***
— Князев! Князев, господи, болван! — из-за приоткрытого окна Леонтьев басистым и звонким голосом, подобно раскатам грома, назойливо подзывает полусонного юношу. Напряжённая тишина вокруг него перебивается стуком мелкого дождя по ветхой крыше, отдаётся мерзким гулом в ушах. Купол из тёмных туч искусно подчёркивает местную архитектуру, а ветер разбавляет притихший гомон спящих улиц. Санкт-Петербург влажно впитывается туманом в каменную кладку тротуара, в старые замшевые ботинки и плотно оседает на темно-каштановой чёлке Леонтьева. Александр слабо постукивает кулаком по скрежащим стёклам, то и дело испуганно оглядывается по сторонам. Разум Леонтьева охвачен липким страхом, и единственно верным решением он посчитал без приглашения заявиться в столь поздний час к Князеву. — Александр Владимирович? — испуганный юноша, по началу не признавший хриплый голос нежданного гостя, наконец-таки разглядел в окне знакомое лицо под тенью туч и вишнёвого дерева. Они пересекаются глазами, и парень въявь узрел весь тот панический ужас в обычно холодном взгляде сурового мужчины, отчего по коже прошлись ледяные мурашки. Андрей готов был поклясться, что такого испуга он прежде не видал за всю свою жизнь. Князев поспешил накинуть тонкий халат поверх ночнушки и самому открыть дверь, пока родители не успели застукать, и не надумали себе чего лишнего. Андрей махнул рукой Александру, жестом намекая, мол, подкрадывайся ко входу в дом. Он помнил, что генерал-майору Леонтьеву крайне опасно сейчас появляться на улице, а тем более в гостях. Леонтьев помотал головой, дав понять, что ему стоило бы залезть через окно. Юноша закусывает розовые губы и переводит дух. Он покорно открывает окно, протягивая мужчине руку. — Александр Владимирович, вам ведь нельзя здесь появляться… — Князев умолкает, когда генерал-майор, тихо процедив сквозь зубы наглое «заткнись», прижимается к нему всем телом. Этот голос забирается прямо под мозг, не даёт спать, абсолютно сбивает. Андрей физически ощущает его мелкую дрожь, тяжёлое дыхание, в глазах всё ещё плещется страх. Александр прикрывает глаза и блаженно выдыхает, будто пытается ухватить больше воздуха. Руки юноши его не слушаются. Он хочет отстраниться и спрятать пылающее лицо в ладонях, но Александр удерживает его за хрупкие плечи. Андрей смотрит так по-детски удивлённо чистыми голубыми глазами, что никто и не сказал бы, что, по слухам, он этому человеку завидовал. Луна светила ярко, вызывающе, захватчиком пробиваясь в комнату сквозь изъеденные молью портьеры, подчёркивая всю неземную красоту почётного героя Отечественной войны и заграничных походов Александра Леонтьева. — Послушай, любовь моя, — Леонтьев прервал жуткое молчание. Властный голос его на последнем слоге предательски срывается. Он слегка отстранил юношу от своей хватки, чтобы глядеть прямо в глаза Князева. Александр держит руку на его лице, осторожно, будто сломать боится, поглаживает большим пальцем. На душе Леонтьева же творилась настоящая буря— Они всё знают! Император прознал об надвигающемся восстании, чёрт подери! На его столе уже лежат списки имён заговорщиков обоих обществ. Он потрясен, ты ведь понимаешь? Среди них большое количество близких ему людей… Сам знаешь, он и так по сей день зашуган смертью своего отца, Павла, боится, что дворяне с ним также однажды поступят. Не оставил он это — Александр приказал арестовывать! Они знают о моих связях с одним из убийц Павла… — Александр запинается, тараторит, что кажется, будто он на грани нервного срыва. Леонтьев сглатывает слюну, замолкает, не находя более нужных слов. Сейчас, вцепившийся в рукава чужого халата, с каплями пота на лице и молящими, умоляющими глазами, Леонтьев выглядит как произведение искусства, кажется Андрею. Леонтьев был непосредственным участником тайных организаций ещё с 1816 года. Генерал-майор никогда ранее не задумывался о том, что это может кончится именно таким образом, даже не начавшись! Обидно было до жути, до боли, до треска в области сердца. Князев совсем не одобрял подпольную деятельность своего возлюбленного с самого начала. Бесконечно долго отговаривал, умолял покончить с этой брехнёй, боялся каждый божий раз, когда Александр уходил до ночи, а тот его и слушать не хотел. Леонтьев для Князева — слишком скрытная и загадочная личность. Александр Владимирович никого к себе не подпускал близко, никто не знает, что у него на сердце, и есть ли оно или хотя бы некое его подобие, или всё это давно кануло в небытие. Сам Андрей порой этого не понимает. Он догадывался, что у мужчины проблемы — он видел полоски шрамов на его тощих руках, синяки под глазами, намекающие на трёхчасовой сон. Князев желал помочь ему с самого первого дня, как только увидел этот едва живой силуэт среди безликой толпы. Оболочка Леонтьева была сильной, волевой и упрямой, но в душе он оставался беззащитным ребёнком, что нуждался в ласке и любящих родителях. — Бог ты мой, Александр Владимирович… — юноша бегает зрачками, не в силах смотреть более в глаза своего любимого. Он не хочет и думать о том, что этот исход был предначертан ещё давно. — Вам нужно остаться у меня на какое-то время, верно?.. Мужчина, в которого влюбился Андрей, не умел останавливаться, мыслил только глобально и лишь о великом, мог свернуть целые горы на своём пути, неутомимо зажигал людей своим внутренним огнём, хоть и был на вид хладнокровен и жесток. Некоторые считали, что это его погубит. Мужчина, в которого влюбился Андрей, был изначально обречён и потерян. Юноша опускает голову, что неимоверно расстраивает Леонтьева — он всё понял. Леонтьев всматривается в чужое лицо внимательно, смахивает лезущие мокрые волосы, будто хочет увидеть хоть что-то во взгляде любимого. Он узрел тяжкую боль, смешанную с запутанной, неясной и обречённой на непременный провал любовью. Их любовь всегда была такой. Андрей Князев — в силу возраста натура эмоциональная в самом деле, но вовсе не глуп, а во многом глупит только для виду. — Я не могу пожертвовать тобой, душа моя, тебя и твою родню сочтут за соучастников, — Генерал-майор поглаживает Андрея по соломенным волосам словно малого ребёнка на прощание. — я лишь хотел распрощаться с тобой… Право, не знаю, как бы я выдержал всё это, если Богу не было бы угодно дать мне тебя в любовь и друзья. Надеюсь, что с Божьей помощью, милый мой, мы ещё встретимся с тобой на том же месте, где сегодня расстанемся… Леонтьев всегда сверкал безумными глазами, что светились солнцем, иногда казались самыми ясными, что только есть на земле. Тогда же они были туманны и чуть темны. Он снова прерывает речь, не решаясь продолжить. У него в глазах это откровенно читается, и Князев этого в упор видеть не хочет. У Александра Владимировича заныло сердце. Его лицо приобретает серьёзный вид, но почти сразу же губы расползаются в тёплую улыбку, от которой у Князева очередная волна мурашек проносится по всему телу. Леонтьев стоит слишком близко к нему, юноша может чувствовать на своей коже его дыхание, которое мужчина задерживает на мгновение, пристально смотря ему в глаза. — Да что вы такое городите, — Князев перебивает его, не хочет слышать весь этот бред. — с чего вы вообще надумали себе, что вас казнят? Вы… драматизируете! Леонтьев доверял Князеву всё, но панически боялся показаться слабым, потому даже сейчас пытался быть крайне сдержанным в эмоциях. Он хотел кричать, рвать глотку, реветь, вырывать волосы, повеситься или застрелиться в конце концов, но так и не сможет ничего передать, слов вовсе не подобрать. Леонтьев на свою голову влюбился в слабого, требующего защиты Андрея Князева, втрескался по самое «не могу». И как он может оставить его одного? Князев замирает как вкопанный и забывает, как нужно дышать. Дрожь пробирает с головы до ног, он с трудом проглатывает ком в горле и огромным усилием сдерживает слёзы. Это, наверное, смешно выглядит — он выглядит точь-в-точь как маленький мальчик, которому не дали сладкого. Слова любимого звучат словно через толщу воды. Андрею представить всегда было страшно, что будет, если однажды ночью он проснётся и его не окажется рядом. — Нет-нет, ты прекрасно знаешь, отчего так и будет… Любовь моя, я понимаю, что меня совсем отдерут от жизни, что больше ничего и никогда не будет. Я знаю, что сам виновен, ещё и тебя в это затащил. Нам стоит принять поражение… Меня не оправдает никто, кроме Бога. Князев действительно понимал. Император обосновано посчитал своим главным врагом сейчас именно Леонтьева, ведь тот состоит в заговоре с убийцей его отца, и его имя с потрохами раскрыто. Генерала предупредили знакомые придворные об приказе о его немедленном аресте. Александр знает, что пощады ему не видать и молиться бесполезно — таким образом уже поступили с одним из его покойных товарищей. Он не знал, что чувствовал. Но знал, что это будет концом. Для его милого Андрея. Для него… Для них. Больно и плохо, мерзко и ненавистно. Леонтьев до сих пор сверлит глазами Князева влюблённым взглядом, коим также завороженно смотрел на него, когда признался в своих неконтролируемых чувствах, что «могли быть подвластны только Богу». Князев знает — Леонтьев даже на жену так не смотрит, даже ей таким не показывается. Князев не вымолвил в ответ ни единого слова. Слова оказались излишне — юноша рыдал, до последнего желая того, чтобы это оказалось всего-навсего страшным сном. Отчаянный и до нелепого вечно смущенный взгляд юноши направлен не на самого Леонтьева, а куда-то сквозь него. Александр просто хочет усмирить бушующий поток мыслей, заткнуть брешь в грудной клетке, смыть с языка полынную горечь предательства, принять свой горестный конец. Мириады звёзд ярко украшали небесное тёмно-синее полотно над Петербургом. Лунный свет разливался через окно, минуя толстое стекло и тонкие полупрозрачные тюли; освещал всю тёмную комнату холодным свечением. Ночь была морозна и притягательна. Столь красивая ночь, сопровождаемая дождём, стала самой ненавистной в жизни Князева. На дворе стояло двенадцатое декабря. Вычеркнуть бы эту злощастную дату из истории, будто её и в помине никогда не было!.. Юноша ни за что не хочет отпускать любимого, прижимается плотно к мундиру мужчины, когда тот желает отстраниться. Леонтьев попросил к чертям сжечь все документы, доказывающие его причастность (это не сильно помогло бы, но так он не выдаст тех, кто в списках не значился), кроме «Русской Правды». Пробило три часа ночи — Александру наступила пора уходить, сдаться в руки правительству. В горле застрял ком, а в голове были слышны лишь быстрые и неравномерные толчки сердца в груди.***
Любовь моя, здравствуй! Я не знаю, когда передадут тебе это письмо, когда ты его откроешь, когда найдёшь в себе силы прочесть это… Но я без сомнений могу сказать, что ты не слабохарактерный парнишка! На календаре тринадцатое июля. Меня, и четверо моих верных товарищей, приговорили к повешанью. Так тяжело мне не было никогда — я не осознаю свой никчёмный конец, но слишком осознаю, что я оставил тебя одного в этом низменном мире, мой маленький лучик света. Андрей, — всё это я пишу не для того, чтобы расстроить тебя, ни в коем случае! Я желаю хоть однажды показаться тебе не тем глупым и жестоким человеком, коим всегда являлся пред тобою. Жил в бессмысленной надежде, что ты берёшь с меня пример, и ты не вырастешь наивным мальчуганом, с которого взятки гладки. Я совсем не такой, кем хотел предстать пред тобой, и ты безусловно знаешь это, но я не осознавал дурости своего поведения по отношению к тебе, любви всей жизни моей! Я столько должен был сказать тебе, не расставаться с тобой никогда!.. Не смог!.. Я желаю долгой и счастливой жизни тебе, ангельчик мой, ненаглядный мой, обрести счастливое житье-бытье. Уверен абсолютно, что ты будешь прекрасным мужем, любовником, отцом, кем тебе угодно! Желаю, чтобы в стране нашей всё устаканилось, а ты мог жить в полном спокойствии за свою жизнь. Ты был лекарством, опорой моей в мятежные и холодные дни, когда ничто не могло меня обрадовать. Я это всегда говорил, всегда знал. Не грожу прощения, не заслужил. Не знаю, могу ли я рассчитывать на это после всего того, что натворил не из злых побуждений. Сердце разрывается от одной лишь беглой мысли о тебе... Я люблю тебя по сей день и секунду столь же сильно, как любил тебя четыре года тому назад. Моё сердце будет биться покуда я знаю, что где-то там, хоть и далече от меня, ты жив и здоров. Но мне страшно мыслить, что же будет с тобой, когда меня не станет на этом свете. За окном сегодня моросит, прямо как на моей душе грешной. Я в последний раз помолюсь за тебя, и… Впрочем, это уже неважно, дражайший мой. Спасибо тебе безмерное за всё. Люблю тебя!... Не могу больше писать.Твой Александр Владимирович.
***