Ураган по имени Джейсон

Бирмингем зовут Волшебным городом. Здесь есть все для выплавки железа: уголь, руда и известняк. Промышленность – фундамент Бирмингема. Он устоит, как бы не рвал его в клочья ураган экономического кризиса, ведь его оберегает статуя Колосса-Вулкана, божественного кузнеца. Устоит и Джон Колчек. Потомственный сталевар-колдун вписался в Волшебный город. Им удается закрепиться в Бирмингеме. Жить, а не выживать, снимая квартиру в неплохом и перспективном районе. Саутсайд известен благонравием и низкой преступностью. Рядом больницы, в том числе и та, куда регулярно ложится мама, солидные школы – отец не соглашается переехать в место подешевле. Они будут жить хорошо. И живут, уже два года, несмотря на рез… рестукту… - Реструктуризация. Сигаретный дым путается в отцовских густых усах, залипает в морщинках глаз, в ямочке у уголка губ. - Реформирование, иначе говоря. Процесс производства перелопачивают, убирают лишних людей… Понимаешь? Джессика кивает. Не понимает ни черта. Главное, они живут в Волшебном городе. Для Джессики его великолепие – и есть магия. Бирмингем огромен, он вобрал в себя всю силу и очарование Глубокого Юга. Никогда не затихает, не спит. Его огни отражаются в густо подведенных девичьих глазах, тонут в парковых насаждениях. Саутсайд – это зелень и звон трамвая. Малоэтажные дома на фоне сверкающих высоток и вкусные панкейки в кафе на перекрестке. Джессика готова не слезать с трамвая вовсе. Так и делает временами – накатывает круги по маршруту, любуясь видами. Природные, урбанистические – здесь есть все. Если доехать до конечной, можно к маме заскочить в приемный день. Придумать что-то еще, чтобы не идти в школу. Провинциалка. Это слово преследует Джессику что в учебе – «столичное» образование куда строже, что на переменах. - До вашей деревни все так долго доходит? Героиновый шик уже не в моде! Ну ты и тормоз, Колчек! Брата попроси, пусть тебе колодки поменяет! Она попросила. Один из задир, Гарри, теперь зовет ее гулять. Вот и на ярмарку пригласил! Джейсон по-прежнему крут. Даже клеймо провинциала носит точно поистершуюся куртку “NASCAR” - с небрежно-вызывающей вальяжностью. С ней же жалуется, что стук баскетбольного мяча на Билл Харес Арене слышно на весь район. В автомастерской голова раскалывается уже к обеду. - А от рева двигателей не болит? – он лишь фыркает пренебрежительно-гордо, бросает краем рта, мол, что мелочь пузатая в этом понимает. Только ему прощается такое обращение. Джессике шестнадцать. Она нещадно жжет волосы и веснушки перекисью. Глаза подводит так жирно, что Джейсон зовет ее пандой. Обидно, но в зеркале – и впрямь панда. А хочется видеть Кортни Лав или Кейт Мосс. - И что это? – отец недовольно следит за танцами дочери перед зеркалом. – Что за бардак на голове, Веснушка-Джесс? - Не зови меня так! Я уже взрослая, - огрызается та, сверяется с картинкой в замызганном журнале. – Это гламур, гранж! Месть удалась. Отец не знает этих слов. А «старье» бы знал. Модели на обложках журналов меняются. Уходит в прошлый век эстетика болезненной небрежности, худых изломанно-грациозных тел, или скрытых под мешковатой одеждой, или выставленных нарочито напоказ. Джессика не сдается. Это ее настоящее и прошлое. Сгинувшая в урагане коллекция, наследие родной глуши. - Эх, молодежь… - отец вздыхает, переворачивает страницу утренней газеты. На титульном листе – фото болида, громкий заголовок о строительстве «Barber Motorsports». - В наше время не было такого. Я когда вашу мать встретил, она как куколка была! Господи Боже, только не это. - Цветные платья, юбки… Брюки клеш, - продолжает отец, мечтательно улыбаясь в усы. – Как увидел, так сразу и влюбился. Хочешь, я тебе денег дам? Купишь что-то нормальное. - Мне и так нормально, - Джессика мечется по квартире вихрем, рыбкой по аквариуму. Рыбки! Нужно их покормить, иначе арендодатель убьет. Не рыбок, жильцов. - Бог с тобой. С Гарри гуляй в чем хочешь… Не выше колена, но чтоб завтра одежда была чистая и красивая. Иначе к матери в палату не пущу. Звенит телефон. Гарри, сволочь! Слился, когда Джессика уже накрасилась. Ну и хрен с ним. Джейсон составит ей компанию. - Попроси брата, чтоб вечером пикап глянул! Движок что-то стучит, - слова едва успевают уцепиться за выбеленные волосы. Вихрь по имени Джессика уносится тусить. Найти брата просто – иди на визг автомобильных шин, свист толпы и выйдешь к Старой Трибуне. Джессику многие знают, пропускают в рабочие помещения. Пара коридоров, и она вплотную к трассе. Ближе, чем дорогие первые ряды. Зеленый автомобиль проносится мимо с оглушительным ревом, заходит в дрифт. Выруливает! Уносится дальше по кругу. Тянет паленой резиной, на дорожном покрытии – черные полосы. - Кто лидирует?! – Джессика с трудом перекрикивает отстающих. - Хер его знает! - приходится читать по движению тонких обветренных губ. На техплощадке царит веселье. Конечно, район более колоритный, чем Саутсайд, да и мероприятие располагает. Пиво льется рекой, много кто курит новомодные сигареты. С вонью жженых покрышек сплетается пряная сладость. Непередаваемый букет! Джессика усаживается рядом с братом на бетонный блок ограждения. Кто-то из команды поднимает вопросительно брови, что-то тянет, но напарывается на взгляд Джейсона точно на арматуру. Она-то не против. Это Джейсон жадина. - Статую Вулкана разобрали? Уже привезли? – Джесс ловит момент, когда все машины – на другом конце поля. – Говорят, у него задница размером с автобус. - Что, доросла девка? Уже тянет на задницы мужские смотреть? – ржет кто-то из техников. – Моя не подойдет? - Если задница бронзовая и отдельно от тела лежит, то можно, - бросает Джейсон, вызывая новый приступ хохота. Джессика задирает гордо нос. Съели, суки? - Кстати! – приходится вновь перекрикивать рев моторов. – Отец тебя просил посмотреть его машину! Там… там что-то делает что-то не так! - Описание заебись, - Джейсон хмыкает, бодает ее локтем. – В диагносты податься не хочешь? Джессика смеется. Ей-то зачем понимать все эти премудрости, когда рядом есть брат? Он все зарешает. С парнями в школе, с тачками – вот и сейчас следит, прищурившись, за гонщиками. Хмурится, потягивая пиво, и с коллегами общается куда охотнее, чем наблюдает за машинами. Жизнь бьет ключом, как Джессика – пяткой по бетонному блоку. Жаль, что вечно так беззаботно ногами не поболтаешь. Учеба, быт! Хозяйство без матери держится на Джесс и уже достало. Лето кончается. Осенью опять в школу, и наступающий год будет еще хуже. Он выпускной. Дальше колледж, на котором так настаивают родители. Зачем? Джейсон и без него живет отлично, пользуется свободой, кайфует. Вот бы и ей также! Вечереет. Звенит трамвай, пропуская пешехода. Ярмарка кончилась, а тут хотя бы Джейсон копается в отцовском пикапе. Джессика уже помогла чем могла - потерла елочный ароматизатор, отчего старый салон пахнет ванилью , помучила педаль газа, увеличивая или сбавляя обороты. Стук и стук. Что в нем можно разобрать? - В «Новостях Бирмингема» писали, что начинается строительство парка. - Снова? Дома церквей как грибов после дождя, а тут – парков, - Джейсон поправляет на ухе сбоящий фонарик, копается в двигателе. - Это не простой парк, а гоночный! Только представь, Формула 1 у нас под боком! - Кто отвечает за городское планирование, тот знатно охерел. Прощай, сон. Джейсон вытирает лицо рукой. Над губой остается черный след. Одно лицо с отцом. Ну или с одним диктатором. Джессика сдерживает смешок. Пусть это будет сюрприз! - Успеешь выспаться, его откроют только в 2003-м, и то на холмах, - она опирается на машину бедром, игриво смотрит на брата. – Не хочешь туда устроиться? - Если только самому гонять. Звучит довольно дерзко. Особенно рядом со старым пикапом. Джейсон криво усмехается, дергает плечами. Запускает руки в брюхо машины, беззащитно открытое, потрошенное по-рыбьи. Блестят в свете фонарика внутренности. Длинные пальцы барабанят по обнаженным металлическим кишкам, ныряют в глубину черноты, что-то дергают. Резко, грубо. Машина бездушная, однако... Капот закрывается с досадливо-громким хлопком. Джейсон забирается в салон, отключает радио. В шумящем сердце машины слабо стучит раковая опухоль. Поломку нашли, но никто не рад. Дома Джейсон объясняет что-то отцу насчет распределительного вала. Замена, цены-сроки, скидки… Последнее особенно важно. Заначка есть только по статье «мама». Джессика следит за разговором вместо времени. Портится ужин, следом за ним – и завтрак. Отец не в духе. Их драгоценный старик-пикап сломался, без него – как без ног. Достается всем: и Джессике, что провалилась с готовкой, и Джейсону, считай, на ровном месте. - В три у клиники, - отец спешно допивает кофе, бросает на ходу: - Про машину матери ни слова - и сделай лицо попроще! Ей нельзя переживать, а тебя увидит - начнет. Вместо нее переживает Джессика. До встречи осталось совсем немного, а негодование волочится за ними якорем. Того и гляди, зацепит трамвайные рельсы. - Лицо мое ему, блядь, не нравится. Заебал! - Согласна! Не дом, а тюрьма какая-то, прикапывается по мелочам, - Джессика следует за братом в подворотню. – Ему даже моя яичница не понравилась, хотя я старалась! - По-честному, - Джейсон тормозит, лезет в карман за сигаретами, - яичница была гавно. Да ладно, разве черные края у глазуньи – не норма? - В следующий раз сам будешь готовить с такими шутками! Усек? - Усек. В Саутсайде и подворотни чистые. Пахнет несвежим мусором, под ногами хрустят бычки, и только. В Хьютауне главные улицы такой чистотой хвастались по праздникам. - Поторопись, - она смотрит на часы, - через пятнадцать минут нужно быть на месте. - Блядь, может, хоть сейчас спешить никуда не будем? Просто постоим. Отдохнем. - Ладно. Если быстро идти, то мы успеем и за пять. Нет, за семь минут. - Спасибо, Ваше Величество, выделили время, - Джейсон хмурится недовольно, закуривает от старой сигареты новую. Затягивается глубже. – Что? Отец сказал лицо поправить, я поправляю. - Какой ты послушный мальчик. За одежду обидно. Я ее стирала, гладила, а ты весь пропахнешь! - У тебя же с собой духи. - Имей совесть, они почти закончились! - Тебе жалко, что ли? Ради него – не жалко. Джейсон расслабляется. Мечтательный блеск в глазах, мягкая улыбка преображают молодое, но не юное лицо. Ему реально двадцать семь. Число внушает Джессике ужас, таится в хмурой складке меж бровей, поджатых губ, напряженной линии челюсти. Их замечаешь на контрасте, да и редкий это шанс. Джейсон курит чаще. Намного чаще, чем в Рик-Крике, но и ритм мегаполиса выдерживать трудно. - Как же меня ебет этот город, Джесс, - брат закрывает глаза, приваливается к стене. – Думал, заебало, а он еще и еще. Без магии точно тут не обошлось. - Ой, не прибедняйся! Мы отлично живем, а ты вздыхаешь, будто… Не знаю, проклятье Бирмингема словил. - Звучит как новая книга про Гарри Поттера. Смех Джейсона гриппозно-заразителен. - Я серьезно, - говорит он совершенно не серьезным тоном, пожимает ребячески плечами. – Достало все. Скучно. Уныло. Джесс поднимает брови. Брат смотрит в стену напротив, хмыкает. Издевается, не иначе. Скучной его жизнь никак не назовешь. Джейсон крут и крутится среди таких же парней. Многие бы отдали душу Богу-Вулкану за то, чтобы быть на его месте. Подло спрашивать сейчас, когда у Джейсона развязаны язык и шнурки на кроссовках. Так же подло, как перетягивать на свою сторону маму в вопросе выбора колледжа. Джессика остановится на последнем. Подлость горчит в горле облаком древесно-свежего парфюма. Джейсон пахнет не марихуаной, по-кальвин-сука-кляйновски, а как иначе? Иначе все просто рухнет. Запах духов въедается в больничное постельное, как бензин – в его рабочий шарф. - Джессика сказала, ты не хочешь переводить ее в другую школу, - материнская ладонь мягка и шершава, будто спущенная шина. - Уже наябедничала? – отец хмурится, поправляет свежий букет цветов на тумбочке. – Да, пока я жив, не будет перевода. Программу она тянет. - Не тяну! Мне трудно, приходится сидеть до вечера за учебниками, - Джессика поджимает губы. В этом есть часть правды. - Тяжело в учении – легко в бою. Выучишься, поступишь в колледж. В нормальный, а не на модельера… Или кто там у тебя? Швея? Сдерживается. Будь этот разговор дома, всех бы уже разогнали по углам, но при матери отец не будет жестить. Он ее любит. Прислушается. На то и расчет. - Дизайнер одежды. Или художник, я пока не решила! - Джесс впитывает материнскую улыбку. - Что-то мне это напоминает, - отец хмурится, не дает матери возразить насчет ценности любого ремесла. – Нет уж. Профессия должна быть нормальная, востребованная! И определиться надо сейчас, иначе так и не решишь, как… - Джон, - мягко журит его мать, оглядывается на Джейсона. Тот улыбается, блестит белыми ровными зубами, опускает голову. Глаз под козырьком кепки не видать. Они ходят по краю пропасти. Каждый раз перевешиваются через хлипкие перила, испытывая их на прочность, но как и в том фильме, Смерть догнать невозможно. Пока не настанет момент, она не вдарит отцовским кулаком под дых. Джессике волнительно-интересно и стыдно. Перед родными. И отдельно перед братом. Игра их опасна, но каждый визит родители обсуждают ее будущее и колледж. Джейсона от этой темы корежит. Скандалить нельзя, не при матери. Не прийти он не может, и каждый раз в расширенных зрачках плещется боль. Прогорклая злость. На Джессику? На родителей? За что, почему? Джейсон не отвечает, сколько бы ни скурил. Она не понимает своей вины, может только поддержать. Забрызгать шарф духами, выдумать вескую причину выйти из палаты. Плеснуть в лицо ледяной водой из-под крана. Злость нестойкая, вымывается на отлично. Пальцы Джейсона краснеют, дубеют, отдают глазам все тепло, и все становится как прежде. Они вместе смеются, обсуждают, как было близко. Жизнь щекочет нервы похлеще любого кино, общая тайна сплачивает концерн «Джейсон & Джессика» еще сильней, и бьются два сердца в бешеном ритме. Одно подгоняет адреналин, другое - привнесенная извне химия. Все обрывается в секунду. Ураган зарождается из ветра, вихря. Процесс быстрый, но занимающий время. Телефонный звонок – что карстовый разлом. Земля уходит из-под ног, и Джессика улетает в темный провал. В руки брата и отца. В траур. В середину похоронной процессии. Осень шелестит дождем, мигает отраженными огнями вывесок в лужах на мокром асфальте. Прощание скромное, тихое, какой и была мама. На поминки таки удается испечь яблочный пирог. Сочный, липкий… Такой, как надо. Там, за минуты до шторма, было вкусней. - Мы вернемся домой. Подкопим денег, отстроим дом и вернемся. Нет, только не это! Захолустье не сравнится с сердцем Алабамы. Жизнь тут бьет ключом, как кровь из артерии, а не ползет еле-еле, не поспевая за столетним трактором. Нет ничего более постоянного, чем временное. Джесс забыла об этом. Отец суров и безапелляционен, как заводской пресс. Любые аргументы против давит в лепешку. Джессика оглядывается на Джейсона в поисках поддержки. Он молчит. Пасуют. Оба. Отец – перед потерей. Смерть мамы бьет по скале отбойным молотком. Джон Колчек хочет уйти подальше, укрыться в родной глубинке. Вернуться туда, где все было хорошо, где ураган не унес ни семейное гнездо, ни маму – спустя два года. Все началось со смерча. Можно сказать, это он ее забрал, спустя столько времени, будто идущий по следу злой рок. Жнец, восстанавливающий баланс, как в кино! Уж лучше верить в это, чем в собственную вину. Джейсон пасует перед своими страхами. Он держится с похорон. На прощании – хрипло-торопливый шепот с оглядкой на очередь. Обещание больше не курить, просьба простить. За то, что не смотрел, когда мог, что отводил взгляд вместе с подозрениями. Джессика заставляет себя не слушать. Это не из-за них. Они ни разу не попались. Во всем виноват тромб, маленький сгусток, сорванный потоком крови точно порывом ветра. Джейсон думает иначе. С головой уходит в работу, дерет детали из авто, точно гнилые зубы – из рта. Становится поразительно скучным. Его никуда не вытащить. И раньше его старческую задницу трудно было сдвинуть с места против желания – чертов отцовский характер! – а теперь Джейсон будто приклеился к дивану. Щелкает по вечерам пультом. Мелькают каналы, точно ветви деревьев за окнами, рыбки в аквариуме. Эмоций от картинки – как у рыб. Ноль. Зато каждое утро брат идет в мастерскую с лицом победителя! Грудь колесом, подбородок вперед – будто гонку выиграл. Какую? Кто быстрее заткнет Джессике рот? Пусть вертится как хочет. На парад Дня Ветеранов она идет с дерзко-болтливым Гарри. Впервые колонна в честь Первой Мировой прошлась по улицам Бермингема. Это стало доброй традицией, расползлось по США созидательной эпидемией. Гражданские прикрываются зонтиками, неловко задевают ногами транспаранты. Военные идут без зонтов. Форма впитывает дождь, темнеет на глазах. Им не холодно? Играет бодрый марш, от звездно-полосатых флагов рябит в глазах, но в целом, зрелище мало интересное. Техники на параде немного, участники бредут по улице. Идущий мимо солдат подмигивает Джессике. Интересно, автомат у него настоящий? А сам солдат? Уж в чем Джесс уверена, так в том, что платье на витрине – не подделка. Один взгляд, и ухажер идет лесом. Это все баловство, глупые гулянки под дождем. Настоящая любовь – вот, перед ней. Атласная. Белая, на тонких бретелях, с заманчиво-открытой спиной. Юность и детство сплетены воедино. Кейт Мосс на красной дорожке и материна сорочка. - Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет, - старательно выводит в памяти хрипотца. Холодный пол обжигает голые пятки, сильные руки подхватывают Веснушку-Джесс, поднимают в воздух. - Пап, смотри, какое у меня платье! А мы с Джейсоном репетируем! Хлопает дверь, заглушая голоса внутри комнаты. Или магазина? Джессика выдыхает. Стекло витрины потеет, приходится пройтись пальцами. Ждать пару секунд, пока прояснится само, - нестерпимо. Платье мечты. От этого платья будет пахнуть иначе, не мамой, но самой Джесс, что есть ее часть. Выпускной пройдет только в нем, но цена… Отец допивает пиво, уточняет длину - по щиколотку! - и обещает выделить деньги. Столько благодарностей и объятий День Благодарения еще не видел. Его мнение насчет голой спины остается тайной. Мысли о празднике греют этой мокрой зимой. Утешают даже при расставании! Джессика шлепает по лужам, размазывает по лицу дождь и потекшую подводку. Реветь? Из-за Гарри? Плакать из-за тупицы – очень тупо! Выходит, Джесс... Придется выплакать в подушку и это. Хлопает дверь квартиры. У вешалки небрежно брошена кожаная куртка. Джессика хмурится, подбирает ее, вешает на крючок. - Джейсон? – в ванной шумит вода. – Джейсон, с тобой все в порядке? Хриплый кашель заставляет стучать сильнее. Хоть бы воду закрыл, слов не разобрать! Съел что-то не то, вот его и полощет. Бедолага. - Я поищу таблетку! – она рыскает по кухонным шкафчикам, ставит стакан воды рядом с блистером. Теперь можно и собой заняться. Веки стонут, мокрая салфетка тянет за собой кожу и черноту пигмента. Вокруг глаз остается размазанная серость унылых будней и унылой погоды. Будто ей не спалось неделю. Джесс с досадой хлопает карманным зеркальцем. Ее мечта - драматично-красивая, нарочитая изможденность, а не бытие мокрой курицей. Выбеленные волосы, намокнув, отдают желтизной. На носу вновь проступают веснушки. Кто говорит, что внешность – не главное, нихера не понимает. Может, Джессика упускает что-то? Начинку, что придаст образу не дешевой броскости, а глубины. Внутреннего надлома, что всегда читается в позе модельно-изящных тел, в линии тонких рук, напряженных ключиц. Если найти этот компонент, то он перекроет не те пальцы и не те веснушки. - Ты выглядишь не лучше, - Джейсон выходит, пошатываясь, огрызается, значит, все не так плохо. Делает глоток воды, морщится. – Чего не в школе? - А ты чего не на работе? Разговор – точно игра "Передай посылку". Играет в нее только Джесс. Джейсон упрямо смотрит в сторону, барабанит костяшками пальцев по столу и сестринским нервам. Кусает губу, косится нервно-черно. Постепенно втягивается в разговор. - …я думала, Гарри на выпускной со мной пойдет! А он не пойдет. Потому что он гандон! И что мне теперь делать? Нет, поговорить по-мужски – не вариант. Тем более, повторяться скучно. Джейсон усмехается и вдруг предлагает немыслимое. Что если он пойдет с Джесс на бал? - Ты? – ее смех с трудом спасает неловкую ситуацию. – Ну в смысле… Ты же давно школу закончил. Помнишь, как танцевать? - Дай Бог, не сдохну на медленном танце от старости. - Значит, заметано, - кивает Джесс и подпирает руками подбородок. – А с тобой что? Ветер, слабый, но постоянный, не в силах сорвать крышу за раз. Тянет, лист за листом, по одной черепице. По одному слову из плотно сжатых губ. Уволили. Он дома уже неделю. Утром уходит, вечером приходит, чтобы отец не заметил и не начал опять ебать мозги. С поиском новой работы не складывается. Ему не везет. Всегда в этом плане не везет, места меняются точно перчатки, пока Джейсон не выигрывает эту дуэль и не задерживается где-то. В этот раз все застопорилось. Смеяться уже не тянет. Пора Джессики отводить взгляд, крутить на палец влажную прядь ломких волос. Как она могла не заметить? Целая неделя… Вихрь жизни, мирских забот закручивает не по-детски. Но на то Джесс и взрослая, чтобы не терять голову. - Ты же хороший механик, разве нет других мастерских? – Джейсон клацает зубами о край стакана. Стекло откусить для него предпочтительней, чем ответить. – Джейсон, послушай. То, что тебя уволили, еще ни о чем не говорит… Ни о чем, кроме твоего характера, но о нем все и так знают, что он говенный. Уголок губ дергается в ухмылке. Джессика сжимает его напряженную кисть, заставляет прекратить нервный стук по столу. - Тебя, блядь, любой салон с руками оторвет, - длинные пальцы вздрагивают. Да она же не буквально! - Ты крутой. Самый крутой чувак из всех, кого я знаю. И я всегда буду на твоей стороне, помни об этом. Нужно повторять это чаще. Джейсон заслуживает этого, а не вечных препирательств с отцом. Они так похожи, что с трудом уживаются вместе. Отец – старой закалки, он не понимает. Для него двадцать семь лет – возраст, когда дома уже раззявили клювы мелкие птенцы, когда нет «хочу» и есть одно «надо». Тем временем и в двадцать семь можно вести себя как придурок. Например, оттягивать неизбежное! Ничего, они вместе. Все разрулят на пару друг с другом. Механику нужен водитель, иначе экипаж неполон. Зима. Холодает. Придуманный Джессикой план выигрывает ценнейший ресурс – спокойствие. Джейсон скоро выходит на новую работу, в другую мастерскую. Веселеет. Отец не знает о смене места вовсе. Нахера ему вообще говорить? Салон салону рознь. Рождество они проводят дружной семьей, ей же встречают Новый год и нового президента. Отец доволен. Если бы Джордж Буш еще и либератье разогнал из своего кабинета, ух, зажили бы все тогда! Как именно зажили бы, отец не уточняет. Но банку пива в честь Буша откупоривает. Февраль встречает аномальным холодом. Из-за него и погулять негде, даже навестить выставленное на витрине платье неохота. От подготовки заявлений в колледжи никак не отвертеться. Делать это настолько не хочется, что берет зависть к приболевшему брату! По его словам, на работе не топят. Джейсон простыл, озноб и ломота у него такие, что даже на трагическую гибель Дэйла Эрнхардта насрать. Разбиться насмерть на последнем круге… Весь мир, причастный к гонкам, уходит в глубокий траур. Джейсон уходит в другую комнату. Джессика грызет ручку. Отец настаивает на лучших заведениях Бирмингема. С творческой направленностью он после смерти матери смирился, из-за чего Джейсон временами скрипит зубами – хотя в последнее время перестал! – но требует лучшего. Приучает к олимпийскому принципу: «Быстрее! Выше! Сильнее!». Последнее из писем вызывает меньше отторжения, чем ожидалось. Афинский государственный кажется чем-то приземленным и реальным. Вера в нее отца льстит, конечно, но Джессика не столь высокого мнения о себе, пусть и достаточно умна. Настолько, что ее план по сокрытию увольнения Джейсона прожил два с лишним месяца! Рассыпался по вине обстоятельств. Блядь, как же тупо они спалились! Именно об этом думает Джесс, получившая свою порцию ругани и выставленная за дверь кухни, точно маленький ребенок. Старшие, сука, сами разберутся. Отец с присяги Буша пристрастился к новостям. Смотрит их по телевизору, читает как утренние, так и вечерние газеты. Вычитал про скандальную драку фанатов на Билл Харес Арене и вечером буквально с порога насел на Джейсона, возжелав подробностей. А тот и не в курсе. Тут они и проебались. Обстановка на кухне накаляется, словно плиту не выключили. Джессика скрещивает на груди руки, сверлит глазами аквариум с рыбками. Что она могла сделать? Пантомиму за спиной отца разыграть? И вообще, Джейсон сам виноват. Ворчал всем и вся, что голова у него из-за баскетбола болит, вот и спалил предыдущее место работы! Нет бы помолчать. Он не собирается молчать. Конец недели. Джейсон к выходным вечно устает, бесится на всех. Вот и сейчас на кухне разговор перешел на повышенные тона. Еще немного, и аквариум разлетится к чертям, как бокал на высоких частотах. Главное, сейчас-то все в порядке. Джейсон работает, не все ли равно, где? Но нет. Отец терпеть не может, когда его водят за нос. Джессика прислушивается, стонет сквозь зубы. Блядь! Они опять за старое?! Бла-бла, когда Джейсон начнет заниматься серьезными вещами, а не перекрашивать тачки с дружками в очередном гараже. Тема настолько избитая, что впору вызывать полицию на домашнее насилие. Закрыть глаза. Они всегда ссорились, даже в детстве. Не слушать, думать о хорошем, о платье, например. - Пап, смотри, какое у меня платье! – звонко, радостно. - А мы с Джейсоном репетируем! Ее также выставляют за дверь, как будто… Джесс и есть ребенок. Им в семье и остается. - Какого черта? Я же велел не тратить времени на эту твою актерскую муть! – яростно из-за дверей. – Это несерьезно, черт бы тебя побрал! Мужчина – это добытчик, а не игрун на сцене, ты должен заниматься серьезными вещами! Джейсон прошлого утирает лицо кулаком, улыбается сквозь зубы: - Вечно мне за тебя достается, да? – и обнимает Джесс. Она похожа на кучку атласа и тюля в мелкий цветочек. Он больше не ходит в драмкружок. Никогда. Джейсон настоящего хлопает дверью. Выметается нахрен из этого дома и возвращается только на следующий день. Мартовский ветерок приносит с собой умное и страшное слово. Рецессия. Его не знали ни Джесс, ни отец, но экономику это не заботит. Бирмингем разворачивается, выкорчевывая из земли свой промышленный фундамент и подпирая его новомодными биотехнологиями. Часть предприятий закрывается. Отец вылетает с работы. Руки у отца – из нужного места. Джон Колчек сам вылит из стали: смолит табак, находит уйму подработок, по выходным часто ездит в Рик-Крик. Готовит их участок к долгожданному ремонту. Или напоминает себе о том, где их дом, ради чего все это. Сталь устает. Можно сменить деталь, не человека – но и это под вопросом. Президента же сменили? Вопрос, нахрена, если это ударило по Югу кризисной плетью, открыт. Что ни день, то ветер, норовит сбить с ног. Джессика проводит пальцами по стеклу витрины, упирается в гладкую прохладу лбом. Все обязательно наладится. Грянет и штиль, и скидка на столь желанный наряд, ради которого Джесс делает на трамвае огромный крюк. Будто в светлое будущее пускают по дресс-коду. Без платья – никак. Только ему нужно соответствовать. Джессика поджимает губы, глядя на свое отражение. Желтизну волос удалось побороть, усердная учеба убавила щеки. Или это старость? Желанной драматической глубины как не было, так и нет. В зеркале – Веснушка-Джесс, сколько бы она ни красила волосы и не чернила глаза. Выпускной все ближе. Задумчивая и расстроенная, Джессика возвращается домой. Непривычно тихо для себя прикрывает дверь, стягивает с плеч куртку. Также отстраненно вешает ее рядом с потертой "NASCAR", бредет в гостиную… - Джейсон? Брат дергается так, словно к дивану подвели ток. Нога задевает журнальный столик, тот опрокидывается. Белая крошка на миг висит в воздухе мучной пылью. Джесс знает, яблочный пирог у нее далеко не сразу получился! - Сука, нельзя же так пугать! – встает поспешно, что-то прячет в карман. Нога дергается, будто хочет встать на просыпанный порошок, но Джейсон резко передумывает. Встречает ее взгляд и задирает подбородок с вызовом. – Что? Чего уставилась? - Что ты делаешь? - она тянет шею, высматривает. Не слушает путанных объяснений. Что бы ни сказал, это все пиздеж. - Господи, Джейсон, расслабься! Это же я, не отец, - почему-то действует менее убедительно, чем она предполагала. На щеках брата все равно играют желваки. - Что это, кокс? - Героин, - неохотно, сквозь зубы. У Джессики в голове щелкает последняя деталька паззла. Точно! Это же очевидно, шик-то «героиновый»! Вот чем вдохновлялись изломанно-стильные модели и фотографы, вот чего ей не хватало! - Серьезно? – глаза у Джесс загораются. – И как? Его еще можно собрать, дай я попробую! Ресницы вздрагивают. Джейсон прищуривается, прикусывает нижнюю губу – и рывком наступает ногой на белую труху. Проворачивается подошвой ботинка, втирая ее в ковер и паркет. - Блядь, ты серьезно? – восклицает Джессика, морщит в эмоции лоб и нос. – Серьезно?! Что с травой, что с… Думаешь, тебе одному можно? Какой же ты жмот, все-таки! Иди нахер, я сама найду! Или отцу расскажу, понял?! Да он, сука, издевается! Джессика разворачивается к выходу, вне себя от обиды и злости. Длинные пальцы впиваются в плечо. Крутят обратно, придавливают к месту, как и пристальный, черно-жесткий взгляд, запустивший в душу вампирские клыки. - Никогда. Ты поняла меня, Джесс? Ты никогда! Этого не сделаешь! - Ладно, ладно… Я не скажу, - лепечет она, не в силах пошевелиться. Пальцы на плече сжимаются еще сильнее. – Блядь! Джейсон, мне больно, пусти! - Ты никогда не будешь пробовать! - верхняя губа чуть приподнимается, обнажая ряд ровных зубов. До рыка совсем недалеко. - Не буду, не буду! Одернуть одежду. Отступить на шаг. Еще. Смотаться из дома нахер. Трудно делать вид, что ничего не произошло, но у обоих получается. Отца нет дома, не будет вплоть до конца выходных. Джесс не выдерживает тем же вечером. Напряжение в воздухе звенит так, как ни одной сирене не под силу. Она тогда не всерьез ляпнула! Про отца-то. Она не скажет, никому и никогда! Они же вместе, «Джейсон энд Джессика». И она всегда на его стороне, обещала же! Джейсон ковыряется в пасте. Не из-за обиды, он в принципе мало ест. А вот молчит, скорее всего, из-за обиды. Или ждет чего-то? - И я не буду пробовать. Честно-честно, - Джессика не понимает, почему ей нельзя, а ему можно расслабляться альтернативными методами. Есть какой-то возрастной порог? Нужно получить охеренно важный допуск, сдать экзамены, как на права? Не нужно умных слов, чтобы понять другое. Джейсон ее прибьет – из своих странно-старческих соображений. Джесс чувствует это задницей, как и то, что он ждет именно этих слов. Ради того, чтобы мартовский лед между ними тронулся, она готова пообещать что угодно. Джейсон кивает. Улыбается уголком рта, грустно, и велит жрать, пока не остыло. Апрель и май пролетают, точно изображение – под лупой в дрогнувшей руке. Отец те нечастые моменты, что бывает дома, следит за новостями. Гремят беспорядки в Цинциннати. Эхо бунтов и негодования звучит в нескольких кварталах Бирмингема, но затихает, не набрав силу. По Канзасу вновь проходится торнадо. Штату не привыкать, но вся семья реагирует остро, собирается у экрана. Джессика обнимает колени, умащивает на правом подбородок. В средней школе того городка был выпускной. Гости даже не знали, какой шторм на них надвигается… А вдруг на ее празднике будет также? Ураган зарождается тихо. Набирает силу из сотни слабых дуновений, что вместе закручиваются в страшную воронку… Джесс вздыхает. Джейсон коротко сжимает ее плечо, гладит большим пальцем и отходит. Если следить за ним, как отец – за новостями, многое замечаешь. Джесс делает неожиданное для себя открытие: брат отвратительно врет, если припереть его к стенке, а вот шифруется прекрасно. Без лишней суеты, умно и продуманно. Расчетливо. Отлучки оправдывает дополнительными сменами. Покрывает их заранее объявленным «падением» зарплаты. Рецессия, хуле. Отработанным движением натягивает на лоб кепку. Козырек, как и прежде, скрывает неполадки с зрачками. Только в расширенных Джессика видела отражение себя. Суженные – закрыты от мира. От нее. Ну хоть ту неделю безработицы она проглядела не из-за сволочного исполнения сестринских обязанностей. Утешение заебись. Близится долгожданный выпускной. За неделю отец торжественно вручает ей конверт. Внутри – доллары. В отцовских густых усах, в морщинках глаз, в ямочке у уголка губ – накопившаяся усталость, но он счастлив. Счастлива и Джесс, бросаясь ему на пропотевшую шею. От отца пахнет крепким табаком и ванилью из салона пикапа. В преддверие выпускного жизнь начинает налаживаться. Даже Джейсон в кои-то веки соглашается сходить в кино! Похождения зеленого огра в компании с ослом заставляют прикрыть лицо рукой. Вроде и смешно от скабрезных шуток, а вроде и стыдно. Интересно, Джейсон чувствует то же самое? - Нет, стой! Не говори, блядь, что тебе понравилось, иначе я разочаруюсь! – топает Джессика ногой. Брат идет спиной вперед, прячет руки в карманы, задирает нос. Дразнит. Понравилось, сука! - Слушай, Джесс, - тянет он, когда тяга драться и смеяться одновременно иссякает. Поправляет кепку. – Тут такое дело… - Колись уже, к чему эти реверансы. - Я встрял на деньги. Да, я знаю, я ебанный придурок, но! У меня есть шанс все отыграть. Нужно только… Ты понимаешь. Она понимает. Без сомнений отдает конверт, купается в теплых объятьях и словах благодарности. Это же Джейсон. Ее крутой Джейсон, что может пойти не так? До выпускного неделя. Когда брат пропадает на сутки, Джесс почти не переживает. Такое уже бывало, и не раз. Два дня. Три. Четыре. Куртки "NASCAR" все нет. Пять дней. Она ждет дома, выбегает в коридор с надеждой верной собаки. Арендодатель, мистер Мерфи, заглянул на чай. Шесть. Отец пожимает плечами, говорит что-то про поездку к другу для калибровки машины на следующую Ярмарку. Джессика кусает губы. В горле – комок, на ресницах – позорно-влажно. - Кстати, что там с платьем у тебя? Чего не хвастаешься? – будничный вопрос бьет гвоздем по стертой шине, и Джесс прорывает. Не от того, что Джейсон забрал деньги. Насрать на это чертово платье! Сказал бы правду, она бы дала, от души бы оторвала! Он нарочно пошел с ней в кино. Улыбался. И пиздел прямо в лицо. Сквозь слезы Джесс рассказывает все: про траву еще с Рок-Крика, про гонки в хмельно-пряных парах. Захлебываясь от боли, обиды, страха – где брат шатается эти пять дней? – про растоптанный героин. Только про свое негодование Джесс молчит. Оно ведь к делу не относится. Отец не перебивает. Сигарета догорает одна за другой. По окончании рассказа в гостиной виснет тяжелый табачный смог. В нем нет присущей конопле легкости, шарма веселья, залихватской дурости, порожденной дурью. Только горькая тишина. От нее першит в горле. - Доигрались, сукины дети, - цедит не только сквозь губы, сквозь дым. Отец сплевывает прямо на пол, идет к аквариуму. Вода идет волнами, рыбки ныряют в водоросли. Под дном у отца заначка на все нужды: на колледж Джессики, на дом в Рок-Крике. Вот где она, оказывается. – Держи. Не реви и купи себе то платье. Джессика шмыгает носом, мнет растерянно хрустящие доллары. Отец тем временем залпом выпивает банку холодного пива, натягивает на широкие плечи джинсовую куртку. - Где он может быть? Если бы Джессика знала! На новом месте работы у Джейсона она не бывала, его знакомые – загадка, фигуры столь же дымно-неразличимые, как сейчас – фигура отца. - Не вешай нос, Веснушка-Джесс. Найдем. Бирмингем зовут Волшебным городом. Он огромен. Надежно хранит свои тайны. Она все порывается поехать с отцом, но тот запрещает. Выпускной. У каждой девчонки должен быть выпускной, она ведь столько о нем мечтала. Джессика Колчек не сдается, выходит из старого пикапа, не запачкав атласный подол. Во двор лучшей школы Саутсайда заходит с гордо поднятой головой. Одна. Отец уезжает на очередные поиски, Джессика же внимает торжественной церемонии. Получает диплом, бросает вверх академическую шапочку. Давит из себя кривую улыбку краешком рта на общей фотографии. Ей будет заебись. Несмотря ни на что, назло всему миру! И вся решительность рушится, стоит теплому дыханию коснуться уха: - Привет. Она цепенеет, комкает нежную ткань. Улыбка и рыдания борются за накрашенные, прикушенные отчаянно губы. Джейсон пришел. В костюме, как полагается, даже галстук раздобыл. Взгляд вроде ясный, хоть и уставший донельзя. Под глазами – тени, скулы как никогда острые. Она мечтала о таких. Длинные пальцы холодно обхватывают ладонь Джесс, ложатся тяжелым грузом на талию. Играет медленный танец. Она следует, куда ведут, все пытается поймать темно-ласковый взгляд, но Джейсон смотрит мимо нее. Сквозь нее. Полностью сосредоточен на шагах. Не оступиться. Не покачнуться. Не подвести, но не плевать ли? Джейсона, ее Джейсона здесь нет. Джесс улыбается, утыкается лбом в лацкан пиджака. Он, как и военная форма на параде, впитывает в себя слезы, чуть темнеет ткань. - Ты из дома? – шепчет она, узнавая костюм. Не новый, лежал в комоде в гостиной. - Да, - хрипло-тихо. Где-то там, под рубашкой и пиджаком, бьется сердце Джейсона. Размеренно, тихо-замедленно, как слабый, едва заметный бриз. Скоро оно забьется быстрее. Джессика закрывает глаза, кладет голову на чужеродно-твердое плечо. Выдыхает. Последнее дуновение уже закрученного вихря. Отец все знает, а Джейсон не в курсе. Торнадо идет.