Квир-реалии

Глава тридцатая АДВОКАТ Краткое содержание: Джастин копает глубже. Питтсбург. Февраль 2003 года. Джастин Я затаскиваю себя в закусочную «Либерти» ближе к ужину, такой усталый, что готов вот-вот упасть. Сегодня утром мы с Брайаном встали очень рано, чтобы доехать из Огайо в «Спрингхерст», а потом мне предстоял еще один долгий путь обратно в Питтсбург. Я измучен, голоден и чувствую полное разочарование в конце нашего долгого уик-энда в коттедже. Это романтическое свечение быстро угасает в резком свете повседневной реальности. Вместо нетронутого снега на озере Кардинал, улицы Питтсбурга, заполнены слякотью и грязными снежными кучами по обочинам дорог. — Солнышко! — говорит Дебби, когда я вхожу в дверь. — Как у тебя дела, милый? Я не видела тебя пару дней. — Я был занят, — коротко отвечаю я. Все уже достаточно знают о моих гребаных делах, — ты можешь сделать мне особое блюдо с собой? — Конечно, дорогой, — говорит Деб, — ты выглядишь разбитым. — Да, Деб, — говорю я ей, — я собираюсь домой, чтобы поспать несколько часов. Потом мне нужно наверстать кучу школьных дел. — Сделай это, Солнышко. Я принесу тебе еду. Дебби похлопывает меня по руке, а затем спешит сделать заказ. Я опускаюсь на табурет и опираюсь локтями о стойку, пытаясь не заснуть. Закрываю глаза и чувствую, как соскальзываю обратно в коттедж. Обратно в эту ледяную спальню. Снова в тепло под одеялом. Прижимаясь к горячему телу Брайана. И Брайан, погружающийся в меня… — Мне было интересно, не столкнусь ли я с тобой здесь. Я поднимаю глаза. — Дилан, — говорю я удивленно, — привет. Я, эм, просто пришел купить что-нибудь с собой. Ты что-то хотел? Он пожимает плечами. — Не так уж много. Я тоже зашел, чтобы купить кое-что на вынос. Еда в столовой — отстой, — Дилан садится на табурет рядом со мной, снимает пальто и смотрит на меню на стене, — а мясной рулет из индейки хорош? — О, да, — говорю я, — это вкусно. Но попроси дополнительную подливку. Он немного суховат. — Верно, — Дилан медленно улыбается, — дополнительная подливка. Нельзя, чтобы он был слишком сухим. Слишком сухо никогда не бывает хорошо, — Дилан облизывает свои красные губы, — это так, Джастин? Я моргаю. Мои собственные губы внезапно становятся очень сухими. — Нет. Сухость никогда не бывает хорошей. — Эй! — Дилан окликает Хуаниту. — Не могли бы вы принести мне мясной рулет из индейки с картофельным пюре? И дополнительный соус. Дилан подмигивает мне, когда говорит это. Хуанита хлопает накладными ресницами, глядя на Дилана. — Сейчас подойду, красавчик, — затем Хуанита смотрит на меня и ухмыляется, — с ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ подливкой. Тебе всегда нужна дополнительная подливка. Верно, Джастин? Игнорирую Хуаниту. Я сейчас не в настроении для ее рычания. Она уходит, чтобы принести заказ Дилана. — Итак, тебя занесло снегом? — спрашивает Дилан. Он сидит очень близко ко мне, его левая нога, обтянутая тугими коричневыми штанами, почти касается моей правой ноги. — Да, — отвечаю я, но не сообщаю никаких других подробностей. То, чем я занимался в выходные, никого, блядь, не касается. Не Дебби и уж точно не Дилана Берка! Я начинаю понимать, почему Брайан так тщательно охраняет свою частную жизнь. Все на Либерти-Авеню — большие сплетники, и я знаю, что Дилан друг Алана Рэя, который является самым большим сплетником в Карнеги-Меллон. Дверь закусочной открывается, и в нее врывается Эммет вместе с порывом холодного воздуха, который кружится по комнате. — Привет, привет! — весело щебечет Эмметт. — Закрой эту чертову дверь! — кричит Деб. — Ты впускаешь всю зиму внутрь! — Извини, — говорит Эм, закрывая за собой дверь, — привет, Дебби! Ты видела ЭТО? — он вытаскивает из-под пальто журнал и машет им над головой. — Это было в моем почтовом ящике, и позвольте мне сказать вам, что, когда вы ПРОЧТЕТЕ, о чем говорит БРАЙАН КИННИ… — но Эм замирает, как вкопанный, когда видит, что я сижу за прилавком. — Джастин, — он сглатывает, — я не знал, что ты здесь. Ну а теперь мне пора идти! Пока-а-а! Эмметт засовывает журнал обратно под пальто и отворачивается. — Эммет, что, черт возьми, у тебя там и почему мы не можем это увидеть? — Дебби с вызовом упирает руки в бока. — Это ерунда! Совсем ничего! — настаивает Эм. — Я опаздываю. Нет времени на болтовню. — А ну, дай посмотреть! — требует Деб. — Давай сюда! — Не сейчас, Деб, — шипит Эм. Затем он смотрит прямо на меня, и я чувствую, как по мне пробегает холодок. — В чем дело, Эммет? — спрашиваю я. — Покажи мне. Эм вздыхает. — Я полагаю, что в конце концов ты это увидишь, Джастин. Особенно здесь, на Либерти-Авеню. Эммет достает журнал и вкладывает его мне в руки. Деб и Хуанита подходят посмотреть, и Дилан вытягивает шею, чтобы заглянуть мне через плечо. Это новый выпуск «Адвоката». А на обложке фотография Брайана, выглядящего очень соблазнительно, очень высокомерно и очень похоже на кинозвезду. — «Брайан Кинни, — Деб читает текст обложки вслух, — Он Здесь, Он Гей, и Он Наш — Что Мы Теперь Будем С Ним Делать? Взрывное и Эксклюзивное интервью «Адвоката» С Самым Известным Актером Голливуда!» — Блядь, — шепчу я. — Ух ты! — вскрикивает Дилан. — Я хочу ЭТО прочитать! — и он выхватывает журнал у меня из рук. Страницы сразу же открываются на интервью Брайана. Эммет, очевидно, уже прочитал его больше, чем один раз и отогнул страницы назад для легкого доступа. Фотографии внутри горячие, но фотографии Брайана всегда горячие. Там есть одна из «Хаммерсмита» с Брайаном в коже, другая с Брайаном, со съемочной площадки «Олимпийца». И одна меня с Брайаном, снятая в Лондоне в одном из клубов во время съемок «Хаммерсмита». Я помню, как фотограф подошел к нам, и Брайан показал ему средний палец. Мы оба смеялись над этим до упаду. Теперь уже не кажется таким забавным видеть, как фотография, которую он сделал, в конечном итоге иллюстрирует интервью Брайана национальному журналу. Но, по крайней мере, они не перепечатывают фотографии моей голой задницы на «La Diva». Думаю, я должен быть благодарен за небольшие одолжения. Дилан переворачивает еще одну страницу, и там, в полном цвете, почти полностью обнаженный снимок Брайана из одной из сексуальных сцен в «Олимпийце». С таким же успехом это мог бы быть гребаный разворот в «Плейбое»! — Двойное вау! — Дилан хихикает, выставляя журнал на всеобщее обозрение. Глаза Хуаниты чуть не вылезают из орбит, и Деб тяжело вздыхает. К настоящему времени каждый парень в этом месте смотрит на нас и слушает нашу маленькую передачу. Текст интервью, которое продолжается на странице за страницей «Адвоката», усеян большими, жирными выдержками из «Остроумия и мудрости Брайана А. Кинни». — «Я трахаюсь со многими парнями. Ну и что? — читает Дилан. — Я педик и верю в то, что нужно трахать как можно больше мужчин.» — С этим не поспоришь», — говорит Эммет. Но Дебби сильно тычет его в ребра. — «Моногамия — это чушь собачья. Она была изобретена натуралами, чтобы держать людей в узде. И я отказываюсь подчиняться кому бы то ни было! — продолжает Дилан. — Любовь? Это миф. Это подделка, совсем как в кино. Любовь и романтика — это вымысел, а не реальность.» Дилан продолжает выбирать цитаты и читать их с ликованием. И парни в закусочной хлопают и приветствуют каждое заявление. — Это действительно похоже на Кинни! — громко говорит один парень в задней кабинке, — мне кажется, я слышал, как он изрек эту фразу о моногамии, когда я отсасывал ему в задней комнате в прошлом году! И все его друзья хохочут. — «Я не говорю о своей личной жизни. Это не имеет отношения к работе, которую я выполняю как актер. Но пресса считает, что это имеет значение. Они думают, что имеет значение, если ты актер, а еще ты педик. Это не так. Если люди думают, что ты натурал, и ты играешь гея, все дают тебе большую руку и, возможно, награду, потому что они думают, что ты идешь против своей истинной природы. Но если они точно знают, что ты сосешь член, а потом играешь педика, они думают, что это бессмысленно. Это как собака, играющая роль собаки. «В чем тут фокус?» — спрашивают они. Но публика была бы шокирована, узнав, сколько «натуралов», которые трахают женщин на экране, заслуживают одной из этих больших наград за то, что они тоже идут против своей природы, потому что они сосут много членов дома, и еще больше в барах и банях Западного Голливуда!» — Разве ЭТО не правда! — со знанием дела говорит Эммет. Рассказ Эма о том, как он трахал знаменитую кинозвезду в бане в Лос-Анджелесе, одна из его любимых историй после ужина. — «Трахи, которые я ебу, бессмысленны. Вы говорите об «отношениях» — я даже не знаю, что означает это слово. У меня есть парни, с которыми мне нравится трахаться. Может быть, есть даже один парень, которого я люблю трахать больше, чем кого-либо другого. Но я не женат. Я не одомашнен, как бы сильно он этого ни хотел. И никогда не буду. Это не я. Это не то, о чем говорит Брайан Кинни. И любой, кто хочет оказаться со мной один на один в постели, знает это с самого начала. Они либо справятся с этим, либо смогут отправляться в дальний путь», — читает Дилан. — Дорогой, может быть, тебе стоит закончить на сегодня, — говорит Деб, глядя мне в лицо. — Нет! — говорит один из мужчин, слушающих. — Это становится интересным! Продолжай читать, малыш! Дилан смотрит на меня, и я пожимаю плечами. Какая, блядь, теперь разница? Все будут читать эти слова. Все будут точно знать, что Брайан сказал в этом интервью. И я знаю, что Я никогда не забуду, что он сказал «Адвокату». — «А как насчет Рона Розенблюма, режиссера «Олимпийца»? Разве у вас с ним нет каких-то отношений? — читает Дилан. — Брайан Кинни: «Мы знаем друг друга с моих шестнадцати лет. Это больше не секрет. Да, я работаю с ним. Я занимаюсь с ним сексом, да. Ну и что? Но я не его партнер и не его любовник. Я никому не партнер и никому не любовник, ни лично, ни профессионально. Вам придется спросить Рона, как он смотрит на эти вещи. Я могу говорить только за себя». Дилан делает паузу, как будто ждет, пока эта информация дойдет до него. Затем он продолжает, — «Адвокат» добавляет, что это интервью было проведено незадолго до трагической смерти отмеченного наградами режиссера Рона Розенблюма, которая была признана случайной передозировкой наркотиков. Брайан Кинни через своих представителей отказался от дальнейших комментариев по поводу своего бывшего любовника и его кончины. Дилан молча читает дальше, а затем смотрит на меня, — думаю, что сейчас мне следует остановиться. — Почему? — спрашиваю я. — Что там написано? Это… что-то обо мне? Дилан качает головой и протягивает мне журнал. Он смотрит на мужчин, ожидающих услышать больше. — Вот и все, ребята. Вы можете купить журнал сами, если хотите прочитать все целиком. Я просматриваю распечатку и нахожу ту часть, которую Дилан не стал бы читать вслух. Поэтому я молча прочитал его про себя: «Брайан Кинни: «Джастин Тейлор? Я не хочу говорить о нем. Я думаю, что фотографии нас двоих на моей лодке, которые были распространены по всем таблоидам, могут рассказать вам все, что вам нужно знать об этом болезненном инциденте. Я не собираюсь ничего добавлять к этому беспорядку.» «Адвокат»: «Но что вы скажете тем, кто спросит о том, уместно ли вам, мужчине в возрасте тридцати лет, вступать в сексуальные отношения с семнадцатилетним мальчиком? Разве это не подтверждает только то, что геи — сексуальные хищники?» Брайан Кинни: «Мне наплевать на то, что кто-то другой считает подходящим поведением. Я не образец для подражания, я педик. Это факт. И мне не было тридцати лет — мне было двадцать девять, когда я встретил Джастина. Он был старше возраста согласия. Речь шла о сексе и не более того. Любой человек, который думает, что семнадцатилетние, геи или натуралы, не хотят трахаться, обманывает самого себя. Кроме того, Джастину сейчас двадцать. Нам с ним нравится заниматься сексом друг с другом, и я не собираюсь извиняться за это». «Адвокат»: «Значит, он ваш любовник?» Брайан Кинни: «Мы трахаемся. Чего ты еще хочешь? Не превращай естественное желание в какой-нибудь гребаный любовный роман! Это не то, что представляет собой настоящая жизнь!» Я откладываю журнал и встаю. Эммет, Деб, Хуанита и Дилан — все смотрят на меня, испытывая ко мне жалость. На хуй их. — Спасибо, что позволил мне это увидеть, Эммет. Это было настоящее открытие, — говорю я, — мне пора идти. Я начинаю двигаться к двери. — Солнышко! — зовет Дебби. — Ты забыл о своем Особом. Возьми. — Оу. Точно. Я поворачиваюсь и забираю его. Затем кладу деньги на прилавок. — Увидимся, ребята. И я спешу выйти. К тому времени, как я выхожу на улицу, я уже практически бегу. Почему, черт возьми, Брайан не сказал мне об этом? Почему он не сказал мне, что это выйдет наружу? Или то, что он сказал в этом интервью. Если не… если только он не знал, что это выйдет наружу. Или не знал, что это выйдет сегодня. Потому что мне трудно поверить, что Брайан, по крайней мере, не предупредил бы меня об этой маленькой молнии. Я пытаюсь вспомнить, когда он давал это интервью. Наши фотографии на яхте уже появились в таблоидах, так что это было после того, как мы вернулись с лондонской премьеры. И это было до смерти Рона. Всего несколько дней между. Я пытаюсь представить, как Брайан давал интервью в то время, но тогда все происходило так быстро, что я не могу этого вспомнить. А после смерти Рона все превратилось в гребаное пятно в моем сознании. Представляю себе душевное состояние Брайана в те дни. Пытаюсь вспомнить, был ли он пьян или под кайфом. Или зол. Вероятно, все сразу. Но все же… даже если бы он был в плохом настроении, некоторые вещи, которые Брайан говорит в том интервью, ужасны. Дерьмовые. Обидные. И должно быть что-то еще, чего Дилан не читал вслух или чего я не видел. Намного больше. Не то чтобы я раньше не слышал гребаную философию Брайана, потому что слышал ее много раз. Но это все равно отстой! Это все еще больно! Меня почти шокирует, насколько это действительно больно. Я чувствую себя так, словно меня ударили в сердце. И я все еще шатаюсь, когда, спотыкаясь, возвращаюсь к джипу. — Джастин! Подожди! Как раз то, что мне нужно, когда я чувствую себя полным дерьмом. Дилан догоняет меня как раз в тот момент, когда я подхожу к джипу. Он сжимает в руке пенопластовый контейнер с мясным рулетом из индейки и картофельным пюре — с дополнительным соусом — в руке. — Не урони, — говорю я, отпирая джип, — ты же не хочешь испортить свой ужин. — Не мог бы ты меня подвезти? — спрашивает Дилан. — Если это не слишком сложно? — Хм, — говорю я, — я не знал, что у тебя нет машины. Дилан скорчил гримасу. — Я не могу себе этого позволить. Не у всех есть богатый папик! Я ничего не говорю, но отворачиваюсь. Мне не нужно это дерьмо прямо сейчас. — Ну же, Джастин! Я, блядь, шучу! — оправдывается Дилан. — Ты же меня знаешь — я засранец. Я всегда говорю не то, что нужно, в неподходящее время. Глупый старина Дилан, верно? Так что ты можешь убить меня, хорошо? Я качаю головой. — Залезай и заткнись. Он садится в машину. Я завожу джип, и он кажется немного грубым, кашляющим и нерешительным. Надо отвезти его на профилактику. Это была тяжелая зима, и последнее, что мне нужно, это чтобы джип начал капризничать. — Блядь, — говорю я. Но я выезжаю на Либерти-Авеню, и, кажется, все идет нормально. — Я мог бы взглянуть на него, — предлагает Дилан, — я не механик, но раньше я поддерживал в порядке старый мамин «Бьюик». — Спасибо, но Брайан всегда хочет, чтобы я отвозил джип обратно дилеру, если возникнут проблемы. Я должен был сделать это до того, как установилась плохая погода, но прошлой осенью я был немного занят и так и не нашел времени для этого. — О, — говорит Дилан, — нет проблем. Просто друг, пытающийся помочь другу. Я бросаю на него взгляд. Это так странно. Я знаю Дилана с тех пор, как нам было около 12 лет, и все же он мне почти совершенно незнаком. Тогда я довольно хорошо узнал Дилана, но все, что я знаю о нем… или все, что я, как мне кажется, знаю, это все о мальчике, а не о мужчине. А Дилан определенно мужчина. Он уже не ребенок, если когда-либо им был. Дилан всегда был больше и сильнее, чем другие мальчики в нашей Младшей Лиге, он всегда выглядел и вел себя старше, и теперь он не выглядит так, как будто он всего лишь второкурсник в колледже. С другой стороны, я всегда казался моложе, чем был. Я был немного недоразвит, когда был моложе, даже если сейчас у меня идеальное телосложение твинка. Но в Сент-Джеймсе я чувствовал себя маленьким ребенком рядом с такими парнями, как Крис Хоббс. Я вздрагиваю, когда мне в голову приходит гребаное лицо Хоббса. — Ты в порядке, Джастин? — Да, — я сжимаю руль, — я в порядке. Дорога немного скользкая. Итак, что ты делаешь сегодня вечером? Дилан пожимает плечами. — Ничего. Ем свой ужин, — он постукивает по контейнеру и слегка улыбается, — пытаюсь избегать моего соседа по комнате и его уродливой подружки. — Хочешь поехать ко мне домой? — спрашиваю я, даже не подумав об этом. Теперь Дилан широко улыбается. Его глаза выглядят темно-зелеными и дымчатыми. — Конечно. Почему нет? Я бы с удовольствием пришел и поел с тобой, Джастин. Всегда странно заходить в лофт после того, как я отсутствовал какое-то время. Я всегда вспоминаю, как впервые вошел сюда в ту ночь в сентябре 2000 года. Черт! Я знал, что в ту ночь моя жизнь изменится, но понятия не имел, насколько сильно. Откуда я мог знать? И откуда Брайан мог знать? И если бы он мог заглянуть в будущее той ночью — отвернулся бы он от того уличного фонаря и пошел бы в другом направлении? Или хотел бы я так сделать? При мысли об этом у меня начинает болеть голова. — Классное место, — говорит Дилан, снимая куртку. Это замша с кожаной отделкой. Я беру ее, чтобы повесить. — Хорошая куртка. — Я купил ее на церковной распродаже, — говорит мне Дилан без смущения, — я покупаю много одежды из вторых рук. Ты был бы удивлен, узнав о некоторых замечательных вещах, которые люди продают. Я хмурюсь. — Но у твоих родителей есть деньги, Дилан. Ты жил через две улицы от старого дома моих родителей. — Больше нет, — говорит Дилан, — мой отец уменьшился в доходах, когда литейные заводы обанкротились. Вот почему мы покинули Питтсбург и переехали в Ньюкасл. Но с тех пор мне пришлось нелегко. Я учусь в КМУ на бейсбольную стипендию, поэтому должен поддерживать свои оценки на высоком уровне. — Я слышал, как ты упоминал об этом на собрании Профсоюза Гордости. Это был тот самый случай, когда со мной был сын Брайана, Гас, и мне пришлось уехать пораньше. Я поставил два контейнера из закусочной на стойку для завтрака. Дилан ходит по лофту, проверяет, что там. Он отмечает плазменный телевизор Брайана и его итальянскую мебель. — Классная штука, Джастин. Нормально ли сидеть на этом белом диване? Я не хочу ничего испачкать. — Конечно, ты можешь сесть там, Дилан. Всю мебель можно чистить, — я думаю о том, что было сделано с этой мебелью, — поверь мне — все в этом лофте можно чистить! — Да? — Дилан поднимает свои густые брови. — Эм… Гас, приходит, и тут должна быть мебель, которую ты можешь почистить, когда у тебя двухгодовалый ребенок. Я не упоминаю обо всех тех случаях, когда мы с Брайаном трахались прямо там. Или время, когда Дафна и я вошли и увидели, как Брайан трахает какого-то траха, которого он подцепил в магазине, как раз на том месте, куда Дилан теперь кладет руку. — Хочешь пива? — Конечно, я хочу пива! — Дилан улыбается мне. — За кого ты меня принимаешь? Какого-то малолетнего педика? Я буду «Космо», пожалуйста, милый! — он семенит и изящно садится на белый диван. Дилан действительно похож на актера. И я смеюсь, хотя мне совсем не смешно. Дилан прекрасно изобразил Эммета. Но потом я чувствую себя виноватым из-за того, что смеюсь. В конце концов, Эм — мой друг. И я не совсем самый крутой парень на планете. Я помню, какое мнение ребята из Сент-Джеймса имели обо мне. Но с Диланом… я имею в виду, он тоже педик. Это как когда Брайан говорит грубые вещи, даже о своих друзьях, как Эммет или Тед. Я знаю, что мне не следует смеяться, но иногда я ничего не могу с собой поделать. И это не значит, что Эм не смеется над людьми. Нет, он делает это все время. Я протягиваю Дилану холодное пиво. — Спасибо, Джастин! Это как раз то, что доктор прописал! — Надеюсь, с «Хайнекеном» все в порядке, — говорю я. — Сладко! — отвечает он и делает большой глоток. Я наблюдаю, как двигается его горло, когда пиво опускается вниз. У меня в кармане вибрирует мобильный телефон. Это Брайан. — Ты можешь извинить меня, Дилан? — говорю я. — Мне звонят. — Конечно. Если ты не возражаешь, я поиграю с твоим модным телевизором. Он берет пульт дистанционного управления. — Не возражаю, — говорю я, — зацени его. Я поднимаюсь в спальню и закрываю ставни. — Привет, — говорю я в трубку. — Ты нормально добрался домой? — слышу я Брайана. — Глупый вопрос, раз ты отвечаешь на телефонные звонки! — Все в порядке. Просто отлично. — Сразу после твоего отъезда снова пошел снег, так что я забеспокоился, — голос Брайана звучит обеспокоенно, — с тобой все в порядке? Ты говоришь немного странно. Я вдруг чувствую себя таким холодным по отношению к Брайану. Я не знаю, почему. Потому что я был ошеломлен интервью в «Адвокате»? Из-за разочарования после наших выходных? Потому что я должен был вернуться в Питсбург один, опять? Или потому, что Дилан Берк сидит в лофте, пьет пиво и смотрит телевизор? — Прости, Брайан. Я немного устал. Вот и все. — Послушай, Джастин, — говорит Брайан, — я поговорил с Лесли, когда вернулся в «Спрингхерст». Она сказала мне, что есть интервью, которое выходит в «Адвокате». Я дал его прямо перед… перед смертью Рона. Я предполагаю, что они публикуют его сейчас из-за предстоящего вручения «Оскара» и всего остального. — О, — говорю я. Мои руки кажутся ледяными. Я должен сказать Брайану, что я уже знаю об интервью. Мне следует рассказать ему о гребаной сцене в закусочной «Либерти» и о том, как все отреагировали на его цитаты. Но не говорю. И не знаю, почему не говорю. — Интервью. Это отличная реклама для тебя, Брайан. — Я не знаю, — говорит Брайан, — я с трудом могу вспомнить, как давал эту чертову штуку. Было около восьми утра, и этот парень был настоящим придурком. Он продолжал совать мне в лицо эти бульварные фотографии нас двоих и спрашивать, что Рон об ЭТОМ думает! Это все, что я могу вспомнить. За исключением того, что первое, что я сделал, когда добрался туда, так это пошел в туалет, принял «Ксанакс» и выкурил косяк. Так что я был не совсем… э-э… таким последовательным, каким должен был быть. — А где я был, Брайан? — спрашиваю я. — Когда ты давал это интервью? — Где ты был? — Брайан задумывается. — Дома, в постели. Это было на следующий день после того, как мы вернулись из Лондона. Мы оба страдали от смены часовых поясов, и я подумал, что тебе нужно поспать, — Брайан смеется, — я думаю, это была большая гребаная ошибка, да? Я должен был позвать тебя туда, чтобы ты не дал мне выставить себя идиотом, как обычно. — Как обычно, — отвечаю я, — если ты так говоришь, Брайан. Мне придется самому прочитать интервью. Я стараюсь не позволять своему гневу изливаться по телефону, но это трудно. Чертовски трудно! Я злюсь. Может быть, я не имею права злиться. Может быть, Брайан не несет ответственности за то, что сказал эти вещи, потому что он был сонным, или под кайфом, или зол или какое-нибудь другое оправдание, которое я могу придумать для него. Но я схожу с ума. Брайан открывает рот два месяца назад, и из него вырывается дерьмо, и сегодня оно бьет меня по лицу! Почему прошлое всегда должно возвращаться как раз тогда, когда у нас все начинает налаживаться? Так всегда, блядь, бывает! — В любом случае, новый выпуск выходит сегодня. Лесли вышлет мне копию. Ты, вероятно, получишь его по почте. Я почти уверен, что у меня есть подписка на «Адвоката». — Я буду начеку, Брайан. Я понимаю, что когда мы с Диланом пришли, я не проверил почту. Он, несомненно, сейчас в ящике. Но мне не хочется спускаться вниз и забирать его сию минуту. — О, еще одна вещь, Джастин, — я слышу, как Брайан двигается на другом конце провода. Интересно, он в своей комнате? Сидит на кровати? Интересно, что еще он делает? — Появились номинации на премию «Оскар» сегодня рано утром. Лесли рассказала мне. «Оскар». Я задерживаю дыхание. — И? — Меня не номинировали, — голос Брайана звучит обыденно, но я слышу в нем разочарование, — Джимми получил номинацию на лучшую мужскую роль, а Рон получил две — за адаптированный сценарий и режиссуру. А «Олимпиец» претендует на лучшую картину. — Но они не выдвинули ТЕБЯ! Я не могу в это поверить. Я действительно не могу. Игра Брайана — лучшая во всем фильме. Характер Бобби — это целая картина! — Это так несправедливо, Брайан! — По крайней мере, я не могу винить это новое интервью за то, что оно испортило мои шансы, — фыркает Брайан, — я не самый популярный парень в Голливуде. У Рона было много друзей, и, честно говоря, они винят меня в его смерти. Такие парни, как Фредди Вайнштейн, имеют большое влияние в бизнесе. Я не хочу сказать, что я козел отпущения, но ты же видел, как это было на поминках Рона. Он мертв, а я жив. Многие люди никогда не простят мне этого единственного факта. — Меня не волнует номинация, и тебя тоже, Брайан, — говорю я ему, — ты всегда говоришь, что все награды — это чушь собачья. Делать то, что ТЫ считаешь хорошей работой, это все, что имеет значение. — Я знаю, Солнышко, — говорит он, — единственное, что сейчас действительно имеет значение… это мы. Это единственная важная вещь. Я сглатываю. Обычно я бы крутил колесами, чтобы услышать, как Брайан произносит эти слова, но не сейчас. — Ты уверен, что имеешь это в виду, Брайан? — скептически говорю я. — Да, я серьезно, — отвечает он, — я думал, что это стало довольно очевидно после этих выходных. — Ничто не очевидно, когда дело касается тебя, Брайан, — напоминаю я ему, — я пытался дать тебе понять, что я чувствовал все время, сколько я тебя знаю. Но иногда трудно понять, что ты думаешь. Или что ты чувствуешь. Если ты что-нибудь вообще чувствуешь, добавляю я про себя. Потому что слова тоже чушь собачья. Это еще одна вещь, которую Брайан всегда говорит. Слова, блядь, бессмысленны. — Мне тоже трудно это понять, — говорит Брайан, — когда подавляешь свои эмоции так долго, как я, их трудно узнать, когда они подходят и шлепают тебя по губам. Но я узнаю ТЕБЯ. Надеюсь, ты в этом не усомнишься. — Да, — говорю я ему, — трудно понять, какие чувства истинны, а какие-ложь. Очень, очень тяжело. — Мне понадобится свидание для вручения «Оскара», Джастин, — рассеянно продолжает Брайан, — то есть… если Горовиц позволит мне выйти из этого сумасшедшего дома, чтобы пойти на церемонию! — Ты все еще хочешь пойти? — спрашиваю я. — Даже после того, как тебя не номинировали? Брайан обычно не хочет идти туда, где его могут увидеть неудачником. И нет ничего более публичного, чем Награда Академии. Со всеми теми людьми, которые его не выдвинули. — Почему нет? — Брайан фыркает. — И пропустить, как мистер Джимми Харди выиграет свой второй «Оскар»? И попробует зарезервировать третий с его слезливой благодарственной речью? Брайан хохочет. Он прав. Я могу представить Джимми, стоящего на сцене, сжимающего свой «Оскар» и плачущего, как двенадцатилетний ребенок! — Нет, — вздыхаю я, — я не могу пропустить это. Вручение «Оскара» — это действительно что-то. Я думаю. — Мне пора идти, Джастин. Не могу пропустить динь-динь, иначе Сильвия надерет мне задницу отсюда и до Буффало. Я позвоню тебе позже. — Хорошо, — говорю я, — мне тоже пора идти. Я тоже еще ничего не ел. И у меня много дел, которые нужно сделать прежде чем я вернусь завтра на занятия. — Звучит неплохо, — говорит он, — эм… Джастин? — Да? — отвечаю я. — Что? — И еще кое-что, — Брайан делает паузу, — я… скучаю по тебе, — он снова делает паузу, — нет, это не то, что я хотел сказать, Джастин. Я имею в виду… я люблю тебя. Ладно? Я не знаю, что сказать, мне следует ответить, но я не могу этого сказать. Я не могу сказать эти слова в ответ. Не сегодня. Может быть, завтра. Тогда я посмотрю, что я буду чувствовать. — Ладно, — наконец повторяю я, — спокойной ночи, Брайан. И я вешаю трубку. Я слышу, как Дилан в гостиной просматривает каналы на плазменном телевизоре. Он сидит на диване, пьет пиво и ждет, когда можно будет поужинать. Со мной. Да, все в порядке. Я и Брайан. Брайан и я. Я повторяю себе это снова и снова. Все в порядке. Блядь, все в порядке! Не так ли?