***
Журналист развешивал газетные вырезки, показания очевидцев и частичные данные, которые удалось найти в доступных архивах и библиотеке. В Катамарановске явно орудовала какая-то опасная шайка, чья активность, если судить по количеству жертв, была преимущественно у болот или за ними. В народе эти территории негласно звали запретными и старались туда не ходить, ведь кто осмеливался — либо не возвращался, либо лишался рассудка. И явно дело не обходилось без каких-то магических сил, ведь каждый раз неизвестным удавалось скрываться, не оставляя почти никаких следов. Ну и что, что человека нашли в лесу, поставив причину смерти как нападение волков? Может, это был оборотень, что маскируется под волков, дабы продолжать свои кровавые дела?! — Юрочка! — ход его мыслей прервала показавшаяся в дверном проёме Восьмиглазова. — Ты совсем про нас забыл со своей работой, может, хоть на время оставишь это дело? Я борщик бессвекольный сварила, твой любимый. — Танечка, — Юрий повернулся к ней, поправляя очки и слегка криво улыбаясь. — мне осталось совсем чуть-чуть, я почти ухватил истину за хвост! — Я понимаю твоё рвение к правде, но мы же скоро будем находиться за чертой бедности, а у нас дочурка маленькая. — Я обязательно всё налажу, и мы заживём лучшей жизнью, я обещаю! — он повернулся в сторону доски, мечтательно оглядывая свои труды. — Ты ведь подумай, какая это будет сенсация! Я наконец открою людям глаза, они сами потянутся на девятый канал! Я сделаю наше телевидение по-настоящему правдивым и честным! — Юр, — Татьяна потирала руки, отводя взгляд. — не знаю, я...я боюсь, что у тебя снова не получится и всё закончится так же, как и в прошлый раз. “...так же, как в прошлый раз”, умеет же слова подбирать. — Танечка, — мужчина, подавив злость, подошёл к ней ближе, а затем обнял. — дорогая моя, в этот раз я точно не ударю в грязь лицом, обещаю! — вдруг, он заметил проступившие слёзы на глазах девушки. — Танечка, ты чего? Ну не плачь, я тебя расстроил чем-то? — Нет, я просто... — она наспех вытерла слёзы, грустно улыбаясь. — не знаю, что сказать. Ты обещаешь нам лучшей жизни, но каждый раз всё заканчивается...этим — Восьмиглазова указала в сторону доски. — Танечка, это ведь моя работа, я не могу её бросить, я должен нести правду людям! — Я понимаю, — девушка отвернулась от него, еле сдерживая новую волну слёз. — работай, только не шуми сильно, нужно Риту усыпить. — Танечка! Дверь закрылась, оставив журналиста одного. Повисла какая-то гнетущая атмосфера, словно сам воздух стал тяжелее. Вдалеке слышался гул машин, тикали часы, за стеной послышался детский плач и тихое пение. Как же так выходит? Это ведь его работа — доносить людям правду. Ведь его старания ради общего блага, но Таню это всё равно огорчает. Может, он действительно чего-то не понимает?***
— Значца так, — Марина шустро заперла все двери и до конца закрыла окна. — ща зенки свои прикрой и ни при каких условиях не открывай. Даже если я тебя попрошу. Они-то голоса быстро подделать могут. На любые уловки идут, лишь бы выманить. Но не смей, слухаешь? Ежли в глаза ей посотришь, то она тебя сразу схапает. Сердце вновь ускорило темп. Почему их местность полнится всякой опасной нечистью? Почему всё происходит именно с ним? — И-и что же, э-э-э, с г-глазами сидеть так закрытыми? Она нас не ув-видит? — Пока не откроешь — нет. Говаривали мне, будто они через глаза душу вытягивают. Брехня или нет — уж не знаю, но проверять особой охоты нет. Женщина в белых одеждах была в метрах двадцати от машины. Она шла покачиваясь, в руке поблескивал серп. Её светлые спутанные волосы переходили на кончиках в языки пламени. Кравчук закрыла глаза, Инженер последовал её примеру. В машине стало до жуткого душно, дышать стало куда тяжелее. Гул приближался, становилось жарче. Казалось, словно рядом горит огромный костёр. Что-то заскрежетало по капоту. Послышались цокающие звуки, гул нарастал и становился подобен завыванию дикого зверя. Нечто с противным скрежетом прошлось по двери. Воображение невольно дорисовывало огромные когтистые руки, которые впивались в бедную машину, сдирая с неё краску. Цокающие звуки переползли к окну Инженера. Оно смотрело на него, оно знало, что он внутри машины. Лишь дожидалось того момента, когда откроет глаза. Пот стекал крупными каплями за ворот, зубы стиснуты. Нет, он не должен бояться, оно ничего не может. Кешенька Голос нежный, словно журчание ручейка. Образ когтистых рук растворился в нём, остались лишь нежные ручки с длинными пальцами. Они медленно скользнули по стеклу, затем прислоняясь к нему. Нет, это не правда, это всё проказы существа. Кешенька, помоги мне, здесь так жарко, я умираю. Это не она, её здесь просто не может быть, это всё... Неужели ты меня разлюбил? Неужели я тебе не мила? Голос дрожит, она сейчас расплачется. Что-то внутри натянулось как струна. По белому личику потекли солёные капли. Шёпот словно был везде, тихие всхлипывания были громче раската грома. Как он может это спокойно слушать? Руки невольно сжались в кулаки, зубы стиснулись ещё сильнее. — Держись, мужик, — из мешанины голосов и рыданий выделился один, совсем тихий. — понимаю, что тяжко, но терпи, мы должны эту суку спровадить. Кто-то неловко коснулся его руки и сжал её. Он сейчас в машине, а Особа где-то далеко, за пределами этой аномалии, в безопасности, а это существо лишь прикрывается её обликом. Иннокентий не глупый, не поддастся какой-то фальшивке. Шепот перешёл в дикий рёв тысяч голосов, голос извратился в цокот, а затем послышался глухой удар в дверь. Как только стекло не разлетелось? Голова потяжелела, во рту стало сухо. Сердце стучало в висках, а к горлу подкатил ком. Удары сыпались по машине, словно град, а та содрогалась под ними. Клацанье было слышно со всех сторон, скрежет металла неприятно резал слух. Оно пытается добраться до них любой ценой, разодрать машину, словно игрушку, а потом найти, даже не видя. Вдруг, двигатель заурчал, от чего дрожь прошлась по салону. Машина с визгом помчалась, разгоняясь до приличной скорости. Кравчук отпустила руку мужчины и, судя по всему, схватилась за руль. — Не смей глаза открывать! Она сейчас ведёт вслепую?! — К-как- — Не важно, не открывай, пока не сказано! Сзади послышался дикий вопль, за которым последовали другие, а затем клацающие звуки послышались отовсюду. Они разворошили улей. — З-зачем ты... — Она сама завелась! Клёкот становился всё ближе. Воображение дорисовывало толпу бегущих кривых тел, одетых в белые платья и с венками в огненных волосах. Серпы звенели, ударяясь о дорогу, а их челюсти стучали с непередаваемой злобой. Среди разных образов Инженер вновь увидел Особу. Она выделялась среди всех правильностью форм тела и твёрдой поступью. В её взгляде виднелась чистейшая злоба, подобно той, что присутствует в глазах раненого зверя. Буквально за секунды её лицо и тело высыхали, превращаясь в гнилой труп. Лицо осунулось, кожа из белоснежной стала темной, руки вытянулись в огромные палки, заканчивающиеся пальцами-крючками. Иннокентий встряхнул головой, чтобы снять с себя эти ужасные видения, но ничего не помогло. Он буквально ощущал этот прожигающий взгляд, как тогда, уходя из леса. — Гони, Шаха, давай! — машина завывала и гудела в унисон с существами позади, доходя до своей максимальной скорости.***
Пройдя добрый круг по городу, Жилин вновь вернулся в участок. Зная Юрия, он вполне мог следить за полковником, потому пришлось несколько раз пересаживаться на автобусах. Хотя, это помогло не только отвязаться от вездесущего журналиста, но и привести размышления в порядок. Жетон, радостный после прогулки, как ни в чём ни бывало скользнул внутрь здания. Перед возвращением в кабинет мужчина запер главный вход, повесив табличку: “Закрыто навсегда” Теперь никто не мешал. Впрочем, приход Грачевича не был таким уж бесполезным — он лишь подтвердил подозрения. Несмотря на всю абсурдность некоторых сюжетов, всё-таки крупица правды в них всегда была, пусть и перекроенная на нужный лад. И если даже он что-то заподозрил, то дело явно нечисто. Значит, культ действительно есть? Но как же их излавливать, в таком случае, если они обладают огромной силой, а слабостей никаких неизвестно? Да и парней в его отделении жалко — молодые же ещё, жизни и преступлений толком не видали, а тут на смерть верную вести их. Нет, сам должен разобраться. Жилин вновь сел за стол и достал книгу. Желтые страницы предстали перед глазами. Впервые дело приняло оборот, заставивший его действительно работать. Мужчина внимательно изучал тёмные силуэты, чтобы найти хоть какие-то зацепки. Было ощущение, что уже их где-то видел. Для начала нужно разыскать Старосельцева и Кравчук и допросить, ведь они напрямую взаимодействовали с нечто в подвале. Ещё и постарались это скрыть, списав на взбесившуюся крысу. И спешка их из головы всё никак не выходит. Кто знает, может это и был один представитель культа? Не связаны ли они с этим тёмным делом? От Марины можно ожидать чего угодно, а Иннокентий... мог оказаться втянутым по случайности, вслед за ней. В любом случае, всё это требовало куда более глубокого изучения, нежели пара догадок, несколько криков Грачевича и потенциальная угроза из старой книжки. В архиве наверняка что-то есть, но нужно бы разобрать его не только на словах. — Ну что, мил друг, — Дмитрий повернулся к Жетону, тот приподнял морду. — у нас намечается ещё одно интересное дело, ты как? Пёс лишь тихо гавкнул, затем ещё тише заскулил и опустил обратно морду. — А ну, того, отставить хандру, — мужчина шутливо пригрозил. — мы с тобой милиция, а милиция не боится, даже если поджилки трясутся. Кукушка из настенных часов прокуковала четыре часа.***
Машина гнала на всей скорости, громыхая и визжа, как пёс с привязанными к хвосту консервными банками. Нарастающий гул полуденниц позади становился всё громче, образы всё чётче и неприятнее. Черно-белые силуэты бежали с широко раскрытыми ртами, размахивая серпами. По телу проходили фантомные прикосновения дряхлых гнилых рук. Образ Кравчук вновь стал размываться, превращаясь в нечто с лисьей головой. Какой-то пожилой голос звал девушку, но, видимо, она никак не реагировала на старческие завывания из общего воя. Звуки реальности заглушались, казалось, всё вокруг плавилось в бесформенную массу от жары, словно воск. Вдруг, гул стих, а затем послышался откуда-то спереди, стало чуть прохладнее. Машина резко затормозила, от чего Инженер машинально закрылся руками. — Оп-па, кажись, доехали до одного края... — в голосе Кравчук звучали удивление и радость. — Кешаня, я знаю, как нам выбраться из этой петли! — И...и как же? — Смотри...а, нет, не смотри! Слухай, короче. При попадании в аномалии тема такая: ежли попал, то выйти можно только под углом особым, не каким зашёл. Но морока верный выбрать: там ведь каждый градус на учёт. Но мы ж на дороге, так? Значца, ехали аккурат в аномалию, а потому любой угол подойдёт, чтобы вылететь. Во, чё удумала! Чай, мозги ещё работают! Она вновь загоготала, дергая рычаг переключения передач. Машина с рокотом начала набирать скорость, гул вновь становился ближе. — А это, ну, т-точно сработает? — Инженера напрягало вождение Кравчук вслепую, да и затея с углами звучала максимально странно. — Да я те отвечаю, что сработает эта тема, — радостным интонациям вторил ревущий мотор. — как выберемся, я те сё разъясню! Образы вспыхнули в новых, кроваво-огненных красках. Полуденницы не стрекотали, не цокали, как раньше. Звуки слились в единый пронзительный вой, от которого закладывало уши даже в машине. Их зубы стучали от ярости, серпы сверкали в лучах зенитного солнца, рваные платья вздымались, словно крылья. Волосы стали срастаться в единое пламя, походя на пожар. — Давай, давай, Шаха! — машина взвыла с новой силой, приближаясь к толпе разъярённых полуденниц. Вновь стало душно. Жар, словно одеяло, обволакивал автомобиль. Всё смешалось: дикий вой, буйство красок в видениях, радостные возгласы Кравчук, рёв мотора. Хотелось закрыть уши и скрыться от всего. Вдруг, из общей массы выделился один звук. Постукивание лапок. Нет, это Кравчук и даже не Особа. До боли знакомый и такой же пугающий. Опять в бега, Кешенька? Собственный голос режет уши. Нет, не сейчас, не вовремя. Он совсем не готов и отбить атаку нечем. Беззащитен, словно рыцарь без доспехов и оружия перед огромным чудищем. Восемь. Восемь лап и восемь глаз. Восемь раз постукивает, проходя по дороге. Восемь раз моргает. Недовольно шипит, но будто улыбается своими хелицерлами. Всё пространство вновь пронизано треклятыми ниточками. Чувствуется натяжение. Он ползёт ближе. И ближе. Всё, словно паутина, начинает прогибаться под него. Насколько он огромен? Инженер уже и не помнил, но вспоминать желания не было. Будь он размером хоть как камень, хоть как многоэтажный дом. — А теперь, держись! — голос Кравчук прозвучал словно колокол, выдернув Иннокентия из жутких видений. Шипение стало громче. Он явно недоволен. Девушка вывернула руль и машину занесло. Рёв стал яростнее, топот чётче. Вновь вспышка, как тогда, в лесу. Резкий удар во что-то, от чего обоих мотнуло вперёд, треск стекла, очки слетели. Они врезались в столб? Стало прохладнее. Шум смолк, словно ничего не происходило. Ни цокота, ни постукиваний серпов, ни жуткого шипения — ничего. Слышно только, как кузнечик застрекотал где-то сбоку. Сердце в висках стучит. — Сё…открывай… — в её голосе читалась явная усталость, но, в то же время, радость. Мужчина открыл глаза. Как он и предположил, они врезались в придорожный столб, судя по мутным очертаниям через сетку треснувшего лобового стекла. Марина сидела с красным лицом, тяжело дыша и смахивая пот. От автомобиля валил пар. Запах палёной краски смешался с гнилостным запахом, царившим до этого. Вонь стала невозможной, из-за чего Старосельцева затошнило и он поспешил выйти, обжигаясь о горячую ручку машины. В глазах потемнело, а ноги были будто ватные. Впрочем, главное, что живы остались. Мысли путались, реальность казалась совсем неестественной, плыла и ходила ходуном. Даже голова немного закружилась. Несколько глубоких вдох-выдохов помогли немного прийти в чувство. Всё закончилось. Повернувшись, мужчина заметил, что солнце уже далеко не в зените. Внутри заклокотало желание смотреть вдаль, в голубую небесную лазурь и на солнце, медленно ползущее к горизонту. Забыть произошедшее, ущипнуть себя и проснуться в своей квартире, в том мире, где он никогда не слышал про все эти страсти. Но взгляд машинально вернулся к белому автомобилю. Щурясь, мужчина пригляделся лучше. Передняя часть машины была помята, но не сколько вследствие аварии, сколько от кучи ударов тех существ. Удивительно, но это были даже не огромные когтистые лапы, какие рисовало воображение, а обычные, человеческие руки. Женские, если судить по вмятинам. Некоторые из рук были куда меньше его. Но с каким же остервенением наносились эти удары, что белая «шестёрка» стала похожа на жёваный лист бумаги... Краска была местами содрана, а на всей поверхности остались явные следы от когтей и какой-то грязи. Следы разодранных пальцев?... Значит, эти полуденницы в прошлом — обычные девушки? Хотя, скорее, умело притворяются ими. Дверь с водительской стороны открылась. Кравчук, шипя и матерясь, вылезла из машины. — Ты чё очи свои оставил? — она усмехнулась, подходя ближе. — хотя, один...одну...того, короче, в пираты податься можешь. Марина протянула ему очки. Одна линза треснула, походя теперь больше на маленькую паутинку. Паутинка? Ну нет, в этом ещё какой-то сакральный смысл искать - уже верх безумия. Аномалия преодолена, значит, хоть какое-то время он ещё может пожить спокойно? “Надейся” - отозвалась интуиция Девушка слегка подула на ладони, все ещё шипя. Несмотря на разбитую линзу, Старосельцев чётко разглядел ожоги в виде полосок на её руках. От разогретого руля? Заметив взгляд Инженера, она криво усмехнулась: — Теперь Григорий Константиныч точно должён доплачивать, — улыбка выходила из рук вон плохо, а вкупе с начинающими пузыриться ожогами смотрелась несколько жутко. — Ну, чего зыришь? Ща подостнынет наш конь, поедем дальше. “Поедем дальше”? Её машина в состоянии завестись хотя бы? Проигнорировав озадаченный взгляд мужчины, Кравчук вытащила тёмный бутылёк и бинты. — Ну, чай не мы первые, не мы и последние, — пробормотал она, затем закусив губу и обливая руки непонятным прозрачным раствором. — Т-то есть, так и…ну, другие попадают? — Инженера пробила лёгкая дрожь. К телу тоже начало приходить понимание, что произошло. Кравчук проигнорировала его вопрос, сдавленно матерясь и дуя на руки. Видимо, это тоже какое-то лекарство на основе катамарановских чудес. Но, видимо, лечит весьма болезненно. — Ясен пень, что тоже попадаюся…— она прервалась на тихое «ска», — но вот выбираются или нет — вопрос открытый. Ежли знают как, то могут. Ежли нет — аух. Хотя, отдать должное, есть фартовые, кому на время везёт. Аномалия ж не вечная, рано или поздно заряд-то свой расходует, а потому рассыпается. Вот они и спасают шкуру по воле случая. — З-заряд?.. — Ой, Кешаня, давай потом, а? Я понимаю, шо у тебя вопросов как на «Что? Где? Когда?», но ты не терроризируй мои извилины. Нам бы до деда доехать, а там и видно будет. — Ну, э-э, хорошо, — он внимательно смотрел, как Кравчук небрежно бинтует руки.— я м-могу- — Не-не-не, не думай даже, не над мне помогать, — она машинально повернулась плечом. Мужчина смолк, несколько раздосадованный таким ответом. Ну и пожалуйста. Замотав ожоги, Кравчук глянула на автомобиль. В её взгляде читались досада и грусть. — Н-да, досталось же тебе, — подойдя ближе, она осмотрела капот. — ну ничего, к деду махнём, чай, подлатаю тебя, ты уж не кручинься сильно. Иногда Иннокентия поражало, как автолюбители отождествляют машины с чем-то живым. Она же из металла, какие там чувства? С металлами конечно, проходят реакции, но ведь они не те, что в голове. А если она никаких чувств проявлять не может, стало быть, и не живая вовсе. Но почему сейчас Марина наворачивает круги вокруг «Шахи» и всячески её подбадривает? Как будто это ей поможет поломку исправить. Ну, у твоей уж точно не исправить Разве лобовое стекло не было полностью разбито? Еловая полоса казалась максимально неуютной. Темные хвойные лапы походили на когтистые руки, а голове снова воспроизводился этот цокот, словно заевшая пластинка. Неужели эти жуткие чудеса никогда не закончатся? А как же Особа? Он ведь подвергнет её опасности, если к нему теперь тянутся всякие существа. А если они нападут на неё? Пропало бы пропадом это земляничное варенье, он ведь теперь и себя, и Особу под угрозу навёл! Ещё Тот, кажется, вернулся… — Ну, подостыла уже, красавица моя? — девушка едва коснулась двери, затем полностью взявшись за ручку. — Чего встал-то? Поехали! Вечор уж скоро. — она глянула на мужчину, затем озадачено поднимая бровь. — Ты чего? Эй! — А? — Ты чё как статуя встал? Ещё и бледный как молоко. Те плохо стало, что ль? — Н-нет, ничего, просто… от запаха от-тойти не могу, да, — неужели так быстро проявляется волнение? — Ну, как знаешь, — Кравчук недоверчиво осмотрела Иннокентия, садясь в машину. — ты, это, окно тогда открой на всю. Только не простынь потом! На ватных ногах он подошёл к машине, стараясь игнорировать силуэт вдалеке. Пусть не старается, всё равно Инженер не поверит в его реальность Мотор зарычал, машина медленно отъехала от столба, а затем вновь встала на дорогу. Марина аккуратно надавила на педаль газа, после чего «шестёрка», шипя и булькая, поехала дальше. Нет, ну стекло же явно было разбито сильнее... — Она…ну, н-не развалится? — Обижаешь! Ещё и не такие поломки тянули с ней. Тут не далече ехать, а у деда и инструмент найдётся. У деда… Откуда она вообще знает этого художника? Он ведь живёт где-то в глухом лесу, сам себе краски из разных растений делает и рисует (не сказать, что очень искусные) картины. Хотя, однажды и самому Иннокентию спасла жизнь такая картина. Но это не меняет факта, что творения у этого Вишневского странные. — А ты…вы…как с Гвидоном давно знакомы? — О-о, тяга у тебя на вопросы заковыристые, как смотрю, — она вновь хмыкнула, стараясь не сводить глаз с дороги. — ну, как давно…наверно, я тогда ещё малышнёй была, лет семь, может, восемь. Восемь...фу — Он, ну, д-дедушка тебе? Тут уж Кравчук не сдержалась и захохотала. — Ну ты выдал, мужик, — она украдкой глянула на него. — я тя отцом зову временами, так ты мне в батьки теперь годишься? Опрометчивый вопрос и смех Кравчук заставили Инженера на время замолкнуть. Стало непривычно тихо, только странный гул мотора хоть как-то разбавлял напряжение. Даже Марина уже не шла так активно на разговор, лишь временами стискивая зубы и приподнимая ладони от руля. Мужчина не находил себе места, стараясь занять себя видом простирающихся полей, но тщетно. Рука невольно начала барабанить пальцами по чемодану, но Иннокентий резко осознал, что чемодана, как такового, не было. Осмотревшись, он не обнаружил пропажи. — А чемодан...рад...ридикюльчик мой- — Сзади, не ссы, — ответила Кравчук, кивая на задние сидения. Повернувшись, Старосельцев действительно увидел свой чемодан. Да что ж это такое?! Теперь ещё его собственность начала жить своей жизнью! Будто читая мысли Инженера, девушка добавила: — Ты, это, не разбрасывай багаж свой тут и сям. Поди, не баранки там носишь, так что глаз интересующихся много. — А г-где он... — Та не важно, держи при себе почаще и всё путём, говорю же, — мужчина заметил, как каменная физиономия Марины слегка дрогнула, а сама она старалась не смотреть в его сторону. Не открывала ли она чемодан часом? — Это, ну, верно..д-да, — он притянул к себе пропажу и с подозрением глянул на Кравчук. — а вон там, ну, т-тот самый “з-заворот”? — Ага, теперича полями, а там... — Сн- опять аномалии? — Да сплюнь ты, башка садовая! — недоумевающий взгляд Старосельцева был пресечён испепеляющим от Кравчук. — Сплюнь сказала! Инженер произнёс тихое “тьфу-тьфу” за левое плечо и аккуратно постучал по голове, не найдя деревянных элементов в салоне. Кто знает, может, это действительно работает оберегом, а мощь его сокрыта в тайных писаниях. Об этом Иннокентий тоже обязательно спросит, если не забудет в очередном сгустке событий.