no one can fix me but you

      Поздний вечер. Девять, может, даже десять часов вечера. На улице давно стемнело, и, на самом деле, уже не так важно, сколько времени, потому что Кенма пропустил момент, когда стоило бы уйти. Да, он проигнорировал этот момент, и теперь Кита точно будет злиться. Умел ли он вообще злиться? Скорее нет, чем да, так что всё, что получит Козуме – это разочарованный взгляд, скорченную мину от запаха алкоголя, который Когтевранец не пил, но который всё равно каким-то волшебным образом впитался в его одежду, и выговор. Скорее всего Кенму заставят убираться в общей гостиной, где Атсуму вечно оставлял беспорядок (это было любимым наказанием Киты, чтобы на недельку у брата Мия появился собственный нянь-прилипала и за ним не приходилось бегать старосте).       И Кенма цепляется за стул, на котором сидит, ненавидя всё и всех вокруг. Он ненавидит Три Метлы, черт бы побрал это место с его запахами, людьми, нравами, полным отсутствием нормального туалета, игнорированием санитарных норм и недостатком сколько ни будь приемлемой еды. Козуме ненавидит этих людей, которые, надо признать, все его знакомые, все люди, которых он когда-либо встречал: Слизеринцы в углу – друзья Куроо, Пуффендуйцы за барной стойкой – знакомые Ямагучи и Ячи, Гриффиндорцы у входа, которые были шумнее всех – софакультетники Хинаты, а Когтевранцев геймер вообще видит ежедневно за своим столом! Их всех он знает, пусть и не может припомнить имён, и Кенме просто противно, что все его знакомые собрались именно здесь, словно у них вообще не было никаких стандартов! Козуме ненавидит то, что весь Хогвартс буквально боготворит это место, придумывая байки, будто бы сами Салазар Слизерин, Годрик Гриффиндор, Кандида Когтевран и Хельга Пуффендуй ходили сюда выпить после занятий.       Он ненавидит это место. Ненавидит так сильно, что в ушах тихая музыка, лишь бы не слышать крики людей; в руках – телефон с игрой на нём, чтобы не смотреть по сторонам и не отвечать на противный вопрос, что он здесь делает, потому что Кенма и сам не знает, как он здесь оказался и зачем до сих пор сидел. И ноги испуганно отбивают по полу ритм, потому что нервы начинают сдавать.       Хината не обращает на этого внимания, он о чем-то возбужденно рассказывает Кагеяме. А вот Слизеринец уже несколько раз просил прекратить этот отвратительный шум (неизвестно, что именно раздражало его больше: музыка в наушниках или ритм на полу). Козуме пытался, правда пытался прекратить, но эти людные места и отсутствие человека, который всегда помогал справиться с тревогой – доводили Когтевранца до такой паники, которую невозможно игнорировать. Эта паника поднималась где-то в глубине живота, больно кусая бока и внутренности, а потом шла по тропинке прямо к легким, сбивая дыхание, не давая сделать глоток необходимого воздуха, и тот факт, что в Трёх Мётлах пахло жареной едой и алкоголем – совсем не помогал. Потом тревога шла к сердцу, сбивая его спокойный ритм, который Кенма безуспешно пытался воспроизвести ногой. Или, может, всё наоборот, и тревога сразу шла к ногам, мучая бедные уши Тобио. В любом случае, итогом всего этого были щеки – они краснели, заставляя опускать глаза в пол, возвращаться к игре, которая, надо признать, была совсем неинтересной.       Это место, эти люди, эти запахи, звуки, вся эта ситуация в целом – это всё не для Кенмы, он не чувствует себя здесь своим, частичкой того веселья, которым окутаны все присутствующие. И потому вы можете гадать, что же Козуме делает в таком месте. Кенма тоже гадает, что же он сделает здесь, потому что здесь нет Куроо, и сегодня он, очевидно, не почтит Три Метлы своим присутствием, потому что Тецуро больше не ходит в Три Метлы, он больше не проводит своё время в таких местах, он не хочет больше ничего знать про вечеринки и выпивку.       И причина этому может быть только одна, и имя ей – Кенма Козуме.       И причина тут даже не в том, что Когтевранец буквально преследовал Тецуро: ходил за ним попятам, садился где-то в сторонке и играл в свои игры, краем глаза поглядывая на Куроо, делал домашнее задание за соседним столом, слушая все разговоры Слизеринцев, посещал тренировки по квиддичу Слизеринцев, сидя на трибунах и играя в приставку, и даже начал ходить в эти чертовы Три Метлы, лишь бы следить за бывшим лучшим другом. Кенма никогда не переходил границ, потому что он услышал чистокровку – тот не хотел с ним общаться, решил вычеркнуть из своей жизни, выбросить, как смятый листок бумаги, испорченный неправильными формулами для зелья. Козуме никогда не подходил, не заговаривал, умоляя продолжить с ним общение, и никогда не доставал своими извинениями. Нет, Кенма соблюдал границы, но отказаться от Куроо – слишком большое испытание. Возможно, когда-нибудь Козуме сдастся, но сейчас он продолжает ходить за Тецуро, получив от вредных Слизеринцев кличку «Хвостик Тецуро».       Кенме нужен его лучший друг, который всегда защищал, оберегал, заботился, и, когда Куроо ушёл, Козуме понял, что просто не знает, как жить собственной жизнью, жить без него. Как делать домашнее задание, когда никто не отвлекает его рассказами про тренировку по квиддичу? Как есть, когда никто не отбирает приставку, ставя тарелку прямо перед носом, сделав из еды смешные рожицы? Как спать, когда на телефон не приходит требование, чтобы Когтевранец отложил игры и немного вздремнул? Как ходить по этим коридорам, когда нет кого-то, кто всегда оберегал его от столкновений, потому что Кенма слишком увлечен новой игрой? Как пить, если кто-то не отнимает стакан, заявляя, что Козуме уже хватит? Как переписываться с семьёй, если нет кого-то, кто напомнит о приличиях и соблюдении субординации? Как общаться с Хинатой, если никто не будет ворчать по этому поводу?       Может, это эгоистично. Да нет, это точно эгоистично, но Кенма понимает, что его жизнь была оккупирована Куроо задолго до того, как кто-то из них это понял, и оставить Козуме – это высшей степени жестокость. Всё равно что мать бросила бы собственное дитя, которое так нуждалось в её молоке. Кенма просто не знает, как жить по-другому, и это неудивительно, потому что всё важное (да и неважное тоже) за него всегда делал Тецуро. Потому что вот он был – и вот его нет. Потому что всё, что Кенма когда-либо знал – это Куроо и его смех, и теперь, когда это знание исчезло, Козуме больше не знает, во что он должен верить.       В любом случае, это всё не так важно, пока Тецуро нисколько не напрягало то, что Когтевранец ходит за ним, как утёнок за мамой-уткой. Возможно, он понимал в какое бедственное положение поместил бывшего лучшего друга, и за это стоит сказать ему спасибо, потому что он никогда не подходил к Кенме, никогда не говорил прекратить и перерасти это. Куроо понимал, что всё это – большая потеря для Козуме, что он страдает и нуждается в своём лучшем друге, но также он понимал, что Кенме нужен не Тецуро, не его разговоры и присутствие рядом, не то, кем он являлся, а то, что он делал. Козуме нужно, чтобы кто-то о нём заботился, потому что сам по себе он беспомощный маленький котёнок, слепой и врезающийся в стены, и сколько бы Куроо ни ревновал своего бывшего лучшего друга к Хинате, а тот всё равно не мог дать то, что давал Тецуро – он не мог быть защитником и опорой, в которой Кенма нуждался даже больше, чем в своих играх, которыми был одержим.       В общем и целом, Куроо не избегал своего бывшего лучшего друга. Ему это было не нужно, потому что, очевидно, дружбу, которой он когда-то дорожил больше, чем собственной жизнью, а также одержимость или то, чем это было на самом деле, он уже оставил позади, умело и без колебаний. Но вот чего он поистине избегал – это своей прежней жизни, и причина тому могла быть только одна – Козуме Кенма.       Иногда Когтевранец думал (на самом деле, он думал об этом постоянно), что же он сделал со своим лучшим другом? Теперь Тецуро был похож лишь на отголосок себя прежнего, лишь на тень того человека, которым он когда-то был. Его довольная улыбка превратилась в недовольную гримасу, которая вечно всех осуждала. Его яркие, такие счастливые глаза стали чем-то обыденным. Они часто хмурились, ещё чаще они только краснели от слёз или, может, от ночей, что капитан Слизеринской команды по квиддичу провёл без сна. Его волосы, то, чем Тецуро всегда гордился в своей внешности больше всего, перестали быть такими умопомрачительными, и превратились не больше, чем в локоны, спадающие на один глаз. Даже его телосложение как будто бы изменилось: от высокой и уверенной в себе фигуры не осталось ничего, теперь это был сгорбленный и уставший парнишка, по телу которого пошли трещины, как по разбитой, а потом склеенной вазе.       Как Кенма мог допустить это? Разве не он должен был защищать Куроо от мира? Конечно, он был не лучшим защитником, так уж сложилось, что этим обычно занимался Тецуро, но разве мог Козуме позволить, чтобы это произошло с его лучшим другом? Куроо был самым большим придурком, которого Когтевранец знал: он вечно лез в неприятности, дурачился, глупил, игрался. В нём всегда было столько жизни, столько радости и полное отсутствие мозгов, словно ему их отшибли на одной из тренировок по квиддичу. Куда же делась вся его придурковатость, которой он жил, словно завтра не наступит? За пару недель Куроо повзрослел, посерьёзнел, изменился, и Кенме это не нравилось. Тецуро наверняка сделал это не специально, но такими темпами он просто потеряет себя.       Козуме и подумать не мог, что он будет скучать по глупому и авантюрному Куроо, ведь он всегда больше всех ругался, когда задница Тецуро оказывалась на внеочередном наказании, но теперь Когтевранец мечтал ходить по пятам за своим другом и получать наказание лишь за то, что он не ушёл, как остальные, а остался со Слизеринцем до самого конца. (У этого были и свои мотивы, конечно же, потому что Кенма слегка мечтал оказаться наедине с Куроо, но это ничего не изменит, поэтому он просто продолжал мечтать, чтобы Тецуро смог пережить то дерьмо, через которое Когтерванец заставил его пройти, и вернулся к своим привычным сумасшедшим будням, чтобы он просто стал собой).       И Кенма понимает, что он потерялся в воспоминаниях. Где бы он ни был, что бы ни делал, а в голове одни и те же картинки: Куроо учит его обращаться с палочкой, Куроо помогает пройти ему через платформу, Куроо держит его руку в людном поезде, Куроо учит его на заднем дворе летать на метле, Куроо провожает его до каждой аудитории, чтобы Когтевранец не потерялся. Они играют ночью в видео игры, Кенма шепчет другу на ухо успехи своего факультета в тренировках, просит помощи в домашнем задании, Тецуро заставляет его поесть, они вместе едут домой на каникулы.       Козуме помнит времена, когда они были словно в раю, и помнит то, как каждый раз превращал его в ад: он грубил, он молчал, не поддерживал, пропускал встречи, отказывался от комплиментов, портил настроение лучшего друга, упрекая его за то, что с таким же успехом делал Хината, но получал в ответ лишь восхищение. Их общение было словно скаковая лошадь, которая мчалась к победе, а на финишной прямой вдруг поскользнулась на грязи, которую Кенма неустанно кидал в Слизеринца, и упала, теряя равновесие. Козуме и Куроо оба лежали в пустыне без еды и воды, но очень далеко друг от друга, так, что и не увидишь другого человека, и над их телами кружили стервятники, точно показывая, где находится самый близкий человек. Стоило бы достать палочки и убить этих зловредных птиц, но они лежат без сил, потерянные в чужой фигуре, и, если бы только у них был выбор, они бы спасли другого, но не себя самого. Забавно, что они страдали по одной и той же причине, но никак не могли решить её. А всё потому, что Тецуро принял решение выбраться из этой передряги один, без своего лучшего друга.       Они оба вели себя глупо, что за трагедия, достойная самого Шекспира!       Потому что сейчас поздно. Нет, сейчас очень поздно, скоро ночь, и Кенма цепляется за свою приставку, как за последний оплот чего-то разумного, за последний оплот своей прошлой жизни, который не связан с Куроо и не причиняет боль, потому что цепляться за людей, за Хинату, в частности, он не может. Честно сказать, он ненавидит Хинату, ненавидит свою дружбу с ним, ненавидит то, что потерял из-за этого. Потому что он потерял что-то отчаянно важное. Если весь мир – это Куроо (что уже начинало походить на правду), то ветер – это запах мяса и алкоголя, а ещё сильного мужского одеколона; трава черная прямо, как чужие волосы, а деревья очень высокие, на них не забраться, только если не уснёшь за игрой и кто-то не отнесёт тебя в кровать. И в таком случае Кенма рад жить в этом мире. Но если мир – это просто мир, а Куроо – лишь маленькая его часть, то Козуме он не так уж сильно и нужен.       Потому что в последние дни всё свелось к Тецуро (точнее, к его отсутствию), везде был только он: в мыслях и в реальности. Поэтому если всё настоящее сгинет во мгле, но останется только Слизеринец, Когтевранец будет продолжать жить рядом с ним, продолжая везде ходить попятам. И, наоборот, если Куроо исчезнет, а мир останется стоять, то Кенму это совершенно не будет волновать, потому что такой мир не имеет никакого практического назначения для него.       Козуме ненавидел пошлые фразы, но понял одну совсем недавно: имея – не ценим, потерявши – плачем. И Кенма никогда не плакал, но сегодня ночью не мог уснуть из-за слёз. Он заплакал бы прямо сейчас, потому что ужасно устал смотреть на дверь, которая всё никак не открывается. Когтевранец гадает, кого же он ищет, чего ждёт, ведь Куроо больше не ходит на вечеринки, всё уже не будет так, как прежде, ведь Куроо больше не ходит на вечеринки, да, Куроо изменился, и причиной тому ни кто иной, как Козуме Кенма.       Он оказывается там, где все эти годы, что они провели вместе почти с младенчества, где делились игрушками, учили этикет, играли с палочками от кустов, представляя, что это настоящие волшебные палочки, и «летали» на мётлах. Козуме снова там, где настоящая волшебная палочка выбирает Куроо и они вместе смотрят на неё, разглядывают со всех сторон, как что-то ненастоящее. Он снова там, где Кенма впервые провожал Тецуро до поезда, чувствуя, что его оставляют позади. Он там, где слушает рассказы друга о том, какого в Хогвартсе, когда думает, что Куроо поможет ему в первые дни освоиться и они будут ходить друг к другу в комнаты и не дадут друг друга в обиду (Тецуро, конечно, по большей части не даст людям обидеть Козуме, но это не так важно). Он снова там, где пишет Куроо письма, потому что этот дурак любил письма, несмотря на то, что они переписывались каждый день.       Он снова там, где смотрел на боль в глазах друга, когда шляпа громогласно произнесла, «Когтевран», и эта боль была больше, чем весь океан.       И все эти последние годы, которые Кенма не может удержать в себе, срываются с губ сами собой, превращаясь в слова, которые он тихо произносит в пустоту «Где же ты, Куроо?». Все эти годы, что они провели бок о бок, срываются с его глаз, превращаясь в две скупые слезы, которые катятся по щекам и падают прямо на эту злосчастную синюю мантию, которую Козуме ненавидит. Он хочет порвать её на кусочки, хочет превратить в ошмётки, а потом принести их дверям Куроо и громко закричать: «Смотри на что я готов, лишь бы ты не оставлял меня!» И он знает, что это глупо, что так делают только дети, но правда в том, что Кенма может быть счастлив и на Слизерине, если там будет Тецуро, но не может быть счастлив на Когтевране, если там не будет Куроо.       Кенма сидит в баре, уже очень поздно, и он гадает, кого же он ищет глазами, потому что Куроо больше не ходит на вечеринки. Козуме гадает, что он вообще делает в этом мире, если рядом больше нет Тецуро.       Кенма перешёл границы, и ему стыдно, потому что Куроо всегда был терпелив к нему, всегда только улыбался на заморочки друга, помогая со всем, в чем Когтевранцу требовалась помощь. Но некоторые вещи даже великий Тецуро не в силах стерпеть. Козуме был эгоистом. Он делал только то, что хотел, причиняя этим боль, но, если бы он только знал, чем всё это может обернуться, он бы никогда не был так жесток. Да, он был невероятно туп, когда считал, что ничего не может случиться с его идеальным миром.       Хогвратс открыл для него кучу возможностей: друзья, магия, учителя, любимое дело. В то же время Хогвартс для Куроо стал тюрьмой: у него не появилось новых друзей, он остался тем же одержимым Кенмой другом, который все эти годы старался ради одной цели – перевести Козуме на Слизерин. И Кенма был эгоистичен, когда не замечал этого, да, он был самым большим эгоистом, открывающим для себя новые горизонты, закрывая их для Тецуро; уплывающим в дальние плаванья, оставляя при этом Слизеринца совсем одного. Куроо для Козуме был как жена для мореплавателя, к которой можно вернуться, оставив на неё детей и всю работу, а самому всё это время бороздить моря, открывая новые земли и тела.       Кенма считал, что Тецуро ему принадлежит, и очень удивился, когда тот выбрался из плена. Это было ожидаемо для всех остальных, но только не для Козуме.       Кенма всегда воспринимал их отношения, как поездку в машине вдоль моря. Виды менялись, времена года менялись, как и погода: иногда было так солнечно, что Козуме приходилось надевать очки, а иногда за окном был шторм, молния била в деревья, заставляя их гореть праведным огнём, и капли бились о стёкла, но их машинка была маленьким мирком, в котором всё было спокойно. Только вот Кенма даже не заметил, как стал всё чаще просить делать остановки, выходить на улицу и общаться с другими людьми, оставляя Куроо совсем одного за рулём ждать, когда же Козуме соизволит вернуться. По итогу всё дошло до того, что Тецуро просто убрал ногу с педали тормоза и вжал педаль газа в пол. Это не было случайностью. Они вылетели с дороги, угодив прямо в море, и оба тонули: на лице Куроо было спокойствие и умиротворение, а Кенма безмолвно кричал, пытаясь выбраться из машины, которую медленно заливала вода. И они тонули, тонули, тонули.       И Козуме гадает, сделал ли Тецуро его бессердечным монстром, или это сделал Хогвартс, или, может, он был таким всегда.       Потому что сейчас, смотря на своих друзей, у Кенмы ощущение, что Кагеяма и Хината совсем другие, что они прилетели сюда с Марса, далёкого и чужого, совсем чужого. Никто из них не знает, какая жизнь здесь, никто из них не видел ничего, кроме Марса. А Козуме и Куроо были другими, они бывали во всех мирах, всех уголках Вселенной только вдвоём. Они путешествовали, гуляли, прыгали, бегали, узнавали новое. Они видели, как живут инопланетяне, и понимали, им никогда их не понять, никогда не быть такими же. Они навсегда останутся людьми, которых никто не понимал, почему они летают по всей Вселенной в поисках чего-то своего, когда все остальные люди поселились на своих планетках, не пытаясь искать чего-то другого. Кенма и Куроо навсегда останутся людьми, которых не понимает никто, кроме их самого лучшего друга на свете. Только Куроо знал Кенму. Только Кенма знал Куроо. Они обошли всю Вселенную вдвоём, пока не поняли, что нет в мире места, подходящего им, кроме места рядом друг с другом.       И во что же это всё превратилось? В ещё одну одинокую ночь в баре? Только теперь они поменялись местами: раньше Козуме приходил в Три Метлы поздно вечером, чтобы забрать Тецуро, а тот всё это время сидел и ждал, когда же появится его лучший друг. Так Слизеринец привлекал к себе внимание вечно холодного Когтевранца, а Кенма бежал на помощь, чертыхаясь плохими словами, которых понабрался от Тецуро.       Раньше он задавался вопросом, почему играл во все эти игры с Куроо, хотя прекрасно понимал, что это просто уловки, а теперь понимает, что Тецуро был его частичкой, пусть раздражающей, пусть глупой, пусть богатой на приключения, но частичкой, которую нельзя оставить в баре посреди ночи. И сейчас Козуме отдал бы всё, что у него есть: чистую кровь, богатства семьи, любимые игры, друзей и весь это чертов Когтевран – да, он без сомнений отдал бы всё это, лишь бы его телефон снова зазвонил, останавливая игру на телефоне, и на другом конце провода раздался пьяный голос Куроо, который просил забрать его из очередной передряги, в которую угодила его недальновидная задница. И Кенма точно знал бы, что дело тут вовсе не в том, что он единственный из друзей Тецуро, кто не спит в это время, а в том, что Слизеринцу не нужна чужая помощь, если это не помощь его лучшего друга детства.       Но этого не происходило.       Потому что теперь они поменялись местами: Кенма сидел пьяный в баре поздно вечером, плакал, находясь на грани нервного срыва, потому что знал, что он, в отличие от Куроо, не может набрать номер лучшего друга. Потому что Тецуро больше не ходил на вечеринки и другом-то Козуме больше не являлся. Он был лишь пережитком прошлого, такого болезненного, что в голове крутились картинки их совместного прошлого, где они были так счастливы, как не будут больше счастливы ни с кем впредь. Кенма желал счастья Куроо, но он точно знал лишь одно – никто не знает Тецуро также хорошо. Никто не сможет мириться с его безбашенной энергией, как мирился с ней Козуме и даже, будет правильно сказать, любил. Никто не будет забирать Слизеринца из бара посреди ночи, никто не будет смотреть, как тот тренируется, никто не будет сплетничать с ним, никто не будет обнимать его на могиле матери.       Никто не может сравниться с Кенмой даже не потому, что он так прекрасен, а потому что Куроо, к сожалению, больше не совершит ошибки – он больше никого не подпустит к себе.       Дверь Трёх Мётел открывается, Кенма тут же поднимает голову, словно кто-то нажал на кнопку, и Когтевранец не может поверить собственным глазам – на пороге стоит Куроо Тецуро собственной персоной. Он смахивает с пальто несколько снежинок, отряхивает голову, по лицу стекают капельки растаявшего снега, которые он тут же убирает, и челка, вечно зачесанная на один глаз, липнет к лицу. Куроо выглядит… обычно? Но обычно в его случае всегда оскорбление, потому что Тецуро не обычный. Он не прыгает на месте, не улыбается, не стремится танцевать, не идёт к бару, чтобы взять пива. Всё, что он делает, это оглядывает помещение, и на секунду, всего на секунду, его глаза встречаются с глазами Козуме. Сердце Когтевранца пропускает удар, уже готовое поверить, что Куроо услышал его молитвы и сейчас направится к нему, чтобы забрать из этого отвратного места, как всегда, оберегая от плохих вещей слишком яростно. Но этого не происходит. Куроо отводит взгляд и направляется в противоположный угол бара, где сидит Ойкава.       Дальше всё внимание Кенмы сосредоточено только на этих двоих.       Какое-то время они разговаривают, но это не длится слишком долго – Куроо пытается поднять Ойкаву за руки, чтобы, очевидно, увести из бара, но загонщик успешно сопротивляется. Они начинают кричать друг на друга, но в баре так шумно, что Кенма, к сожалению, не может разобрать ни единого слова. Тем не менее, сомневаться не приходится – Тецуро почти наверняка хочет забрать Тоору, но тот не имеет к этому никакого желания. Дальше всё прозаично: они кричат, вокруг собирается толпа, Козуме перестаёт видеть хоть одного из Слизеринцев и в тот же момент решает, что его момент настал.       Он, не говоря ни слова ни Кагеяме, ни Хинате, встаёт из-за стола и покачиваясь направляется к столу, за которым слышна шумиха. С большим трудом пробирается сквозь людей и встаёт прямо рядом с Куроо, как это было раньше, становясь его поддержкой, его правой рукой, его стеной, которая никуда не сдвинется и не даст ему упасть.       — Ойкава-сан, — говорит это неуверенно, но тут же сжимает руки в кулаки, потому что так его никто не услышит. — Ойкава-сан!       Гул вокруг стихает, и вся толпа устремляет взгляд вниз на маленького неуверенного Когтевранца. Кенма тут же чувствует страх, охватывающий его со всех сторон, но он сделает это. Ради Куроо, ради их дружбы, ради себя самого.       — Ойкава-сан, Вы должны послушаться Куроо.       — Кенма, что ты здесь делаешь?! — Тецуро цедит это сквозь зубы, только краем глаза смотря на своего бывшего лучшего друга.       — Помогаю, — пожимает плечами, потому что это очевидно. — Ойкава-сан, Вам правда пора идти. Завтра утром тренировка.       — Куроо, скажи своему Хвостику, чтобы он не лез не в своё дело! — Тоору канючит, ударяя руками о стол.       — Кенма, я прошу тебя, уходи. От тебя больше вреда, чем пользы, — Тецуро говорит это, пытаясь остановить Ойкаву от лишней шумихи.       — Кенма, правда, пойдём, — Хината совершенно неожиданно оказывается рядом и тянет Кенму за руку, пытаясь увести.       — Нет, я останусь и помогу! — Злобно выдёргивает руку из хватки друга, делая уверенный шаг в сторону Куроо, пытаясь показать, что сегодня он на стороне Слизеринца, а не своих друзей.       — Я понимаю, что ты хочешь вернуть дружбу Куроо, но так ты только создаешь проблемы, которые никому не нужны, — за спиной Хинаты, как всегда, стоит Кагеяма Тобио, готовый помочь другу, несмотря ни на что.       Кенма злобно зыркает на загонщика, давая понять, что решение уже принято, а ещё потому, что слова чистокровки были слишком необдуманными. Хорошо, если Тецуро его не слышал.       — Я. Останусь. Здесь, — Козуме делает ещё один уверенный шаг в сторону Куроо, и обращается уже к Тоору. — Ойкава-сан, Вам нужно идти. Иваидзуми-сану это не понравится, — Кенма, может, и не силён в человеческих взаимоотношениях, но он не слепой и может сложить в голове два плюс два.       Тецуро хмурится.       — Что ты такое говоришь, Кенма? — Кажется, это говорят все трое.       — Неважно, главное, что это сработало, — кивает головой на Ойкаву, который поднялся со своего места.       Однако дальше происходит то, чего никто не ожидал.       — Не смей упоминать его имя! — Ойкава кричит это, выплёскивая остатки пива из стакана прямо на Кенму.       А потом происходит сразу несколько вещей сразу: Хината подбегает к Козуме и магией убирает пятно с одежды Когтевранца; Кагеяма подбегает к этим двоим и заграждает их спиной в случае, если Ойкава дотянется в этом пьяном состоянии до палочки; Куроо выходит из себя и бьёт кулаком Тоору прямо в челюсть, отправляя того в нокаут. Толпа стоит в шоке, не решаясь заговорить пару секунд, а потом вдруг начинает улюлюкать и свистеть, ожидая продолжения представления. Тецуро только фыркает на это, утирая губы тыльной стороной ладони.       — Это было совершенно необязательно, Куроо, — Кенма расталкивает Кагеяму и Хинату, подходя к лучшему другу детства. — Ойкава-сан не навредил мне. Ничего страшного не произошло.       — Я сделал это не из-за тебя, — Тецуро фыркает, но Кенма знает, что он врёт, может видеть это в его глазах. — Мне просто настоебало всё это. Не хватало ещё, чтобы из-за его поведения нас перестали сюда пускать. А так будет гораздо проще дотащить его до спальни, — говорит это, даже не смотря на Козуме, а потом резко обращается к Тобио. — Кагеяма, надевай пальто! Поможешь дотащить мне его до спален!       Загонщик слушается незамедлительно и тут же бежит за своей одеждой. Всё-таки преданность Кагеямы была сильнее факультету, чем его друзьям.       — А вы! — Куроо кричит, обращаясь к толпе. — Расходитесь! Представление закончено!       Толпа, разочаровано бурча проклятия под нос, расходится в разные стороны. Кенма грустно кивает, понимая, что в этой схеме он принадлежит к толпе, а не к планам Слизеринцев, и разочарованно подходит к Хинате:       — Я и впрямь всё испортил? — Шепчет это на ухо другу.       — Ну… — Шоё чешет затылок, пытаясь придумать не самый обидный ответ. — Ты точно не сделал всё лучше.       Кенма кивает, разочарованно опуская голову в пол.       — Зато ты ускорил процесс! Куроо всё равно сделал бы это, — Хината ободряюще ударяет друга в плечо. — И знаешь, мне кажется, — Шоё приближается к другу, прикрывая рот рукой, чтобы никто другой не услышал этот секрет. — Куроо всё же сделал это для тебя. Врёт он всё.       Кенма снова кивает, слегка приподнимая уголки губ.       — Ладно, пойдём, — разворачивается на пятках, направляясь к вешалке, где висит их верхняя одежда. — Нам уже давно пора спать.       Хината пару секунд стоит на месте, соображая, какой же план в голове затаился у его друга Когтевранца, и, когда всё же понимает, нагоняет Козуме, надевая пальто даже быстрее, чем геймер. Вместе они выскакивают из Трёх Мётел и быстро нагоняют Слизеринцев с их пьяной ношей, которая бубнит себе что-то нечленораздельное под нос. Несколько минут идут в тишине, слушая только причитания Ойкавы.       Под ногами хрустит снег, над головой облака закрывают звёзды и луну, ветер залезает под пальто и одежду. Тихо, темно, холодно. Кенма слегка покачивается, вспоминая, как перед Рождеством забирал отсюда Куроо, после празднования дня рождения Кагеямы. Тогда тот тоже что-то бубнил себе под нос. Кажется, это были благодарности, но Козуме не может утверждать с уверенностью, потому что было неразборчиво. Тогда он проклинал Тецуро и его любовь к алкоголю, а теперь скучает по этому. Вот, как жизнь может повернуться. Кенма всегда считал Куроо глупым, а теперь считает, что глупый здесь только он.       — Эй, Коротыш, подойди-ка сюда.       Тецуро подзывает к себе Хинату и передаёт ему свою драгоценную ношу в виде пьяного сокурсника. Сам отходит немного в сторону и закуривает сигарету. Кагеяма и Хината уходят далеко вперёд, переговариваясь между собой о чем-то неважном (скорее всего о квиддиче), на дорожке остаются только Кенма и Куроо. Идут рядом молча. Козуме слегка отгоняет от себя сигаретный дым, что не уходит от внимания Тецуро.       — Прости, — он перекладывает сигарету в другую руку.       — Это ты меня прости, — бубнит себе под нос, пряча его в шарф.       — За что?       За всё – думает, но не говорит.       — Конкретно сегодня за историю с Ойкавой.       — Не стоит, — стряхивает пепел прямо на снег. В темноте сигарета в зубах смотрится очень сексуально. — Ты просто приблизил неизбежное.       — И тем не менее, завтра Ойкава вынесет тебе мозг за синяк на его лице, — грустно произносит, боясь даже представить, как тяжело это будет.       — Он меня поймёт.       — Поймёт? Синяк на своём «небесном лике»? — Усмехается. — Ты вообще знаком с Ойкавой?       Куроо лишь пожимает плечами, снова стряхивая пепел на снег.       — Я каждое утро слушаю его причитания о том, что волосы растрепались во сне и их нужно по новой укладывать. Привык.       — Ты тоже укладываешь волосы каждое утро, — фыркает, отворачиваясь, вспоминая времена, когда Куроо ночевал у него дома и утром он слушал причитания на ту же самую тему.       — Эй, мы сейчас обо мне говорим или об Ойкаве? — Смеётся, толкая своим плечом плечо Кенмы.       Козуме тоже смеётся.       — Прости, просто я хочу сказать, что вы гораздо больше похожи, чем тебе кажется.       Куроо только фыркает в ответ, и они снова замолкают. Кенма почти готов поспорить на деньги, что Тецуро хочет сказать, «Ойкава мне не друг», но не говорит этого. Он хочет сказать это с укором, мол, был у него один друг, но попал на Когтевран и бросил его. Хорошо, что Куроо этого всё-таки не говорит, потому что, как возразить, Козуме не знает. Он устал спорить. Он не знает, как доказать Тецуро, что тот ему важен, не знает, что сделать, чтобы изменить это, чтобы перестало болеть. Кенма не сдаётся, но и не знает, что ещё сделать, чтобы вернуть лучшего друга, поэтому просто живёт этими короткими моментами, когда может слушать, как Куроо курит, выглядя при этом спокойнее обычного. Не так, как старый Тецуро, но так, как делал бы это человек, у которого ничего не болит.       — Что ты там сказал про Иваидзуми? — Смотрит вперёд, не удостаивая Кенму взглядом.       — Когда? — Пытается увильнуть от ответа.       — Когда уговаривал Ойкаву пойти в Хогвартс.       — Ничего такого особенного, — у Кенмы есть границы. Он не станет разбалтывать то, в чем даже не уверен до конца.       — Нет уж, там было что-то особенное, — крутит головой из стороны в сторону. — Они ведь даже не общаются.       Кенма заговорщицки улыбается.       — Общаются?.. — Глаза Куроо становятся такими большими, что в них легко можно наложить еды. — Это будет большой скандал, — кивает, вновь смотря на дорогу. На Кенму он теперь долго не смотрит. Он вообще не смотрит на него лишний раз.       — Ты даже не представляешь, насколько большой, — качает головой, пытаясь удержать себя от сплетен. Это ведь так привычно – сплетничать с Куроо, что удержаться лишний раз сложно.       — Что может быть нового в дружбе Гриффиндорца и Слизеринца? — Фыркает, прикладывая сигарету к зубам. — У нас уже есть двое таких, — кивает на Кагеяму и Хинату впереди.       — В дружбе ничего такого, а вот в романе… — произносит это загадочно.       Куроо так удивляется, что даже застывает на месте. Кенма тоже останавливается, смотря Тецуро прямо в глаза, потому что не делал этого очень давно и скучал по этому. Слизеринец смотрит сначала на Козуме, потом на Ойкаву, потом снова на Козуме.       — Да ты шутишь!       — Ни капельки! — Отрицательно качает головой.       — Ой, Ойкава, как же ты влип, — возобновляет путь, пригвоздив взгляд к другу. — По уши в дерьме.       Кенма молчит в ответ в надежде, что такими маленькими разговорами заставит Куроо вновь общаться с ним. Надежда, конечно, маленькая, но и она имеет место быть. Это, конечно, манипуляция и некрасиво, но на войне все средства хороши, не так ли? Козуме нужен его друг, и сейчас уже не так важно, какими средствами эта цель будет достигнута.       — Откуда ты всё это знаешь? — Тецуро косится на своего бывшего лучшего друга.       — Я просто наблюдательный, — пожимает плечами, словно в этом заявлении нет ничего особенного.       — Твой мозг бы да на Слизерин, и мы были бы непобедимы, — смеётся, но как-то грустно.       — Я могу помогать вам и находясь на Когтевране, — с надеждой в глазах смотрит на Куроо, но тот не удостаивает его взглядом. — Я ведь и раньше с тобой сплетничал.       Тецуро молчит, но в его молчании отчётливо читается, «это не то же самое», и от этого молчания Кенме больно. Поспешил он это говорить, надо было маленькими шажочками вновь завоевывать доверие Куроо, а он понесся, сломя голову. Теперь же опять неделю не будут разговаривать! Глупый, глупый Козуме.       — Как у тебя дела? Мы давно не разговаривали, — Кенма пытается перевести тему, но в этот момент они как раз подходят к Хогвартсу.       — Мне нужно идти, — тут же отвечает Куроо, не раздумывая лишний раз. — Поговорим как-нибудь в другой раз.       Тецуро забирает Ойкаву у Хинаты и уходит в тьму замка. Кенма смотрит ему вслед, надеясь, что это «когда-нибудь» и впрямь наступит.