Седьмая жрица

Редакция 290124

      Из тьмы проявляется подсвеченный клетями со мхом-споросветом тренировочный зал. Дверь напротив распахивается, и в зал вплывает фигура. Абсолютно чёрный силуэт могучего сложения, в капюшоне возвышается до потолка. В одной руке широкий меч, в другой – извивающийся, как тонкое щупальце, длинный кнут. Фигура Убийцы холодна как камень – а потому плохо различима в полумраке. Восемь паучьих ног с острыми, как копья, когтями стучат по камню. Глад'н'риль неуверенно поднимается в дрожащих руках. Парализованная ужасом, преподавательница Мили-Магтира чувствует спиной стену, желая только заползти, просочиться в тоненькие трещины в камне. Глаза оторопело распахиваются и видят каменный потолок со знакомым уже рисунком. Поверхность под спиной жесткая, как стена.       Бывшая преподавательница скатилась с койки, порываясь буквально сбежать от этого сна, и обнаружила себя сидящей на жёстком полу на коленях, опираясь на руки. Истощающий дух набор чувств: всё тело ломило от не проходящей усталости и болей. В животе свинцовым комом залёг голод. Взгляд на дверь: закрыта, засов на месте. Взлохмаченная женщина заставила себя подняться, взять бутыль и выпить воды; затем шагнула к зарешёченному окну, вынула "пробку"; потянуло не совсем свежим воздухом бедного района города дроу. Схватившись за прутья решётки и всё ещё чувствуя перед мысленным взглядом след ужаса сна, она уставилась на Истмир, на кривые и бугристые подножия простых домов, плавно вырастающие из пола пещеры. Нарбондели отсюда не видно. "Сколько времени прошло?.. Сколько я проспала?" Рука машинально пощупала на груди – не нашла броши, которая указывает время цветом сияния. Задумалась, склонив голову, ощущая на себе своё платье из алого шёлка, всё ещё приятного для тела.       Де'Вир вспомнила свои покои на одном из верхних уровней пятиколонного комплекса. Просторно, красиво, уютно. Встроенные шкафы, столик из полированного мрамора, два кресла, замысловато сплетённых из затвердевшей паутины, широкая кровать, умывальник в нише, большое овальное зеркало в красивой золочёной раме. Вполне обычная картина для благородной дроу.       Там было окно, через которое она свысока смотрела на Нарбондель и весь город. Грибная роща Кьорбливвин тянулась от южной стены вдоль края плато Куэ'лларц'орль пёстрым скоплением кривоватых кругов разного размера. Справа, у края обзора, воины Миззримов, выходившие иногда во двор своей группы сталагмитов на строевые тренировки, копошились внизу, словно насекомые, а фигурки на улицах виднелись точечками... Окно выходило на северо-запад. На сторону, откуда пришла сперва любовь, потом горе. Теперь, должно быть, всё это покоится, погребённое в руинах...       Словно узница держась за решётку, Эглисса зажмурила глаза, бессильно стиснула зубы, в беспомощной досаде уткнулась носом в собственный сгиб локтя. Не желая больше смотреть на стесняющие взор стены грязного переулка, она поддалась тяжести и усталости, рухнула ничком на застеленную смятым плащом кровать и просто дышала, глядя во тьму закрытых глаз. Засохшие раны пощипывало, напоминая о недавних приключениях.       Теперь ни к чему думать обо всём этом. Как и о мечте увести Зака из десятого дома в четвёртый. Теперь всё существование Де'Виров сошлось клином на ней одной. Эглисса чувствовала, что обязана жить, ибо пока она жива – жив Дом Де'Вир, и, видит Ллот, До'Урдены не победили.       Дроу с трудом поднялась, чтобы разобрать вчерашние покупки, найти наслаждение в еде, а затем расчесаться, распутать волосы. Зеркала здесь, конечно же, нет, и не могло быть. И смотреть на себя не хотелось. Взор привлекла свеча на столе и крышка от горшка вместо подсвечника.       Пустые горшки тут выносились за порог. Гоблин-дворник забирал их и сдавал на рынок; а если отнесёшь их лично торговцу, чистыми – получишь скидку. Сложив тару в сумку, дроу устроилась на табуретке и принялась за главное – снадобье и бинты. Долго и тщательно она промывала зельем и чистила свои раны и царапины, в том числе, выгибаясь – ту, что на спине. Глубоких не было, всё поверхностные, просто портящие внешность и имидж дроу. "Жжёт – значит, лечит..." На бёдрах была самая неприятная картина – после хлыста и драучьих заноз заживать всё это будет долго, останутся следы. Забинтовала бедро, затем принялась меланхолично ремонтировать платье с помощью тонкой иглы и ниток. Шить по тканям воин-жрица не умела; зато ещё в школе воинов она научилась зашивать раны, упражняясь на орках да гоблинах – чтобы сокращать небоевые потери рабов. Большинство оперированных ею бурокожих возвращались в строй. И платье вернётся.       Стук в дверь огласил комнату резким и нежеланным вторжением. Хрипловатый мужской голос с той стороны проорал: – Эй, ты здесь с вчера? А мы – сторожа этой улицы. Две монеты в день, то есть, по две – за вчера и сегодня. Эглисса встрепенулась, повернула голову. Прислушалась, не торопясь вставать. Стук повторился. – Ты слышишь, эй? Тебя видели: ты тут, не притворяйся. С теми, кто не платит, разговор здесь короткий. Воздух здесь отравлен: задохнёшься – не заметишь, мва-ха-ха! Чтобы этого не случилось – гони монету! Настойчивость вымогателей заставила Эглиссу натянуть платье и тихо встать с Глад'н'рилью в руке. Она подкралась к двери и постаралась проникнуть чувствами по ту сторону. Перед дверью стоял один, небольшого роста; ещё двое были по бокам. "Дергары?.." Новый стук разрушил тишину. Женщина откинула засов и приоткрыла дверь, не выходя – чтобы стены прикрывали её фланги. Перед ней стоял высохший горбатый дроу в орочьем шлеме-котелке и стёганке с хаотично приделанными пластинами из разных материалов, с лезвием кривого меча на древке и двумя кошелями на поясе, и сверлил её злыми красными глазами. Типичный выходец из Браэрина. – Да-да, ты всё слышала, две сейчас, и дальше по одной, – горбун выставил указательный палец. – А лучше купи знак – сразу на много циклов. На углу. Эглисса недобро прищурилась, упирая руку в пояс возле кошеля с вооружённым пауком: – Какие ещё сторожа? – Такие! – рявкнул дроу. – Взимаем плату! – Какую ещё плату? – невозмутимый вопрос уверенной в себе женщины, которой нет дела до рутинных мелочей. Физиономия дроу вытянулась, но мигом вернула себе злобное выражение: – За воздух, которым ты дышишь! Плати давай, или не дыши! Вдруг его голос стих и как-то сочувственно погрустнел: – А не заплатишь – умрёшь от гадких миазм проклятого района. Эглисса не дрогнула от угроз этого раба, немного потянула, испытывая его терпение, прищурилась, как на идиота: – Че-его? Он сделался серьёзным: – Воздух здесь остаётся пригодным, лишь пока ты платишь. Хозяева охраняют его чистоту. Плати и не припирайся! – Что – за – хозяева? – расставила она, чуть воздев голову в намек на пределы терпения. – Э-э, – загудел сборщик, – этого я не знаю, и знать не положено. Не дожидаясь новых побуждений, женщина спокойно сказала: – Я здесь с этой ночи. Не знаю ни про какое вчера; вчера надо было застать меня тут. Держи это и катись к демонам. Горбатый дроу заколебался между такой наглостью и простотой решения. Эглисса кинула в вымогателя пару заранее вытащенных мелких монет и захлопнула дверь, вложила засов, пока он ловит деньги, словно рыбёшек, ускользающих из рук. В дверь снова загрохотали: – Слышь, ты! Будешь должна! А не заплатишь – отравим! Они велят пла-тить за воздух сколька нада!! Кто-то в стороне изобразил злорадный хохот. Раздражённо выдохнув, воин-жрица села на свою кровать. Услышала, как эти побирушки стучатся в следующую дверь, донёсся тот же рявкающий голос. "Мрази. Шею бы свернула..." Впрочем, этому не стоило удивляться. Местные воротилы вербуют браэринское отрёбье "держать район". Им ответ она дала бы лично; а вот отрава, пущенная в щели во время сна... Не спать она могла долго, но Вся эта гадость тревожила Эглиссу куда больше грабителей: тут уж клинками не отобьёшься. И у неё не было средства остановить собственную деградацию в здешней грязи, грубости и неустроенности... Другого, кроме божественной помощи.       Жрицами становятся раз и навсегда. Эглисса села за стол, посередине которого стояла свеча. Сотворила бледный огонь на кончиках пальцев – который не жёг руку, но зажёг свечу. Капнув воска на крышку от горшка, установила своё сокровище. Опустившись, вгляделась в чуть колышущийся овал пламени. И начала молитву. Тихо запела в голос: жрица – символ власти, и нечего ей бояться. Она знала, что скоро ей предстоит новая часть испытания Ллот, и сейчас стоит снискать всю благодать, которую Эглисса Де'Вир заслужила. "Занять место в обществе – означает вписаться так, чтобы не нарушить структуру и функции общества – и тогда никто против тебя не выступит, – говорила Мать Джинафэ. – Если ты хороша, если внушаешь признание силы и страх, тебя только поприветствуют и постараются угодить тебе. До первой твоей ошибки. Помни об этом и следи". Так Джинафэ напутствовала уходящих в Арах-Тинилит женщин Дома.        Выводя тихим голосом волны песнопения для одной себя и богини, жрица покинула пределы своего тела, воспарила над частично обтёсанной глыбой камня, у основания которой находилась её дверь, а вершину облепляли литые пристройки других жителей, и к ним по глыбе вели кривые, опасные лесенки. Кругом топорщились постройки повыше, увенчанные башенками из литого камня: густой, окутанный призрачной аурой магии каменный лес города дроу. Сгущения силы чувствовались в стороне – ауры Домов и особняков с мощной защитой. Нематериальная проекция жрицы поплыла выше и увидела Нарбондель, близкую к Чёрной Смерти – тусклое пламя в самом низу. Конец цикла. Удивилась, как быстро прошло время. В таком состоянии она могла добраться в любую часть города и сотворить заклятье на любого, кого захочет; могла поискать тех попрошаек и отомстить им. Именно так сработала атака дерзкой Мэлис, и Эглисса Де'Вир уже испробовала, каково это... Но атакующая рисковала быть атакованной другими жрицами или защитными чарами в городе. Тогда удар Мэлис смягчила толстая энергетическая "броня" четвёртого дома. Иначе всех жриц Де'Вир просто размазало бы... Хорошо заряженный алтарь – это не просто одна свеча. Поэтому Эглисса стала снижаться обратно в своё тело. Оно сидело чёрным силуэтом на низкой табуретке, поджав ноги, перед яркой золотой свечой. Парящая душа собрала тонкую энергию вокруг себя – ощущаемую как плёнка или множество светящихся паутинок – и нырнула вниз, в чёрное тело.       Обнаружила себя облокотившейся на стол; свеча светила прямо в глаза, слепя яркостью. Распрямилась, стряхнула волосы за плечи, ощущая себя полной сил и тепла, и ни одна царапина больше не болела. Встала, почти касаясь макушкой потолка, раскинула руки и поблагодарила богиню: "Я использую эту силу во славу твою!" И улыбнулась сама себе, оглядываясь в скудной обстановке, охваченной огненным светом. "Черная Смерть Нарбондели. Время воровства, тёмных сделок и дерзких действий. Есть те, кто не отдыхает в это время – он рассказывал мне о них. И это лучше, чем участь вшивой простолюдинки!" Тёмная эльфийка беззвучно расхохоталась от внезапного торжества, вызванного наполнившей её энергией и новым решением, которое и лежало-то на поверхности. "Но не буду спешить: время будет моим союзником; сейчас я ещё отдохну, и в начале нового цикла пойду". Собрав бинты, ножик, ремешки, сложила всё на стол, затем аккуратно двумя пальцами сжала горячий фитилёк, загасив пламя.       Неглубокий сон как рукой сняло чувством готовности. Сосредоточенная дроу застегнула пояс, заткнув под него свиток бинтов, закрепила нож под ремешки сапога, собрала боковые пряди волос и перевязала их верёвочкой на затылке, закрепив классическую эльфийскую причёску. Перекусила остатком солоноватых змеиных колец и простой водой, взяла Глад'н'риль и тихо покинула квартиру, тщательно проверив замок. "Теперь меня не остановить".       Улицы ещё пустынны; мастерские только начинают открываться. Она стремительно шла на север мимо множества высоких башен и монументального, украшенного арками купола, возвышающегося над ровными, гладкими, скользкими стенами. То был Дом Облодра – пристанище странного рода дроу, которому подвластно колдовское воздействие на разум, и который находится на третьем месте в иерархии Домов. Были слухи, что горожане, идущие мимо стен этого Дома, иногда сворачивали в неприметную калитку, чтобы никогда больше оттуда не выйти. Потому возле этих стен всегда было свободное пространство. Эглисса, как обычно, прижалась к ряду простых домов, дабы не испытывать судьбу. Она узнала торчащее зеленоватое здание таверны "Изумрудная Яма" со шпилем сбоку, куда много лет назад водил её он. В то благословенное время двое преподавателей школы воинов были вместе, веселились и заигрывали, словно дети. Слишком повзрослевшие дети.        Что такое годы здесь? Просто длинная вереница одинаковых циклов. Тут ничего не изменилось. Тот же узкий переулок, ведущий на север под арку, мимо кузницы, в квадратный проход... Изменилась лишь она, идущая этой дорогой. Да и он теперь не такой...       Колодец, зарешёченная дверь подвала на замках, поворот в узкий тёмный дворик... Нашла нависающий кривой искусственный сталагмит, у подножия лестницу вниз и дверцу в этой нише. Спустилась, отворила, держа наготове глефу. Темно; никого. Спустилась дальше по узкому винтовому ходу с крутыми ступенями до следующей дверцы. Отворила так же осторожно. По ту сторону был круглый зал, полутёмный и полупустой, лишь у правой стены которого находилась барная стойка. У стойки стояла пара высоких стульев, а дальше у стены ютились придвинутые вплотную столики. Пространство в зале было специально расчищено. Так и должно быть. Эглисса изучала взглядом помещение, слабо освещаемое несколькими полочками со светящимся тускло-голубым и желтоватым мхом, и приметила несколько тёмных пятен на полу посередине. Запашок давно засохшей выпивки и курева пробирался в ноздри. Возле стойки была дверь, а за стойкой сгорбился дроу. Коротко стриженный худой простолюдин с крючковатым носом и длинными оттопыренными ушами – красавцем-эльфом не назовёшь. Эглисса приосанилась, оправила платье и уверенно пошла к стойке. Дроу оторвался от разглядывания чего-то у себя и смерил её неприятным, подозрительным взглядом. Он понял, что она тут не затем, чтобы выпить. – Чего хочешь? – прозвучало сухо и вникуда. – Завербоваться, – столь же сухой ответ. – Куда? – Сам знаешь, – полувопросительно подняла бровь она. – Тут не артель для разнорабочих. – Я знаю. Зови вашего головореза. – Вызов? – Да – я бросаю вызов, – она несильно стукнула гардой по стойке. – Эй! – он постучал по двери возле выхода из-за стойки. Приоткрылось. – Тут клиентка для тебя. – Че-го?.. – послышалось оттуда. Чуть погодя из двери вышел мужчина-дроу. По его взгляду можно было гадать, клиентка какого рода имеется в виду. Дабы развеять сомнения, Эглисса, глядя на него хмуро и ожидающе, положила плащ на стойку, взяла глефу наизготовку и шагнула в зал. Теперь здешним взглядам открылись недавно засохшие раны на её теле. Лениво-бесстыжее выражение лица наёмника добавило себе чуть интереса.       Дроу был сухощавым и жилистым, немного меньшего, чем Эглисса, роста. Сквозь тесную безрукавку из чёрной кожи виднелся рельеф мышц эбенового тела, волосы были короткими и эфемерно-редкими, словно они – призраки самих себя. Складывалось впечатление, что жизнь в этом дроу борется со скверностью условий и вредностью привычек, и медленно проигрывает им. Впрочем, совершенно типичный вид для тех, кто решил продавать свою жизнь за монеты. Черты его были резкими, но вполне складными, и Эглисса назвала бы его внешность сносной, если бы не две вещи: шрам, отделяющий от мимики большую часть левой щеки, и закостенелое выражение неприязни ко всему и вся на лице. Он отцепил с ремня, держащего короткие чёрные штаны, наёмничью саблю, висевшую в петле без ножен, и стал подходить лениво, демонстрируя, что этот вызов не стоит его внимания. Выдохнул струйку сизоватого дыма. Эглисса смотрела на него скептически. Он на неё – пренебрежительно. Казалось, ещё немного – он повернётся и уйдёт обратно за дверь. Стоящий за стойкой ожидающе смотрел на них: время пошло.       Подозревая, что бездействие может кончиться какой-либо неожиданной пакостью, Эглисса, ни одной мышцей не дрогнув, заготовила внезапный удар, из полного спокойствия поражающий цель в полмига.       Наёмник "спустил пружину", вдруг небрежно ткнув воин-жрицу саблей. Та отпрянула так, чтобы тычок задел лишь ткань платья и не мог поранить, и осуществила задуманное. Два сильных удара: сверху и снизу навстречу заставили наёмника отпрыгнуть, потеряв позицию, и измениться в лице. Теперь он был сосредоточен. Эглисса, пружинистая и стремительная, повела этот "танец" – осыпая противника сильными и частыми глефовыми выпадами, доставая с расстояния, заставляя уходить и крутиться – демонстрируя своё оружие во всём многообразии атак.       Бой маневренной сабли с тяжёлой глефой похож на состязание летящих камней с ветром. Можно ли ударить ветер? Такие противники были для Эглиссы опасны, но она знала, как с ними работать. Защиты доспехов у неё по-прежнему нет, зато быстрота на высшем уровне. Летящие камни создают свой ветер. Узкая дорожка: не стоит давать ему времени подстроиться под тебя и подловить; каждый удар должен лишать инициативы. Она посылала свои атаки, лишая противника возможности приближаться, поцарапанные ногами драука лезвия с разных сторон метили в его тело. Противник оказался гибок и быстр, он легко маневрировал в навязываемом ему ритме. Такова жизнь наёмников: приспосабливаться ко всему, что выпадает. Он пытался одновременно увернуться и ударить, и пару раз был близок к цели. Эглисса проводила выпады дальше, перечёркивая его попытки. В следующей серии ускорилась, поднажала. Она не знала, как происходит посвящение наёмников, но хотела впечатлить их. По блеску глаз противника она решила, что он раззадорился: оценил. Она чуть улыбнулась и добавила силы. Заставив его в очередной раз низко нырять под удар, провела сразу нижний, и когда он спасся кувырком в сторону и вскочил, связала саблю выпадом сверху и стукнула противника ногой по ноге. Лишённый равновесия, он неуклюже отпрыгнул, потерял позицию и снова оказался вынужден защищаться.       Инициатива была уверенно на стороне претендентки – зачем затягивать? Неужели тут боевых рук слишком много? Она звонко отбила саблю и отскочила, сделав паузу. Противник шагнул вперёд, отвёл клинком выставленное лезвие глефы и махнул рукой ей прямо в лицо. Облачко белой пыли, жжение, резкая боль и чувство постороннего в глазах ошеломили воин-жрицу. – А-арх!.. – Эглисса зажмурилась, отпрянула, искренне не понимая: зачем это?.. Уши уловили свист лезвия. Наугад отбивая атаку, она почувствовала боль: сабля прошлась по её руке. Тут же включились те "чувства", что спасали её столько раз за пару последних дней: ответной реакцией она отбила саблю далеко влево и обратным ходом ткнула противника лезвием. Он крякнул, отшатнулся. Вынесенное назад другое лезвие глефы понеслось по дуге, по траектории, предвосхищающей результат. Бой – это всегда работа на пределе до последнего момента, и даже чуть дольше. Воин-жрица вела дугу до конца. Смягченная разницей твёрдости стали и тела вспышка сопротивления, короткая, как оборванная жизнь; лезвие, свободное в пустом воздухе. Чувства чётко показали ей, как падает тело, как крутится в воздухе круглый предмет.       Глухой стук мягкого о камень, голова покатилась по залу, оставляя мокрую дорожку. Эглисса вернулась в стойку, обращая чувства вокруг. Никого поблизости. Тихо. Только боль терзала лицо, заливая его слезами и заставляя втягивать воздух между сжатых челюстей. "Где эти демоновы наёмники?" Вспомнив вторую дочь Джинафэ и Убийцу, она подумала, что это репетиция мести. Летать должны головы До'Урденов. Силой подавив эмоции, развернулась к барной стойке. – Ну что? Испытал?! – крикнула со злобой.       Ответом – тишина. Эглисса потёрла глаза тыльной стороной ладони, часто моргая. Зрение постепенно возвращалось – слёзы вымывали из глаз смесь соли с песком. Песок – ещё не так плохо; она знала, что некоторые мелко толкут битое стекло – и противник может потерять зрение навсегда. За стойкой никого не было. – Яростная убийца, – медленно проговорили откуда-то сверху, – показала нам свою злобу. – Терпеть не могу, – процедила она, – неоправданные грязные приёмы. Кто-то усмехнулся. – А по-моему, – сказал кто-то другой, чуть издали, – приём был вполне оправдан. Только и это ему не помогло. Эглисса дёрнула углом рта. Сквозь пелену в глазах начал проявляться зал и лестница вдоль стены, ведущая куда-то под потолок. На лестнице стояли двое. – Ну, так что? – сердито повторила претендентка на место в обществе. Её раздражало, когда с деловыми вопросами вот так затягивают. – Ты идёшь до конца? – вопрос вместо ответа. – Я достигаю своих целей, – настороженно сказала бывшая седьмая жрица. – Как зовут тебя, наёмница? – спросил стоящий наверху. – Шессо. – Из какого ты рода, города или места? – Бреган Д'Эрт. Он снова усмехнулся, оценив ответ. Снова вступил первый: – Что ж, пойди умойся, перевяжись и следуй за мной, Шессо Бреган Д'Эрт.       Вспомнив про окровавленную руку, с которой на пол всё время капало, та, которую зовут теперь Шессо, привычным движением вынула из До'Урденской сумочки перевязочный мох и туго замотала длинную продольную рану. Затем подошла к трупу, расстегнула его ремень, сдёрнула кошелёк, ножны с кинжалом и петлю, шагнула дальше, переступая через потёки крови и подобрала саблю, заткнула себе за пояс. – А теперь веди. Спустившийся мужчина открыл незаметную дверь в стене, в месте, где дверь и не заподозришь. Она нырнула за ним в низкий проём, только-только под рост чёрного гнома, поспешила следом по тёмному коридору, потолок которого был оплетён паутиной. Лестница вверх в кромешной тьме вывела их... через окно в очередной мрачный дворик глухой северной части Манифолка..       Зрение позволило разглядеть типичного мафиозного дельца: стриженного "под ёжик" красноглазого дроу в чём-то среднем между доспехами и кожаной одеждой, с рапирой и метательными ножами на поясе. Он выглядел опрятным, лихим и гораздо более опасным, нежели недавний противник. Доверяться ему никакого желания не возникало. Но новенькая шла за ним, желая увидеть своё будущее.       Она помнила нотки, с которыми один дроу говорил ей об этих проходимцах: зависть? Сожаление? Тогда она недоумевала и списывала это на никчёмные причуды мужчин. Теперь близился шанс всё узнать самой. На душе было легко, несмотря на неприятный сюрприз в конце боя. Не было того чувства лёгкого стыда, которое обычно следует за вспышками несдержанной ярости. Того разбойника незачем помнить – его закономерная участь обеспечит ей новое место в обществе. И это отличный урок для неё самой.       Шессо. Это слово из тех времен, когда юная Эглисса была на старшем курсе в Школе воинов. Она начинала делать успехи, показывала другим студентам пример, и кто-то назвал её так. Что это слово значит, она уже позабыла.       Нырнули в квадратный проход. Нагнала своего провожатого: – Куда мы идём? – В таверну, – дроу не оборачивался при ответах. – Я буду работать вместо него? – Нет. Не беспокойся, его место пустым не останется. У тебя будет своё. Ты благородная? Она хотела не отвечать, но ладно: – Воспитание получила. – Хех, здесь ты получишь его ещё раз, если выживешь. – Чем сейчас занимаемся? – Всем, за что платят. Как всегда. Обогнув вход "Изумрудной Ямы" свернули на северо-восток, прошли мимо ряда построек с хаотически натыканными каменными столбами перед фасадами, направились в захламлённый кучами тёсаного камня переулок и свернули вправо ко входу в здание, напоминавшее бугристую глыбу из непонятной субстанции... или вполне понятной. Вход подпирали две криво установленных статуи вытянутых по струнке мужчин-дроу в длинных мантиях, с комически серьёзными лицами. Явно они раньше стояли не тут. Внутри было шумно и многолюдно, душно и воняло куревом, и Шессо, морщась, оказалась среди множества столиков, занятых разными компашками дешево одоспешенных дроу, дергаров и орков. Грубые мужские голоса бубнили и ворчали на все лады. За каждым столиком был свободным хотя бы один стул. "Для клиента", – схватывала на лету новенькая. Провожатый прошёл дальше вглубь этой какофонии и приблизился к какому-то громиле в кожаном табарде и клобуке. Громила обернулся и оказался клыкастым бурокожим полуогром. Не столь крупный, как нормальный огр, он мог относительно без проблем пролезать в дверные проёмы. Разговор провожатого с ним состоял всего лишь из пары слов, утонувших в общем шуме, но этому иблиту было и так всё понятно. Маленькие жёлтые глазки вперились в Шессо. – Что умеешь? – выплюнула пасть вместе с облачком дыма здешнего курева. Шессо задержала дыхание, прищурилась в ответ с презрительной твёрдостью, с какой обычно торговалась. Поставила клинок Глад'н'рили между собой и ним: – Убивать и лечить. Полуогр недолго смотрел на женщину, словно роф на новые ворота. Вонь развеялась. Затем кашлянул, прошёл мимо неё немного в скопление столиков и громоподобно прочистил глотку. – Эй, вы!! У нас тут пополнение! Она умеет убивать! И, говорит, латать раны! Полуогр отступил вбок, дабы не загораживать собой новоприбывшую, которая ростом ему не сильно-то уступала. Оглянувшись, она заметила, что провожатый бандит исчез. – Кто даст больше за неё?! – прогремел полуогр, осматривая притихший зал. – Шессо, – вдруг окликнул её провожатый от выхода, – ты кое-что забыла на том трупе! Кинул. Поймала небольшой грязный медный медальон в форме монеты со скрещёнными кинжалом и саблей. "Знак принадлежности к делу, – осенило её, – моего места в обществе".