второе. Если Чуя курит прямо в общежитии — к нему не подходи, сразу зарежет. Как минимум. Постарайся слиться с тенью, думать как тень, говорить как тень, стать тенью. Ибо в такие моменты Чуя глубоко внутри себя. Страдает. Третье. Если курит Дазай, то жди такой беды, что, как говорится, и стены сотрясутся и дрогнут окна в рамах. И это так. Ещё издалека замечая сгорбленную вытянутую фигуру на подоконнике, выпускающую в форточку сизые клубы дыма, Ацуши уходит гулять. Часов на шесть. Когда он приходит, обычно все ссоры уже решены, остаются лишь только их последствия. В последний раз это была кухня, покрытая ровным слоем разбитых сырых яиц. На стенах, потолке, полу, стульях и холоднике. Везде. В предыдущий — в коридоре была вывалена куча вещей и полита воспламеняющейся жидкостью. Ацуши стало страшно, что они когда-нибудь спалят все к чертям. Но так как вещи были только политы, а не подожжены, Ацуши мог не бояться за сохранность нервов и дома. Зато Осаму пришлось потратить всю свою стипендию на покупку новых вещей. Не Чуя же платить будет, в конце концов.***
Всё, что можно ожидать от шумных соседей с репутацией маньяков, Ацуши получил сполна. Скоро уже красная полоска на измерительном приборе его нервов и душевного спокойствия. Он не совсем готов терпеть их ругань 24/7, так как стены не совсем уж прямо картонные, и если голоса и долетали до него, то очень приглушённо. Если Чую не доводят. Не совсем готов Накаджима не ходить на кухню через день — когда там кулинарит Осаму. Ибо кулинарией это язык назвать не повернётся. Надругательство над продуктами. Перевод денег. Заканчиваются его попытки запахом гари по всему этажу, распахнутыми настежь окнами, сгоревшей ручкой сковородки и злым Чуей, размахивающим в вонючем дыму полотенцем, выгоняя запах на улицу. А потом таким же образом выгоняется с кухни Осаму. Ударами мокрой тряпкой по лицу. Как-то Ацуши пришёл с института и был настолько голоден, что готов бы проглотить даже сухой, переваренный и вторично замороженный рис, не то что завариваемую лапшу из рюкзака. Подходит он, значит, к кухне, а там, прикорнув к стене, сидит Дазай. Вытянув вперёд шпалу-ногу, а вторую поджав в колене, он сонно моргал, отколупывая от стены штукатурку. На вопросительный взгляд Ацуши Осаму пожал плечами и приложил палец к губам, тихо прошелестев: — На кухню не ходи, там Королева готовит обед! — Накаджима не самый хороший и послушный мальчик, каким быть хотелось бы, он не послушался умудрённого жизнью Дазая и приоткрыл дверь, в попытке зайти на кухню. — Сука, я тебе где сказал ждать, ублюдина тупая?! — в лицо ничего не понимающего Ацуши прилетел полупустой пакет с мукой и мокрое полотенце, пропахшее гарью. Видимо его перепутали. Бывает. — Ой, Ацуши-кун, это ты! — разъяренный голос сменился испуганно-извиняющимся и Накаджиму за руку затащили на душную кухню, хлопая дверью за его спиной. — Извини, не больно? Как себя чувствуешь? — Я… Озадачен, — наконец выдал Накаджима, отплёвываясь от муки. — Прости, — чистосердечно повторил Чуя. — Я думал, это скумбрия, — да уж понятно, что не Сталин! — Н-ничего, всё нормально, — улыбнулся Ацуши, подходя к плите. — Что ты готовишь? — Да так, пустяк, мясо по-французски практикую, — ну не фига «пустяк»— отмахнулся Чуя, поведя худым плечиком. На нём снова была огромная, просто ну не реально огромная футболка, но на этот раз синего цвета с нарисованным на ней Скруджем Макдаком. С недавнего времени Ацуши узнал, что все эти вещи Дазая. Но он давно догадывался. — Ты всё-таки извини за это, ладно? — Накахара виновато отряхивает плечи соседа от муки. — А передо мной ты не разу не извинился! — со скрипом приотворилась дверь и туда просунулась голова Дазая. Чуя, оторвавшись от отряхивания Ацуши, потянулся за тряпкой. — Слишком дохуя хочешь, скумбрия сушёная, съеби отсюда! — Накаджима больше даже не морщится от матершинных выражений Чуи, лишь удивляется, как у рыжего получается так высокопоставленно держать речь при с общении с другими и так низко и стремительно падать рядом с Осаму. Это очень тёмная магия. Минут через двадцать, которые Ацуши с Чуей провели за душевным разговором, пока Чуя нарезал салат к гарниру, а Накаджима, по просьбе Накахары, держал дверь, в которую ломился Дазая, веснушчатый вздохнул и произнёс: — Всё, Ацуши, впускай сюда этого умалишённого! Только спрячь подальше тряпки… И ножи… Я не гарантирую полный контроль своего поведения.***
Когда всё слишком долго хорошо — жди беды. Этим правилом Ацуши руководствовался с незапамятных времён и сейчас оно напоминало ему, копошась в груди, порождая липкое чувство надвигающегося пиздеца. Уже семь часов никто не орёт, не кидается телевизорами и стульями, не матерится и ни бегает по коридору с хохотом. А всё дело в том, что Чуя сегодня подрабатывал в кафе, так что у Накаджимы было ещё около 13 минут тишины в запасе. После этого веснушчатый переступит порог общежития и начнётся всё по новой. Бесконечная карусель с не прикрученными лошадками. Ацуши мог спокойно жить и радоваться эти несчастные 13 минут, но чёрт его дёрнул открыть интернет именно сейчас. Молоко, которое он потягивал из детской коробочки с трубочкой, чуть не пошло у него через нос, ибо — запрос в браузере: «как повеситься туториал». Э? Это шутка такая? Или… Или что? Накаджима хмурится, но на всякий случай делает скриншот, не зная, зачем. Пусть будет. А теперь к главному. Не успел Ацуши толком по-настоящему испугаться, как в дверь постучались. — Ацуши-кун? — голос Осаму. Ну хоть живой. — У тебя есть верёвка? — так стоп. — Нет! — Накаджима вскочил из-за стола, прислушиваясь ко вздоху за дверью и шагам обратно в комнату соседей. Ацуши стало страшно. Что этот неуравновешенный собрался делать? Он же не…? Накаджима вздрогнул, вспомнив о бинтах, что в большинстве случаев скрывались под рубашкой. Вот чорт. Как он будет смотреть в глаза Чуи, если не убережёт его друга-врага? Как он будет тут ходить, зная, что он был рядом, когда за стеной… Так стоп, может, это всё часть большой шутки… В браузере, между тем, появился новый недавний запрос: «Как правильно составлять завещания?», а потом ещё один: «Роздать или раздать?». Что-то там ужасное творится. Надо помешать! Прошло минуты три-четыре. Накаджима пребывал в нерешительном астрале. Вдруг хлопнула входная дверь, но шагов Ацуши не услышал. Значит это Чуя. Только Чуя умеет так ходить — бесшумно. Подкрадывается сзади и… Так стоп, проблема у нас, вообще-то. Чорт-чорт-чорт. А если его обвинят в бездействии, ведь он знал, что там затевает Осаму. Что же делать? Ацуши мертвеет, когда слышит за стенкой чьё-то приглушённое хрипение. Да чёрт побери! Ноги как ватные, а между тем Чуя уже открывает дверь в свою квартиру с самоубийцей внутри. Время останавливается. Накаджима замирает, в ужасе понимая, что, похоже, он только что стал косвенным убийцей. Где вскрик Чуи? Где хоть какой-нибудь звук? Кроме этого натужного хрипения. — Ну ты, блять, и идиот, — пренебрежительно раздаётся из-за стены, и после этого на пол грузно что-то роняется. Падает. Ацуши не может пошевелиться. Типа… Што? Где крики-то? Где судорожные вызовы Скорой? Где хоть что-нибудь. — Я же тебя просил, самовыпил только по средам, — устало вздыхает невидимый Чуя. — В эти дни я задерживаюсь дольше обычного, не придётся вытаскивать твою блядскую задницу из петли. — Ну Чу-у, тебе меня даже не жалко? — хриплый голос Осаму заставил Ацуши судорожно вздохнуть. — С хуя ли? — скрипнула кровать, Чуя лёг на неё. Ацуши на вялых ногах направился в коридор, запасаться стаканчиками с водой. Сегодня ему много думать. — Так я же чуть не умер! — И? У тебя такое каждую неделю и каждый ебаный раз именно тогда, когда я должен приходить домой. У меня, что, дел других по-твоему нет?! Только и делай, что бинтуй твои ебаные клешни?! О, или участливо похлопывай по плечу, пока ты сосёшься с унитазом? Осаму, чёрт тебя дери, хватит! — Накаджима как-то облёгчённо выдохнул. Голос Чуи тот самый. Я-как-бы-ору-но-как-бы-не-в-серьёз-но-убить-могу. — Ну-у… Ты не обращаешь на меня внимания! — расстроенно шепчет Дазай, где-то там, за плотным бетоном. — Да-а? Ах, тебе, бедненькому, внимания не хватает! — звонкий пронзительный голос Накахары повысился. — Обделили, тебя, несчастного, не заметили, что ты рубашку сменил! Ты каждый день их меняешь, скумбрия! — Ацуши теперь спокоен. Когда Чуя называют Дазая скумбрией или по фамилии — всё не так и плохо. Но когда он использовал его имя вначале… Накахара волновался по-настоящему. Но какого всё же чёрта творит Осаму? — …Ты написал завещание?! — Ацуши оторвался от написания конспекта, поднимая голову и прислушиваясь. — Конечно! Все нормальные люди пишут завещания перед смертью! — «Всё имущество своё завещаю раздать бедным, а Чую Накахару обвинить в моей вневременной кончине», — Накаджима тихо хлопает в ладони, параллельно всматриваясь в написанное им же только что. — Ты аутист? Только честно! — Ну Чу-у, я же пошутил! — Дазай за стенкой нервно хихикает. Этот Осаму какой-то конченый.***
На следующий день Ацуши в кончености Осаму даже не сомневался. Началось всё как всегда — непонятно как. Часов в пять, вместе с Ацуши, в общежитие вернулся мрачный Чуя и тотчас заперся в комнате. Там что-то постоянно ворочалось и падало, а периодически слышалась остервенелая ругань Чуи. Накаджима решил сегодня к нему не лезть. Минут через 20, впрочем, появился Дазай. Ацуши посчастливилось встретить его лично. Лицо его раскраснелось от мороза, волосы были растрёпанны, а куртка мокрой насквозь. Жалкое зрелище. Кто-то его знатно повалял в снегу. Интересно, кто? На глазах у светловолосого шатен попытался открыть дверь. Та не поддавалась. Дазай попробовал снова. Ничего. Толкнул плечом — с той стороны что-то протяжно скрипнуло, судя по всему, стул, который подпирал ручку. — Хей, Чу, открывай! — нервно смеётся Дазай, притаптывая ногой. — Иди на хуй, — раздается приглушённый голос. Ацуши, пряча улыбку, ушёл к себе, готовясь к длинному диалогу. — Ну Чу-уя, пусти! — Иди. В пизду. — Деб…детка? Мне холодно, я замёрз и промок! Вода льётся ручьем. Пусти меня, обогрей! Приласкай! — кривляясь выл Осаму. — Свали к херам отсюда! — гостеприимно. Особенно когда ломится сам хозяин. — Ну Чуюшко-о! Ну пусти меня нерадивого! — в дверь постучали ногой. — Кто же знал, что это твой шоколад?! — Ах так! То есть, ты не заметил, что он лежал у меня в кармане? — незамедлительно слышен ответ. — Я больше так не буду?.. — Конечно, не будешь! Ты больше порог этой комнаты вообще не переступишь! — Чуя! — в дверь ударили кулаком. Ацуши вздрогнул. — Открывай, не смешно! — Шоколадку мою верни для начала! — Как я тебе её верну? Выблюю? — похоже Осаму уже не смешно. — А хоть и так, тебе не впервой! — Вот умру я, и что ты будешь делать? — как он так темы меняет? — Праздновать, конечно! И с Тачихарой пойду наконец прогуляюсь, а то ты-то не давал! — …Я не буду пока умирать, — Дазай потоптался перед дверью ещё минут восемь-девять, после чего исчез, предварительно поругавшись в коридоре. Минут на пятнадцать воцарилась тишина. На улице окончательно стемнело, Ацуши сидел за столом перед окном, делая физику — листая ленту соц сетей. Как вдруг. После «как вдруг» как правило следует что-то внезапное, неожиданное и из ряда вон выходящее. Это «как вдруг» исключением не являлось, так как произошедшее реально можно назвать, как минимум, неординарным. Ставень окна со скрипом отодвинулся с внешней стороны, и окно открылось полностью, впуская в комнату холодный ветер. Но ни это было самым страшным. Самым страшным было лицо, которое появилось следом. Сначала одна рожа, а потом и всё тело легко вскарабкалось на подоконник, закидывая в комнату длинные ноги. Ацуши испугано, быстро попятился к двери, своротив стул и чуть не выронив телефон. Какого черта?! Воры? Убийцы? Но всё было намного хуже. Это был Дазай. Он удивлённо повертел головой, осматривая уютную и прибранную комнату Накаджимы, а потом заметил и самого хозяина, вылупившегося на него из угла. — Ацуши-кун? — удивлено произнёс Дазай, смотря на беловолосого. — Он самый, — криво усмехнулся Ацуши, отходя от шока. — Дазай, какого черта…? — Ох, ошибся, — сокрушенно хныкнул Осаму, не слушая соседа. — Ну все, бывай, Ацуши! — шатен махнул рукой и мягко спрыгнул обратно в темноту улицы, исчезая из зоны видимости. Ацуши после этого снились кошмары. Как Чуя с ним живёт? Минуты через три, когда Накаджима уже закрыл окно и привел раскиданные от ветра учебники в порядок, из соседней комнаты послышался испуганный вскрик Чуи и мат. — Дазай, твою мать! Ты чё творишь?! — звук падения тела и захлопывающегося окна. Вот Чуя всегда так. Вроде Дазая гонит, а окно всё равно закрыл. Значит уже не выпустит. Накахара, все-таки, умница. — О, прекрасная Рапунцель! — слышится звон разбитого горшка с цветком. — Доблестный рыцарь у ваших ебанных ног, — смех Осаму не предвещает ничего хорошего. Снова слышится скрип ставень. Зачем открыли окно?.. — Но сидит тут один страшный, туповатый рыжий дракон, — видимо, Рапунцелью Дазай назвал не Чую, а герань, которую своротил с подоконника. — Я выкину его, не возражаешь? — дальше послышался визг Чуи, маты, снова визг, падение стульев и много-много мата. А затем всё стихло. Окно захлопнули. Стихло это не надолго. Под окнами, уже снаружи, приглушённый слоем стекла, раздался отчётливый Чуин крик. Твою ж. Ацуши вскочил с кровати, на которой сидел, слушая, и подбежал к окну, опять распахивая его настежь и выглядывая оттуда по пояс. По колено в сугробе так стоял Чуя. В домашних коротких штанах и черной тонкой футболке. Прямо в носках. На щеке отпечатался след от подушки. Он просто хотел отдохнуть от вездесрущего Дазая и побыть в тишине и покое. Бедный, бедный Чуя. — Дазай, ублюдок, не смешно! У меня ключей нет! — кричит веснушчатый, уже подрагивая от холода. Накаджиме было зябко на него смотреть. — Чуя, я открою, иди скорее к подъезду! — кричит Ацуши, перекрикивая шум ветра. Накахара, которого передёрнуло от порыва ветра, кивнул и, проваливаясь в сугробы, направился ко входу. Накаджима был зол. Зол на Дазая за стенкой, что сидит и в ус не дует. Выкинуть человека в одних тонких штанах и футболке на мороз! Близкого человека! Он вообще думает?! Или ему действительно нечем? Прав Чуя, Осаму аморальный урод. Когда Ацуши впустил Чую внутрь, то первым делом замерший студент схватил из уголка безопасности топорик, после чего направился к своей с Осаму комнате, разминая шею. Ацуши разрывался между интересом и здравым рассудком. В итоге он выбрал не то и не другое, уходя на кухню. Оттуда все равно всё услышит. И он услышал. И даже увидел. За Дазаем, прикрывающим голову руками, бежал Чуя, у которого зуб на зуб не попадал от холода, но рыжий уверено размахивал уже не топориком, слава Богу, а всего лишь стулом. — Стой, мразь! — на голову скумбрии приземлился стул, ножкой попадая по висящему ящику позади Дазая. Раздался звон. — Ты, ублюдок, думаешь вообще, что делаешь?! — Чуя снова замахнулся стулом, Ацуши увидел, как подрагивают его запястья. Захотелось замотать Накахару в тридцать три пледа, крепко обнять, влить в него горячий чай и уложить спать. Срочно. Но ведь ДерьмоДазай не догадается. Наверное, Ацуши всё-таки его ненавидит.