Ураган по имени Джейсон

Гудение – тревожное, низко-натужное. Наделавший шуму таинственный вентилятор Хьютауна молчит уж лет семь. Пробудился? Нет. Всего лишь трактор сигналит на перекрестке, пыша безнадежностью и вонючим дымом. Пешеходы мечутся, торопятся после работы домой. "Зебру" жестко игнорируют. Небо затянуто тяжелыми тучами, словно кто-то поджег заброшенную угольную шахту. Будет гроза. Интересно, Джессика успеет доехать до дома или вымокнет? В кармане модной, украшенной стразами куртки бряцают центы. Продавщице в ларьке хорошо, тепло, вот сука и не спешит. - Вам какой, пятый? – скрипуче уточняет она, перебирает стопку журналов толстыми пальцами. Джессика шустро отсчитывает монеты и минуты до прибытия автобуса. - Да-да, пятый! – сказано же чистым южноамериканским, скомканным точно безвкусная жвачка. Что непонятного? Желанный выпуск наконец в руках! Скрипит продавленное сидение и сам прокуренный дребезжащий салон автобуса. Людей в нем немного. Мало кто едет в пригород. Джессика не обращает внимания на соседа по сидению. Она бережно переворачивает глянцевые страницы. Кейт Мосс, изломанно-стильная, хрупкая надменно смотрит с фотографии, обнимает себя за обнаженные плечи. Острые локти, выступающие скулы. Тонкие запястья. Джессика смотрит на свои. В принципе, ничего. Кожа бледная, но вот пальцы… Короткие, "рабочие" обрубыши, как у отца. Или у той продавщицы. Джессика морщится. У модели красивее. Эту фотографию Джессика вырвет и повесит в своей комнате. Рядом с остальными. Она успевает доехать до Рок-Крика. Ради магазина приходится ехать в центр, аж в Хьютаун! В какой же заднице они живут... Хоть бы супермаркет построили вместо очередной баптийской церкви. Храмов и так многовато на полторы тысячи жителей. Джессика оглядывается на ходу, убирая с лица разметанные ветром волосы. Грешные мысли могут привлечь маму. Вывести ее из себя и на улицу в любую непогоду. Мама не любит, когда катят бочку на ее любимую церковь. Конечно, что Джесс понимает? Ей же только четырнадцать, но сука! Через два года грянет новое столетие, какие к черту церкви?! - Я дома! – дверь приходится прихлопнуть, чтобы ветер не открыл, зато на коврике Джессика топчется вдоволь. Меньше грязи - меньше возмущений от матери. На вешалке нет отцовской куртки. Значит, на заводе в ночную. Красная кепка ярко-броским пятном болтается на крючке, мигает желтым логотипом с рыбкой. Брат уже приехал. Джессика вешает свою куртку на пустую вешалку. Нет материной бонне – это уже неожиданно. - А где мама? – первым делом нужно проверить холодильник. Со школьного обеда во рту – ни крошки. - К Россам ушла, чай пить, - доносится лениво из гостиной. Модели на фото худые, но кушать хочется больше, чем быть красивой. Наверное, диеты – не для нее. Джессика достает пакет молока. В миску падает пара капель. Еще и в коробке пусто, всего две сухие звездочки! - Ты в курсе, что ты сволочь? Зачем ставить в холодильник пустую тару? – восклицает она. – Еще и хлопья все выжрал… - На столе яблочный пирог должен стоять, мать сготовила. А! И пива мне захвати, раз ты на кухне! Вот же борзая скотина. Джессика отрезает от пирога два куска – себе и брату, берет-таки холодную банку с нижней полки холодильника. Бормочущий телевизор отсвечивает зеленым на журнальный столик и нагло закинутые на него ботинки. - Так, ноги убрал! - Не пролезаешь? – Джейсон хмыкает, но повинуется. - Чего закрылся тут? - Джессика сует ему в руки запотевшую банку. - Свет вырубил, даже окна зашторил. Не комната, а склеп. - В склепе холодно и страшно, – «р» насмешливо-хрипло рокочет в горле, - а у нас уютно. И впрямь. Диван большой, но Джессика липнет к брату. Тот и не против – освобождает место посадки, закидывает руку наверх. Кожаная куртка с радужным логотипом «NASCAR» во всю спину соскальзывает с дивана на пол. - Тебе ее мало было? Еще и кепка... А говоришь, что тебе не нравится там работать. Может, сразу на лоб логотип набьешь? - Уже ищу мастера. Не с партаком же ходить, - Джейсон тянется за курткой, но забивает. Хоть бы не нашел. Джессика вздыхает, поднимает ее сама, кладет на колени и водружает сверху тарелку с пирогом. - Только не запачкай, чистить заставлю. - Угу. Кто играет? – она кивает на мелькающие по полю фигурки. Джейсон лениво потягивает пиво. - Наши против Тигров. Ты глянь, просирают! – он качает головой, задорно смеется. - Всухую, блядь. Будто детский сад на поле выпустили, а не новый состав... - Так вроде ж межсезонье. Рано для новых игр, - Джейсон осекается, хмурится чуть растерянно. Джессика прищуривается. Пиво заглушает все запахи. В темноте не различить, но она уверена, что глаза у него красные. - Чего? – Джейсон отворачивается. - На них, блядь, без слез не взглянешь. Нахера я вообще болею за этих инвалидов? - Так не смотри. Это же повтор осеннего матча. - Болеть значит страдать. Только истинный болельщик поймет. Джессика жует уже второй кусок пирога, следя за действиями квотербека. Джейсон врет, но ей плевать. Джейсон крут, так даже в школе говорят. Работает в Хьютауне, в автомастерской банды Алабамы. Хоть и говорит, что ему не особо нравится, всячески подчеркивает свою принадлежность к гоночной тусовке - кепка точь-в-точь, как у "Красного" Фермера, куртка. Еще Джейсон ругается и курит травку, как все крутые парни. И за сестру стоит горой. Ей все завидуют. И правильно делают. Они как «Джонсон энд Джонсон», только «Джейсон энд Джессика». Производство завода Джона Колчека. У отца мало фантазии – в стиле жизни, выпивке и именах. Человек старой закалки, он не поймет. Джейсон дома шифруется, отговорки тупые лепит, от родителей прячется – даже от Джессики! Хотя она-то его не сдаст. Курит он нечасто, да и становится от этого только лучше. Больше болтает. Больше улыбается. И ей нравится даже больше, хотя куда еще-то. Разочарованно бубнит комментатор. Позорная игра Алабамских «слонов» расстраивает его не меньше, чем Джейсона. В гостиной темно и душно. Волосы на затылке щекочет ровное теплое дыхание. Глаза слипаются, как губы – от липкой яблочной начинки. Джессика сползает по протертому дивану, наваливается на брата. Тот и сам кладет ей голову на макушку. Спокойный апрельский вечер убаюкивает. Бегущая строка катится за пределы экрана. Надоедливо-радостная реклама прерывается лаконичной трелью новостей. Джессика вздыхает, устраивается на покатом плече поудобней. Речитатив телеведущей пробивает дремоту автоматной очередью. Свет от экрана меняется с зеленого на белый, режет глаза. - … грозовое предупреждение. Сохраняется высокий уровень опасности, до полуночи возможны торнадо в округах Пикенс, Таскалуза, Джефферсон и Сент-Клер. Пожалуйста, будьте осторожны, соблюдайте бдительность и при необходимости… - Джейсон. Джейсон, - она пихает брата локтем в бок, забирает из расслабленных пальцев пульт и прибавляет громкость. – Тут про нас говорят. Джефферсон – это же мы. - И что? - Джейсон щурится, хрустит затекшей шеей. - Вчера в соседних округах тоже бушевало. Весна, сезон, хуле. - Да, в школе болтали что-то об этом… Метеорологическая карта со стрелками мигает желтыми и красными пятнами-штатами. Вокруг – зеленое спокойствие. - И что делать? - Ясен хер, снять штаны и бегать, - усмехается он, блестит белозубой улыбкой и ставит полупустое пиво на столик. Джейсон руками пошел в мать. Пальцы длинные, "художественные". Почему генетика так несправедлива? Ему-то они к чему? - Я серьезно! - Прятаться. Желательно в подвал. - А если ты на улице? – не отстает Джессика. - Или ты крот и роешь себе подвал на улице, или улетаешь в Страну Оз. Расслабься, Джесс. Алабама не в Аллее Торнадо, максимум, попортит крыши. Небрежно-теплая уверенность должна успокоить, но Джессика поджимает ноги, укрытые курткой. У нее шило в одном месте. Мама постоянно корит ее за это, но ради простой грозы эфир не прерывают. В гостиной по-прежнему темно и душно. Кто знает, что там, снаружи? Ей слышится стук из-за задернутых штор. - Джейсон, - тянет она, теребит рукав футболки. – Сходи глянь. - Куда? - К окну. - Блядь, Джесс. Тебе неймется, ты и иди, – он морщится. Встает неохотно. – Ай, хер с тобой. Скрипит задетое бедром кресло, шуршит промятый пинком пуф. Джейсон шипит сквозь зубы. Вот, Джессика же говорила, что с его уютом не видно ничего! Впору напомнить ему об этом, но она молчит. Комкает куртку пальцами, ковыряет ногтем край выпуклой «N». - Вот, блядь, смотри! Нихера нет, все… Джейсон раздвигает шторы и замолкает. На улице черно. Многолетняя ель на их участке кренится под порывами ветра. Ее тяжелые лапы хлещут по окну. Потоки дождя бьют волнами, проносятся одна за другой по бульвару Дэйви Эллисон. Это первый вестник бури. Струи воздуха заметны из-за затянутой пыли. Серые щупальца невероятной силы, они срывают куски кровли с крайних домов и собираются в смертельную воронку до самого неба. - Джейсон? - лепечет оцепеневшая Джессика, не выпуская из рук куртку. Звук разрядом тока сдвигает его с места. Брат отскакивает от окна, налетает всем телом на диван. Подушки летят на пол. Джессику хватают за руку, тащат к выходу на задний двор. Бросают. Кидаются к вешалке за рабочим рюкзаком, возвращаются. Распахивают дверь. - Стой, а мама? Где мама?! – кричит она. Голос тонет в завывании ветра. Буря бьет в лицо волной брызг и мокрой пыли. Джессика закрывает глаза рукой, кашляет. Хвоя, листва, мелкий мусор – все поднято в воздух. Шторм цепляется за волосы и толкает в спину. Норовит утащить вслед за сдвинутым с места мангалом. Садовая дорожка мокрая. Намокают и подошвы, кроссовки скользят по камням. Гул нарастает. - Блядь, давай же! – Джейсон справляется с ржавой щеколдой на люке. Звенит металл, открывая ход вниз, в подвал, похожий на склеп. – Лезь быстрей! - Где мама?! – Джессику не слушают, запихивают внутрь. Нога соскальзывает со ступеньки. Задница пересчитывает оставшиеся. Джессика спешно отползает, пока Джейсон в полумраке на нее не наступил. Тусклый свет бьет только из открытых створок. Скрежещут старые петли, люк закрывается, и все погружается в темноту. - Сука! - Джейсон таки запинается о ее ноги. Грохочут коробки, грохочет буря наверху. Зажать уши. Не паниковать. Страшно. Зажигается слабый огонек. Джейсон цепляет на ухо рабочий фонарик, выбирается из кучи вещей и идет куда-то вглубь подвала. Щелкает переключателями. Нужно вырубить электричество. А есть ли чему светить? Грохот наверху такой, что пробивается сквозь прижатые к ушам ладони. Шторм ломится в запертый люк, бьет по нему невидимыми кулаками и ревет, рычит зверем в бессильной ярости. Удержат ли его эти двери? Джессика встает и, спотыкаясь о рассыпанное барахло, бредет к единственному источнику света. Подальше от угрозы. - Вот так, - Джейсон закрывает дверцу щитка. Выдох почти не слышен в шуме бури. – Все. Слава, блядь, Богу… Прости, я на тебя наступил в темноте. Ты как? Эй? Джесс? - Я… Я в норме, - как позорно дрожат губы. Джессика безжалостно кусает их. Не слушаются. - Как мама? Мы-то в безопасности, но она?.. - С ней все окей, - Джейсон тянет ее вниз, сажает рядом с собой на коробки. Свет фонарика серебрит край его брови и ресницы. – У Россов тоже есть погреб, не выкинут же ее на улицу. - А отец? Рука на плече Джессики сжимается. - Может, Хьютаун не зацепило. Ну знаешь… Бывает, что на одной улице часть домов цела, а другая улетает. Звучит как дурацкая сказка, но это действительно так. Наверху раздается жуткий треск, будто буря когтями рвет из дерева сердцевину. Кажется, не только Рок-Крик – вся Америка взлетает в воздух. Подвал холодный, тут нет отопления. В руках у Джессики по-прежнему куртка Джейсона, приходится потесниться, чтобы поместиться в ней вдвоем. Джессика прижимается ближе к брату. Ждать. Это невыносимо. - Расскажи что-нибудь, - просит она. Хер с ней, с гордостью, в глубине души Джесс – еще ребенок. С братом можно, не стыдно. – Только не про гонки! - Блядь, - Джейсон нервно посмеивается. – Я только хотел начать. Про что тогда? - Что угодно, кроме этого. Скрипят потолок и его мозги. - Ты б был собой, не будучи Монтекки, - звучит хрипло-монотонно во мраке подвала. - Что есть Монтекки? Разве так зовут лицо и плечи, ноги, грудь и руки? Неужто больше нет других имен?.. - Господи, с каких времен ты это откопал? – тянет Джессика, отстраняясь. Подсвеченные фонариком глаза черно-ласково смеются. Они куда теплее, чем темнота бури и выстуженный мрак подвала. – Из эры динозавров? - Ну, если ты настолько древняя... Тебе лет пять было, когда я это заучивал. Девять лет назад. Больше половины ее жизни. Вот это у Джейсона память! - Я что-то помню, - Джессика насупливается, дует деланно-обиженно губы. – Ты тогда своим Шекспиром меня мучил и пытал. - Че поделать, это твой семейный долг - мне помогать. Зато мы смастерили тебе классное платье. - Ага, мамина сорочка и занавеска! – продолжает она тем же насмешливым тоном и смягчается. – Зачем ты текст учил и за Ромео, и за Джульетту? Вот ты был зубрила. Хорошо, хоть сейчас нормальный. - Вдруг пришлось бы подсказывать на сцене. Мне нравилось, - Джейсон замолкает, отводит взгляд в сторону. - Насчет репетиции ничего не скажу, но платье вышло неплохое, - замечает Джессика, глядя на потолок. Дрожать вроде перестал, или нет? – Даже отцу зашло, хотя он не ценитель. Рука на плече сжимается крепче. Наверху продолжает буйствовать шторм, но тише, не так уверенно. Нет гула, от которого все внутри стынет. Мыслям больше не нужно таиться. Они улетают на поверхность, к тревожному настоящему, прочь от затронутого ненароком прошлого. - Вечно мне за тебя достается, да? – а Джейсон все думает об этом. Еще бы, у него прошлого – как заказов в автомастерской! Ему уже двадцать пять, скоро на пенсию. Джессика пожимает плечами. Она и не помнит толком, чем все закончилось. Кажется, Джейсон после того случая перестал ходить в драмкружок… Или нет? Ей запомнилось только платье. Мамина сорочка. Атласно-белая, на тонких бретелях. С невесомым флером тюля в мелкий цветочек. - Неправда, мне тоже за тебя прилетает! Я тебя вечно прикрываю, – возражение факта ради. Джессика ежится. – Вроде тихо. Они напряженно прислушиваются. - Может, выглянешь? - Блядь, опять я? Тебе совсем меня не жаль. - Ты же старше! Ты защитник, а я мелочь пузатая, - Джесс показывает язык. Это ее любимая карта, которую нечем крыть. – И между прочим, с окном я оказалась права! Ты оценил, оценил? - Зато потом столбом стояла, еле уволок, - Джессика отворачивается, ворчит, что было пиздец как страшно. – Ну ладно, ладно тебе. Мы квиты. Я же тебя всегда защищу, ты же знаешь. - Если тебя разбудить. Ладонь выбивает из спины Джессики излишнюю вредность. Джейсон встает. Идти приходится медленно, чтобы опять не клюнуть носом в скопившееся за десятилетия барахло. Каждое поколение Колчеков считало своим долгом сбросить ненужные вещи в подвал! Джессика следует за братом, как цыпленок – за курицей. Хватит ей на сегодня синяков. Скрипит щеколда. Створки люка сразу не поддаются. Что, если они заблокированы в подвале навсегда? Вода тут… Найдется, наверное, а вот с едой проблемы. Выживет один Джейсон, с его-то аппетитом. Джессика успевает похоронить свои обглоданные кости и оплакать их, пока брат борется с люком. Открыто! Внутрь бьет свет – рассеянный, тускло-серый. Небо очистилось, как автозапчасти в уксусе. Только сквозь проем тянет не кислотой. Сыростью. Древесиной. Травой и землей. - Святая божья матерь... Джейсон замирает на верхней ступеньке. Оглядывается на Джессику, бледный донельзя. Выбирается, тянет ей руку. Оказавшись наверху, она понимает. Все, что у них осталось, - это прошлое в забитом вещами подвале. Настоящего нет. Как и дома. Есть только кожаная куртка «NASCAR», обрывок былого достатка. Кругом одни обломки. Куски фанеры, древесины… Стихия прошлась по городку смертоносным ластиком. Ель, отцовская гордость, вырвана из земли с корнем. Любовно выстриженный газон вспахан корнями, садовые дорожки выкорчеваны. Комья земли на траве – точно гроздья клетчатки в развороченной ране. Вид – как на равнине, усеянной рядами светлых квадратов. Фундаменты. По ним да по асфальтовой дороге удается понять, где раньше были улицы. Ничто не способно остановить смерч. Он должен иссякнуть сам. Это и происходит у Джессики на глазах. Торнадо рассеивается, слабеет. Осыпается на землю мусор, содранная кровля и ветки. Ураган тает в воздухе, из воздуха сотканный. Будто и не было его. Будто и не было западной части Рик-Крика. Только собака истерично лает на следующей улице. Рыжий Купер, ему повезло. Еще немного, торнадо и их хозяйство перемолол бы в щепки. Джессика цепляется за руку Джейсона. Они бредут вдоль развалин, встречают на пути соседей. Вместе идут к ближайшей церквушке. С часовни наполовину сорвана крыша. Бог отнес храм в сторону от пути смерча. Теперь баптийская церковь – центр сбора уцелевших. Джессика отстраняется, цепенеет. Она еще не понимает, не хочет понимать. Джейсон разжимает руку, вместо нее в Джессику впивается трясущаяся мать. Она рыдает надрывно, то ли от счастья встречи с детьми, то ли от общего горя. Вторят ей такие же голоса. Акустика в церкви потрясная. Только, блядь, для хора, не для плача! Проходят минуты, часы. Приезжает отец. Ураган застал его в дороге, и Джессику осеняет: у них осталась машина! Машина, черт возьми! Это удар под дых. Комок внутри взрывается слезами. Теперь очередь Джессики изливать наружу страх. Перед настоящим. Перед будущим. Что теперь с ними будет? Отец зажимает желтыми зубами сигарету, хлопает дочь по плечам. - Не вешай нос, Веснушка-Джесс. Выберемся. Главное, что все живы. Джон Колчек никогда не умел утешать, но сам – прочней устоявшего перед бурей фундамента. - Где Джейсон? - Помогает спасателям, - отвечает мать. - Они осматривают завалы, ищут выживших. Отец кашляет в густые усы. Растирает окурок подошвой и спешит присоединиться к группе добровольцев. Где-то под обломками могут быть люди… Живые. Мертвые. Волна торнадо, пронесшаяся по юго-востоку Америки, забирает с собой жизни. Потери для страны небольшие, для скромного Рок-Крика – ужасающе-гигантские. Тридцать два человека. В глубинке все друг друга знают. Буря разрушила здание школы, погиб мальчик из параллельного класса Джессики. Из-под обломков домов извлекают тела погибших. Кого-то находят вдалеке от разрушенного жилья. Отец живет в Рок-Крике с рождения. Он жует сигарету за сигаретой. Скоро его желудок станет пепельницей. Торнадо развеялось, но закрученная им воронка событий набирает обороты, будто двигатель гоночной тачки. Неделю они живут в кризисном центре. Пострадавших от бури много. Надо бы печалиться, но Джессика радуется. Втайне, чтобы не словить от нервной матери выволочку. Они не одни такие. Отец все бьется, надеется выбить с государства компенсацию побольше. Родовое гнездо семьи Колчек снесено подчистую. Нужно его восстановить, но все - потом. У матери после пережитого шалит сердце. Ее кладут на лечение, в клинику Бирмингема. На общем совете решено переехать следом, чтобы быть с ней рядом. Держаться одной семьей. Это самое главное. Отец и Джейсон часто уезжают в Бирмингем. Нужно найти съемное жилье, подыскать работу, чтобы оплачивать аренду. Счета за лечение матери растут с каждым днем. Джессика часто остается одна. Разбор вещей в подвале и скрашивает время, и полезен. Теперь это старье пригодится. В ее руках пакеты с отсортированным не помещаются. Джейсон приходит на помощь. - Эй. Не кисни, - он пихает ее локтем. В автобусе тесно, а с вещами под ногами – вдвойне. – Ты же хотела перебраться в столицу. Не Вашингтон, но центр Алабамы - тоже неплохо. - Для начала пойдет, - Джессика грустно улыбается. Был бы другой повод, а так... Страшно. Джессика ежится и втягивает руки через рукава к телу. Пусть глупо и похожа она на куколку радужной бабочки "NASCAR", но так теплее. Шторм позади - и Джейсон рядом. Все будет хорошо.