Моя птица

      Тело слишком гудит, а голова раскалывается. Последнее, что запомнил мозг фраза: «С каких пор ТЫ здесь главный?», сказанный ледяным низким тоном. А после пустота и проклятый дождь. Воронова не представляла, как оказалась на улице и отчего ноет бок. Знала лишь о закрытии башни и, если у тебя нет права на вход, при проникновении — полиция.       Следующая попытка все расставить на свои места — сумка. В ней лежали документы, которых больше нет. Она отдала все Разумовскому. Выдала пламенную речь, а после — удар по голове чем-то тяжелым. Саша даже не сдерживала истерический смех, который подступал где-то в глубине гортани. Прийти к человеку, что бы что-то рассказать. Обезопасить его. А в итоге? Очнуться на улице под дождем. А единственная опора — стенка башни. — Какая же я дура, — медленно поднимаясь, произнесла она.       Телефон оказался спасением. На нем электронные цифры показывали почти одиннадцать, хотя приехала она к Сергею в начале семи вечера. Где все это время? Как бы долго она не говорила и не поднималась наверх, нельзя потерять пять часов своей жизни в никуда. — Да какого черта…       Среди темноты, огоньки города окрашивали все полотно бликами. Из-за дождя и потеков на окне, все становилось растушеванным и театрально фальшивым. Офис был один из тех мест, где Разумовский мог успокоиться. В него поднимались редко, он был огорожен от обычных глаз. Сотни газировок, мощный компьютер. Марго. Никто не посмел бы нарушить его равновесие. — А она потяжелела, — усмехнулся Олег, садясь на край дивана. — Раньше была такой пушинкой. — Не помню, чтобы ты брал её хоть раз на руки. — А кто сказал, что на руки?       Пришлось перевести взгляд с окна на Олега. Увидеть на лице ухмылку, а потом, закатив глаза, вернуться к окну. Неизменный лишь бокал в руке. Единственное напоминание, что она тут была. Если бы они просто выпили и поговорили. Если бы она не лезла куда не следует, не оскорбляла и не несла всю эту чушь. Все бы закончилось намного приятнее. — До сих пор не понимаю, почему мы не отнесли её раньше. Она ж могла проснуться в любой момент. — Повторяю. Там ливень. — Будто она сейчас проснется, а на улице солнышко светит.       Эта фраза заставила резко посмотреть на Олега вновь. Он прав, на улице до сих пор льет, погода не собирается останавливаться. Во всей этой панике Разумовский даже не подумал, что начавшийся дождь, может закончиться не через пару часов, а продлиться всю ночь. Саша тоже может очнуться не сразу. Пролежала тут столько времени, а теперь магией проснется на улице? Слишком маленькая вероятность.       Разумовский даже не подумал остановиться. Подошел к столу и оставил бокал, а после направился к лифту. Олег среагировал и перегородил путь. Расставил руки и заставил смотреть на него, не поддаваться некой панике. — Она нам мешает. Вспомни, есть план. Есть действие. Она там не фигурирует. — Саша не мешает. — Тогда зачем ты ее вырубил? Я просто бы постоял за ней. Даже пальцем её не тронул, обещал же.       И почему-то от его слов становилось легче. Минутное молчание уже не казалось таким невыносимым, а желание спуститься к ней и укрыть, согреть от холода улицы, не таким важным.       Пришлось согласно кивнуть и вернуться к рабочему столу. На компьютере, среди сотен документов открыть картотеку и старые данные. Легкий код и кнопка сохранить. — Что ты только что сделал? Не говори, что вернул ей доступ к башне. — Она заслуживает хотя бы отогреться, если проснется. — Какая же ты тряпка, Разумовский, — тихо произносит Олег, прежде чем вернуться на диван. — Хотя, формулировка «если» меня более чем устраивает.       А пока ливень не хотел заканчиваться, у девушки был единственный верный выбор — вернуться в квартиру. Она не так далеко, а такси оплатить не составит труда. Только сознание окончательно вернулось не сразу. Она вышла из машины и подошла к дверям парадной. Достала ключи, медленно зашла и поднялась на нужный этаж. Лишь когда ключи не подошли, пришлось всмотреться. Чужая квартира, чужая парадная и до боли родной адрес. — Это уже диагноз, Воронова, — бубнила она себе под нос.       Телефон. Номер. Гудки. Она была уверена, что абонент не возьмет, но услышала сначала фон. Там голос Прокопенко, который что-то обсуждал с женой. Яркий и заразительный смех тети Лены. А после грубая и уставшая фраза: «Слушаю вас». Пришлось прислониться к стене, чтобы окончательно не осесть на пол. Воронова промокла уже давно, последнее что ей хотелось — ощущать тоску по человеку. — Ты скорее всего занят, но я не знаю кому звонить в таких ситуациях, — слишком быстро произносит она.       Больше тараторит, чем произносит, слушая, как человек встает со стула. Как шум старого телевизора и голоса Прокопенко, затихают. Как поскрипывает дверь в коридор. — Не тараторь. Что случилось?       Его интонация изменилась за секунду. Сначала уставший, теперь до боли заботливый. А грудь сжимает от одной только мысли, как они прощались. Уехала и не сообщила никому. Сбрасывала все звонки старого друга и игнорировала его сообщения. Поступила, как последняя тварь, а теперь стоит под дверью его квартиры. — Я у тебя под дверью, Игорь. Пойму, если пошлешь, но мне нужна твоя помощь. Пожалуйста.       Тишина. Лишь еле заметный фон, а после выдох. Саша будто видела, как он проводит пальцами по шее и старается придумать решение ситуации. Квартира Прокопенко находится через пару домов от Грома. Все находилось почти в одном и том же дворе. — Ты же знаешь, где мой запасной ключ? — Конечно. — Бери и заходи в квартиру. Там щас холодно, но в спальне одеяло. Кутайся и жди, скоро буду.       Очередной звук гудков, а после лишь свет от экрана на щеке. Замерзшие пальцы не сразу попали на кнопку блокировки экрана. Пришлось тяжело выдохнуть, отставший воздух из легких, прежде чем начать спускаться ниже. Между этажами красивое окно во двор и несколько горшков с цветами. Поднимая один из подобных цветов, находится ключ и отряхивается от лишней земли и пыли. Только теперь она смогла попасть в холодную квартиру.       Как забавно, что тут почти ничего не поменялось. Хотелось бы сказать подобное, но она опустела. Старые пошарпанные стены, по комнатам плачет ремонт. Вешалка для одежды чуть ли не падает, а изо рта почему-то идет пар. Слишком холодная прихожая для такой квартиры. Саша помнит, как несколько лет назад они с Громом договаривались все отремонтировать. Куда же подевались все те обещания?       По-хозяйски пройдясь к спальне, Саша взяла с кровати Грома покрывало. Одеяло же, как и всегда, валялось в шкафу — в этом девушка не сомневалась. Мокрые волосы пришлось распустить, прежде чем усесться на, почти поломанный в край, диван. Она даже не осмелилась включить свет. Лишь подобрала ноги на мебель, прислонила их к груди. Нахлынули воспоминания, а за ними очередной истерический смех.       Постепенно нарастающий и заглушающий тишину комнат. В полном одиночестве, в пустой и темной квартире — звучало будто смех сумасшедшего. И когда смех начал угасать — пришли слезы. Истерическая попытка вывести ситуацию, в которой все больше и больше тонула.       Свет включил именно Гром. В отличии от Саши, прошелся в обуви и куртке, чтобы увидеть, как она плачет. И нарушать это не стал. Подошел ближе, сел на край, а после и вовсе притянул к себе на колени. Его руки расположились на спине, медленно поглаживая по позвоночнику. Пальцы иногда убирали мокрые прядки волос. Пришлось взять себя в руки, чтобы хоть не так сильно прижиматься к нему.       А ведь он похудел. Щетина прибавляет возраст, а пальцы так по-родному гуляют по спине. Затем последовало и снятие покрывала, осознание насколько сильно промокла одежда и горячие губы Игоря на лбу. — Я скучала по вам, по тебе.       Только эта тоска была неправильной. Уйти, скорее кинуть и не появляться. Не отвечать на звонки, сообщения. Уговаривать отца игнорировать всех и вся, лишь бы не сорваться обратно в Питер. — Главное, ты наконец-то дома. И все будет хорошо.       Наивная фраза, которая сопровождается очередным поцелуем в лоб и нежным прижатием к себе. Слова от которых снова начали течь слезы, а тело наконец-то ощутило тепло, пусть и от чужого тела.