Я рядом, Ваше Высочество

      Залы были исполнены в бело-золотом. Красиво. Падающий идеально дневной свет, широкие и огромные окна, узковатый коридор. До пары где-то минут двадцать. Обеденный перерыв, и Се Лянь сам один следует по этому короткому пути в аудиторию, приходя намного раньше своих студентов.       Се Лянь и сам всегда-постоянно подмечал у себя эту гиперответственность, мешающую ему жить спокойно, допуская постоянные волнения и переживания. У Се Ляня от природы большое доброе сердце, внутренняя сила и от прошлого — огромное количество травм, о которых он будет молчать, пока живёт на этом свете. А жизнь его, к сожалению, вечна, и это точит изнутри и губит его. Чёрт, как он жалеет. Хотелось бы, чтоб было все как-то попроще. Се Лянь идёт, и никто бы не сказал, не заметил, что он совсем слегка дрожит, хотя его спокойному выражению можно позавидовать. Каждую минуту, если он не занят обучением его мысли путаются и уходят далеко в прошлое. В его собственные кошмары, которым ему не с кем делиться, ему ужасно сложно делиться.       Он проходит в кабинет как ни в чем ни бывало, садится за стол, словно все мрачные мысли покинули его, но, к сожалению, это просто отвлечение. Се Лянь знает, что ночью они обязательно вновь заполнят его сознание, он не убежит от них, не убежит от себя. И на самом деле как ему сложно поверить в то, что всё может быть хорошо. Он просто играет роль, играет в эту жизнь, проживая её, словно чужую.       Но вот перерыв, наконец, окончен, и группа заходит в кабинет, уважительно здороваясь и занимая свои места. Никто из них, конечно, уже несколько лет ничего не замечает и не знает всей правды, от которой самому Се Ляню становится страшно, ведь он бежит от своего истинного предназначения — править вечностью. Для него это звучит страшно, это равно для него одиночеству, которого он тоже боится, а эти чужие голоса, весь процесс он пытается любить всем сердцем, даже не думая, что кто-то может любить его в ответ.       — Итак, тема нашей лекции «Небесное Хранилище», — голос у Се Ляня спокойный, такой располагающий ко сну, ему бы на психолога.       Сидящий в предпоследним ряду Му Цин закатывает глаза.       «Терпеть не могу эти финансовые вопросы Небес.» — Буркает он себе под нос, но сидящий справа Фэн Синь толкает его локтём.       — А ты спроси, может в Аду они лучше, — издевается он, — посмотрим, с каким стыдом тебя тогда выставят из аудитории, Господин Се в гневе страшен, — смеется он.       Словно это совсем было не так, словно он знал, что Се Лянь не умеет злиться и повышать голос, он был в этом уверен. Вдруг на них обоих посмотрели два глаза, сверкающие алым и послышалось что-то вроде «шш»       — Может, спросим его? — продолжает Фэнь Син, — дерзай, если кишка не тонка! Он-то тебе лучше любого преподавателя поведает: как дела в Аду.        — Это тот самый предатель Ада и своего истинного пути. Ошивается на Небесах. Если б я знал: кто здесь заправляет, его бы уже швырнули отсюда, вот нам, первокурсникам, не везёт. Такое веселье упускаем.       Хуа Чэн все слышит, конечно, слышит, но не подаёт вида, ликуя внутри. Его единственная отрада — Се Лянь. Он смотрит и смотрит, упуская мимо лекцию, слушает сам голос, наслаждается и думает, что ещё никогда не был так счастлив, ни в одном из миров, и Ад уж точно не стоит ни гроша, Аду и не снилось.       Се Лянь тоже всё слышит. Он специально замолкает, чтобы оставить болтающих в полной тишине и, может тогда до них что-то дойдёт. Например, что стоит следить за своим языком. Му Цин сбивается на половине незначительной фразы и оборачивается к Се Ляню полностью лицом.        — Простите, господин Се, мы немного заболтались, — как можно легче говорит Му Цин, толкая своего соседа локтем, ожидая моральной поддержки, но тот делает вид, словно совсем ни при делах и упирается глазами в конспекты.       За всем этим действием следит и Хуа Чэн, затем он оборачивается к Се Ляню, чтобы проследить: не расстроило ли это его, что находит для себя немного странным, но не задается вопросами. Он замечает складку между чужих бровей и слышит тяжелый вдох, а после:        — Продолжаем, — голос звучит все также ровно, и попытки Хуа Чэна уловить его истинное состояние проваливаются.       Пары, которые вел Се Лянь всегда в общем считали скучными, и многие спали на них, наглели и не выполняли задания. А слова про неаттестованность воспринимали в шутку и про себя посылали ко всем чертям, пока однажды именно из-за пар, которые вел Се Лянь одного не отчислили. Сам же он стал непреклонен и бескомпромиссен, если дело касалось домашнего задания, он был готов помочь, но, чтобы оно точно было готово. Пусть даже не к сроку. Студенты на его парах в основном ловили «ха-ха», но только стоило задать проект, все затихали и выходили с его пар, словно просидели на высшей математике. Вот и в этот раз преподаватель решил «наказать» слишком самоуверенных болтунов.       — Разделитесь на пары, срок — неделя. Если все помнят, то проекты — это то, что мы сдаем строго в срок, никаких затягиваний и отговорок.       Фэнь Син и Му Цин переглянулись взглядами отвращения. Хуа Чэн, сидевший на самой первой парте, при том один, обратился к Се Ляню.       — Простите, возможно ли делать одному?       Хуа Чэну так было привычнее. Он привык делать всё сам, быстро и точно. На то и отличник, на то и куча завистников. В большинстве он был сам по себе в учебе, как и в жизни. Се Лянь знал об этом и, наоборот, хотел, чтоб Хуа Чэн научился работать в команде и полагаться на других, но, с другой стороны, понимал, что из его однокурсников положиться, честно не на кого, и ему, также и Се Ляню. Они чем-то похожи.       — Хорошо, только сдай всё в срок, — не зная, зачем, напомнил Се Лянь.       В ответ ему кивнули и мягко улыбнулись, и сам Се Лянь ощутил тонкую стройку тепла. Выйдя из кабинета, группа просто начала кипеть. Никто не хотел работать в парах, либо пытались все перекинуть друг на друга. Не желая никуда встрявать, Хуа Чэн удалился в столовую, думая о том, что, возможно, ему хорошо без друзей, завести их — дело непростое, дружить с ними — труднее учёбы.       Да и кажется: у него совсем другие цели.       В своих мыслях и мечтах Хуа Чэн дошел до места назначения, и уже у кассы ему в голову пришла мысль купить еды для Се Ляня. Почему, зачем, что? Хуа Чэн не знал: завтракал ли преподаватель тут сегодня, однако, даже любуясь его идеальной внешностью, Хуа Чэн хотел бы его как следует накормить. От этой мысли в душе стало теплее, на губах скользнула улыбка, и он поступил так, как велело ему сердце.       Несмотря на то, что пара уже началась, Хуа Чэн был готов обойти всё заведение только бы найти Се Ляня. Наверное, с контейнерами в руках, полными еды, он выглядел нелепо и странно, при том, что еда ещё и остывала, но Хуа Чэн наплевал на всё. В нём проснулся какой-то маленький, непосредственный ребёнок, которым он так и остался в душе. — Саньлан, — вдруг послышался юноше женский голос, — ничего, что ты должен быть на моей паре? Или ты решил поесть, пока меня нет на месте?       Хуа Чэн обернулся. Перед ним стояла Линь Вэнь и Се Лянь. Сердце Хуа Чэна дрогнуло и замело, оно резко стукнуло и снова замолчало. Так происходило уже давно. И связанно это было с Се Лянем, не иначе. Се Лянь что-то шепнул девушке на ухо, отчего она пару секунд поморщилась, словно находясь в сомнениях, но потом бросила:        — Если ты не успел поесть, вернись в столовую, поешь и приходи, — затем направилась вверх по лестнице.       Хуа Чэн все еще не мог отмереть и придти в себя. Он стоял прямо перед Се Лянем с едой и знал, что должен сделать, но его ужасное смущение заставляло молчать.       — Саньлан, у тебя все хорошо?       — Да… вот. Это всё Вам, — испугавшись непонятно чего, не ожидая от себя, Хуа Чэн бросился бежать наверх, молясь о смерти прямо сейчас.       Се Лянь посмотрел на контейнеры и слабо усмехнулся, от Хуа Чэна стоило ожидать подобного.