Всякое дерьмо в жизни происходит тогда, когда ты меньше всего его ждёшь. Но иногда ты всё-таки успеваешь ощутить нехорошее предчувствие, на ментальном уровне, не объяснимо законам.
Но то, что произошло сегодня, Ацуши предвидел как самое очевидное, хотя в душе своей, конечно же, лелеял надежду, что всё обойдется. Но чему быть, того не миновать и если тебя выкинут в домашней одежде во окно зимой, ты естественно заболеешь!
Началось всё с того, что на следующее утро в комнате соседей было подозрительно тихо. Первый тревожный звоночек. Ацуши встал и оделся в тишине. Чёрт возьми, это было так непривычно. Весь последующий день ему потом казалось, что он стал неполноценным. Как с мясом часть души вырвало.
Уходя в универ, Ацуши все-таки, даже не краснея, приложил ухо к стенке, навостряя слух и прикрывая глаза. Кто-то там шебуршился, слышалась тихая ругань.
— Я же, блядь, сказал тебе, съебись! — голос Чуи хриплый и осипший.
— А как же ты тут один, а, деб…тка? — Дазай возмущенно хлопает чем-то по столу.
— Как, как, через хуяк, — слышен хмурый ответ. — Пиздуй, говорю тебе, опоздаешь ещё нахер! — а затем самое страшное в этой ситуации — послышался глухой кашель. Ля-я.
— Да и плевать! Я лучше с тобой останусь!
— Дай мне умереть спокойно, ирод! — через секунду дверь послушно закрылась, оставляя Чую одного.
Накаджима решил надеяться на лучшее. Чуя просто малость простыл вчера, не больше. Но блин. Этот Дазай даже извиниться не соизволил. А это по его вине!
Ацуши помялся перед дверью соседей, размышляя, зайти, не зайти, но в итоге решил все-таки не лезть к Накахаре хотя бы сегодня. Пусть отдыхает. Из-под двери потянуло сигаретным дымом. И натужный кашель. То же мне, Акутагава версия 2.0. Ацуши поджал губы, качая головой, и ушёл в институт. В конечном итоге это не его забота. Чуя не маленький, сам разберётся.
Весь день сердце у Накаджимы было не на месте. На уроках был рассеян и не внимателен, во время разговора с Рюноскэ постоянно выпадал в астрал, исчезая из реальности и останавливаясь посреди коридора, со страдальческим выражением лица.
— Так, Ацуши, хватит, — не выдержал Акутагава, когда его снова проигнорировали. — Выкладывай, давай, что случилось! — Рюноскэ мелко кашлянул в кулак, этот звук и привёл Ацуши в чувства.
Рассказать в двух словах не вышло, так что повествование затянулось на добрых минут двадцать, пока они прогулочным шагом продвигались в сторону общежития.
— Это пиздец, товарищи, — прокурено усмехнулся Акутагава, туша сигарету об запястье, выслушав до конца, получая в ответ укоризненный взгляд. — Ваш Дазай там в край обнаглел.
— И отупел, — поддакнул Накаджима, всё ещё злясь на Осаму за его проделку с Чуей.
— Ну да ладно, — Рюноскэ останавливается, доставая новую сигарету, под максимально осуждающий вздох. — Я сейчас в магаз сгоняю — куплю чего-нибудь тебе, да и твоему тяжелобольному, минут через сорок буду, — Акутагава быстро наклоняется, докасаясь губами до губ Ацуши, и широким шагом отправился в другую сторону.
Почти бегом Ацуши добрался до общежития. Уже там он зашёл в браузер, дабы загуглить симптомы простуды, но перед этим, по старой доброй привычке сталкера, просмотрел недавние запросы. Они заставили его серьезно занервничать.
«Что делать, если человек во время болезни сильно мёрзнет?». «Что такое градусник?». «Температура 38,4 это много?». Последний запрос напряг. У-у, ну Дазай и тварина. Из-за него у Чуйки теперь температура.
Накаджима помрачнел, прислушиваясь вновь. Из комнаты лишь периодически доносился глухой кашель. Как ножом по сердцу. Как пенопластом по стеклу. Надо лечить и при чем срочно, 38,4 это вам не шутки. В голове уже больница вырисовывается. Так. Позитив.
В дверь постучали. Ацуши мгновенно поднялся из-за стола, одним движением смахивая с него лишнее в ящик, воровато оглядываясь. А то ещё к нему зайдут, а у Накаджимы беспорядок! Кошмар.
— Ацуши-кун? — в дверной проем заглянула кудрявая голова Дазая. Лицо его изображало вселенскую грусть.
— Да? — Накаджима судорожно вспоминал, какие лекарства у него есть.
— Ты не мог бы… помочь? Чуя что-то конёчки отбрасывает, — Осаму сколото улыбнулся, покачиваясь с пятки на носок, держась длинными, паучьими пальцами за дверь. Он был бледнее обычного.
— Ох, да, конечно, — растерянно пробормотал Ацуши, идя следом за Осаму в их комнату. Ну нихера поворот: идёт прямо в логово этих двух существ! Но на самом деле беловолосого даже сильнее потрясло то, что Дазай, сам
Дазай, обратился к нему. Это что за магия такая? Как это вообще могло произойти?
В каком месте Земля выгнулась в другую сторону, чтобы Дазай взял и попросил помощи у Ацуши? Да и какой помощи! Разве Осаму мог позволить хоть кому-то общаться с Чуей кроме себя? А тут, тем более, лечить его. Может, все очень серьезно? У Накаджимы засосало под ложечкой. Нет! Сплюнь через левое плечо! Всё будет хорошо! Хотя… Учитывая то, что Чуя в домашней одежде пробыл на улице довольно долгое время, а там было -10… Так, всё, плохие мысли прочь, мы верим в добро и надеемся на лучшее, но на всякий случай прячем под подушкой автомат. Ну, на всякий. А то кто знает, что может случиться.
Когда Осаму впустил Ацуши в их с Чуей комнату, первокурсник пожалел, что не взял с собой камеру. Надо было заснять первое в истории попадание чужого человека на эту священную территорию. Надо было ещё взять флаг
ЛГБТ и водрузить его где-нибудь повыше. Снять шлем со скафандра против радиации, о коей Ацуши мог только догадываться, и сфоткаться, показав два пальца вверх.
Ацуши позволил себе поозираться по сторонам, вертя головой так, что заболели суставы. Срочно, мало времени, много информации, запоминаем всё в мельчайших подробностях! Накаджима старается запечатлеть на сетчатке глаза всё и сразу, но стоит ему увидеть Чую, как всё вылетает из головы.
Накахара болен. И выглядит соответствующе. Среднестатическим больным. Нездоровый румянец притягивает к себе внимание, на фоне красных щёк и шеи рыжие волосы потускли, разметавшись по подушке вокруг головы. Юноша лежит под одеялом, положив руки на подушку с левой стороны от себя и повернувшись на этот бок — лицом к гостю. Глаза закрыты, но рыжие ресницы периодически подрагивают, приподнимается веко и видно белок глаз. Накахара укрыт сверху двумя одеялами и тяжело дышит, даже в своём сне-забытьи. Сейчас Чуя выглядит ещё младше, ещё беззащитнее.
Живой трупик находился на нижнем этаже широкой двухъярусной кровати. Настолько широкой, что казалось, будто каждый этаж двухместный. Что могло смутить (и смутило) Ацуши, так это цвет постельного белья. Он был чёрным, и на фоне чёрного атласнойго постельного белья Чуя выглядел просто бесподобно, глаз не оторвать. Накаджима почувствовал себя педофилом. А затем вспомнил, что Чуе, так-то, 23 года. Ну-у… Не тянет он на свой возраст, не тянет.
— Я… Я дал ему локсонин, — неуверенно произнёс Дазай, он мялся на пороге, с максимально страдальческим выражением своего лица.
— Сколько таблеток? — Ацуши вспоминает, как его лечил Акутагава. Высчитывал всё до мельчайших подробностей, отмеряя ложечкой сироп, ибо, вдруг чуть больше получится? Тогда всё, не соблюдение инструкции карается законом.
— Три-четыре, — Дазай пожимает плечами, но встретившись взглядом с Ацуши он понял, что сделал что-то не так. — А что? — нервно поинтересовался Осаму.
— Таблетки фирмы Локсонин можно давать взрослому не больше двух раз в сутки по одной дозе, — заученно наизусть отчеканил Накаджима со страшными глазами, руки сжались в кулаки и захотелось впечатлеть их в лицо этого «великого страдальца». Сам виноват в болезни Чуи, так и отравить его вздумал!
— Ой…?
— Да, Дазай, ой! — Ацуши не любит злиться и тем более показывать свою злость, но иногда это так сложно контролировать… — Ты его окончательно убить вздумал? — Дазай вздрогнул.
— Нет-нет, что ты, Ацуши-кун! — Осаму замахал на паренька руками. — Я никогда в жизни…
Накаджима подозрительно смерил его взглядом и молча отвернулся, переключая всё своё внимание исключительно на Чую. Сейчас ему нужна помощь, которую не смог оказать этот полудурок в полукедах, стоящий сзади. А Дазая можно и потом прибить. Пусть пока подождёт своей участи, помучается. Да, вот так.
Положив ладонь на лоб Чуи, Ацуши чуть вдруг не вскрикнул: «горячий!». Думаю, за такое Дазай бы его не простил, и было бы уже не понятно, кто кого собирается убивать. Хотя… Ну они же с Чуей друзья, так-то. Ну, Дазай с Накахарой. Д-друзья же, да? Они же не такие плохие, как Ацуши с Акутагавой?
— Какая у него температура? — хмуро спросил Накаджима, соизволив, наконец, обернуться к скумбрии. Он стоял у стены, в отчаянии заламывая руки. Вообще-то, Ацуши знал температуру, но проверить от первоначального, хоть и не устойчивого источника требовала ситуация.
— Тридцать восемь и четыре, — с готовностью ответил Осаму, бочком подбираясь ближе. Ацуши покачал головой, вздёрнув вверх светлые брови. Желание размазать Дазая по стене росло на счётчике с умопомрачительной скоростью. Ну-у собака. Несчастный Чуя тут лежит мучается, а Осаму… Тьфу-ты.
— Так, слушай, — Ацуши вовсе не зря поступил в мед. — Я тебе напишу список всего, что нужно купить, продукты в том числе, Чуя-кун не может питаться тем, что ты называешь стряпнёй, — Накаджима достаёт из кармана блокнот с прицепленной к нему на держатель ручкой и начинает быстрым косым почерком строчить что-то. — И ты
сейчас же пойдёшь и всё это купишь! — Дазай, как китайский болванчик, кивает много раз, пристыженно пряча глаза и забирая листик. Ну кому он уподобился. Первокурсника слушает так, как родную мать не слушал. А всё ради Чуи. Магия.
Осаму быстро ретировался, кое-как напялив пальто и заскочив в незастёгнутые ботинки, а Ацуши решил остаться в хоромах «Соукоку», как они назвали себя, написав на стене над входом в комнату.
Что ж, дверь в их покои полностью соответствовала внутренностям. На стенах были тёмные обои из… Из чего? Ацуши подошёл к ближайшей стене напротив кровати и дотронулся до выпуклого треугольника, чёрные обои были из поролона. Рука свободно вдавливались в эти конусы с торчащими мягкими кончиками, и Ацуши запечатлел настоящий ка
еф.
Где они такие обои купили? Тоже хочу. Скорее всего, эти чудные поролоновые обои явно были для звукоизоляции. Что ж, надо сказать им, что эта чушь прогорела и не помогла. Ну да не суть.
Кроме двухъярусной кровати из тёмно-красного дерева, в комнате стоял такого же материала шкаф и два стола, поставленные к друг другу буквой «Г». Комната
казалась бы эстетичной и совсем не принадлежащей к той чудовищной двери, если бы не… Не присутствие здесь Осаму. То, что это Дазаевских рук дело — разнести всё, что можно здесь разнести, Ацуши не сомневался. Можно было легко догадаться, какой из двух столов Чуин, а какой Дазая.
На столе Накахары стоял чёрный ноутбук, карандашница со множеством письменных принадлежностей в ней и стопка учебников на краю. Всё. Наверняка, остальные предметы лежали в ящике с той же кропотливой аккуратностью. Чего совсем не скажешь о столе Осаму.
Второй письменный представлял собой последний день Помпеи в красках. Живая экспозиция. Ноутбук, как падающий дом, накренился вбок, на половину закрытый, угрожая населению развалившегося Советского разномастного Союза ручек в пенале. Под ноутбуком стенала в предсмертных муках тетрадь, с оборванной обложкой и помятыми уголками. Мимо них, на переднем плане, отчаянно ползло куда-то надкусанное яблоко, протянув вперёд черенок. За яблоком тянулся печальный след из раздавленных грифелей карандашей и пролитого корректора. Там же был недопитый сок из коробочки с пожёванной трубочкой и пластмассовая тарелка остывшего недоеденного гриля — вчерашнего ужина, приготовленного тогда ещё живым Чуей.
Точно, Чуя!
Ацуши вернулся к тяжело болящему и снова опустил руку ему на лоб. Либо ему кажется, либо температура повысилась. Где чёртов Осаму с лекарствами? Если с Чуей случится что-то более серьёзное, Ацуши Дазая не простит. Честно.
— Добрый день? — хрипловато раздалось у двери и Ацуши стремительно обернулся, вскакивая с кровати. На пороге стоял Акутагава с двумя пакетами, набитыми по самое нельзя.
— Рю! — радостно воскликнул Накаджима и тотчас прикрыл рот рукой, покосившись в сторону Чуи. Ля. Чуть не разбудил. — Что ты тут делаешь? — Ацуши подходит к Рюноскэ и забирает у него пакеты.
— Дай-ка подумать, — скептически протягивает Акутагава, без зазрения совести осматриваясь по сторонам, сканируя всё пространство тёмными глазами. — Тебя в своей комнате нет, вот я и подумал, что ты уже убежал к своему Тюе, — в прокуренном голосе слышался маленький укол ревности. — Найти их комнату было не сложно, — хмыкнул Акутагава, оглядываясь назад на плотно закрытую дверь.
— Во-первых, он не мой, — с улыбкой поправляет Ацуши. — А во-вторых он Чуя, а не Тюя, — Рюноскэ демонстративно закатывает глаза и подходит к кровати, на которой скорчился в позе эмбриона тяжело дышащий спящий Чуя.
— Вот это вот он? — не скрыл в голосе удивления Акутагава. — Ты, конечно, говорил, что он мелкий, но чтобы настолько… — Рюноскэ хмыкнул, откидывая с лица Чуи рыжую прядку волос и вглядываясь в раскрасневшуюся мордочку Накахары, — он в каком классе? Четвёртом?
— Рю, — осуждающе смотрит на него Ацуши, в свою очередь слишком уж ревниво наблюдая то, как осторожно Акутагава дотронулся до шевелюры больного. — Я же тебе говорил, он на четвёртом
курсе.
— Да знаю я, — отмахнулся брюнет, засовывая руки в карманы и плюхаясь на стул возле стола Дазая, он был ближе к кровати. Через минуту пристального разглядывания хозяина комнаты, Рюноскэ произнёс:
— Чёрт, я чувствую себя эфебофилом, — зря Акутагава пошёл в литературный. Нифига не понятно. Хотя, как выражается сам Рюноскэ, общение с ним повышает IQ Ацуши. Но такого слова Накаджима не знал.
— Кем? — рассеяно переспросил он, тоже рассматривая Чую. Как оторвать глаза от этого прекрасного существа на таких прекрасных простынях? Заткнись!
— Да так… — Рюноскэ принюхался. — А здесь курить можно, да? — не дождавшись ответа он затянулся, чиркнув зажигалкой, повисла недолгая тишина. — Ну, согласись, Ацуши, на этих чёрных простынях он выглядит чертовски сексуально?
Накаджима подавился молочком из коробочки, что купил ему Рюноскэ, и закашлялся, прижав руки ко рту, пытаясь таким образом скрыть налившиеся кровью щёки и лоб. Боже. Говорить такое о хозяине комнаты, в которой находишься — опасно.
— А-акутагава! — воскликнул Ацуши, не отрывая рук от лица.
— Но ты же сам так подумал, — пожимает плечами Рюноскэ, в его глазах скачут демонята — смущать Ацуши — это как отдельный фетиш. — Не вздумай отнекиваться. Этот Дазай знает толк в выборе постельного белья!
— Почему сразу Дазай?! — вскинулся Ацуши, проглатывая смущение. — Они просто… друзья, вообще-то! — да какие они к чёртовой матери друзья? Ну в каком месте?
Акутагава скептически поднял редкие брови, смерив Ацуши таким взглядом, что Накаджима сам понял, какую глупость он сморозил. Да, друзья навряд ли так себя ведут. Да и тем более навряд ли Чуя стал бы покупать такое бельё.
Почему я вообще об этом думаю?!
— Всё, всё, Акутагава, пожалуйста, хватит! — пропищал Ацуши. — Перестань об этом думать! — непонятно, кому он это сказал? Себе или Акутагаве?
Рюноскэ тихо хихикнул, давясь дымом сигарет и, уличив момент, когда Ацуши подошёл к нему слишком близко, схватил его за руку, дёргая на себя. Накаджима, неловко хватаясь за край стола, повалился на брюнета, тихо пискнув.
— Рю, только не тут! — испуганно воскликнул Ацуши, упираясь руками в грудь своего парня. — Ты куришь! Не люблю, когда ты…
Акутагава зажимает сигарету между двумя пальцами, не слушая лепет юноши, и накрывает его губы своими, выпуская тому в рот сигаретный дым. Ацуши помимо своей воли размяк в его руках, расслабляясь, и ответил, от дыма заслезились глаза и защипало в носу. Но, чёрт, кого это волнует?
Рюноскэ перетащил Накаджиму к себе на колени, опуская руки на его бёдра и углубляя поцелуй. Перед глазами расплывались круги в кромешной темноте. Акутагава целуется так, что сердце ломает рёбра и температура даже у полностью здорового поднимается. Как вдруг.
Хриплый смешок за его спиной.
— Воу-воу, ребят, давайте в другом месте.
Ацуши сваливается с коленей Акутагавы, кубарем катясь по полу и закашливаясь от дыма. В руках он сжимает галстук Рюноскэ, а с кровати на него уставились два смеющихся голубых глаза.
— Чуя-кун! — сбивчиво вскрикнул Ацуши, пряча глаза и краснея до корней волос.
— Он самый, — усмехается Чуя и неожиданно заходится продолжительным кашлем. — Извините, что помешал, не удержался, — выговаривает он, как только получается вздохнуть полной грудью.
— Ничего, — невозмутимо отзывается Акутагава, поднимаясь со стула и поправляя отсутствующий галстук. — Рюноскэ Акутагава, — говорит он, протягивая Чуе ладонь, с зажатой между пальцами сигаретой.
— Чуя Накахара, ну, ты в курсе, раз оказался здесь, — отзывается Чуя, ловко выдёргивая у брюнета сигарету и прикладываясь к ней губами, блаженно закатив глаза. — Было твоё — теперь моё, — разводит он руками. — Я же заразный! — Чуя усмехается и садится на кровати, скидывая с плеч одеяло.
— Лёг обратно! — в один голос воскликнули Акутагава с Ацуши, переглядываясь и сдерживая улыбки, ситуэйшн не позволяет.
— И не вздумай курить, — уже тише добавляет Ацуши, вырывая у рыжего сигару и брезгливо выкидывая её прямо в мусорку, пресекая попытку Акутагавы забрать её обратно себе. — Вы с Рю…носкэ совсем о себе не заботитесь!
Чуя с «Рю…носкэ» переглядываются, страдальчески корча друг другу мину. Как жизненно, бро! Я тебя понимаю, бро!
***
— Да не болен я!
— У тебя температура тридцать восемь и семь!
— И что с того?!
Ацуши вздыхает, размешивая в стакане микстуру, которую принёс Осаму. Рюноскэ, тоже сидящий на кухне, качает головой, выкидывая окурок в окно и мелко кашляя, после чего подходит со спины к Ацуши и кладёт ему подбородок на плечо, переплетая пальцы у него на животе.
— Они всегда так? — чисто риторический вопрос.
— Да, — Накаджима вздыхает, качая головой и легонько отпихивая от щеки лицо Акутагавы. — От тебя несёт куревом, отойди!
— Да я же сказал тебе, отъебись от меня! Что прицепился, как ебанный клещ?! — в кухню вбегает Чуя и захлопывает дверь перед спешащим за ним Осаму, на Накахаре огромный свитер Сами-Знаете-Кого и домашние растянутые спортивные штаны, волочащиеся штанины которых выглядят комично. В отличие от Чуи.
Чуя в остервенении сдирает с шеи зелёный шарф и бросает его на стол, снова крича, адресовывая это тому, кто за дверью:
— Я, блять, здоров как бык! — тотчас, как бы в подтверждение своих слов, Чуя закашливается, сгибаясь в три погибели. К нему устремились Ацуши, откинув ложку, которой мешал в стаканчике порошок, Акутагава, отлипнув от Накаджимы, и Дазай, наконец открывший дверь.
Чуя вскоре выпрямился обратно, презрительно смерив взглядом всех троих, смотрящих на него так, словно он двухлетний пиздюк, учащийся ходить, который в любой момент может упасть. Накахару явно бесила эта гиперопека. Шуруйте знаете куда? Догадайтесь. Начинается на Х.
— Ну отвалите от меня, заколебали, — устало вздыхает Чуя, ему так совестно напрягать кого-то своей болезнью. Вот он и кипишует.
— Ты должен соблюдать постельный лежим! — возражает ему Дазай и уверенным движением закидывает Чую себе на плечо, как пушинку, разворачивается на 180 градусов и шагает обратно в комнату.
Накахара отчаянно сопротивляется, хватается руками сначала за косяк двери, потом за саму дверь, дотягивается до свитера Ацуши и тянет за него, пытаясь вырваться из рук Осаму.
— Пусти, пусти урод! — шипит он, извиваясь, аки змий.
— Что тут у вас творится? — испуганно доносится голос консьержки — мадам Черри, которая спешащей походкой в перевалочку направлялась к парням. Акутагава прокурено захихикал, сгибаясь за спиной Накаджимы, хватаясь рукой за его плечо.
— Да вот, Чуюшка лечиться не хочет, — сетует Осаму, на что Накахара бессильно рычит, в силу болезни теряя последнюю способность к сопротивлению и повисая на плече шатена, безвольно опуская руки плетьми.
— Чуя? — обеспокоенно переспрашивает вахтёрша. — Помочь, может, чем? — Ацуши удивлялся добросердечности этой женщины — вроде ей так достаётся от этих двоих, но она всё равно волнуется за них и их здоровье, что готова помочь в любой момент. Святая, что ли? Может, её уже канонизировали, а Ацуши не знал?
— Нет-нет, спасибо большое, — обаятельно улыбнулся Дазай, и Накаджима молча раскрыл рот, ибо, как?! Как у Дазая получается то быть безэмоциональным скотом, курящим на кухне в форточку, а то Ловеласом с томным взглядом и обворожительной улыбкой? — Мы сами как-нибудь! — когда Дазай уже добрался до их комнаты и завернул внутрь, то Чуя, резко оживший, схватился руками за косяки дверного проёма так, что побелели костяшки и ни в какую не хотел возвращаться под три слоя одеял.
— Пусти, блять, не хочу! Пусти, убей нахуй, не хочу! — хриплым голосом кричит Чуя, периодически останавливая словесный поток мата, чтобы закашляться. Акутагава прислонился к стене напротив, скептически смотря на обреченные попытки парня вырваться.
— Что вот смотришь?! — Чуя оторвал одну руку и попытался дотянуться до Акутагавы, что снова пытался поджечь сигарету. — Курильщик чертов! Помог бы лучше, — Рюноскэ поднимает глаза от сигары и смотрит на Чую тёмными глазами, Ацуши кажется, что Акутагава сейчас ударит Чую, и собирается броситься их разнимать. Ведь только Ацуши позволялось делать Аку замечания.
Особенно по поводу курения. И то, это не всегда проходило бесследно.
— Конечно, Ваше Высочество, — неожиданно улыбается Рюноскэ, обнажая острые клыки и разжимает вторую Чуину руку, лежащую на косяке — Накахару тотчас затащили в комнату. Дазай мельком кивнул Акутагаве, мол, спасибо. Премию в следующем месяце выпишем.
***
Никто не заметил, как Рюноскэ стал появляться в общежитии чаще, чем у себя дома. Иногда они собирались в комнате Соукоку, на кровати болящего Чуи и торчали там минут сорок. К сожалению, не больше, ведь Чуе нужно был покой. Парень был настолько против этого «покоя», что Рюноскэ на полном серьёзе предлагал привязать Накахару к кровати. Иногда Ацуши жалеет, что они так не сделали.
Дазай был против. Против появления в их хоромах незваных гостей в смысле званных, но не им. Он до сих пор против. Но в
противном случае Чуя устраивал такие истерики, что Ацуши с Акутагавой пускали в комнату так, как если бы они были друзьями трёхлетнего дурачка, давящего на мозг матери. А они в свою очередь такие же мелкие его дружбаны. Ну а Дазай несчастная мать одиночка с сыном с наклонностями к садизму.
Они не обязательно болтали — вначале они все делали уроки к институту. В том числе и Чуя. Задания ему приносил Дазай, а Накахара, в виде благодарности, позволял ему чуть дольше потискать в объятиях обмякшее от болезни тельце рыжика.
— Деточка, нам так дохуя задали! — с порога вопит Дазай, распахивая её ногой. — А ещё дверь вот-вот развалится на две составляющие! — в подтверждение его слов дверца протяжно заскрипела.
— Ты знаешь, где скотч, — не поднимая головы ответил Чуя, он полулежал в кровати, весь обмотанный в одеяла, шарфы и пледы, которые только нашлись у Акутагавы и Ацуши, ведь у Осаму их катастрофически мало. Чуя же был сейчас очень занят — он с видом сосредоточенного до колик душил Акутагаву подушкой.
— Чуя-кун, убьёшь ведь! — Ацуши стоит рядом, заламывая пальцы. Он не знал кому помогать — больному или своему парню.
— Он сам виноват! — возразил Чуя. — Сигаретой поделиться не мог! — Акутагава слабо затрепыхался, сваливаясь с кровати на пол, и Накахара всё же отпустил его, пожалев.
— Ты болеешь! — обиженно взревел Рюноскэ, вскакивая с пола. — Естественно, я тебе её не дал! — Акутагава, обиженная невинность, сложил руки на груди, садясь на край стола.
— Я не болею! — тут уж очередь Чуи звереть. Но он неожиданно побледнел и свалился обратно на подушки, делая вид, будто так и надо.
— Нам, кстати, стих задали выучить, — глубокомысленно разносится с той стороны двери, между скрипом скотча, Дазай всеми силами пытается перевести тему.
— Да я свой лучше придумаю! — возражает Чуя, поправляя подушку.
— Ага, как же, — бурчит Акутагава и тотчас получает такую ответочку, что явно пожалел, что вообще рот открыл. Молчал бы в тряпочку, может Чуя бы не сказал то, что сказал:
— Бросив окурок в прозрачную воду — глянь в отраженье — увидишь урода! — Чуя сверлит опешившего Рюноскэ пронзительными голубыми глазами. Ну, вообще, они так-то друзья…
Комната сотряслась от смеха. Дазай, всё ещё посмеиваясь, зашёл в комнату, падая на ноги Чуи, устало вздыхая.
— Я та-ак устал… — тянет он, собачьими глазками смотря на Чую. — Мне так не хватает ласки и любви-и…
— И не мечтай, — отрезает Чуя, спихивая его лицо ногой и снова закашливаясь. — Проживёшь, — Ацуши мог бы пожалеть Осаму, мог бы, да не будет. Он всё ещё злится на Дазая из-за болезни Чуи.
— Да я, может, тебе стихи посвящаю, а ты… — бурчит Осаму, обиженно водя пальцами по полу. Ацуши думает, что этим двоим надо было заведомо становится писателями.
— И какие же, позволь спросить? — ехидно интересуется Чуя.
— Розы красные, фиалки голубые, жизнь коротка, в точности как ты!
— …Нет, мадам Черри, Дазай просто с лестницы упал…
***
Самое и, наверное, единственное смешное в этой ситуации — это когда Чуя бредит. Вообще-то, это нихера не смешно, ведь человек типа болеет и всё такое, но кого это волнует? Правильно, практически никого. Ацуши в такие моменты тихо скулит в плечо Рюноскэ, а Акутагава умирает от смеха с того, что произносит Чуя. Дазай же разрывается между двумя этими крайностями, не зная, вызывать скорую или пока ещё нет. Для наглядности, один пример Чуиного поведения, который записан на камеру телефона Акутагавы:
Мягкий голос Ацуши на заднем плане. Тихий смех. Раскрасневшееся лицо Чуи на чёрных подушках в темноте кровати. Косой луч настольной лампы со стола Дазая. И хрипловатый, развязный голос Чуи:
— Я для тебя, Дазай, тоже стишок сочинил! — Осаму решает игнорировать. Ну у него же сессия. Ну он же не может.
— Котик любит кошечку,
Птичка — воробья, — тянет Чуя, качая ногой под одеялом, сверля глазами спину Осаму, что сидит за столом, что-то яростно дописывая. Скумбрия остановился, прислушиваясь и выпрямляя спину.
— Небо любит солнышко, — Чуя жмурится от удовольствия, как кот на солнце, смотря, как скумбрия поворачивается к нему всем корпусом, откладывая ручку в сторону.
— А я люблю… — Дазай поднимается из-за стола, не отрывая взгляда от хитрющих глаз, блестящих в свете лампы.
— Кого же? — Осаму подбирается ближе, садясь на край постели. Чуя загадочно опускает голову, усмехаясь, и исподлобья смотря на Дазая.
— А я люблю… — Накахара протягивает худую ручонку к лицу Осаму, обводя его скулы пальцами, шатен напрягся, сжимая в кулаках простынь, камера дрогнула. — СЕБЯ! — атмосфера рушится за секунду, рассыпаясь тысячью осколков. Чуя откидывается на подушку, хохоча, а Дазай выглядит так, словно его только что приголубили, а потом резко огрели палкой по хребту.
— Ну ты и кретин, — хрипло говорит Чуя, прикрывая воспаленные веки.
Дазай счёл нужным обидеться. При чём смертельно. Но выдержал он минут 15, не больше. В конечном итоге, что с больного-то взять? Ему ещё потом сочтётся.
Ацуши, всё это видящий, очухался от наваждения первый и поспешил принести жаропонижающее. Он тоже купился. Он ждал признания.
Акутагава молча, ну как молча, сотрясаясь от смеха, записал видео, сохранил в Архив и решил как-нибудь обязательно прислать Чуе. Когда тот выздоровеет. Можно будет шантажировать за пачку сигарет. Да он чёртов гений! Или создать из этого могучий мем…
***
Чуя выздоровел быстро. Благодаря опеке троих клещей, вгрызшихся в него сильнее, чем можно представить, и не оставлявших его ни на секунду даже в относительном покое. Пора пить микстурки. Пора глотать таблеточки. Пора, блять, подышать на стёклышко, а то вдруг умер! Но, слава Ками-сама, Накахара наконец поднялся от одра болящего и хотя он периодически продолжал покашливать, он как мог это скрывал. Особенно от Осаму. Ему с этим придурком новые проблемы не нужны.
Ацуши оставалось тихо умиляться. Потому что, ну-Господи-Боже-они-такие-милые! Накаджима даже был готов почти простить Осаму, потому что его гиперопека о Накахаре реально плавила наблюдателей в умирающую счастливую лужицу. Хотя Осаму носился не с Ацуши, а с Чуей, беловолосый всё равно на полном серьёзе пищал каждый раз, стоило ему увидеть эту картину. В тот день Акутагава познакомил Ацуши с термином «шипперить» и объяснил, как это работает. Накаджима тотчас записался в роту добровольцев фандома Соукоку.
И всё было бы хорошо, прекрасно и радужно, если бы не некоторые аспекты, портящие всю малину. Один из которых случился этой ночью. Во-первых, надо отметить, что сегодня у Ацуши ночевал Акутагава. Они очень устали за день, чтобы хотя бы Рюноскэ хватило сил доползти до дома, так что он остановился в забегаловке под соблазнительным называнием: «Под крылышком у Ацуши». Как преминуть такой возможностью? У Аку просто не было выбора.
Так вот, о чём мы? Где-то около часа ночи тишину нарушил пронзительный крик Чуи. Настолько пронзительный, что Акутагава, не привыкший к такого рода пробуждениям посреди ночи, свалился с кровати на пол. Благо, он спал на первом этаже. А то стало бы на один труп больше.
— Бери шампур! Бери, блядь, шампур и защищайся! — кричал Накахара, в комнате соседей что-то падало и перекатывалось по полу. Рюноскэ нашарил на столе телефон и, не вставая с пола, посмотрел время.
— Полпервого ночи… Чё они там творят? — ошарашенно прохрипел он, посветив экраном наверх — со второго этажа свесилась всклокоченная голова Ацуши.
— Привыка-ай, — зевнул Накаджима. — Сейчас… — Ацуши не выдержал и опять зевнул. — Сейчас Чуя побузит и-и успокоится…
— Мразь блядская, я сказал, защищайся! — голос Чуи, ещё не окрепший после болезни, срывается на высоких нотах.
— Ацуши, сколько дают за убийство? — Акутагава медленно поднимается с пола, морщась от хруста в костях.
— Пожизненно, — заученно отвечает беловолосый. — Чуя говорил как-то.
— Ну, значит сидеть кому-то в тюрьме, — кого имел в виду Акутагава точно неизвестно.
— Определено-о, — ответил Ацуши, но его никто не услышал, так как тихий голос паренька перебил новый крик:
— Я тебя к чертям порежу! — после этого был жуткий звук как будто на пол упало что-то тяжёлое, как мешок с картошкой. Ля минор второй октавы. Убийство.
— Он чё, убил его? — после небольшой паузы поинтересовался Рюноскэ.
— Не знаю, — так же тихо ответил Ацуши. — Вероятно.
Вскоре в браузере появился запрос: «Что делать, если человек потерял сознание». А ещё: «Как определить кома или обморок?». «Что такое нашатырный спирт?».
— У них там всё серьезно, — заметил Рюноскэ, на что Ацуши махнул рукой, исчезая на своей полке. Дело обычное. Привыкнешь.
