no one can fix me but you

      Когда Кагеяма впервые встречает Хинату, он смеётся над грязнокровкой-Гриффендорцем вместе со всеми. Уже тогда он знает, что означают оба эти слова, хотя голова его ещё не доходит и до полутора метров, а в большом волшебном замке он не провёл и двадцати четырёх часов. Тем не менее, Тобио пользуется этими словами, как самыми острыми ножами, самыми точно летящими в цель стрелами, как самыми искусно коваными мечами. Он пользуется ими, как учили родители, потому что только они и создают хоть какую-то иллюзию того, что Кагеяма Тобио чего-то стоит.       Маленьким ребёнком ему сложно было это понять. Даже поступив в Хогвартс и попав на Слизерин, – как до этого то же самое сделали его отец и мать, а до них оба дедушки и, конечно же, бабушки и так до самых первых учеников самого Салазара, – Тобио всё равно слабо верилось, что его багряно-красные капли, берущие своё начало в разбитой, постоянно ноющей губе, стекающие вниз по подбородку и капающие прямо на изумрудно-серебряную форму; хоть чем-то отличаются от пурпурно-гранатовых капель, окрашивающих в бардовый апельсиново-оранжевые брови ребёнка напротив.       Во всяком случае вплоть до этого часа.       Именно в этот момент Кагеяма впервые по-настоящему становится приверженцем веры, к которой родители склоняли его долгие годы. Тобио не просто верит, он знает, что он лучше грязнокровок. Он понимает, родители были правы, утверждая, что человек, никогда не знавший магии и читая о ней только на страничках этих убогих книжек, – словно ребёнок, попавший в магазин сладостей в ночь. Кто же сможет удержаться, когда вокруг никого, делать можно, что вздумается, да и последствий за это никаких не будет?       Может, кто-то и сможет, только очень сильный, умный, сдержанный и воспитанный. Но под это описание точно не подходил придурок Хината Шоё.       Именно из-за него они оба расположились на полу коридора. Именно из-за него губа Кагеямы разбита, новая рубашка – порвана, а свитки с заклинаниями разбросаны вокруг. Только из-за этого рыжего недоумка вокруг них столпилась куча учеников со всех курсов, пялящихся так, будто бы это был цирк, а он, – Кагеяма, – цирковой лошадкой, вот-вот собирающейся перепрыгнуть через очередное препятствие. Боже, из-за этого ничего не смыслящего в магии, тупого малолетки и коротышки прямо сейчас Ойкава смотрит на Тобио разочаровано…       Кагеяма не хотел никакой драки, он лишь хотел вписаться в компанию. Так делали Тоору и Куроо: они подначивали и посмеивались надо проходящими мимо грязнокровками, а в особенности – над Гриффиндорцами, которые в прошлом году чудом вырвали у Слизерина победу в ежегодной гонке факультетов. От этих шуток никогда ничего не происходило, пока в коридоре не попался этот идиот с мандариновыми шкурками на макушке. Он настолько глуп, что даже палочкой пользоваться не стал, сразу полез с кулаками, а Тобио даже отреагировать не успел, как оказался на полу с разбитой губой.       Весь этот Хината был порождением магловского мира. Сломать ему палочку и выгнать из замка будет милосердием ко всем и в том числе к самому мальчишке. У него просто не получится найти себе здесь места. И да, Кагеяма позаботится о том, чтобы Гриффендорец понял это как можно скорее.       — Тебе здесь не место.       — Хочешь ещё раз получить?!       — Что здесь происходит?!       Их новую словесную перепалку останавливает громкий баритон, а всего через секунду сквозь толпу пробирается мальчик, наверное, всего на пару лет старше них двоих с короткими каштановыми волосами и угловатыми чертами лица.       — Дайчи-сан! — Хината вдруг улыбается, когда незнакомый мальчик присаживается на коленки рядом с ним и внимательно нагло прикасается к чужому лицу.       — Хината, с тобой всё в порядке?       — А, просто пара синяков, не впервой! — Мальчишка отмахивается, и Кагеяма фыркает. Он, конечно, никогда раньше не дрался в рукопашную, но готов поспорить, что отмутузил козла с душой.       — Шоё, ты что, подрался в первый же день?! — Из плотного круга учеников выскакивает мальчишка со стоящими вверх волосами, и, кажется, он ещё ниже рыжего идиота, если это вообще возможно.       — Так держать, Новобранец! Нечего давать этим ползучим гадам спуску! — Другой парень, кажется, появляется прямо из-за спины Тобио. Его волосы сильно высветлены, почти сожжены, и он тут же ударяет рыжего коротышку по плечу. Тот морщится, и Кагеяма самодовольно вздёргивает нос. Точно ведь помнит, что ударил именно туда.       — Танака, Нишеноэ, замолчите! — Дайчи кричит так, что внутри Кагеямы всё сжимается, хотя даже не он является причиной злости этого мальчика. Похоже, Савамура неплохо контролирует этих полоумных Гриффендорцев. — Вакатоши, позови лекаря. Иваидзуми…       — Да, знаю, Дайчи.       Парень с зеленоватыми волосами и хмурым взглядом кивает Гриффиндорцу и тут же скрывается в толпе. Последний, что так нагло перебил Савамуру, коротко ему кивает, потом кидает взгляд на кучку Слизеренцев, но смотрит почему-то совсем не на пол, где с восторгом и страхом на него глядит Кагеяма, – очевидно, виновник не только всего происходящего, но и ран на теле его младшего подопечного, – а куда-то выше. Тобио прослеживает глазами назначение взгляда Иваидзуми, но сзади стоит только Ойкава, что тут же приобретает в глазах то, чего Кагеяма прежде никогда в нём не видел – какую-то мольбу и толику боли. А потом Хаджиме отрывает взгляд от Слизеринца и начинает разгонять толпу, и глаза Тоору становятся ещё грустнее.       Это длится недолго. Ойкава быстро делает шаг вперед, тут же натягивает привычную фальшивую улыбку, которым всех чистокровок учат с пелёнок, и быстро говорит:       — Дайчи-сан, простите нас. Кагеяма совсем ещё новенький, он не знает приличий и не знает, что мы больше не издеваемся над остальными за нечистоту их крови. Мы проведём с ним основательную беседу, и подобного больше никогда не повторится. Нам искренне жаль, что так получилось.       — Очень на это надеюсь, — Савамура хмурится, даже не смотрит на Ойкаву, и Тобио готов поклясться, что сейчас внутри него что-то ухает, — потому что в следующий раз я пойду прямиком к Ирихате-семпаю, а если и это не сработает, — Дайчи поднимается в пола и встаёт к Тоору так близко, что ещё чуть-чуть и может начаться вторая драка, — отвечать будешь ты, Ойкава. Я не хочу видеть ни тебя, ни твоих шавок рядом с моими ребятами, это понятно?       — Более чем, Дайчи-сан! Кагеяма получит целую неделю уборки, даже не сомневайся в этом! — Ойкава смеётся. Нервно, фальшиво, так, будто бы совсем не подставлял Тобио под гнев старшекурсника.       Савамура помогает Хинате подняться, позволяет тому облокотиться на себя, и они терпеливо ждут, пока гиперактивные Танака и Нишеноэ соберут все разбросанные вещи первокурсника, параллельно восхищаясь смелостью младшего и сетуя на то, что пропустили такое представление. Кагеяма смотрит на это, а потом смотрит, как Ойкава подмигивает ему и скрывается за поворотом. Куроо не говорит ни слова, только качает головой и, старательно избегая взглядом Тобио, уходит за другом.       В этот момент Кагеяма понимает сразу две вещи: первая – все Слизеринцы и впрямь готовы на всё, лишь бы получить своё. Ойкава сам подначивал его, настаивал на паре шуток и оскорблений, а теперь винил его во всём произошедшем. Тобио не стоит доверять здесь никому. Вторая – все Гриффендорцы ненавидят Слизерин. И это чувство, в общем-то, взаимно. Только друг к другу обладатели красного шарфа относятся лучше. И это Кагеяма может и узнал, но до конца не понял.       Когда эти четверо закончили собирать бумаги, вернулся Вакатоши, что-то прошептал Дайчи на ухо и тот задумчиво кивнул. Он уже хотел развернуться, но Шоё его остановил и вдруг посмотрел прямо на Тобио, валяющегося на полу, не в силах даже самостоятельно встать, потому что ребра нещадно болели, а глаза почему-то слезились. Он уже был готов к новому выпаду в свою сторону, но мальчишка вдруг опускает глаза вниз и неуверенно шепчет:       — Эй, хочешь с нами? Тебе ведь тоже явно нужно к медсестре. Мы поможем дойти.       — Хината, ты уверен? — Дайчи кидает обеспокоенный взгляд на рыжего, а потом очень яростный на Кагеяму. К таким он как раз привык.       — Ну не оставлять же его здесь! Ему нужна помощь!       — Ничего мне от вас не нужно, — Тобио хрипит эти слова и с трудом поднимается с пола, кряхтя и чертыхаясь, и совсем не так, как ему хотелось бы это сделать. — От грязнокровок ничего хорошего не получишь. Так что валите в свой лазарет сами.       В ответ Кагеяма не слышит ничего. Глаз не поднимает, спешит уйти. Смотреть в глаза рыжего ему почему-то совсем не хочется. Он не испытывает отвращения, он испытывает только стыд.       В следующий раз Кагеяма встречает Хинату только на уроке полёта на метлах, и мальчик не может поверить своим глазам – Гриффиндорец оседлывает метлу так, будто бы летал на ней с пелёнок. Шоё носится по всему полю, умело поворачивает кусок дерева, взлетает прямо тогда, когда, − Тобио уверен, − мальчишка вот-вот столкнётся со стеной и расшибёт себе лоб, а потом делает петлю и несётся вниз, к земле, где останавливается всего в сантиметре от чернозёма. Его лица почти не видно, лишь рыжий вихрь проносится ярко-оранжевой стрелой мимо только что оторвавшегося от земли Слизеринца, завороженного наблюдающего за этой картиной.       Шоё быстр, ловок, взлетает так высоко, как ещё никогда и никто не поднимался над землёй.       Медленно, но на улицу высыпает чуть ли не вся школа, включая того властного третьегодку и его сборище послушных утят: двух шумных и заводных второгодок, а также двух хладнокровных и серьёзных Гриффиндорцев. На улицу выходят добродушные Пуффендуйцы во главе со своим эмоциональным третьегодкой похожим на сову. За ними с кислыми минами выходят Когтевранцы, будто бы недовольные, что их лишили времени за книжками, однако даже этим книжным червям не удаётся скрыть интереса на лицах, особенно братьям Мия, одному из которых не терпится столкнуться с новеньким дарованием на поле для Квиддича. Последними выходят обладатели зелёного галстука, и скулы Тобио сводит от ненависти, когда он видит на лице Ойкавы то, чего не было на лице третьегодки никогда по отношению к самому Кагеяме – восхищение. Неподдельное, самое честное и восторженное, которое мальчик одиннадцати лет только видел.       И Тобио хотел бы отрицать это, но его глаза тоже расширяются, тоже горят каким-то особым огоньком предвкушения и жадности, когда он смотрит на то, как быстр и необычайно талантлив его одногодка. Как легко Хинате, впервые севшему на метлу, даётся управление её сложным, своенравным характером, желающим лететь всё выше и выше, врезаться в стену и спихнуть с себя наглого всадника. Кагеяма ненавидит и завидует умениям Шоё, потому что тот, в отличие от всех чистокровок, всех Слизеринцев, что тот только знает, кажется, совсем не подчиняет кусок дерева с парой палок в нём себе, а уговаривает того делать то, что ему хочется.       Шоё не властвует, он дружит, и это завораживает.       Но спустя всего пять секунд после этой мысли талантливое дарование (будь оно неладно) налетает прямо на зависшего в воздухе Кагеяму, сбивает с ног, и они оба летят на холодную землю. Слизеринец не помнит точно, что происходит дальше. Кажется, они кричат. Кажется, Хината винит его, что мальчишка просто застыл в воздухе и встал у него на пути, а сам Тобио разражается таким количеством неприличных слов, что дома уже давно получил бы порку. Он говорит то, во что, если честно, сам не верит: какой Шоё бездарный, какой он идиот и тупица, что метлу тому в руки лучше не давать даже для уборки, что, если того и возьмут в команду по Квиддичу в следующем году, то это будет самой большой ошибкой всего факультета и в таком случае победить Гриффиндор никому не составит труда, даже бесполезным Пуффендуйцам. Кажется, после этого Хината накидывается на него с кулаками, и, – в этом Кагеяма уже точно уверен, – его собственные навыки рукопашного боя становятся лучше, благодаря одной апельсиновой заразе без мозгов.       Учитель подходит к ним как раз в тот момент, когда Тобио достаёт из внутреннего кармана палочку. Он вновь получает выговор и целую неделю дежурства в гостиной факультета, но, – что приятно, – в этот раз тупой ублюдок (который, по мнению самого Кагеямы, виновник всего быстро набирающего обороты мудоблядства) тоже получает неделю уборки в библиотеке.       В следующий раз они встречаются уже на уроке левитации, и чернильница Шоё (почему он вообще, блядь, заставил летать именно чернильницу, а не перо, как им сказал учитель?!) летит прямо в Слизеринца. Тобио кричит на весь класс, когда его изумрудно-серебряный галстук окрашивается противно-черным цветом, и, как бы быстро Хината не бегал, оплеуха всё же находит своё место на рыжем затылке.       А потом зелье Гриффиндорца взрывается прямо за спиной Кагеямы. Надо признать, варево последнего тоже взрывается, но оно хотя бы не оказывается на спине этого гнома и не воняет помоями за километр. Очки теряют оба факультета.       После уроков травологии чай Тобио почему-то приобретает странный вкус, и ему приходится пропустить несколько уроков в туалете. Слизеринец не остаётся в долгу, и всю следующую неделю по совершенно непонятным причинам сова рыжего апельсина находится в пьяном угаре. Могла бы ещё дольше, если бы мальчишка быстро не понял, что кормушку птицы нужно всегда проверять, а не посылать безответственных Танаку и Нишеноэ покормить и его птицу заодно. Кагеяма считает, что преподал хороший урок.       На уроке астрономии Кагеяма находит звезду и радостно называет её в честь Шоё – звезда Лохов, за что в ответ на истории магии его дальний предок приобретает усы и уродливые очки. На уроках трансфигурации бокал Хинаты превращается в уродливую жабу, и имя её до боли похоже на фамилию Тобио. В тот же день Тупогеяма оказывается в тарелке с супом Гриффиндорца. В своей чашке с кофейной гущей Кагеяма видит очень плохое предсказание для Хинаты, после чего карты Таро Шоё предсказывают Слизеринцу немедленную смерть.       Как-то раз утренняя сарделька Шоё оказывается в капюшоне Тобио. Апельсиновый сок Слизеринца, конечно, гораздо раньше окрашивает белую блузку мальчика, а желток стекает по веснушчатому лицу ещё до того, как виноградины катятся за изумрудный шиворот, но Кагеяма считает это вполне заслуженным: Хината слишком громко кричал в обеденном зале с самого утра, когда голова мальчика раскалывалась.       Однако, стоит всё же признать, такие стычки происходили на протяжении всех четырёх лет. Кажется, Когтевранцы уже начали специально носить зонтики в столовую, а Пуффендуйцы придумали добрую дюжину кричалок. Поначалу, − Кагеяма почти уверен, − целью их было примирение двух факультетов, однако, как только круассан с шоколадом летел в одного из первогодок, даже эти грызуны выходили из себя и метались горячими маффинами и плюшками направо и налево. Приятным дополнением к этим ежемесячным баталиям (помимо возможности стереть эту дебильную ухмылку с веснушчатого лица Хинаты) был тот факт, что, когда в зале наконец появлялись учителя, было уже слишком поздно. Виновников найти было просто нереально, поэтому баллы отнимались у всех факультетов сразу, за исключением разве что пары случаев, когда один из домов был слаб или не в настроении – в таком случае особенно тихим давалась поблажка в жалкие пять баллов, что им удавалось сохранить.       Это мало успокаивало, потому что несчастные столы зачастую больше всего и страдали от ненависти других факультетов: еды там почти не оставалась, она была истоптана или съедена кем-то другим, каши выливались на голову, хлопья забивались в подошву ботинок или падали прямо внутрь. Виноградины находили своё пристанище в чужих носах и ушах, горячий чай проливался на брюки, сандвичи падали за шкирку, головы опускались во фруктовые салаты.       В общем, Кагеяма научился по-настоящему ценить присутствие Ойкавы и Куроо. Пусть эти двое и залезали прямо на стол, танцевали и топтали еду, Тоору кричал, стоило хоть кому-то задеть его прическу, а Куроо всеми силами защищал какого-то мальчишку в синем галстуке; стоит признать – никто, тем не менее, не осмеливался подойти к столу Змеев в присутствии этих двоих.       Помимо прочего Тобио смог выработать собственную стратегию драки в столовой. Всё, что касалось Пуффендуйцев, укладывалось в два простых правила: во-первых, ни при каких обстоятельствах не трогать первогодок, с которыми барсукоголовые носятся, словно те являются златоносными гусяными; во-вторых, ни при каких обстоятельствах не лезть в драку, если в зале присутствует их староста – Бокуто Котару. Игра попросту не стоит свеч. Одолеть этого гиперактивного охотника невозможно, так ещё и нарвёшься на его няньку-прилипалу Акааши Кейджи. Вдвоём эти двое непобедимы, пытаться даже не стоит. В остальном черно-желтые не опасны и издеваться над ними можно всласть, если злость очень надо выпустить.       С Когтевраном всё гораздо сложнее. В первую очередь именно там учится гикнутый зануда Козуме, которого Куроо по непонятным причинам опекает, словно фарфоровую куколку. Нарываться на собственного змея не стоит – будет только хуже, а потому высветленную макушку с отросшими корнями необходимо обходить всеми возможными способами, а при необходимости даже самому защищать. Во-вторых, среди воронов своё пристанище нашли братья Мия, а они опасны в гневе. Злятся они правда, зачастую, только друг на друга, поэтому если попадёшь в Осаму – услышишь смех с другого конца стола и одобрительный взгляд Атсуму. И наоборот, если попадёшь в загонщика. Тем не менее, вступать в завтрачную дуэль с одним из них, не заручившись поддержкой своих – опрометчиво, а сражаться с обоими в одиночестве – чистое безумие. Помимо прочего, необходимо помнить, что староста зануд – Шинске Кита – тот ещё ябеда. В дуэли сам не вступает, ни с кем не ссорится, не спорит и не дерётся, зато из-под стола своего факультета в маленький блокнотик записывает всех, кто нарушает спокойствие (включая собственных подопечных), а потому на глаза ему лучше не попадаться. Это заняло время, но пятки старосты Когтеврана Кагеяма научился вычислять не дольше, чем за первые две минуты драки, а потому с острого языка Шиске звучная фамилия чистокровки не слетала уже почти три месяца.       Больше всего неудобств доставляли как раз Гриффиндорцы (пфф, кто бы сомневался?) Тут опасностей было, хоть отбавляй – на каждом углу, что не человек, то потенциально грозный противник. В первую очередь как раз потому, что все львы будто бы специально нацелились на змеев, и среди всех тех, кто кидался в стол Гриффиндора пудингом, почему-то видели лишь обладателей изумрудного галстука. Не то, чтобы зачастую это не было заслуженно, однако проблем с этими выскочками и без того хватало. Помимо того, что сам Савамура, − который совсем недавно заделался старостой этого убого балагана когтистых и рычащих, − сам по себе был цепким и сильным противником, себе в союзники парнишке удалось отхватить самого Сугавару-семпая, а Пуффендуйец, пусть и был убежденным пацифистом, зато с собой добрую половину факультета привёл, а качество частенько проигрывало неоспоримой силе количества. Более того, среди Гриффендорцев затесались Охотник и Вратарь львов – Танака и Нишеноэ соответственно. Не очень меткие, зато быстрые и силы воли им не занимать. А голова Льва возвышалась над столовой так, что ни одна макушка не могла скрыться от него и его излюбленного приёма – утреннего горошка за шиворот.       Однако была и пара хороших новостей: Рюноске и Юу частенько тратили все силы не в бою, защищая красавицу-Когтевранку Шимидзу. Вакатоши и Иваидзуми, что, наверняка, были бы грозными противниками, только вот участия в этом безумстве почти никогда не принимали, видимо, считая это ниже своего достоинства (и репутации факультета). Только раз Кагеяме удалось видеть, как отчаянно Хаджиме может сражаться, и даже тогда Гриффиндорец был нацелен исключительно на одного человека – Ойкаву Тоору, Мерлин знает почему. Голова Льва, пусть и была метка, сама себя выдавала, а Дайчи защищал Коуши так же отчаянно, как Пуффендуйец защищал его. Ошибка, отвлекающая старосту каждый раз, дающая такую прекрасную возможность отправить вишнёвый пирог в чужую спину.       И все эти страдания и заметки в голове служили лишь одной цели – достать выскочку Шоё и показать, почему именно он не стоит даже взгляда со стороны Тобио. Гриффиндорец – слабый противник (во всём, если быть честным, потому что с чистой кровью ему не сравниться), он не меток и не быстр, ещё и никогда не убегает. Другой посчитал бы это смелостью, однако Кагеяма считает это глупостью. Именно поэтому Хината всегда оказывается побит, грязен, исцарапан и обожжён. Ещё и ноет всегда, слюни утирает, а орать продолжает также громко и занудно. Тобио это одновременно и раздражает, и нравится. Раздражает, потому что видок не из приятных – размазанные по лицу сопли, слюни и куча еды, изредка вперемешку с кровью. Нравится, потому что в такие моменты на лице Хинаты проскальзывает подозрение, будто бы он и впрямь неровня Кагеяме или любому другому обладателю змеиной нашивки.       Этих моментов Тобио всегда ждёт больше всего. Ради них он задевает все эти нелепые ссоры и драки. Из-за них он, − стоит только первому пуддингу полететь в чужую голову, − ныряет под стол и спешит на другой конец зала, где Хината прячется со своей кучкой стремных друзей. Только он имеет право видеть это выражение на веснушчатом грязном лице Шоё, потому что он был первым, кто вложил это зернышко в голову рыжего идиота, а потому именно он должен собрать урожай, когда эта мысль вырастет и даст плоды. Тобио достоин того, чтобы увидеть, как Хината сдаётся и принимает решение уйти из Хогвартса.       А потому к своей работе не подпустит никого.       Сейчас, сидя в полупустой столовой, Кагеяма это понимает. Это так просто для него, что и объяснять не нужно. Одна из тех вещей, что понимаешь не умом, а чем-то глубоко внутри. Будто бы там живёт крошечный гномик, даже меньше, чем этот идиот Шоё, и на стенках органов вырезает чувства. Будто бы у него там целая лаборатория чувств, и этому одному конкретному названия ещё не придумал, но у этого коротышки с бородой таких много – целая коллекция ярко-оранжевых баночек, будто бы наполненных апельсиновым соком, и каждая из них имеет отношение к Хинате. Большинство из них сейчас уже воспоминания, но есть и маленькие мечты, сценарии, что отправляются в тёмную голову перед сном, чтобы смаковать победу над отвратительной грязнокровкой вместо заучивания формул по зельеварению и заклинаний на латыни. Гномик эти баночки не подписывает, только на маленькой бумажке, привязанной к дубовой пробке, рисует уродливые рожицы с балаганом на голове, и сразу всё становится понятно.       Ну во всяком случае, так Кагеяме кажется.       Только вот как объяснить это Цукишиме – не ясно. Тот ведь опять начнёт противно усмехаться и презренно закатывать глаза, словно этот очкарик хоть чем-то лучше него. Самодовольный ублюдок.       Цукишима Кей – друг Тобио со Слизерина.       Ну не то, чтобы друг. Во всяком случае, не в привычном понимании этого слова. И уж точно не в том смысле, которое подразумевают Гриффиндорцы и, – Мерлин упаси, – Пуффендуйцы. Цукишима тоже со Слизерина и он тоже чистокровка. В мире Кагеямы, – там, где любое смешение крови – преступление, а одно доброе слово в сторону грязнокровок карается исключением из семьи, – в таком мире двух этих параметров должно хватать, чтобы назвать Кея другом.       Тобио когда-то рассуждал в этом ключе и пришёл к выводу, что, если бы сейчас всё было так же, как пару десятков лет назад, когда ещё родители учились в стенах этого замка, все Слизеринцы были бы его друзьями. Звучало грустно, потому что имён большинства из них мальчик даже не знал. Что ещё более грустно, Цукишиму и Кагеяму считали лучшими друзьями лишь потому, что раз в неделю эти двое могли удостоить друг друга вниманием и обменяться парой колкостей во время обеда.       Противно.       Кагеяма морщится, смотря в свои хлопья, которые уже успели размокнуть в тёплом молоке, пока парень терялся в своих мыслях. После недолгих раздумий, Тобио отодвигает плошку с неприятной жижей в ней с толикой отвращения, и пододвигает уже холодный чай. Долька лимона неуверенно качается на волнах, но Слизеринец видит в них своё отражение. Сегодня оно почему-то не радует.       — И чего ты так привязался к этому мальчишке?       Цукишима не выглядит как-то необычно для человека, который впервые в жизни решил сменить привычный обмен колкостями на приём у психолога. Точнее будет сказать, Кей не выглядит необычно для себя: такой же скучающий от жизни надменный сноб, которым был всегда, смотрит на другой конец зала, где в полном одиночестве завтракает Хината. Гриффиндорец не делает ничего особенного, разве что с нечеловеческой скоростью заглатывает еду. Его телефон облокотился на чашку с апельсиновым соком и, учитывая, как мальчишка кидается руками во все стороны и эмоционально что-то рассказывает, роняя еду изо рта, можно сделать простой вывод − он с кем-то разговаривает (скорее всего с этим молчаливым занудой из Когктеврана, к которому Шоё смог найти подход, потому что только тот постоянно зависает в телефоне, но друзей у коротышки так много, что это поистине может быть кто угодно). Плачевное зрелище, но Цукишима наблюдает так внимательно, словно какой-то опыт проводит, о котором никто здесь не догадывается.       — Потому что он раздражает, — Тобио громко фыркает, отворачивается, утыкается носом обратно в холодный чай, раздумывая, разогреть его или же просто не пить.       — Здесь много кто раздражает, но ты не кидаешься на всех с кулаками.       — Он грязновкровка.       — Хогвартс полон грязнокровок, но придираешься ты только к нему.       — Он сам лезет.       — Вчера он не лез, — длинные пальцы направляются к тарелке, с которой Кей не съел и половины, отрывают одну виноградину и кидают в рот. Несмотря на то, что Цукишима никогда не являлся особенно расторопным человеком, сегодня Кагеяма готов поклясться – парень делает всё так медленно специально. Может, нервы Тобио проверяет, может, издевается, а, может, считает, что так другу будет проще открыться.       — Какого черта тебе от меня надо, Цукишима?!       — Мне просто интересно.       Кей очень медленно поворачивает голову на друга и окидывает его таким скучающим, таким усталым взглядом, что Тобио тут же становится не по себе. Может, в этих вопросах и впрямь нет ничего такого? Тогда почему Слизеринец так реагирует? Но потом уголки губ Цукишимы приподнимаются. Почти незаметно, практически вообще не двигаются, но Кагеяма знает Кея достаточно давно, чтобы понимать – это уловка, чтобы заставить его говорить.       Придурок.       Хитрый, изворотливый манипулятор.       А ведь Тобио почти повёлся.       — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! — Кагеяма громко цокает и отодвигает от себя кружку чая. Этой мочи ему не нужно. Хочется молока, но, когда все разъезжаются, молока на завтрак не подают.       — Выучил новую поговорку? Неужели тот словарик помог?       — Заткнись, идиот.       — Тогда расскажи, почему ты не можешь от него отлипнуть, — ещё одна виноградина летит в рот блондина, и Кагеяма буквально слышит, как парень раскусывает её, как сок заливает вкусовые рецепторы, а косточки ломаются на зубах. Цукишима умеет даже безобидные ягоды есть кровожадно.       — Почему тебя это вообще так интересует?!       — Мне скучно, — Цукишима пожимает плечами, даже не подозревая, что сейчас Тобио сжимает под столом кулаки, сдерживаясь изо всех сил, лишь бы не разораться. Хинате совершенно не нужно знать, что они его обсуждают. Коротышка этого совсем не достоин. — Все уехали на праздники, надо же как-то развлекаться.       — Что ж, жаль тебя разочаровывать, но аттракцион закрыт. Иди почитай книжку или чем там ещё задроты вроде тебя занимаются. Это не твоё дело.       — Да неужели? А чьё же ещё тогда? — Кагеяма ненавидит то, что, – знает, – Цукишима сейчас скажет, не скрывая превосходства. — Друзей у тебя больше нет, ни с кем своими проблемами не поделишься. Никому больше до тебя дела нет, а мой интерес скоро пропадёт. Это разовая акция, пользуйся, пока можешь, потому что, как только я встану из-за стола, это закончится. И не приходи ко мне, когда в твою тупую голову дойдёт вся плачевность ситуации.       — Ого. Что за аттракцион невиданной щедрости? — Кагеяма даже не пытается изобразить благодарность. Потому что он не благодарен. Потому что Кей всегда считает, что всё и лучше всех знает. Но это не так.       С минуту Цукишима сидит молча, гоняя по столу маленькую виноградину. Когда сидящий рядом Птеродактиль, – сова Кея, – ловко ловит клювом лакомство и так же молниеносно, как украл, съедает его, блондин тяжело вздыхает:       — Родители отказались прислать новые книги.       — Из-за того, что ты не поехал на праздники домой?       Это не удивление, не догадка и даже не жалость. Это констатация факта. Кагеяма знает, что бывает по-другому, но он сам, − как и Цукишима, как и Куроо, как и Ойкава и все чистокровные семьи, − не знает, какого это, когда всё по-другому.       Кей только мычит в ответ.       — А как же библиотека? Ты же читал книги из закрытого архива, не так ли?       — Меня туда проводил дружок Куроо с Когтеврана. А он уехал на праздники домой.       — Дерьмово.       — Как всегда.       Что ж, очевидно, отношения Кагеямы и Хинаты для Цукишимы не больше, чем очередная загадка на логику, и Тобио ненавидит себя за то, что теперь ему хочется помочь Кею решить её. Он стал слишком сентиментальным в последние месяцы.       Они молчат пару минут. Теперь уже Цукишима тупо пялится в пустоту и выглядит так, будто бы на картину вылили много воды – все краски пропали, а он мыслями потерялся где-то очень далеко. Выглядело жутковато, однако это было лучше того, что последовало дальше. Кей имел отвратительную способность быстро менять свои эмоции (или скрывать те немногие, что иногда имел неосторожность показать). А ещё он очень любил заставить чувствовать кого-то другого неловкость, когда то же самое сделали с ним.       — Ну так? Почему именно он? Почему ты его так ненавидишь?       — Я его не ненавижу.       — О, я-то это знаю. А сам-то ты понимаешь, что твои чувства не имеют ничего общего с ненавистью?       Кагеяма не совсем понимает, на что намекает очкарик, когда его брови несколько раз уверенно приподнимаются над черными душками очков.       — Я его презираю.       Цукишима громко цокает и закатывает глаза.       — Я трачу свои мозговые клетки на разговор с идиотом. До чего я докатился в этом второсортном заведении?!       Кей поднимается со скамейки и уже собирается уйти, когда с губ Тобио слетает то, что мучило его мозг слишком долго:       — Хей, Цукишима! Мы друзья?       Даже если Кагеяме и будет стыдно за такую откровенность, она стоила удивления на лице блондина. Кей слишком долго смотрит в лицо друга с тем недоумением, которое редко можно было увидеть в его портрете, будто бы олицетворяющем раздражение и презрение. Цукишиму тоже воспитывали в семье, где больше всего ценится кровь, а значит его муштровали так, чтобы ни единая эмоция, даже самая крошечная, не отражалась на лице и даже на радужке глаз. Но, похоже, сегодня Тобио смог удивить саму хладнокровность.       Ненадолго правда, но и этого достаточно, чтобы запечатлеть момент в памяти и пометить день в календаре красным кружочком.       — Неужели нашему Королю одиноко? Я всегда был уверен, что монарх свой путь должен пройти сам.       — Прекрати, я ведь серьёзно! — Кагеяма рычит, потому что если он будет орать, то всё тот же рыжий мандарин может что-то себе надумать и разболтать всем.       Цукишима недовольно цокает, щипая переносицу. Это особенная привычка Слизеринца. Она означает, что он раздражён и зол. А ещё она означает, что Кея заставляют говорить о чем-то, чего он сам не понимает. А всезнающего Цукишиму подобные вещи раздражают даже больше тупости.       Кей поворачивается к Тобио спиной, и тот уже успевает расстроиться, решив, что очкарик просто уйдёт, но тот только тихо произносит:       — Да, Кагеяма, мы друзья, — он цедит это сквозь зубы, будто бы волшебника заставляют раскрыть свой самый главный секрет публике.       — Тогда почему наша дружба… она выглядит не так, как у других?       — Потому что мы другие, Король, — Цукишима тяжело вздыхает, всё же поворачиваясь к другу лицом и пряча руки в карманы. А так Кей выглядит, когда объясняет что-то поистине элементарное. Раздраженно и устало. В общем-то, как всегда. — Пока эти магловские отродья в детстве играли в куклы и учились делиться с ближним своим последней рубахой, нас учили держать спины ровно, а палочки – высоко. Понимаешь разницу?       — Но ведь Куроо и Ойкава… у них получается…       — Что получается, Кагеяма?! — Цукишима то ли смеётся, то ли злится. Возможно, у него истерика. А, может, вопросы Кагеямы кажутся ему слишком глупыми. Тобио не уверен, но боится, что такими философскими рассуждениями к началу занятий может просто сломать лучшего ученика класса. — То, что Дайчи и Кита их терпят, не значит, что другие факультеты хотят с ними дружить или чего ты там себе надумал… Послушай, они учатся на Слизерине. Это как черная метка. Клеймо. Достаточно поступить сюда, и пути обратно уже не будет. У факультета есть определённая репутация, будто бы здесь учатся одни эгоисты, хладнокровные лицемеры…       — И нельзя сказать, что мы её не оправдываем.       Они замолкают. Наверное, те немногие ученики, что не уехали на праздники из замка, уже давно слушали эту нелепую баталию.       И она ведь правда нелепая! О чем она вообще?! Зачем?! Почему Тобио это хоть сколько-то волнует? Почему его начало волновать отсутствие кого-то рядом? Когда родители оставили его на праздники дома из-за плохих оценок и драки в столовой? Когда посадили на домашний арест после того, как в том году победил Пуффендуй в ежегодной гонке?! Или, может, когда узнали, что он просил помощи в домашке у грязнокровки? А может, очень много лет назад, когда какого-то рыжего мальчишку совершенно незнакомые старшегодки забрали к медсестре, а его собственные «братья по крови» оставили прямо там, сидеть в крови?       Какая это всё глупость. Кагеяме ведь никто не нужен, не так ли? Зачем ему кто-то, когда сама его кровь говорит, что он будет кем-то великим? Великие люди одиноки, так бывает, и это совершенно не страшно. Наверное…       — Не знай я тебя, Король, решил бы, что ты лезешь постоянно к малявке, потому что только он веселит тебя своими выходками, — Тобио не удостаивает друга ответом, только громко фыркает, но Кей не унимается и садится на прежнее место, прямо напротив брюнета. — А ещё я бы решил, будто ты вчера специально подрался с малявкой, когда услышал, что он останется в замке совсем один на праздники.       — Зачем же мне это делать?       — Потому что званые вечера наших семей отвратны, а выходки этого мальчишки веселят, — Цукишима отвечает даже слишком быстро, будто бы уже давно был готов к этому вопросу. — И, если бы всё было так, как я говорю…       — Но это не так.       — Естественно. Но если бы так было, будь я на твоём месте, предложил гиперактивному мандарину полетать на метле, — Кагеяма испуганно выпучивает глаза, и Кей недовольно цокает. Всё-то этому идиоту приходится разжевывать, – читается буквально на лбу. — Этот болван повёрнут на Квиддиче так же, как и ты. Кто бы мог подумать, что это вообще возможно. Два чокнутых квиддедрочера.       — Ой, заткнись! Сам ты болван и придурок! Проваливай давай, куда ты там шел!       Кагеяме почти удается не смеяться при этих словах. Цукишима почти не улыбается, когда встаёт со скамьи. Но прежде, чем уйти, он всё же тихо произносит:       — И на будущее, если ещё раз захочешь получить наказание, чтобы остаться с кем-то наедине, не обязательно бить рожу именно этому человеку. Может, так он будет лучше к тебе расположен.       Кагеяма ничего не отвечает. Даже вслед Цукишиме не смотрит, когда тот, кинув неуверенный взгляд через спину у самой двери, скрывается за ней, а потом в тени коридора. Тобио не нужно смотреть на друга (или его жалкое подобие), чтобы понимать. Что именно понимать? Да всё и сразу. Что Кею некомфортно, что он просто не знает, что сделать или сказать, что его это раздражает, а потому он злится. Вполне возможно, прямо сейчас Цукишима отправляется в библиотеку, где просидит весь оставшийся день, читая книжки с тупыми названиями, вроде «Как правильно дружить», «Что такое друг», «Дружба для чайников» и прочую бурду. А когда книги закончатся, не оправдав ожиданий очкарика, тот отправится к себе в комнату, где с теми же вопросами отправится в интернет.       Таким был и всегда будет Цукишима, и от одной только этой мысли на лице Кагеямы появляется улыбка. Наверное, каждый из Слизеринцев проходил через что-то подобное. Их никогда не учили правильному взаимодействию с людьми, только как постоянно унижать кого-то и ненавидеть. Попав в Хогвартс, все они рано или поздно направляются в библиотеку и интернет. Кто посмелее учатся на своих ошибках. Люди поумнее долго наблюдают, делают заметки в блокноте. Наиболее занудные, – вроде Кея, – роются в миллионах книгах, статей, лайфхаках, видео на Ютуб, чек-листах и прочей бурде. Ищут старые кассеты, сотни раз анализируют песни, частенько собирают информацию у наиболее преуспевших в этом деле сокурсников. В общем задротствуют по полной.       Что же делают такие, как Тобио? Видимо, ничего.       Не то, чтобы Цукишима был прав. Кагеяма подрался с Хинатой вчера вовсе не потому, что ему было жаль этого нелепого коротышку. Совсем не потому, что ещё на втором курсе понял, как зависим этот тупой выскочка от своей семьи, и вовсе не потому, что слова, которые звучали из уст Шоё по отношению к матери и сестре, были наполнены теплом и любовью, в отличие от слов Тобио по отношению к собственной семье. Не потому, что он видел это рыжеголовое семейство на третьем курсе на решающем матче между Слизерином и Гриффиндором, и это уж точно никак не связано с тем, как Хината постоянно носил свою сестру на руках, как нежно и заботливо мать смотрела на своего сына, поглаживала его плечо и обнимала. Вчера Кагеяма точно не вспоминал, как грустно было этим двум девушкам оставлять своего единственного мужчину семьи в школе и то, как Хината незаметно для всех остальных, кроме Тобио, утирал свои щеки, пытаясь спрятать слёзы. Кагеяма даже не припомнил, как в прошлом году, уезжая на летние каникулы, Шоё прыгал, с нетерпением бежал на поезд впереди всех детей.       Нет, дело было точно не в этом, и уж точно не в том, что себе там понапридумывал Кей. Проказы Гриффиндорца только бесили Загонщика и ничего больше. Однако было всё же кое-что правдивое в полностью ошибочных предположениях Цукишимы – раньше Тобио ни за что на свете не отказался бы от светского вечера в кругу семьи на праздник.       Да, Кагеяма, черт возьми, соврал! Да, он сказал, что родители отказались принимать его в своих стенах на праздники, потому что оценки оставляли желать лучшего, а постоянные войны с Хинатой только отнимали у его факультета баллы (что среди носителей чистой крови считалось практически террористической акцией), но правда была в том, что этот светский раут был очень важен родителям (по совершенно неизвестной Слизеринцу причине), а потому они были согласны простить «подростковые замашки сына», − и это цитата, – на один вечер, лишь бы тот поприсутствовал. Кажется, по той же причине Цукишиме отказали в присутствии, отдав предпочтение старшему брату, «который приносил в их дом почёт ещё с пелёнок» − ещё одна цитата из крикливого письма. Но Кея это, похоже, совсем не беспокоило. Парень всегда был рад слинять с этого «ежегодного соревнования на самую двуличную улыбочку» − так блондин говорил с тех пор, как Кей и Кагеяма впервые встретились на одном из таких «соревнований». Прошло столько лет, а очкарик не изменился ни на йоту, только длиннее стал и мастерство подколок отточил почти до непревзойденного.       В общем, если говорить короче, Тобио сам отказался от этого вечера фальши и лицемерия. Пришлось соврать, но удивительным был даже не столько сам факт вранья, сколько то, с какой легкостью и уверенностью Слизеринец это сделал. То есть, конечно, это неудивительно: Змеи славились не только на всю школу, но и на всю страну своей хитростью, умом, изворотливостью и тем, как умели врать без единого угрызения совести. Только обычно эти качества должны были применяться, чтобы сбежать на эти самые светские балы, а не чтобы слинять с них.       Голова Кагеямы раскалывается, когда он думает об этом. Всё перевернулось, встало с ног на голову. Будто бы мир, который всё это время был перегорожен какой-то совсем уж ненастоящей картинкой, начал пробиваться сквозь её потрепавшуюся ткань, стирать краски, прожигать дыры. Будто бы своим вчерашним решением Тобио сам схватил нож и разрезал плотную ткань с разноцветной корочкой, позволяя солнечному свету залить его жуткую комнату теплом и нежностью.       Это всё неправильно! Раздаётся где-то внутри головы.       Что я творю? Болезненно ударяет по вискам.       Мир летит в пизду! Скручивает желудок в плотный узел.       Кагеяма хватается за голову, почти готовый закричать. С каких пор его вера в семью пошатнулась? Раньше он превозносил своих родителей, верил, что они нечто вроде богов – идеальные и правильные. Они не врут, не лгут, не ошибаются и не проигрывают. Теперь же всё, что Тобио в них видит – это двух жалких старикашек, одиноких, глупых, настолько зацикленных на собственной гордости, которые не могут найти даже минутки, чтобы оторваться от своего же отражения в зеркале, от огромного полотна их семейного древа, и посмотреть на собственного сына.       Раньше Кагеяма смотрел на них, потом на себя и он гордился тем, что видит. Он знал, что чего-то стоит, что что-то может, что зачем-то сюда пришёл. Теперь Кагеяма смотрит на своих родителей, потом переводит взгляд на зеркало и, прежде чем открыть глаза, жмурится, боясь увидеть их точную копию. Всё, что он видит в этом куске стекла, покрытым тонкой коркой серебра – это одинокого, грустного мальчишку, настолько эгоистичного и самовлюблённого, что даже его сокурсникам он и не нужен-то. Тобио стал точной копией родителей, так зациклился на себе и собственном успехе, что ни до кому ему дела-то толком нет, а его единственное развлечение – это издёвки над кем-то, кто толком ничего и не сделал.       А самое грустно в этом то, что Кагеяме самому себя не жалко. Ему противно.       Когда кто-то садится рядом, Тобио готов взвыть. Он тут же решает если Цукишима вернулся с какой-то глупой статейкой или новой порцией лекцией, то тут же наградит Слизеринца синяком. Если же это кто-то из учителей, чьи праздники украли забота и присмотр за одинокими детьми, то он, пожалуй, просто тихо уйдёт. Но если же это хоть один из мелких змеев, кто вновь хочет получить автограф от знаменитого Загонщика, Кагеяма без зазрений совести наорёт на этого малыша без чувства личного пространства.       — Слушай, Кагеяма-кун, может, потренируемся вместе?       Однако голос оказывается неприятно знакомым. Настолько, что Тобио давится собственной слюной. Он кашляет, пока маленькая ладошка неуверенно бьёт по спине, быстро наливает из большого кувшина воду, протягивает ему стакан, а когда Слизеринец вновь давится, но уже водой, достаёт из салфетницы добрую дюжину бумажек и буквально закидывает ими всего парня целиком. Кагеяма не вытирает себя. Он лишь недоумённо таращится на Хинату, который так волнуется, что, кажется, уже готов позвать учителей. Он носится вокруг Тобио быстрее света, приносит новый стакан, ещё больше салфеток, отгоняет любопытных первогодок и невинно улыбается редким Змеям на другом конце стола, лишь бы не затеять новую войнушку едой. Шоё хлопает Слизеринца по спине, и это лишь на половину хлопки, на вторую половину это больше смахивает на поглаживания. Мальчишка щелкает пальцами перед глазами Кагеямы, берет его лицо в ладони, видимо, проверяя, не посинел ли Загонщик, а потом улыбается, словно подарок на Рождество раньше времени нашёл.       Тобио буквально чувствует, как кашель, удивление, испуг – всё сразу снимает, как рукой. Он грубо скидывает ладони Хинаты со своего лица и отодвигается на добрые два метра от Гриффиндорца. Не хватало ещё, чтобы это кто-нибудь заметил, как они разговаривают, и следующий званый вечер Кагеяма проведёт в Хогвартсе совсем уж не по своей вине.       — Ты в порядке?       Шоё то ли стыдно, то ли неловко, и Тобио тошнит от этой притворной заботы. Вряд ли мальчишке есть дело до Слизеринца, а значит ему что-то надо. А Кагеяма ненавидит, когда с ним играют в игры.       — Что тебе надо, придурок?       — Я хотел предложить вместе полетать на мётлах.       Кажется, за годы постоянных стычек Хината успел к ним привыкнуть, потому что, даже если грубость Тобио его и задела, на деле он этого не показал.       — С чего бы вдруг мне это делать?       — Ну, я слышал, ты тоже остался на праздники в замке, а всё лучше, чем просто скучать за учебниками, не так ли?       — Да лучше тренироваться с первогодками, которые впервые сели на метлу, нежели с тобой. Толку и то больше будет.       Кагеяма так не думает. Вообще-то ему и впрямь было бы полезно полетать с Хинатой: тот гораздо быстрее и изворотливее, а значит попасть – сложнее. А ведь это его единственная задача на поле.       — Именно поэтому я хочу тренироваться именно с тобой. Ты здесь лучше всех, а мне стоит научиться уворачиваться от мячей.       Может, Шоё – святая наивность. Может, Кагеяма – хороший актёр. А, может, и то и другое, но Тобио тут же чувствует стыд, за эти грустные глаза и красные щеки. Чего стоило Хинате вот так подойти к своему врагу и фактически признать свой проигрыш, лишь бы стать лучше? Он продал свою гордость за эту возможность. А ведь Кагеяма даже не подразумевал того, что сказал.       Мэрлин, почему ему так погано?..       — Ладно, — звучит неуверенно и приглушённо. Если бы это было обычный учебный день, никто бы не услышал этого сдавленного согласия. Тем не менее, Шоё слышит и тут же радостно подлетает в воздух. — Но только недолго! У меня ещё полно дел.       Проходит несколько часов, прежде чем Кагеяма окончательно понимает одну вещь – он ни черта не понимает. На Слизерине студентов всегда обучали одной вещи: никому и никогда не доверяй. Их учили держать палочку в кармане, руку засунуть туда же и обхватить пальцами основание, а вместо простой прогулки по кампусу, всегда лучше про себя повторять все защитные заклинания, которые придут на ум. Попробуй набрать десяток, потом дюжину, а потом и до полусотни дойди. Когда идешь куда-то, дорогу запоминай так, чтобы смог повторить. Продумай все пути отхода. Надевай удобные туфли. Кричи громко. Не бойся использовать ногти, зубы, пинки и удары под дых. Это всё не имеет значение, если речь идёт о твоей жизни, а речь всегда идёт о твоей жизни.       Тобио с самого детства учили бояться всех и не доверять никому. Особенно Гриффиндорцам. Что же тогда происходит прямо сейчас? Какими словами Кагеяма должен описать это кому-то, если его спросят? И, что важнее, как оправдать себя в том, что он прямо сейчас летает на метле вместе с каким-то львёнком (потому что львом назвать его язык не повернётся), вместо того чтобы учиться или, например, издеваться над этим же мальчишкой?       Ох, сколько вопросов, и только одну вещь Тобио понимает достаточно хорошо: он молится, впервые в жизни, и в его чертовых молитвах проскальзывает имя Цукишимы, а также слова «никогда не придёт на поле для квиддича и не увидит меня на метле с этим идиотом».       Кагеяма не знает, что происходит. Возможно, одна из черепах, на которых стоит земной диск, сегодня решила уплыть посмотреть на млечный путь, потому что все встало с ног на голову. Играть в квиддитч с Шоё оказалось весело, интересно, порой сложно, но абсолютно точно круто! От этого ещё противней было осознавать, что это определённо какая-то ловушка, потому что, ну, не мог Гриффиндорец так просто позвать его развлекаться, будто бы они там какие-то друзья или типа того! Они не друзья. Хината точно что-то задумал, ему что-то от него надо. Может, с метлы уронить, может, одежду его в красный окрасить, может, кости переломать. Шоё что-то надо, и Кагеяма так просто на эту уловку не попадётся, он будет начеку и сам подставит этого коротышку, как только тот потеряет бдительность.       Да, только вот стоит Тобио об этом подумать, как в него летит огромный бладжер, кажется, даже больше, чем обычно, а Загонщик застывает на месте, как младенец, не в силах двигаться. Вот-вот он врежется Слизеринцу прямо в нос, сломает всё до самых мелких кусочков, парень полетит на землю и там распрощается с жизнью, потому что ударится прямо затылком. И прежде, чем Кагеяма успевает подумать: «Черт!», как что-то маленькое и костлявое сбивает его с метлы, и они оба летят на землю.       Он почти кричит. Почти. Но прежде, чем голова успевает подняться над землёй, увидеть то, что Тобио не нужно видеть, чтобы знать всё о произошедшем, он слышит смех. Задорный такой и очень счастливый. Хината лежит на мокрой траве, его спортивная куртка в ошмётках полурастаявшего снега, а красная шапка с эмблемой факультета (он так кичится своей принадлежностью к Гриффиндору, что от этого тянет блевать) упала с головы. От этого рыжие локоны тоже в снежинках, что мягко падали с неба и почти сразу таяли на земле, но всё равно таращатся во все стороны и почему-то поднимают настроение. На удивление по-рождественски.       Кагеяме требуется пара секунд, чтобы прийти от злости к поражающему чувству тепла в груди при взгляде на эту картинку, а потом снова к злости от того, что он совсем уж не понимает причины такого хорошего настроения Гриффиндорца. Неужто ему доставляет удовольствие боль другого подростка?       — Эй, чего ржёшь, как конь, придурок?! — Стопа Тобио прилетает прямо в бедро Шоё.       Тот садится в позу лотоса, подбирает шапку с земли, но вместо того, чтобы надеть на замёрзшую макушку, теребит её в руках. Перед тем, как ответить, мальчик пару раз поднимает колени вверх-вниз, будто бы это помогает думать, но такое нелепо-невинное поведение другого подростка раздражает ещё больше.       — Да я просто подумал… это очень похоже на наш первый урок полётов на мётлах.       — Относительно твоих навыков? Да, ты летаешь так же плохо, как и четыре года назад, только не уверен, что над этим стоит смеяться, а не плакать.       — Я не про это!       Чужая перчатка прилетает прямо в грудь, и Кагеяма не может сдержаться – разражается смехом прямо на всё поле, если не на весь замок целиком. Он понимал, что это грубая шутка, но и представить себе не мог, что Шоё ему хоть на секунду поверит. В конце концов, должна же быть у этого мальчишки хоть капля собственного достоинства, иначе совсем туго придётся (Тобио не говорит, что собирается продолжать это общение, но, если бы такая мысль всё же пришла ему в голову, потребовалось бы много времени и усилий прежде, чем Хината смог бы понимать его шутки и не обижаться при этом).       Шоё хмурится, надувает губы, словно маленький ребёнок в ответ, и в этот момент Кагеяма думает, что это даже немного мило (может, и не стоит учить этого мальчишку понимать его шутки, если реакция после этого изменится).       — Не смешно.       — Очень даже. Но ты не отвлекайся, говори давай, что хотел! — Ещё один пинок прилетает в колено.       — А вот не буду! Ты злой!       — Ничего я не злой! Говори давай!       — Нет! Ты не достоин!       — Слышь ты, Хината-придурок, — Тобио почти поднимается с земли (чтобы сделать что? Он сам не уверен. Возможно, Шоё заслужил подзатыльник, по его мнению), как Гриффиндорец разражается хохотом. Кагеяма буквально падает обратно на землю, пуча испуганно глаза. — Ты подшутил надо мной…       — Ага! — Самодовольная ухмылка расплывается по чужому лицу. И это бесит. — Причем той же самой монетой. Ты не очень-то умён, Кагеяма-кун.       — Ой, да заткнись ты. Кагеяма отворачивается и недовольно пыхтит. Подумаешь, идиот этот мальчишка, вот и всё. Тобио совсем не хотел с ним дружить. Ни на одну минуту, ни на одну жалкую долю секунды Слизеринец даже не подумал бы о подобном извращении. Это ведь глупо и абсолютно отвратительно. Блевать тянет при одной только мысли о чем-то подобном.       И Кагеяма не глупый! Единственный идиот здесь – это Хината. Вот ему точно стоит почитать парочку умных книжек, а Тобио это не обязательно. Он чистокровка! Он по определению лучше этого рыжего ублюдка. Ему не нужно оправдываться или убеждать кого-то в этом. Всё очевидно по одним его действиям. И Шоё этот глупый ему совсем не нужен, он же не ребёнок, чтобы нуждаться в каких-то там друзьях. Одной корявой дружбы Цукишимы вполне достаточно.       Кагеяме почти удаётся убедить самого себя в этом, но крошечное тело Хинаты вдруг оказывается рядом. Тобио фыркает, но чужая ладошка вдруг ложится на его ладонь, а чужие большие, карие глаза, заглядывают в его собственные, и Слизеринец готов поклясться, в этот момент дыхание перехватывает.       — Я смеялся, потому что в самый первый раз мы упали, когда были врагами.       — А-а теперь м-мы? — Чертов голос сам собой дрожит, и Кагеяма ненавидит себя за то, что ответ на этот вопрос ему хоть сколько-то важен.       — А теперь мы друзья! Круг получается такой, понимаешь?       Хината вздрагивает, потом шмыгает носом от холода. Тобио в ответ только фыркает. Он не придаст этому значения, потому что это неважно, потому что ему до этого нет дела. Вместо этого он поднимается на ноги и быстро отряхивается от хлопьев снега. Руку почему-то очень неприятно вынимать из чужой хватки, а потому он протягивает её обратно, помогая Шоё подняться с земли.       — Пойдём. Уверен, в большой зале ещё можно взять чая.       Хината коротко смеётся и прежде, чем он успевает что-то сказать, Тобио разворачивается на пятках и направляется обратно в замок.       — Знаешь, Кагеяма-кун, если у тебя есть чуть-чуть маршмеллоу, то у меня есть какао и молоко. Мы могли бы сделать горячий шоколад, — Хинате требуется несколько минут, но он достаточно скоро нагоняет Слизеринца, и только после этого какая-то неизвестная тревога покидает его сердце.       — Нет у меня ничего подобного.       — Что ж, думаю, мы сможем взять парочку у Ямагучи-куна.       — Кто это?       — Ты не знаешь Ямагучи?! Не удивительно, он совсем недавно перевёлся к нам. А ещё он такой же необщительный, как и ты.       — Ты сейчас получишь, Хината-придурок!       Шоё начинает смеяться, разражается хохотом на весь коридор и устремляется куда-то вперёд. Кагеяма знает, что приличным людям не пристало носиться по учебным заведениям, но ноги почему-то сами несутся за рыжим Гриффиндорцем.       Кагеяма сидит в гостиной Гриффиндора, и, если честно, ощущается это странно по многим причинам.       Как сказал сам Хината, «пока Дайчи нет, приводить можно кого угодно». Похоже, Укай-сенсей относился к своим обязанностям куда более фривольно, нежели Ирихата – преподаватель защиты от тёмных искусств, курирующий Слизерин. Если честно, Тобио предпочел бы, чтобы Савамура всё же был здесь сегодня, потому что иначе он сидел весь, как на иголках, боясь, что сегодня Укай решит не упиваться в хлам и, услышав шум в гостиной, таки дойдёт до неё. Шоё клялся и божился, что подобное происходило не чаще, чем раз в декаду, но Кагеяма ведь не знает, когда был последний раз. Может, цифра вот-вот перевалит за 122 дня.       Второй, куда более пугающей причиной пребывания здесь, было количество людей. Тобио и представить себе не мог в какой-то момент, чем ему грозит дружба с Шоё, а ведь это было не менее, чем просто очевидно. Круг общения Хинаты был по меньшей мере похож на поле для квиддича, тогда как Кагеяма с трудом мог вынести диаметр спортивного обруча. А это всё означало, что притворяться хорошим парнем придётся куда больше и лучше. В одну секунду все навыки общения, что ему привили родители, оказались бесполезны, и он сидел в этой небольшой гостиной, словно голый.       Помимо самого Тобио и Хинаты здесь находилось ещё четыре человека – а это слишком много. Первым был ещё один Гриффиндорец – Лев Хайба, которому Кагеяма вчера буквально засадил омлет в лицо. Странно было видеть этого высокого парня в чем-то настолько обыденном, как красные пижамные штаны в клеточку, большом свитере с оленями (у одного даже светился нос, кто вообще купит подобную безвкусицу?!) и большой сантовской шапке. За эти долгие годы учебы в Хогвартсе Тобио видел этого русского мальчишку в разных амплуа: на метле во время квиддича (грозный противник, надо признать), взрывающим очередной яд, который предполагался быть лечебным снадобьем, на зельеварении и убивающим очередное несчастное растение на травологии. Он видел этого выскочку даже чуть-чуть поддатым, липнущим к Яку в трёх метлах; но он никогда не видел этого грозного парня в детский пижаме, радующимся чему-то настолько простому, как праздники, которые он, к слову, проводит вдалеке от семьи.       Вторым гостем сегодняшней программы испытания для Тобио был Когтевранец, которому в последнее время каким-то волшебным образом удалось убедить Куроо меньше к нему липнуть. Козуме Кенма, приобрётший в свете сегодняшних событий имя и даже фамилию, сидел в самом уголке, уткнувшись в приставку. Периодически из его угла доносились недовольные комментарии, фырки, цоканья и звуки закатывания глаз, которые, – Кагеяма уверен, – мальчишка изобрёл собственной персоной. Если честно, Козуме неплохо смотрелся бы как раз на Слизерине, да и кровь позволяла ему оказаться именно там. Почему же он оказался под синим флагом? Почему шляпа решила именно так? Мерлин его знает, если честно. Конечно, оценки мальчишки были такими, что даже сам Цукишима мог бы позавидовать (так эти двое кстати и стали общаться, что долгое время очень не нравилось Тецуро), но, в конце концов, Слизерин вовсе не был факультетом для разгильдяев и бездарей. Следуя этой парадигме, получалось, что как раз Кагеяму и Ойкаву на своём месте удерживали, пожалуй, только метлы да кровь. Козуме должен бы ненавидеть этих двоих за то, что они заняли место, которое предназначалось ему по праву, но он не ненавидел, и это странно.       Оставшимися двумя были Пуффендуйцы, принёсшие такое количество сладостей, что у Кагеямы происходил заворот кишок при одном только взгляде на это количество еды. Ямагучи Тадаши и Ячи Хитока были первогодками барсукоголовых, и Тобио точно помнит, что последнее молоко, которое ему удалось ухватить на завтрак (его вчерашнее молоко) оказалось на светлом каре какой-то девчонки с Пуффендуя (но парень, хоть убей, не помнит, была ли на той девчонке заколка или это всё игры его испуганного разума). А вот что Слизеринец точно помнит, так это веснушки на кое-чьих щеках, которые он, вместе с Ойкавой и Куроо, высмеивал вот уже четыре месяца к ряду. Почему? Да черт его знает! Может, просто угодить Тоору хотелось, как и многие годы тому назад; может, скучно было, а, может, больно уж чужие щеки напоминали об одном летающем мандарине, что научился удивительно хорошо скрываться по закоулкам замка. Кагеяма не знает. Может, и скорее всего, он просто плохой человек.       В общем и целом, так или иначе, а насолить он успел в буквальном смысле всем здесь. И почему тогда они все были так приветливы с ним, если Тобио так старательно портил жизнь всем здесь из прихоти последние четыре года? Они сидели рядом, Лев предлагал Кагеяме свою нелепую шапку, Ячи подогревала остывшее молоко, Ямагучи угощал синабонами собственного приготовления, а Кенма, когда Тобио проявил очень косвенный интерес к игре, предложил несколько стратегий решения проблемы Слизеринца в той же игре и дал несколько советов в грядущем матче с Когтевраном, отметив при том, что команда Змеев гораздо сильнее Воронов, если уметь правильно воспользоваться преимуществом.       Кагеяма не понимает ровным счетом ничего, так ещё и этот придурок-Хината как-то хитро, почти что самодовольно улыбается и постоянно подмигивает, будто в чем-то победил.       Поэтому Тобио принимает самое безопасное решение в данной ситуации: сидеть молча, говорить редко, отвечать кратко, больше слушать и ни при каких обстоятельствах, ни за что на свете не смотреть никому в глаза. Кагеяма не трус, просто ему совсем не хочется столкнуться с кем-то глазами и увидеть там ненависть, к которой он должен был бы уже привыкнуть за годы, вот только разум каждый раз пугается, как в первый. Он ведь просто ребёнок, такой же, как и все они. Как можно его ненавидеть? Слизеринец прекрасно знает, как и даже за что, и от этого только паршивее. Паршивее от мысли, что он это заслужил.       В гостиной Гриффиндора комфортно, и Кагеяме удаётся отвлечься на ярко-красные гобелены с золотыми львами на них. Есть что-то в этом месте, что кардинально отличает его от места, которое Цукишима и Тобио обычно быстро стараются пройти мимо. Может, дело в цветах, может, в горящем камине и снеге, что крупными хлопьями падает на землю, а, может, всё дело в атмосфере, что царит внутри. В гостиной Слизерина никогда не звучит смех, только злобные смешки, подколки и изредка плач. Там никогда не бывает горячего шоколада и выпечки, только парочка блевотных конфеток в пиалке, что были лежали там ещё когда Тобио и Кей были первокурссниками. В большой прозрачной бутылке стоит бренди, который не трогает даже Ирихата-сенсей, когда приходит проверить детей. Никто там не играет, не делает домашнее задание, не смеётся, не общается, не шутит и не поддерживает друг друга. В Слизерине всё совсем по-другому, и, несмотря на то, что Кагеяме сложно поверить, будто бы хоть кто-то (кроме Хинаты) рад его видеть в гостиной Гриффиндора, он почему-то сомневается, что этим вечером фальшь хоть на половину достигает того уровня, сколько его в гостиной Змей.       Змеи остаются змеями, даже если признавать этого совсем не хочется.       — Эй, Кагеяма-кун, а почему ты не поехал на праздники домой?       Голос, тоненький и звучный, доносится из угла, прямо рядом с камином, где Ячи завернулась в три пледа и, поигрывая пальцами в носках с Хэллоу-Китти потягивает свой безалкогольный глинтвейн. Пару часов назад Хината, Хитока и Ямагучи пробрались на кухню, а потом накидали в большую кастрюлю всего, что попалось им на глаза. Пахло приторно сладко, и Кагеяма не решился испытывать сегодня вечером ещё и свой желудок, но, по словам Льва, это стоило того, чтобы рисковать попасться на глаза Такеде-семпаю. Тот, может, ничего и не сделал бы, но вот Укаю точно пожаловался, а под его горячую руку лучше не попадать – Дайчи-сан у него на коротком наборе.       Тобио, не ожидавший такого вопроса, даже по началу не нашёлся с ответом, однако, видимо, было что-то такое в его взгляде, что девочка тут же запаниковала:       — Божечки, я спросила что-то лишнее?! Простите меня, я не хотела портить настроение. Просто забудь об этом вопросе, это такая глупость!       — Ничего подобного, Ячи! Не волнуйся ты так, Кагеяма взрослый мальчик! Как-нибудь справится с крошечным вопросом, — Хината, сидящий рядом с Кагеямой на диване и так нагло закинувший свои ноги Слизеринцу на колени, ударяет друга по спине, и тому требуется минута, чтобы не зарычать в ответ: молоко Тобио было в опасной близости от того, чтобы разлиться на покрывало, бережно врученное под ответственность единственного змея (и чистокровки, но сегодня это оказалось почему-то совсем неважным). — Так ведь, Кагс?       Удивительная способность Хинаты заключалась в том, что стоило только его большим, глазам цвета мёда заглянуть в глаза Слизеринца, и вся броня куда-то пропадала, злость, недовольство, ярость и ненависть испарялись. Так было и в этот раз. Может, Кагеяма и хотел бы скинуть чужие ноги с себя. Может, было желание врезать по чужой макушке, а горячее молоко вылить на волосы, цвета мандариновых шкурок, в которых Шоё лежал, как в лепестках роз, только вот почему-то не получалось. А потому Тобио лишь неуверенно провёл подушечками пальце по большой кружке со львом (почему-то, когда Хината радостно вручил ему посуду, Слизеринец просто не смог сказать нет, ведь тот был так счастлив, что отдать эту одну победу ему не представляло труда) и, убедившись, что ни капля не попала на чужой плед с Пикачу, неуверенно произнёс:       — Да, Ячи-сан, всё нормально, не стоит волноваться. Ты совсем меня не смутила, — Кагеяма всё же осмелился поднять свои глаза на чужие, большие и честные, но по какой-то неведомой ему причине, не увидел там ненависти. Хитока почему-то была по-настоящему счастлива, а ещё ожидала ответа. Ответа, который Тобио не хотел давать. — Я просто не понимаю, почему это так важно.       — Я думал, все чистокровки одержимы праздниками. Похоже, у вас там очень ценят семью.       Кагеяма в ответ только громко фыркает. Обычно наивность Льва умиляет, но сегодня любое его предположение кардинально отличается от той реальности, в которой Тобио живёт.       — Ты ужасно не прав, Лев. Зачастую это не больше, чем притворство.       Тобио удивленно поворачивает голову в тот угол, где, сложившись раза в три, уселся Козуме. Его чай с лимоном давно остыл, а тарелка из-под шарлотки давно опустела, но его это, кажется, совсем не волновало. Последние минут двадцать он даже не открывал взгляда от приставки, что заставляло Кагеяму чуть-чуть ему завидовать. Ему приходилось прикладывать все свои усилия, чтобы удерживать нить разговора и при этом казаться нормальным подростком, тогда как Когтевранец не удосуживался даже на секунду отвлечься от игры.       Но именно он сейчас был спасательным кругом Тобио, о котором он так молил.       — Вот именно! — Слегка слишком радостно выдает Слизеринец. — Плюс, Кенма-кун тоже чистокровка. Почему вы не задаёте ему таких вопросов?!       — Потому что мне уже задавали.       — Да, он поедет домой завтра, — Ячи отвечает, после чего кладёт в рот целую горсть маршмеллоу.       — С самого утра, чтобы успеть на праздничный завтрак, — Ямагучи ёжится, пододвигаясь ближе к камину.       — А сегодня он остался, чтобы отпраздновать и с нами тоже, — Хината делает большой глоток своего какао. Похоже, эта игра его забавляет, и Кагеяму так и тянет ущипнуть самодовольную рожу за щеку, чтобы неповадно было.       Тобио хмурится, отворачиваясь от Шоё, чтобы никак не выдать настоящие причины нахождения Козуме здесь. Это, конечно, не истина в последней инстанции, но Кагеяма почему-то уверен, что его «новый друг» вовсе не из сентиментальных побуждений пропустил целый день в кругу семьи. Скорее всего домой просто не хочется возвращаться, с родичами общаться никакого желания нет, да и вообще всё это ему настоебало. Слизеринцу не нужно устное подтверждение своих догадок, достаточно и того, что всего на одну долю секунды он ловит почти умоляющий взгляд Козуме на другом конце комнаты, а потом кошачьи глаза вновь прячутся в приставке. Кагеяма совсем не нуждался в этом взгляде. В конце концов, сейчас он делает то же самое, что и Кенма – бежит от ответов, именно поэтому секрет чужой и сохранит. Из-за какого-то совершенно нелепого чувства родства.       — Цукишима тоже остаётся здесь. Почему его не заваливаете вопросами? — Такая тупая отговорка, что Тобио ненавидит себя даже больше, чем обычно.       — Ну, его здесь просто нет…       — Это, во-первых, — Козуме нагло перебивает Тадаши. Похоже, этому малому есть много что высказать на тему чистокровок. — А, во-вторых, вся школа знает, как он относится к своей семейке.       — И не сказать, что это незаслуженно, — впервые за весь вечер Ямагучи повышает голос настолько, что Кагеяме не приходится прислушиваться. Впервые за весь вечер Пуффендуйец говорит громко и уверенно, будто бы эта тема не раз затрагивалась на таких вот межфакультетных посиделках. — Настолько отвратительных людей я прежде не видел. Ещё чуть-чуть и это будет чета Иваидзуми.       — Кстати, Хината-кун, а где он? — Кагеяма почти уверен, это Ячи говорит, чтобы хоть как-то увести тему в другую сторону и не бесить лишний раз своего со-факультетника.       — Иваидзуми-сан не любит отмечать праздники даже с друзьями. Насколько я знаю, он уезжает в свою квартиру и сидит там всё это время, читая и обучаясь. Только изредка приходит в Хогвартс, чтобы полетать на метле для тренировки.       Кагеяма знает, о чем говорят ребята. Хаджиме Иваидзуми – чистокровка, попавший на Гриффиндор. Такого громкого скандала как не было до сих пор, так и не будет после. Собственная семья отказалась от мальчика. Насколько Тобио было известно, Гриффиндорец долгое время жил с бабушкой, но вскоре и та не вынесла этого позора для семьи – умерла. Тогда родители стали выделять мальчику деньги, чтобы тот снимал какую-то маленькую квартирку неподалёку от Хогвартса. Они сделали всё, чтобы Хаджиме больше никаким образом не относился к фамилии Иваидзуми. Кагеяме не нужно было проводить социальный опрос, чтобы с уверенностью утверждать – сейчас подобной участи боялись все чистокровки. Кроме Цукишимы разве что, но тот достаточно странный волшебник, чтобы забыть про него в данной статистике.       — Им, наверное, одиноко… Может, стоит позвать их к нам? Места ведь много…       — Не думаю, что это хорошая идея, Ячи… — Ямагучи вновь возвращается к своему полушепоту, но Хината его быстро перебивает.       — Иваидзуми-сан вряд ли отзовётся. Я много раз звал его. Праздники не самое его любимое время года.       Шоё смотрит на Тобио достаточно выразительно, чтобы тот не сумел понять, на что тот намекает, а потому мальчику приходится слегка покачать ногой прежде, чем до Слизеринца доходит:       — А, да!.. Нет, с Цукишимой то же самое… не любит людные собрания, — молчание продолжается слишком долго, поэтому Тобио решает добавить парочку предложений: — Скорее всего он сейчас занят в оранжерее, выполняя задание Такеды-семпая. Все дни там проводит, чтобы оценку исправить.       Молчание почему-то растопить не удаётся, и оно повисает на бледной шее Кагеямы, как наказание за не слишком приятную тему разговора, которую он сам же поднял (не совсем сам, но что уж теперь делать, если не винить самого себя?) Они сидят так пару минут, и Тобио уже хочет сказать, что ему пора отправляться в свою гостиную, чтобы лечь спать, потому что время уже давненько перевалило за позднее, но ему совсем не хочется этого делать. Не хочется убирать чужие ноги с себя, терять этот взгляд и уходить с одной только надеждой, что всё это не сон, что завтра этот звонкий голос и радостный смех не испарятся просто так, потому что им того захотелось. И, как не странно, именно они и выручают, когда страх почти доходит до точки кипения – Хината произносит почти так же счастливо, как и обычно:       — Может, мы все расскажем, почему не поехали домой? Тогда Кагеяма-кун не будет чувствовать себя единственным, кто поделился.       — Отличная идея, Хината-кун! — Ячи реагирует как-то слишком радостно на такую глупость, по мнению Тобио, и в тот же момент ему хочется сгрести этого рыжего мальчишку в охапку и отодвинуть подальше от девчонки, что только что так просто передала ему печенье с шоколадной крошкой. Кагеяма не знает названия этому чувству, но готов спросить это не ревность. — Я начну! Моя мать опять сверхурочно работает, поэтому мне нет смысла ехать домой. Я предпочла провести время с друзьями вместо того, чтобы в одиночестве сидеть за праздничным столом.       Кагеяма неуверенно сглатывает, тут же чувствуя стыд за свои мысли ранее. Хитока просто девочка, просто ребёнок, такой же, как и он сам. Тобио совсем не обязательно хвататься за первого появившегося друга так крепко, никто не пытается отобрать Шоё у него.       — Мой дом слишком далеко, поэтому я езжу только на летние каникулы, — Лев пожимает плечами, будто бы его слова ничего не значат, а потом делает глоток горячего шоколада с зефиром так, словно готов расплакаться. Слишком противоречивое поведение для человека его роста и силы.       — Я не поехал домой, чтобы родители не волновались. Им дорогого стоило перевести меня сюда из другой школы, потому что там я не прижился. В общем хочу, чтобы они были уверены, у меня здесь всё хорошо.       Ямагучи улыбается, будто бы пытается убедить Кагеяму в том же, в чем своих родителей, но ведь Слизеринец не понаслышке знает, всё совсем не так. Тут же становится стыдно, хочется как-то помочь, но Тобио слишком труслив, чтобы когда-нибудь пойти против Ойкавы и Куроо. Да, Кагеяме противно от самого себя, но он просто не может себе этого позволить.       — Я не поехал домой, потому что в этом году появились непредвиденные расходы, и у моих родителей нет на это средств.       Кагеяма поднимает глаза, будто бы ищет ответа в чужом взгляде, и Кенма отвечает на молчаливый вопрос, как всегда, не отрываясь от игры:       — Его сестра заболела.       — Да, Нацу было плохо, а меня даже не было рядом… — Хината долго пялится в белые лодочки-маршмеллоу в своей кружке, а потом натягивает очень фальшивую улыбку, поднимая свои сладкие очи на Кагеяму. — Но сейчас всё хорошо! Она здорова, а я отправлюсь домой летом. Зато здесь я могу полетать на метле и уже нашёл нового друга, не так ли?       Тобио смотрит в пол, потому что выдержать чужую фальшь не может. Впервые в жизни ему не всё равно на то, что кто-то так нагло ему врёт, и он не может помочь. А что Кагеяма должен сказать? Что он может сказать? Пожалуй, только правду. Если все эти люди так честны с ним, почему бы Тобио не быть честным? Даже, если всё это сон, если завтра он проснётся и поймёт, что всё это вранье и никакого вечера у камина Гриффиндора не было, почему бы ему не быть честным хотя бы сегодня? Ведь сон – это лучшее место, чтобы быть честным, не так ли?       — Я сам отказался от поездки. Потому что лучше уж Рождество в полном одиночестве, чем вечер с моей семьёй.             Чужая холодная, маленькая ладошка в крошках от печенья ложится на его собственную. Кагеяма дёргается, желая высвободиться, но стоит только наткнуться на взгляд янтарных глаз, как он сдаётся. Хината в этот момент выглядит очень родным.       — Ну, теперь ты не один.

***

      На следующее утро Кагеяма буквально несётся в столовую, молясь и надеясь, что всё это не было сном. Его опасения развеиваются в тот же миг, как, столкнувшись у самого входа с тупоголовым Гриффиндорцем, он видит на чужом лице улыбку, вместо извечного страха и ненависти. Хината буквально хватает его за руку и тащит к столу, где уже сидят все те же самые люди, что вчера устроили ему допрос с пристрастием.       Лев завтракает овсяной кашей с какими-то разноцветными точками в ней (скорее всего ягоды) и, стоит только Кагеяме, ведомым радостной фигурой Шоё, подойти к столу, как дылда закидывает его распросами о том, как свои праздники отмечает Яку (о чем, надо признать, Тобио имеет достаточно смутное представление).       Козуме, которого Слизеринец не ожидал увидеть сегодня за завтраком, откусил всего пару укусов банана и сидит, как всегда, уткнувшись носом в приставку. Его телефон неустанно жужжит, оповещая о том, что кто-то отчаянно хочет с ним связаться, но Когтевранцу с завидным упорством удаётся игнорировать любые оповещения из внешнего мира. Вместо этого Кенма неуверенно кивает Кагеяме и бубнит себе под нос что-то про то, что Хината всё-таки дождался своего Змея у дверей. Тобио не решается рассуждать на эту тему, хотя внутри и расплывается что-то, схожее с той же гордостью, когда удаётся забить мяч в чужие ворота, только это раз в сто приятнее.       Стоит только Слизеринцу сесть за стол, как Ячи наполняет его кружку молоком и тихо шепчет, что оно тёплое. Кагеяма благодарно кивает, и девочка тут же заливается краской, после чего достаёт свою тетрадку и начинает показывать наброски новых гербов факультетов, которые обещала показать ещё вчера. Тобио не врёт, когда говорит, что новый герб Слизерина очень красивый. Если честно, по его мнению, Хогвартс уже давно покрылся толстым слоем пыли, который пора бы вытереть и привести в порядок. Слишком уж старое это здание для двадцать первого века. И Хитоке удаётся удивительно точно прочувствовать новые веяния, в этом определённо её талант.       Последним в уголке появляется Ямагучи. Он приносит за стол новую порцию сладкого, – в этот раз клубничный торт, о котором мальчик прожужжал вчера все уши, – и садится за стол, оглядываясь по сторонам.       — Кагеяма-кун, разве Цукишима не пришёл с тобой? — Лицо Тадаши выражает нечто среднее между страхом и заинтересованностью.       Если честно, Тобио в замешательстве не знает точно, что ответить. С каких это пор Пуффендуйцев хоть сколько-то интересуют Змеи? Даже Ячи отвлекается от своего рассказа о новых веяниях, которые приобретёт факультет с её виденьем, и устремляет взгляд на Слизеринца, будто бы этот вопрос и впрямь важен. Что больше всего пугает самого Кагеяму, так это тот факт, что никто из друзей не напуган. Они не боятся прихода Кея, они его ждут. Это точно не нормально, но Тобио не уверен, что хочет знать причину этого поведения.       — Эм… нет, он не со мной. Пошёл в библиотеку, чтобы взять книг по травологии. Сегодня опять весь день проведёт в оранжереи.       Ямагучи и Хитока обмениваются настолько многозначительными взглядами, что Кагеяма ни слова из них не понимает, и больше они к фигуре Цукишимы Кея не возвращаются.       Когда распросы заканчиваются, Кагеяма может приступить не только к еде, но и к своему новому любимому занятию – наблюдению за Хинатой Шоё в его естественной среде обитания. Надо признать, что этим Тобио занимался и прежде, только если раньше оправданием служил их вражеский статус и необходимость быть готовым к любому розыгрышу, то теперь Слизеринец убеждал сам себя, что ему просто необходимо набираться опыта в общении с людьми, а у кого этому можно научиться лучше, чем у человека, который постоянно окружен людьми? Кагеяма достаточно взрослый, чтобы понимать – это жалкое враньё, но при этом достаточно мудрым, чтобы игнорировать этот факт.       Не все вопросы требуют ответа, точно так же, как и не все чувства должны иметь своё название. То, что Тобио ощущал к Хинате, не испытывалось им прежде, а потому изучено должно быть тщательно и долго. Возможно, это опасно, стоит остеречься.       Тем не менее, сегодня Шоё счастлив. Кагеяма вообще не уверен, что когда-то видел мальчика таким счастливым: он широко улыбался, рассказывал истории, смеялся, раскидывал руки в разные стороны и впервые в жизни, кажется, совсем позабыл про еду, так счастлив он был. Тобио даже сомневался периодически, что в своих баталиях с Ямагучи по поводу лучшего рецепта имбирного печенья, Хината помнил про то, кто сидит с ним рядом. Но уже в другой момент Гриффиндорец поворачивался к нему, хватался руками за плечо нового друга и смотрел так жадно, так горячо спрашивал что-то, а Кагеяма даже не мог вспомнить вопроса, настолько восхитительным был это зрелище.       На какую-то долю секунды в голове Тобио даже промелькнула эгоистичная мысль не делать того, что он задумал изначально. Ведь Шоё и так счастлив, ему и так хорошо, всё отлично в его жизни. Но потом, когда разговор зашёл о новом Ловце Пуффендуя и Ячи с Тадаши на перебой стали рассказывать об этом загадочном мальчишке, когда глаза, казалось бы, всех, кроме Кагеямы, отвернулись от живой фигуры Хинаты, тот на одну долю секунды становился грустным. Ловец выглядит так, будто бы ему чего-то не хватает, и Слизеринцу противно от мысли, что он знает это что-то. Не только знает, но и исправить может.       В одну долю секунды, всего один взгляд на понурого Гриффиндорца, и Кагеяма понимает, его счастье не так уж важно, когда он может потерять улыбку Шоё.       Тобио сидит, как на иголках, весь завтрак. Конверт в кармане пижамных штанов жжётся, будто бы больно пытается сделать, и, – Кагеяма готов поклясться, – к концу трапезы на его бедре красуется большущий ожог. Он волнуется, потеет и нервничает. По-хорошему, ему надо бы сидеть и придумывать речь получше, но мысли путаются, их не хватает даже для того, чтобы поддерживать мало-мальски адекватный диалог, что замечают решительно все. Ячи с Ямагучи постоянно переглядываются, Лев то и дело давится едой, Кенма на каждую фразу не в тему фыркает и противно усмехается. И только Хината смотрит на него обеспокоенно, рукой то и дело тянется, желая как-то успокоить, но так и не решается, будто бы это и не он вчера нагло закинул свои ноги на другого подростка.       Все ведут себя так, словно сейчас – полнолуние, и Тобио вот-вот превратится обратно в оборотня, которым был всегда, страшным и убийственным. Даже представить себе не могут, что всё как раз-таки наоборот: ещё чуть-чуть и Кагеяма из противной жабы превратится в Прекрасного Принца. Во всяком случае, так он решает сам для себя.       Когда градус нелепостей переходит все возможные границы, все, как один, принимают решение пойти поиграть в настолки, и прежде, чем Кагеяма успевает встать со своего места, чтобы проследовать в гостиную Гриффиндора, Хината хватает его за руку. Тобио медленно прослеживает глазами, как все остальные скрываются за дверью, а потом смотрит на Шоё, испуганного и взволнованного.       — Мы разве с ними не пойдём?       — Нет, конечно, пойдём. Мне надо кое-что тебе сказать.       Кагеяма горько усмехается. Понятно. Это был лишь предлог, чтобы уйти. Не дурно. Он-то сразу и не понял.       — Какой? — Тобио цедит сквозь зубы.       Не нужно быть гением, чтобы знать, что последует дальше: «Ты не можешь пойти с нами», «Тебе лучше остаться» и всё в таком духе. Кагеяма услышит это не в первый раз, но больно сегодня почему-то особенно сильно.       — Ты в порядке? Если что-то случилось, ты можешь поговорить со мной.       Чужая подушечка пальцев несколько раз поднимается вверх-вниз, поглаживая, а в чужих глазах играет не поддельное волнение. И за кого? За него, Кагеяму! Хината не пытается его выгнать за плохое поведение, он волнуется! Видит, что с другом что-то не так и волнуется!       Тобио буквально отшатывается от удивления, невольно вынимая руку из хватки Гриффиндорца. Он не хочет этого делать, но делает на автомате. Сегодня он получил больше, чем мог пожелать, и Кагеяма расценивает это, как настоящее рождественское чудо. А он ещё сомневался, делать ли подарок Хинате! Да этот мальчишка подарил ему так много всего за два дня, что конверт в кармане Тобио не сможет восполнить даже половины!       — Да-да, я в порядке, просто… — что ж, он не так себе это представлял, но и эти праздники выглядели в его голове совсем по-другому. — У меня есть для тебя подарок. Только не думай, что ты должен мне что-то взамен, всё нормально. Это просто моё желание, не воспринимай его как-то странно. Просто прими, ладно?       Хината неуверенно кивает, и Кагеяма протягивает ему маленький, толстый конверт, который мальчик тут же открывает.       — Деньги? Я не совсем пони…       — Я подумал, ты сможешь купить на них билет домой. То есть, естественно, там есть и на обратный тоже. Если поспешишь, можешь успеть к вечеру, проведёшь сочельник с семьёй. Я знаю, как для тебя это важно, а мы тут справимся и сами…       Кагеяма не успевает закончить свою нервную тираду, потому что Хината кидается ему прямо на шею. Обнимает, и Кагеяма чувствует, как его футболки касается что-то мокрое. Тобио не уверен, что должен делать в таких случаях, а потому просто обнимает в ответ. Шоё шепчет очень много слов благодарности, а потом через секунду отстраняется, оставляя после себя какую-то пустоту.       — Спасибо! Ты даже не представляешь, сколько для меня это значит! Поверить не могу… я смогу увидеть семью… Нацу будет так рада, а мама, наверное, даже расплачется. Надо будет купить по дороге салфетки и попросить у Ямагучи кусок торта, не с пустыми же руками приезжать. Возьму метлу, у дома можно полетать…       Хината ещё долго счастливо тараторит. Кагеяма не слушает, надо признать. Его гораздо больше привлекает чужая улыбка. Да, его Рождество в одиночестве определённо того стоило.       — Кагеяма-кун, ты меня слышишь?       Тобио приходит в себя, только когда Хината буквально щелкает пальцами перед его лицом, и Слизеринец тут же заливается краской.       — А… Что? Прости, я задумался.       — Может, поедешь со мной?       Внутри Кагеямы что-то ухает. Он буквально чувствует, как становится и жарко, и холодно одновременно. Самое неожиданное, чего он даже не мог представить, случилось, и это по-настоящему странно. Его ещё никогда не звали к кому-то в гости. Неужели Шоё настолько бесстрашный?       — А то мама меня убьёт, если узнает, что я даже не позвал тебя к нам. Да и я обещал провести Рождество с тобой. Не врун же я какой-то там!       — Да… — Тобио произносит это, почти не думая, за что тут же получает порку от родителей у себя в голове. Кагеяме стыдно, но он не готов отказаться от такой возможности провести праздник не в одиночестве.       — Что правда?! — Шоё кажется даже более счастливым, чем пару секунд назад, если такое вообще возможно.       — Да… да, я поеду с тобой!       Хината кидается на чужую шею снова, и в этот момент Тобио готов поклясться, что именно так всё и должно быть.