Обрести Крылья

Через десять лет — Ты уверена, что хочешь это сделать? — Да. — Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — Нет, Меф. Я должна быть одна. У Тани на шее — бронзовая цепочка, а за спиной — огромные крылья. Да, этой цепочке никогда не стать золотой, а часть перьев абсолютно-черная, треть — слегка сероватая, и лишь оставшаяся часть белоснежно-белая. Гроттер не истинный Свет во всем его великолепии, и она это знает. Но она выбрала Свет: и всегда будет идти одним лишь Светом, поддерживая его так, как может. Да, Свет не победил Мрак. Таня вообще не уверена, что ее появление в рядах Светлых хоть как-то им помогло. Она участвует в сражениях, с каждым разом чувствуя себя все более и более уверенно с мечом: но разве только в этом заключалась ее роль во всей этой истории? Свет не победил Мрак и никогда не победит, с Таней или без. Потому что это сражение между ними длится настолько долго, насколько вообще существует Мрак, и его не прекратить. На Гроттер иногда нравится думать, что благодаря ей Мрак не победил Свет. Тибидохс появляется перед ней неожиданно. Грааль Гардарика больше не способна сдержать ее, да Таня и не пытается проскочить несанкционированно и по привычке выкрикивает заклинание. Ей интересно, какой оттенок у ее перехода и как долго не проходит вспышка, но, когда мельтешение перед глазами прекращается, и девушка оборачивается, за спиной уже ничего нет. Только два больших крыла — не таких больших, как крылья Троила, но для Тани они огромны. У кабинета Сарданапала тишь да гладь. Сфинкс мирно дремлет в сторонке. Таня, чувствуя невероятную ностальгию от этой картины, не смогла удержаться и почесала стража за ухом. Он недовольно рыкнул и быстро стряхнул оковы сна, признавая девушку своей. Для него Гроттер пахла Светом, ветром, морем и Грифонами: это стражи испытывали к ним священный трепет, Таня обожала это место, где Грифоны стерегли вход в Эдем. — Привет, лентяй, — сказала Таня сфинксу. — Я пришла к Сарданапалу. Пустишь? Конечно же сфинкс пустил; Таня могла даже не спрашивать. В кабинете Сарданапала Черноморова ничего не могло поменяться. Словно прошло не десять лет, а лишь мгновение. Впрочем, для академика, живущего бесконечно, это и было всего лишь мгновение. Это у Тани в эти десять лет вместилась вся ее новая жизнь, Тибидохс не менялся. На огромном столе, напоминающем футбольное поле, были свалены в кучу различные бумаги: и отчеты преподавателей, и отчеты Бессмертнику, и контрольные студентов, и листы новой монографии, и даже «самый эпохальный труд», как называл его сам Сарданапал, — мемуары. Сам академик Черноморов сидел, откинувшись на спинку своего кресла и постукивая ботинком по персидскому ковру, который, помнится, так не понравился тетушке Гурия Пуппера. Глаза его были закрыты, и во всем внешнем виде читалось, что Сарданапал в мыслях сейчас далеко не в этом кабинете. В углу сцепились книги по черной магии, все еще заключенные в клетку. У стенки стоял старый потрепанный диван, на котором Сарданапал любил летать. У стола все также манили два удобнейших кресла. Тане показалось, что и не было этих десяти лет, даже пятнадцати лет не было; Тане показалось, что ей двенадцать, и она опять провинилась, из-за чего ее отправили к Сарданапалу Черноморову. Возможно, она опять что-то разбила или кого-то вызвала: непременно того, кто способен уничтожить целый мир. Тане, безусловно, стыдно, и она ждет наказания. Гроттер отмахнулась от этого ощущения. Она хотела бы вернуться в детство, но не сейчас. Её жизнь не состояла из одной только войны: в ней был Свет и жизнь, Меф и его любовь. Таня впервые чувствовала, что на своем месте. Но она должна была вернуться сюда хоть ненадолго… — Академик, — позвала она. В следующую секунду Сарданапал был предельно собран и, при надобности, готов принять бой. — А, это ты, Танюша, — академик улыбнулся и вернулся в свое нормальное состояние. — А ты совсем не изменилась… В Эдеме время шло по-другому. Таня не была теперь бессмертной: старость должна была настигнуть ее рано или поздно. Но все же Гроттер менялась гораздо медленнее, чем обычные маги, и выглядела лет на двадцать, хотя ей уже давно перевалило за тридцать. — Иногда мы не меняемся, академик, — Гроттер показала цепочку с крыльями, которые сложила еще при входе в замок. Черноморов подался чуть вперед. — Не думал я, что когда-нибудь на моем веку мне повстречается Стражник. А уж тем более не думал, что это будет моя ученица. В одно время я, признаться честно, пытался найти информацию про вас, но книг настолько мало, что мои знания ничтожны. Танюша… — Простите, академик, я не могу вам ничего рассказать. — Я и не прошу, Таня. Я очень рада тебя видеть. — Академик, вызывали? — раздался позади Тани голос, который был ей предельно знаком. — Я принес отчет по драконам, как вы и просили. А, вы не один, мамочка моя бабуся… Таня обернулась, жадно вглядываясь в фигуру Ягуна. Он не сильно постарел: еще немного располнел, потерял ребяческий блеск глаз и юношеское лицо с некоторым количеством прыщей, но глаза все так же сверкали на его лице, а улыбка вызывала приливы нежности. Ягуну было тридцать лет, но это все еще был Ягун. — Танька! — воскликнул он, заключая подругу в объятья. — Хоть бы сообщила, предупредила заранее, мамочка моя бабуся, а то появится ненадолго, а потом вокруг творится черте-что. Ты где пропадала, Гроттерша? Давай, рассказывай все, что делала и где была? Надеюсь, у тебя была достойная причина для того, чтобы не навещать старых друзей? — Ну вот, — расстроилась Таня. — А я хотела к тебе отдельно зайти. — Зато, Танюша, не придется тебе по несколько раз все рассказывать. И Таня рассказала. Про то, как сверкает Эдем в лучах солнца. И насколько отличается полет на крыльях от полета на контрабасе. И как это прекрасно — когда меч продолжение твоей руки, когда ты несешь людям Свет. Рассказала, какого это, видеть эйдос в каждом прохожем: и втайне гордиться теми, у кого он сияет ровным светом, и улыбаться, стараясь поддержать тех, у кого он начал заплывать жирком или подергиваться мраком. Она не могла рассказать о себе все, поэтому говорила лишь о том, что многим и так известно: но говорила не так, как пишут об этом учебники, не так, как бубнят себе под нос преподаватели у доски. Она рассказывала о том, чем была сама, о том, чем жило ее сердце — и сердце, и душа, и вся Таня. — Ну, Ягун, рассказывай теперь о себе. Как поживаешь? Как там Ванька? — А что Ванька? Живет на Лысой Горе, лавку открыл, точнее не лавку даже, а ветеринарню. Лечит всякую нечисть, очередь аж на улице стоит и по утрам очередь занимает, чтобы к нему попасть. Озолотился наш Валялкин, и мастер на все руки. Мы его приглашаем, когда с драконами помочь надо. Ванька женился, дочь у него растет: Таней назвали. — Таней? — Ага. Вот ты, Таня, не захотела становиться Валялкиной, но он себе другую Татьяну Валялкину нашел. А женился он на Даше. — Дафне, — поправила Гроттер, вспоминая бывшего стража Света. — А ты у нас все еще Гроттер? — Все еще Гроттер, — засмеялась Таня. — И фамилию менять не собираюсь. Ты лучше расскажи, какая нынче фамилия у Кати? Ягун даже смутился. — Ты, Таня, не переживай. Мы и от Софи, и от Лео твой контрабас прячем. Кстати, ты за ним приехала? Кольцо внезапно выплюнуло зеленую искру. Таня уже давно не использовала заклинания, а Феофил старался не вмешиваться в дела внучки, поэтому это было неожиданно. — Кхе-кхе… Ну что, дщерь Гроттеров, не ожидала? — сердито вопросило кольцо. — А я молчал, копил энергию, чтобы все тебе сказать, что я о тебе думаю. Так что теперь буду говорить много и долго, — пригрозил он. — Мало того, что контрабас бросила, так теперь еще и род Гроттеров прервется. Кто на семейной реликвии летать будет, а? — Дееед! — Нет, ты мне скажи, кто на семейной реликвии летать будет? — Это дед говорит, что контрабас ты можешь оставить себе, — пояснила Таня Ягуну. — Ой… Я же тебе пылесос не вернула. Ну, тем более себе оставь. У меня же теперь крылья. — Никогда тебя не прощу за пылесос, — театрально воскликнул Ягун. — И никакой твой контрабас не окупил мои страдания, не вернет моим великолепным ушам ту способность слышать, что была у них до ора Соловья. Так что, малютка (а теперь я выгляжу сильно старше тебя и имею полное право тебя так называть), покажи крылья. Кабинет Сарданапала был огромным, поэтому Таня расправила крылья без особых проблем. — Ого, — вырвалось у Ягуна. — И все-таки я был прав, подруга дней моих суровых. Ну, в том, что мы с тобой в крапинку. Таня засмеялась, вспоминая ту речь друга: речь, которая помогла ей сделать единственно-правильный выбор. Протянув руку за спину, Таня безошибочно вырвала два белых пера. Один опустился на стол перед Сарданапалом, второй Ягун без проблем поднял и счастливо сжал в ладони. — В рамочку поставлю, — пояснил он. — Пусть это будет моим подарком вам. Простите, академик, что заняли ваш кабинет для своих разговоров. — Мне всегда интересно услышать, как живут мои ученики, Танюша. Так что вы мне не помешали. Можете оставаться и дальше, если есть время и желание. Весь Тибидохс к твоим услугам, дорогая. Ты надолго к нам? — Вообще-то я планировала свой визит на два часа, — сообщила Гроттер. — Но раз я убила двух зайцев и увидела всех, кого хотела, за раз… Мне очень хочется погулять по Тибидохсу, но я ограничена во времени. Мне хотелось бы увидеть еще Гробыню (слушала, у нее теперь двое детей, а все вокруг зовут ее Гробыней Могиловной?). Да и Ваньку навестить, раз уж он тоже на Лысой Горе живет. Времени мало, ну, вы понимаете. Таня вновь оглядела весь кабинет, задержав свой взгляд на трех местах: на Ягуне, потом на Сарданапале, и наконец на открытом окне. — Кстати, академик, вы не имеете ничего против, если ваш кабинет покидают через окно? Через минуту вновь сверкнуло семь радуг. Ягун и Сарданапал долго стояли молча у окна в Башне приведений и смотрели ей вслед. Все было на своих местах. Жизнь продолжалась. Каждый обрел что-то свое.