О любви

Ханья с самого начала знал, что ему светит лишь ничего. Такое пустое, звенящее, как барабан на чужой груди, ничего. В пьесе должен быть несчастно влюбленный, а вся его жизнь - театр. Так почему бы не примерить это амплуа на себя? Банально-банально-банально, все как он ненавидит. И Тамамо-но-Маэ он тоже ненавидит, потому что этот лис не вписывается в отведенные роли и упорно рвет сценарии жизни. Слишком неуправляемый и непредсказуемый, и это еще одна причина, по которой Ханья каждый раз приходит на крышу и ждет там всю ночь в любую погоду, даже зная, что никто не придет - Тамамо-но-Маэ регулярно нарушает свое же слово, если находится дело поинтересней. За последние десять лет и несколько сотен обещаний он пришел от силы раза три. Сегодня девятихвостый тоже здесь, смотрит на фейерверки и совсем не слушает слова своего спутника, что дает демону свободу говорить о чем угодно. Он нерешительно поднимает взгляд - убедиться что его действительно не слушают и, заодно, в реальности сидящего рядом лиса. Они сидят на краю крыши, свесив ноги, но даже так Ханья едва достает ему макушкой до плеча. - Порой мне кажется, что весь мир - это огромное, невыносимо муторное, уныло затянутое представление, где каждый играет до невозможности стереотипную предсказуемую роль, где у злодея обязательно уродливое лицо, пусть даже и скрытое под прекрасной маской, и множество пережитых предательств в прошлом, где всех судят по внешности. В остальное время я в этом абсолютно уверен. Вы же абсолютно другой, Вы не следуете законам жанра и диктуете другим необходимые реплики. Если честно, я Вами восхищаюсь. И люблю. Острые накрашенные ногти касаются щеки, чуть царапая твердую гладкую кожу, заставляют посмотреть в насмешливо-холодные желтые глаза, совсем не похожие на солнце, скорее на безжизненный камень гелиодор. Ханья отводит взгляд не от смущения - от нежелания смотреть в ледяные овальные зрачки. Лис слишком красив, но его внешность уравновешивается полным безразличием, Ханья помнит время, когда это было не так, и радуется, что все прошло. Ведь тогда он не получал и взгляда, а сейчас объект его безответной любви сидит рядом с ним, и внимательно разглядывает искусственное, но такое прекрасное лицо. Тамамо-но-Маэ легко поднимается, и Ханья на секунду думает, что все, конец, девятихвостый растворится в ночи и больше не вернется. От этих мыслей делается больно-больно, и, одновременно, свободно. Но тонкие пальцы обхватывают его запястье, тянут наверх, не дают вырвать руку. А демон и не сопротивляется, послушно вставая на ноги. Он босиком, но все равно не чувствует острые края побитой черепицы. Лис по прежнему сильно выше, но наклоняется близко, так что видны тысячи дьяволов, устраивающих безумную оргию на дне серных озер радужек. Он идеален, как всегда - гладкие черные волосы собраны в сложную прическу, настолько совершенную, что любая ойран обзавидуется, бело-пестрая маска снята, открывая почти не тронутое гримом лицо - только под линией роста волос выведены две темно-серые изогнутые линии, привычные легкие, как закат над морем одежды сменились более тяжелыми, черно-зелеными, открывающими плечи и цветущую на солнечном сплетении татуировку черного пламени (Ханья поклясться готов, что слышит злой хищный треск), вместо барабана - хмурая лисья маска, приколотая к поясу - и демон на мгновение чувствует острую зависть, потому что если бы он так выглядел, от него не шарахались бы люди на улицах, а друг не назвал бы странноватым уродцем за глаза. Но это быстро проходит, сменяясь восхищением: пожалуй, единственная слабость Ханьи - красота. Особенно недоступная, лисья, полыхающая как солнце у горизонта и мягкая как беззвездная ночь. Чужой голос действует гипнотически, демон завороженно слушает. - Я думал, что прожитая тысяча лет хоть как-то повлияла на тебя, но нет, ты по-прежнему наивен, как ребенок, соответствуешь своей внешности. Глупо раскрывать сердце и изливать душу безразличному незнакомцу, если, конечно, не хочешь быть растоптанным в пыль. У тебя же был подобный опыт, ведь так? Но и это тебя ничему не научило, видимо. Ты ведь не дурак, я знаю, и все же… Ханья не особо вникает в смысл сказанного, лишь отмечает где-то на периферии сознания, что ожидал этого. Сейчас его мысли занимает другое. И он решается, с резким выдохом приподнявшись на цыпочки, целует высокий лоб. Лис ни капли не удивлен, он всех видит как на ладони, и это телодвижение было предсказано им еще до того, как пришло Ханье в голову. Желтые глаза насмешливо щурятся, а уголки тонких губ растягиваются в презрительной усмешке, обнажая острые клыки. - Тебе не хватило того раза? Ты забыл боль, с которой сдирал с себя лицо, лепил новую маску? Неудачную, к слову, слишком похож на куклу, на сломанную марионетку - играть и доламывать, или, напротив, восхищаться издалека, но не любить, нет. Сколько бы масок ты не носил, ты все равно не можешь ничего скрыть - тебе не месть нужна, тебе нужно, чтобы тебя любили. Тебя, а не твое лицо. Тамамо-но-Маэ проводит ногтями по красным отметинам под глазами, оставляя неглубокие царапины на крашеном дереве, всматривается в реакцию на свои слова. Ханья невольно подставляется под прикосновение, янтарные глаза с узкими овальными зрачками смотрят пристально, будто надеясь что-то найти на чужом лице. Не находят. Демон все еще слушает чужой гипнотический голос, не в силах отказаться от этого сладкого яда. - Со мной тебе точно не светит, я в тебе личность не вижу, лишь забавную игрушку, только поэтому я с тобой. И ты меня не любишь, я лишь отличаюсь от других. Я не лгу тебе и не испытываю страха или очарования, смотря на тебя. Ханья думает - значит даже он может ошибаться, я знаю, то, что я испытываю - это любовь. Тамамо-но-Маэ думает - этот ребенок мне еще не скоро надоест, можно еще немного поиграть. Они стоят плечом к плечу, смотрят на фейерверки. Их связь закончится еще не скоро. Просто Ханья слишком влюблен. Просто Тамамо-но-Маэ это безумно льстит. Просто они оба очень одиноки.