Ацуши вернулся в общежитие только на следующий день и то ближе к вечеру. Акутагава, разбуженный неожиданным визитом в три часа ночи, серьезно предлагал Накаджиме не возвращаться в это пристанище демонов, как минимум неделю, так как Рюноскэ читал в одной книге, что брачные игры у кроликов длятся от пяти до семи дней. За что схлопотал по голове варежкой и быстрым «чмоком» в щёку, перед тем, как Ацуши покинул его чертоги, по своей воле направляясь в Ад.
Когда Накаджима открыл привычную дверь подъезда, ему посчастливилось столкнуться с мадам Черри. Судя по её поджатым губам, бледному лицу и крепкому запаху валерьянки — Чуя с Дазаем не очень заботились о звукоизоляции. Ацуши улыбнулся консьержке, на что та выдавила жалкое подобие улыбки и с тихим хныком скрылась за дверью в собственной комнате.
Пробравшись в свою комнату, Накаджима довольно долго, затаив дыхание, прислушивался к происходящему снаружи, но было относительно тихо. А по старой, доброй поговорке Ацуши знал, если рядом с соукоку тишина — жди п… звезды. С неба.
Не вытерпев гнетущей тишины, Ацуши выполз на кухню. Вроде, все не так уж и плохо. Зря он так боялся. Шел сюда, словно спускается в катакомбу со сломанным ядерным реактором внутри. А всё вроде очень даже адекватненько… Может, Апокалипсис движется?
Ацуши уже успевает подумать, что Дазай случайно убил Чую этой ночью, а заодно и сам суициднулся с горя, как вдруг дверь на кухню со свистом сквозняка отворяется, и на Свет Божий выползает нечто, отдаленно напоминающее Чую.
Студент щурится на этот самый Свет, тихо прошептав: «Солнце, завались» люстре, после чего рассеяно осматривается по сторонам и его расфокусированный взгляд находит Ацуши, скромно сидящего за столом.
Накаджима, философски помешивая чай ложечкой, в свою очередь позволяет себе рассмотреть Чую, и, видит Ками-сама, лучше бы он этого не делал.
На Накахаре снова чужая, а точнее, уже
его, футболка почти до колена черного цвета, что так резко выделял белую кожу, с широким, мятым воротом, домашние штаны и отсутствующие тапочки. Но, понятное дело, Ацуши поразило, а точнее сказать, сразило вовсе не это. А плечи, ключицы и шея Чуи.
Ибо, черт возьми, Дазай совсем не умеет держать себя в руках!
На левом плече, прямо до ключицы, тянется темно-фиолетовый след, больше похожий даже на синяк. Правая ключица выглядит неестественно красной, с розовым блеском, а шея Накахары представляет собой отдельный вид искусства и точно заняла бы первое место в номинации: «Все оттенки красно-фиолетового».
Сначала нежно-бордовые, яркие пятна на бледной коже темнели к середине, почти пурпурными разводами растекаясь внутри. Мочка правого уха, стоило Чуе повернуть голову к Ацуши, тоже была темно-красной, с четким следом зубов.
Мать моя тракторист.
— Добрый… вечер, — аккуратно произносит младший, скрывая смущение. Глаза Чуи наконец прояснились, и Ацуши догадался, что веснушчатый только что проснулся. И, видимо, ещё не видел художества на себе. Что ж. Тогда Ацуши ещё предстоит сообщить ему об этом, как тому, кто не позволит другу ходить в таком виде, не догадываясь об этом.
— Ацуши-кун! — голос Чуи звучал испуганно и смущённо: — Ацуши-кун, прости за вчерашнее… — Накахара замялся, закусывая губу и нервно одергивая край футболки. Лучше бы он этого не делал. Взору Накаджимы открылись такие неизведанные дали красных пятен по всему плечу Чуи, что у парня из носа брызнул чай, и Накаджима на полном серьезе задумался над тем, что иногда он понимает стремление Осаму покончить с собой.
— Н-ничего, Чуя-кун. Я был у Рюноскэ, — произносит Ацуши, поборов в себе приступ перекрытия кислорода.
Накахара слабо улыбается, заламывая пальцы, и сглатывает, чуть заметно поморщившись, максимально осторожно приземляясь на стул напротив Накаджимы, и нервно окидывает соседа всё ещё пристыженным взглядом.
— Мне правда очень жаль, Ацуши-кун, что тебе пришлось увидеть… Подобное. — Накаджима бормочет в чашку что-то непонятное, удивляясь тому, что Чуя всё-таки заметил его вчера. Это вам не Осаму. — Дазай такой мудила, — в сердцах добавляет Накахара, стукнув кулаком по столу. — Я же просил его, чтобы не… Не делал такое, когда кто-то есть рядом.
Ацуши просто мычит, изображая звуки домашних животных с фермы, потому что в таком случае с него не потребуют никакого внятного ответа. А ещё Накаджима очень старается спрятать взгляд в любую точку полутёмной кухни, стараясь смотреть куда-угодно-только-не-на-эти-засосы-Чуи-чёрт-побери. Рыжий до сих пор позитивно их не замечал, и Ацуши уже вспоминал близлежащие бункеры на тот момент, когда Накахара всё же увидит искусство Дазая на себе.
Разговор толком не успевает начаться, Ацуши слишком смущён, Чуя тоже, кроме того, Накахара зевает слишком часто для выспавшегося человека, и Накаджима думает, что будь тут Рюноскэ, он обязательно бы пошутил. Так пошутил, что вылетел бы отсюда со свистом бакенбардов и пачки сигарет в кармане.
Ацуши опускает глаза от шеи Накахары, на которую опять загляделся, в телефон, и получает сообщение от Рюноскэ — «Вспомни заразу — появится сразу» — в котором Акутагава интересовался, может ли Чуя-сан ходить и хромает ли он. Накаджима покрылся новыми красными пятнами по лицу и поспешил напечатать ответ, как можно быстрее.
— Чибико, ты как? — хриплый голос заставляет Ацуши чуть вздрогнуть и стремительно поднять глаза от экрана телефона, чтобы улицезреть Дазая.
Что ж. Эти черти стоят друг друга.
Накаджима даже не вдается в подробности рассмотрения Осаму, так как на передний план первым делом высветились красные пятна и узоры от чьих-то ногтей на незащищённой бинтами коже. Всё. Осмотр окончен.
Паучьи пальцы зарываются в рыжие волосы Накахары, шатен подходит к веснушчатому сзади, продолжая гладить Чую по голове, аки собачку, тот не повернулся к парню, лишь запрокинул голову, поддаваясь под своеобразный массаж.
— Как я? — ядовито переспрашивает Чуя, за секунду превращаясь в бомбу замедленного действия, сузив глаза и впившись
пока взглядом в карие лужицы напротив. — Ну, подумай, пожалуйста, Дазай, как я могу быть после того, как ты меня всю но-
Осаму хриплым ото сна голосом смеётся, перебив Чую, и наклоняется ниже, согнувшись чуть ли не пополам, и запрокидывает голову Накахары одной рукой взяв за подбородок, аккуратно касается его губ своими.
— Только не ври мне, что тебе не понравилось, — выдыхает прямо в чужие губы Осаму.
Рыжий вздрагивает, после чего прикрывает глаза, поднимая руки и обхватывая ими шею Осаму, не давая отстраниться и отвечая на поцелуй. Чуя явно раньше занимался гимнастикой, чтобы так выгнуться на стуле.
Ацуши мгновенно возвращает свой взгляд в телефон, стеклянными глазами смотря в погасший экран, краем зрения видя, как быстро вздымается и опадает узкая грудь Чуи напротив.
После очередного влажного причмокивания, от которых Ацуши цветом лица медленно сливался со своим бордовым свитером, раздался возглас тяжело дышащего Чуи:
— А ну остановись, скотина! — Накаджима не удержался и быстро глянул на соукоку вновь.
Осаму недовольно посмотрел на Чую, облизывая чуть опухшие губы, от чего Ацуши сразу захотелось стать маленьким и спрятаться в бункер, главное не видеть подобного никогда. Накахара между тем, отцепляя от ворота своей футболки чужие пальцы, пояснил:
— Если у тебя нет манер, не значит, что у меня тоже. Ацуши все ещё здесь, мы проявляем к нему неуважение. И вообще, ты в курсе, чмо парнокопытное, что вчера ты
опять не смог дотерпеть хотя бы до нашей комнаты?! Ацуши наверняка теперь мучают кошмары.
— Нет-нет, что ты, Чуя, — растерянно забормотал Накаджима удивленный таким вниманием к своей персоне. — Вы вовсе не должны… Я не хочу стеснять вас, все нормально, правда, это ваше дело. — Дазай, видимо, тоже был удивлен тем, что Чуя замечает ещё кого-то, помимо неповторимого его — Дазая, так как он поспешил недовольно воскликнуть: «Слышишь, карлик!» и затянул Накахару в новый поцелуй.
Либо Земля сошла с орбиты, либо близится Конец Света, ибо логичного объяснения Ацуши найти не мог. Объяснения поведения Чуи и Дазая.
Ладно, объяснить поведение Дазая возможным и не было никогда, но Чуя… Неужели и он вступил на скользкую дорожку сумасшествия?
Началось все с того, что соукоку стали постоянно вступать в тактильный контакт. Но если бы они молча держались за руки, или, прости Ками-сама, били друг друга, Ацуши был бы спокоен, но нет.
Им обязательно нужно было обниматься или целоваться.
Помимо того, оба парня пополнили свой словарный запас, вспомнив все возможные прозвища, пафосные признания в любви, клятвы вечной верности, отличаясь от всем известного клише не многим. И Накаджима, если находился рядом с ними, либо пытался слиться с кухонным интерьером, либо приходилось
спасаться уходить в свою комнату, ибо Дазай так ничего и не понял, и не уяснил.
Дольше пяти минут (Ацуши засекал) парни не могли провести без поцелуев или объятий, как минимум. И пусть Накаджима будет проклят всеми богами, если их поведение не являлось опьянением, продолжительностью уже в неделю.
Иногда Ацуши с ностальгическим вздохом вспоминает былые отношения соукоку, он сам не знает, какие они ему больше нравятся, но по факту…
По факту, ему нравятся те, которые молчат.
Акутагава называл это предвесенним помешательством и брачными играми, Ацуши же предпочитал смотреть в глаза фактам —
помешательство, что у Дазая, что у Чуи, круглый год, а первый к тому же идиот, похоже. Ну, а Чуя берет с него плохой пример и тоже начинает деградировать.
Медовый месяц, что ли?
Ацуши не хотелось отвыкать от своих посиделок с Накахарой на кухне, в те моменты, когда они оба делали домашку, продолжая поддерживать разговор, но, видимо, придётся, потому что, где бы не был Чуя, Дазай был рядом. Делает Накахара домашку, зависает в телефоне, готовит на кухне, принимает душ, черт побери, Осаму все равно ошивался где-то по близости. И это немного напрягло Накаджиму. Самую малость.
Вот и сейчас, пока Чуя пишет домашнее задание, нырнув в него с головой, Дазай рядом. Очень рядом. Ацуши бы даже сказал вплотную к Чуе — веснушчатый
буквально сидит у Осаму на коленях, с абсолютно невозмутимым видом записывая что-то в тетрадь и перекидываясь словами с Ацуши. Как ни в чём не бывало.
Осаму же нашел себе более интересное занятие, чем делание уроков или залипание в интернете. Руки Дазая оглаживают бедра Накахары, шатен прижимается губами к тонкой, бледной шее, оставляя чуть заметное красное пятно, продолжая поглаживать Чую, и, видит Ками-сама, Ацущи не хочет быть свидетелем подобного, и давно ушел бы, если бы не Чуя, что показывает просто феноменальную выдержку, продолжая что-то писать в тетради.
Скумбрия утыкается носом в шею веснушчатого, что-то рычит, и отрывает руки от бедер парня, поднимая выше и перебирая пальцами чужие ребра.
Накаджима замечает, как от этих действий у Чуи между бровей залегла морщинка, а руки чуть сжались в кулаки. Вдруг заканчиваются отведённые на дыхание 5 минут, и, как и говорил Ацуши, соукоку снова срочно нужно поцеловаться. Накахара отрывается от своей писанины, поворачивает голову и сталкивается с губами Осаму, прикусывая их.
С тихим, животным рычанием Дазай отвечает, кусает, как может судить по отрывкам увиденного Ацуши, после чего длинные, бледные пальцы забрались под футболку Чуи, потянув за края вверх.
— Дазай,
нет, — железно произносит Чуя, разрывая поцелуй с новым хлюпаньем. — Мы же с тобой догово-
— Дазай, да, — широко улыбается Осаму, хитро стрельнув карими глазами и затыкая Чую новым поцелуем. За края футболки Накахары резко потянули, дернули вверх, и Ацуши за секунду убедился, что задачи по алгебре намного интереснее, чем разворачивающаяся перед ним картина.
К счастью умирающего Накаджимы, и к разочарованию неумирающего Дазая, Накахара всё ещё помнил о присутствии на кухне Ацуши и треснул Осаму по рукам, звонкий хлопок отрезвил Дазая на несколько секунд, но не дольше.
Шатен обиженно заскулил, а Чуя просто развернулся к столу, возвращаясь к конспекту, словно ничего не случилось. Осаму обиженно сопел, Ацуши боялся не так вздохнуть, а Чуя же вел себя, как ни в чем не бывало. Как? Ну, как?
Время лечит, как говорят народная мудрость и Рюноскэ, а ещё со временем появляется привыкание. Вот и у Накаджимы выработались, наконец, нужные антитела в организме, позволяющие ему спокойно наблюдать соукоку и при этом не пытаться умереть посредством стыда.
После того, как Ацуши пару раз заходил на кухню и видел там прижатого к стене, а может к холодильнику Чую, над которым нависал Дазай, Накаджима научился избегать подобного, или же не стесняться. И вторая способность была многим полезней, так как зажимать Накахару по углам для Дазая явно являлось отдельным фетишем.
Было особенно интересно, когда к Накаджиме зашёл Акутагава, и они решили посидеть на кухне, в ожидании закипающего чайника. И когда парни зашли «посидеть», то первым делом им в глаза бросились Чуя с Дазаем, абсолютно не стесняясь глубоко целовавшиеся. И черт с ними, если бы они целовались, как обычные люди — стоя, ну, на крайний случай сидя, но они не будут соукоку, если не сделают нечто подобное:
Широко раздвинув ноги, Чуя сидел на разделочном столе около холодильника, обхватив коленками торс Осаму. Тонкие пальцы Чуи оттягивали каштановые пряди назад, а руки самого Дазая никак не могли определиться, шастая от чужих бедер до шеи, чуть сдавливая ее.
Ацуши, к таким вещам привычный, с каменным лицом, даже не прерывая разговора с Рюноскэ, прошел мимо парней, под акустику и музыкальное сопровождение от соукоку открыл подрагивающий от Накахаровских ёрзаний холодильник и достал оттуда пирожные, закинув их себе на сгиб локтя, а сводобной рукой захлопнул дверцу холодильника, сотрясая прижимающегося к него боком веснушчатого. Накаджима… привык. В любом случае внешне он никак не выказывает смущения ситуацией.
Повернувшись к Акутагаве, Ацуши увидел вытянутое лицо своего парня, широко распахнутые серые глаза и чуть приоткрытый рот. Накаджима не смог сдержать смешка, спиной ощущая, что сзади Осаму снова бьётся в попытках содрать с Чуи футболку.
— Это что за… блудодейство? — с трудом овладел голосом Рюноскэ, хлопая угольными ресницами. Не зря Акутагава пошёл на литературный.
Ацуши прыскает в кулак, но тотчас возвращает себе непроницаемое лицо и расслабленность. Протягивает Акутагаве его пирожное и протискивается к плите, ставя чайник кипятиться и довольно громко предупреждая занятых:
— Если что, я включил газ, осторожней.
Рука Чуи на секунду выпуталась из волос Дазая и махнула на Ацуши, в мелких судорогах зарываясь обратно в густую шевелюру. Накаджима хмыкнул себе под нос и вернулся за стол, сталкиваясь с ошарашенным взглядом Акутагавы.
Рюноскэ тщетно пытался связать между собой хотя бы пару слов, но вместо этого беспомощно открывал и закрывал рот, глотая воздух аки рыба скумбрия. Дрожащим пальцем Акутагава указал на не останавливающихся соукоку, что-то прохрипев:
— Они… — Рюноскэ обводит глазами кухню. — Здесь… — шокированный взгляд тормозит на чуть улыбающемся Ацуши. — П-при тебе… — Накаджима ловил кайф, ибо далеко не часто можно увидеть удивлённого до такой степени Акутагаву. Пользуемся лимитом. — Вот… блять…
это…?
— Ага, — просто отвечает Ацуши, чуть пожимая плечами. — Так и живём. Садись, Рю, — Накаджима кивает на стул позади Акутагавы, и тот рухнул на него, не в силах оторвать взгляд от Дазая с Чуей. — О чем это мы?.. — Накаджима задумчиво смотрит на Рюноскэ, снова ловя ничего не понимающий и очень испуганный этим взгляд.
— Я… заказать пиццу… собирал-ся, — в конце голос Акутагавы дрогнул и упал куда-то вниз, так как парень увидел, а точнее сказать услышал, как Осаму сжал в руках бедра Накахары, и Чуя отзывчиво замычал в чужие губы.
Ацуши цокнул языком и с улыбкой положил ладонь на щёку Акутагавы, отворачивая его лицо от созерцания сей картины.
— Я больше не переступлю порог твоего чертова общежития, пока, блять, эти два озабоченных кролика не насытятся друг другом, клянусь тебе, Ацуши, мне будут сниться кошмары!
***
Медовый месяц на то и медовый
месяц, чтобы рано или поздно подойти к концу. Но, видимо, у соукоку и здесь возникли проблемы, ибо там, где соукоку даже вода становится вином, но чаще наоборот.
Высчитать закономерность оставалось невозможным, хотя Накаджима пытался. И понял он только то, что мог узреть — по настроению Чуи решается настроение Дазая, Ацуши, мадам Черри, холодильника и то, сможет ли Накаджима сегодня уснуть.
Вся сложность заключалась в том, что Накахара с Дазаем могли весь вечер, ничуть не стесняясь Ацуши, провести почти не отлипая друг от друга во всех вытекающих смыслах, а могли провести тот же чертов вечер, как в старые, но не очень добрые времена — ругаясь по-любому поводу. Точнее, ругался Чуя, а Осаму либо смиренно молчал, либо заводил рыжего ещё сильнее, и Ацуши даже не знает, что из этого хуже. Ну уж точно не лучше.
А ещё Накаджима уяснил одно — у Накахары лёгкая форма биполярного расстройства, и Осаму знает это. И Осаму пользуется этим.
Накаджима не перестал любить выходные из-за того, что он постоянно терпит одну из стадий отношений соукоку, но точно немного охладел к уикендам.
И сегодня суббота. И сегодня можно отоспаться. Чувства к Чуе у Ацуши колеблются от ненависти до обожания, но сейчас он точно без ума в него влюблен за то, что Накахара спит до трёх. Чуя слишком много на себя берет и довольно часто вырубается прямо на кухне за столом, но в субботу он берет себе законный выходной, отсыпаясь за всю неделю. На самом деле, это далеко не полезный образ жизни, даже наоборот, но Чуя — это Чуя, и он будет так жить пока, наверное, не загремит в больницу от недомогания. Тут даже Дазай, которому удавалось иногда уговорить Чую, ничем помочь не мог, а только осуждающе вздыхал и аккуратно перетаскивал Накахару в их комнату, заставая веснушчатого спящим в далеко неподходящем для этого месте.
Но, повторюсь, сегодня суббота. А значит это только одно — спа-ать. Накаджима нежится в кровати, то просыпаясь, то засыпая, до часу дня, после чего совесть не позволяет ему дольше лежать, и приходится вставать.
Бодро заваривая себе чай на кухне, Накаджима услышал скрип отворяемой к соукоку двери, но ее хозяева не появлялись на свет Божий. Но зато было отчётливо слышно их голоса.
Ацуши не любит подслушивать, но уже слишком привык это делать, так что навострил уши, переставая мешать чай.
— Кретин, это была моя зачётка!
— Кто же знал…
— На ней написано! — видимо спор уже в разгаре, так что Ацуши мог только догадываться, что там произошло.
Уже позже, когда чай был выпит, а кружка помыта, разговор, приглушённый шумом пылесоса из комнаты Чуи и какого-то-мужика, снова стал досягаем для слуха Накаджимы:
— Пора заняться генеральной уборкой, — раздается запыхавшийся голос Накахары, опять, получается, пылесосил он один, пока эта ленивая часть трупа лежала на кровати.
— Ага, — лениво, потусторонне отвечает Осаму, даже не слушая рыжего.
— Надо выкинуть из комнаты все ненужные вещи, — продолжает Чуя, и в его голосе слышится подрагивающее, как под напряжением, раздражение.
— …Ага, — отмахнулся тоном голоса Дазай, запоздав с ответом на полминуты.
— Пошел вон.
После этой фразы слышится обиженный вопль, грохот падающего стула, взвыл пылесос, на который наступили, и в коридор вылетел Дазай, врезавшись плечом в стену.
Встретившись взглядом с замеревшим в проходе Ацуши, Осаму неловко улыбнулся, выпрямился и сделал вид, будто так и надо, будто он так и задумывал изначально. После нескольких неудачных попыток Дазая попасть обратно в комнату, которую удерживал Чуя с помощью швабры и подушек, шатен смирился, с трудом выцарапал свое пальто через щель между дверью и стеной и натянул его на плечи, громко пересчитывая мелочь в кармане.
— Чу-уя, — пропел он, наклоняясь к замочной скважине захлопнувшейся двери и шепча прямо внутрь, вытянув губы в трубочку. — Я в магазин, что купить?
— Купи себе квартиру и живи отдельно! — яростно взорвался Накахара где-то за дверью, и Ацуши не осуждает Дазая за то, что он в испуге отшатнулся от двери к противоположной стене.
Прошло полминуты молчания, после чего Осаму всё же сказал:
— Ты злой.
Тут дверь неожиданно распахнулась и там появился очень, очень недовольный Накахара, с тряпкой для вытирания пыли в руках, он явно хотел попасть этой дверью Дазаю по лбу в лучшем случае.
— Как ебать меня — так я тебе «детка», а когда ты, жопа ленивая, нихуя не убираешься, а я просто пытаюсь привлечь тебя к ответственности — я сразу становлюсь злым! Не видишь здесь какой-то блядской не состыковки?!
— Здесь Ацуши, Чуя, — мстительно повторяя слова самого веснушчатого, улыбается Осаму, положив палец на губы рыжего и быстро наклоняясь к нему, чмокая в щёку. — Я скоро буду.
Дазай скрылся за поворотом коридора, с кем-то поздоровавшись в глубине дома, а Чуя постоял какое-то время, от негодования не в силах даже вздохнуть, но в итоге тихо прошипел:
— Блядский ублюдок, опять спёр мою кредитку, — рыжий скрылся в комнате, хлопнув дверью так, что Накаджима решил прогуляться.
Дела Соукоку — это, вроде, их дела, но, как всегда бывает с Чуей и Дазаем, их дела становятся делами Ацуши, мадам Черри, соседей всего дома и ЦРУ.
Поэтому, когда Чуя
снова вырубился прямо на кухне, в какой-то момент забыв открывать глаза, когда моргал, эта проблема стала общенародной, как минимум. Ведь ключевое слово «снова».
Накахара подрабатывает в кафе три дня в неделю и два дня в библиотеке, находя в себе силы на полноценную учебу, по которой задавали хуеву тучу заданий на дом, а также на готовку через день, уборку и сранье с Дазаем. В последнее время туда добавился пункт, который в приличном обществе не называют словами, но Ацуши объединил все их помешательство в одно название — «тёрки с Дазаем». Так безобиднее всего.
Накаджима искренне восхищался Накахарой. Его работоспособностью, энтузиазмом и другими достойными качествами. Но Чуя-я-не-за-ЗОЖ-Накахара допрыгался, и теперь Ацуши на полном серьезе волновался за хрупкое, как оказалось, здоровье веснушчатого.
Бесконечные зевки ещё можно было игнорировать и делать вид, будто бы не замечаешь, но когда Чуя в прямом смысле слова терял связь с реальностью, чуть ли не в полуобморочном состоянии передвигаясь потухшей тенью по дому, — подобное уже ни в какие рамки не лезло.
— Эм, Чуя-сан, ты не думал… прилечь? — неловко произносит Накаджима на очередной зевок Накахары. Рыжий лишь отмахивается, вытирая выступившие слезы и снова зевает, разевая мордочку.
— Нет, Ацуши, мне ещё… ужин… готовить, — едва ли выдавливает из себя Чуя, закрыв глаза и уже не открывая их, положив подбородок на ладонь. Опущенные рыжие ресницы были плотно закрыты, и Накаджима уверен, что Накахара уже банально не сможет открыть глаза. Сейчас уснет прямо в этой позе.
— Карлик, можешь отдыхать — я всё сделаю, — как всегда неожиданно и не пойми откуда появился Осаму позади Чуи, быстро наклоняясь и целуя рыжего в макушку. Накахара, когда полусонный, не может контролировать свои эмоции, поэтому Ацуши успел узреть, как по веснушчатому лицу расползается счастливая, нежная улыбка, впрочем, тотчас исчезнувшая.
— Но сегодня моя очередь, — хмурится рыжий, так и не открыв глаза.
— Тебе надо выспаться, я сам справлюсь, — возражает Дазай, и Ацуши начинает относиться к нему чуточку лучше.
— Куда высыпаться? А наш… Завтрак? — Чуя строго зевает, не замечая, что вырубается на ходу. Точнее, на сижу.
— Выспаться. Надо. И не завтрак, а ужин, — Дазай на удивление терпеливо отвечает, даже не повышая голоса, и снова ласково целует Накахару в висок. — Иди давай.
— Ну уж нет. Сегодня — моя очередь го-отовить на кухне, а не-
Осаму цокает языком, качает головой и просто отмахивается от Чуи, поднимая его вместе со стулом и утаскивая в их комнату. Ацуши остался стоять в тихом ужасе. Дазай сейчас взял и поднял Чую.
Со стулом. И унёс. С чёртовым стулом. Таких людей надо бояться, запирать в темных подвалах или заставлять работать на заводах, в любом случае, именно это хочет сделать с Осаму Чуя с периодичностью в каждый день, по его же словам.
Чуя в тот день вроде смог отоспаться, как полагается человеку, но уже через неделю Ацуши запечатлел следующую картину:
Положив кудрявую голову на сложенные руки, Чуя растекся футболкой по столу, из-под ткани выглядывал острый позвоночник, искривленный чуть ли не в золотом сечении благодаря далеко не удобной позой для сна.
Вытянув одну руку вперёд и выпрямив ее, Накахара положил на нее голову, повернув лицо к стене, и его поза выглядела именно так, как выглядит человек, заснувший прямо за столом.
Напротив Чуи за тем же столом сидел Осаму. Шатен перебирал тонкими пальцами рыжие пряди, накручивая их на пальца, как кольца, и с неземной нежностью всматривался в лицо веснушчатого. Ацуши старался держать в голове всю коварную информацию о Дазае, чтобы не растрогаться.
Осаму поднял глаза от Чуи и тотчас испугано их округлил, прижимая палец к губам и тихо зашипел, чтобы Накаджима был тише. Ацуши кивнул и едва слышно пробормотал пожелания доброго вечера, бочком пробираясь к плите.
Чуя, помимо прочих его достатков, трудоголик, и это, конечно, хорошо, но он явно перегибает палку, особенно последнее время. И он к тому же ещё немного придурковатый. Потому что уснуть за кухонным столом уже третий раз за неделю не считается нормальным от слово совсем.
— Знаешь, Ацуши… — неожиданно подаёт голос Осаму позади студента, так, что Накаджима растерялся, неуверенно поворачиваясь к шатену.
И снова Ацуши видит это взгляд, взгляд, полный обожания. Этот взор постоянно мелькал то у Чуи, то у Осаму, только тогда, когда парни смотрели друг на друга, и, видит Ками-сама, Накаджима каждый раз чувствует себя неловко в такие моменты.
У Чуи просто отвратительный вкус на людей.
— Я обожаю смотреть на него, когда он спит, — озвучивает Осаму, влюбленно поглаживая рыжие кудри и заглядывая в лицо Чуи. — Спит и не выебывается!
— … Согласен, — наконец произносит Ацуши, не сумев сдержать улыбку при виде Чуиной счастливой мордашки. — Полностью согласен.
