Идеальная жертва (5)

Зубастого я решил к нашему лагерю не тащить. Конечно, хочется проверить, всё ли там в порядке, но… Лучше мы с ним вдвоём поговорим. Наедине. Подвесив мужика за ноги на толстую ветку, тычу ему в нос перцовкой, чтобы пришёл в себя. Дёргается — значит, очухался. Поизвивавшись гусеницей и помычав в кляп, замечает меня. Замирает, вылупившись, за что тут же получает ботинком в грудь — нехрен пялиться, не в музее. Жду, пока он перестанет раскачиваться, будто маятник. Какие на Альфе красивые леса! Здесь, к северу от мёртвого города и нашей базы, деревья другие, чем я видел раньше, более низкие и раскидистые. Однако воздух такой же свежий, даже чем-то цветочным отдаёт. Прекрасный день! В том числе для пыток. — Ты правша или левша? Молчит. Пытаюсь нащупать его сознание – ощущение совсем слабое, неразборчивое. Не знал, так и не подумал бы, что мутант. Видимо, они тут совсем другие, чем мы. Впрочем, я не такой уж телепат, это вон Ру у нас более восприимчивый. Но ничего, зато я умею по-другому. Пинаю сильнее и выше, в живот. Помычав и покачавшись, мужик снова повисает вниз головой, глядя на меня вроде как испуганно. Недостаточно, на мой вкус. — Я спросил, ты правша или левша? Мычит. — Ничего не понял. Значит, будем считать, что правша. Развязав его руки, прижимаю левую к стволу дерева, на котором он висит, и с силой втыкаю нож. Лезвие легко входит в древесину рядом с ладонью. — Хм. Что-то я промахнулся. Давай ещё раз. Главное, не дёргайся. Вытаскиваю нож, на что зубастый разражается невнятной, но экспрессивной тирадой сквозь кляп. Протестует, ясное дело. На этот раз лезвие входит в верхнюю часть ладони, под пальцами. Мужик взрывается протяжным воплем. — Ох, как неудачно… И больно, наверное, да? Я же говорил — не дёргайся. Ладно уж, как получилось. Теперь будем разговаривать. Однако мужик не затыкается, приходится шлёпнуть его по морде. Легонько так. Если учесть, насколько я сейчас зол, так просто невесомо. — Прекрати выть. Сейчас я выну кляп, и ты ответишь на мои вопросы. Будешь орать или упираться — вторая рука окажется вот здесь, рядом с первой. А у тебя ещё ноги есть — знаешь, как больно, если нож в колено воткнуть? Хочешь проверить? Мужик мотает головой. Вот на этот раз с достаточной степенью испуга. — Отлично. — Я вытаскиваю кляп. По крайней мере, зубастый не начал орать, это обнадёживает. — Кто у вас главный? — Где? Подтягиваю рукав на его пришпиленной руке повыше — мужик испуганно следит за моими действиями. — У вас, демонов. Кто самый главный? — Мы не демоны! Мы… — он произносит какое-то слово, которое переводчик игнорирует. — Плевать! Кто командует? Воткнув ноготь ему в руку — совсем неглубоко, я только разгоняюсь, — веду от локтя к запястью. Царапина быстро наполняется кровью, в местном свете густо-малиновой, и я облизываюсь в предвкушении. Это как малиновый коктейль с кровью, что может быть вкуснее. — Со-со-совет. — Что находится на Большом озере? Снова непонятное слово, которое переводчик игнорирует. — Не понимаю. Скажи по-другому. Жадно провожу языком по царапине, собирая капли. Не как у земных мутантов, но гораздо вкуснее местных людей. Питаются лучше, наверное. Ух, как же я проголодался! — Там казнят, казнят! Кажется, мой маленький спектакль нервирует бедного зубастика. — Кого казнят? — Преступников. Кто против Совета. Раздумываю, ковыряя ногтем его руку, то и дело присасываясь к углублению. Мужик ноет на повышенных тонах, но это не отвлекает. Теперь вся эта хрень складывается в единую картину. — Поправь меня, если ошибаюсь. Вы сами усыпляете демонов — преступников — и оставляете на Большом озере. В «тёмное время» люди приходят и забирают их. Мужик торопливо кивает. — Отвяжи меня. Больно. Голова болит. Однако я игнорирую его, продолжая: — Демон с белой кожей и чёрными глазами. Жил в этом доме, где ты сейчас. Что ты знаешь о нём? Зубастый лопочет: — Ничего… Ничего не знаю! Я делал, что говорили! С удовольствием шваркаю ногтями по его наглой морде, мужика по инерции закручивает вокруг оси, но пришпиленная рука останавливает движение — от рывка он воет, переходя на жалобный скулёж. Нашёл, кому рассказывать про «я всего лишь выполнял приказ». Я сам такого дерьма могу тонну рассказать. — Что. Ты. Знаешь. Но он лишь хнычет. Окончательно взбесившись, выдёргиваю нож из его ладони и втыкаю рядом, ближе к запястью — мужик взвывает во всю силу лёгких, но мне уже похрен. Может, даже хочется, чтобы кто-нибудь из его дружков прискакал на помощь. Раз я не устроил «последний день» живым — и правильно, как оказалось, они были почти ни при чём, — так готов устроить его демонам. — Иона сказал, что встретил чужака, — мужик кривится, всхлипывает, из глаз и носа течёт. — Такого, как мы. Чёрные глаза. Чужак позвал в дом. Там были живые. Иона испугался, но они не нападали. У них хороший дом. Новый. Есть еда и вода. — Вы тоже живёте под землёй? Ваши люди? — Да. Наши дома старые. Этот дом новый, крепкий. Илай сказал, что мы заберём себе, будем жить. Чужаков отдадим живым. — Вы их усыпили. — Илай велел, и Иона дал им сок. Они заснули, — мужик взвывает с новой силой: — Я не виноват, отпусти! — Сколько человек сейчас в доме? — Две руки. Мальчишка тоже говорил про «две руки», я ещё удивился, что дистанция для заразных такая маленькая. Но теперь соображаю, что это выражение, видимо, значило другое: десять шагов или десять метров. — Десять человек? — Не знаю! — он подвывает. — Заткнись. Мне нужно подумать. А что может быть лучше, чем думать и есть одновременно? Поэтому я вгрызаюсь в его руку, на этот раз зубами, не стесняясь. Смотри-ка, какой послушный, и вправду заткнулся. Только хнычет тихонько. Морда уже красная от притока крови. Впрочем, если его хватит инсульт, я жалеть не буду. Шорох. Обычный лесной шорох, но мои инстинкты не только наполняют кровь адреналином, но и указывают направление, откуда приближается враг. Ненавязчиво покосившись вправо, краем глаза замечаю тёмную фигуру. Зря ты, парень, надел нашу штатную униформу — какой дурак по лесу в чёрном ходит? Так-так, значит, смелый желтоглазик решил, что имеет шанс со мной справиться. Что ж, внезапность и люто-бешеная отвага — мой конёк, так что я выдёргиваю нож из ладони зубастого, ору ему за спину: — Кто это там?! — и толкаю его, закручивая верёвку вокруг оси. Пока мужик вопит от неожиданности и крутится, будто у нас тут весёлый аттракцион, я уже оказываюсь за спиной ахуевшего желтоглаза и, перехватив его руки, утыкаю остриё под нижнюю челюсть. — Зови своих друзей, иначе проткну язык. — Я один… Лезвие входит неглубоко и сразу выходит обратно, но этого достаточно, чтобы желтоглазик передумал. Послушно выкрикивает что-то лающее, я не слушаю, поскольку внимательно слежу за окружающим. Мужик, закончив крутиться, эпично блюёт – н-да, вниз головой это неудобно – извивается и машет руками, стараясь дотянуться до земли. С левой кисти на сине-зелёную траву щедро брызжет малиновая кровь. Какая жалость… Но потерю вкусного коктейля мне компенсируют приближающиеся слева жираф и мышка. Бредут нехотя, переглядываясь исподлобья и хрустя ветками. Ишь ты, вдвоём планировали мне за спину зайти? Хитрые демоны. Пока они копошатся, я подтаскиваю желтоглаза к ближайшему дереву и пришпиливаю левое плечо ножом к стволу — я ж не могу стоять над ним будто мамочка, у меня и другие дела есть. Ну, тут, ясное дело, начинается хаос: желтоглазик орёт, зубастый скулит и отплёвывается, пытаясь больше не блевать, те двое вообще встали и на меня глазами хлопают… — Идите сюда, — я быстро стягиваю рюкзак и достаю верёвку. — Или ему будет хуже. Жираф делает шаг к нам, а девчонка стоит, ненавязчиво зыркая вбок. Рывок — как предсказуемо! — а я уже держу её за волосы, ловя руки, чтобы связать. К волосам у женщин трепетное отношение: если схватить неожиданно, они теряются и не могут думать ни о чём другом, только пытаются волосы отвоевать. Этого короткого замешательства хватает, чтобы обмотать мышь верёвкой пару раз, спутать ноги и привязать к очередному стволу. Прям акция: каждому дереву — по мутанту. А жираф тем временем добрался до желтоглаза, но растерялся над ножом, торчащим из плеча. Губы дрожат, носом шмыгает, водит пальцами над рукояткой, но прикоснуться боится. Так что я подхожу не спеша, миролюбиво подняв ладони. Обматываю желтоглазого верёвкой, теперь можно и нож из него выдернуть. Слизав кровь с лезвия, смотрю на притихшего жирафа. — Ты вроде парень умный. Видишь, я никого не убил. Мне нужна одна вещь из подземного дома. Мы с тобой пойдём, заберём её, и я уйду. Вы будете жить. А если ты откажешься, я убью вас. Но сначала тебе, твоим друзьям и всем, кто сейчас в доме, будет очень больно. Что ты выбираешь? Жираф осторожно крутит головой из стороны в сторону, подслеповато щурясь на товарищей. Сам не хочет принимать решение. Двое младших молчат, только на меня пялятся растерянно, а зубастый мужик сдавленно хрипит: — Да… Да! Иди! Он уже перестал дёргаться, висит тихонько, целой рукой прижимая к груди продырявленную. Кровь всё ещё капает на траву. Замечательно, мы пришли к соглашению. Остаётся последний пункт моих требований. Жираф так-то ниже меня, но из-за длинной шеи наши головы на одном уровне. Сзади обнимаю его за талию, уткнув в живот остриё ножа, и принюхиваюсь к светлой коже, под которой вкусно пульсирует вена. Повезло мне: в отличие от зубастого, воняющего потом, и прочих местных, покрытых грязью, этот парень пахнет мылом. Наконец-то, чистая еда! — Не делай резких движений, если не хочешь поскользнуться на своих кишках. И ещё. Есть такой давний обычай — скреплять уговор кровью. Жираф без всяких усилий разворачивает голову на сто восемьдесят градусов, лицом ко мне, смотрит серьёзно. — У нас нет. — Мне похую, чего у вас нет. Главное, что у меня есть. Так что топай вперёд, а я поем. Покосив глазом на верное направление, чтобы не заблудиться, втыкаю зубы в его шею. Удобно и доступно, даже с воротником не нужно возиться. И можно не сдерживаться: мне как раз и нужно ослабить его, чтоб не вздумал рыпаться. Так что я засасываю кровь в полную силу, парень только шипит сквозь зубы. Ну, а как ты хотел? В другой раз подумаете, стоит ли связываться с чужаками ради какого-то бункера и ящика консервов. Считай это бесплатным уроком.