***
Урок немецкого проходит как всегда скучно, Хан тычет карандашом в тетрадь и обводит новый эскиз, поместившийся чуть ниже нового текста на иностранном. Институт лингвистики явно не то, чему бы он хотел посвятить свою жизнь, но требовательные родители, которых он старается избегать даже в своих мыслях, вновь и вновь вынуждают его мириться с его будущим. "Везет Ликсу, у которого второй родной язык английский, он хотя бы не так парится", - подумал Чонин. И тут друг будто прочел его мысли и, шепнув что-то, позвал к себе Хана. Он обернулся и взглянул на него. В лучах солнца светло-рыжие локоны золотились ещё сильнее, отчего Хану захотелось срисовать с Феликса портрет какой-то лесной феи, перед красотой которой бы все млели. Его образ никак не сочетался с его характером. Прямой в общении, прагматичный, он всегда резок и экспрессивен. Он знает, что обладает изящной красотой, но отвергает любые чувства и очень грубо реагирует на разговоры об этом, тогда как портрет лесной феи был бы самым нежным и чувственным среди всех существующих портретов, в полотно бы влюблялись миллионы людей, а он, чаруя своей нетронутой, девственно чистой обаятельностью, усыплял бы своим бархатным голосом. Чонин подумал о том, что хотел бы срисовать с него картину, как Бэзил рисовал с Дориана Грея. Он и впрямь напоминает ему главного героя. - Хан Джисон, за окном есть что-то более интересное, чем урок? - строгий голос прозвучал, как выстрел пистолета. Его мгновенно обдало кипятком, отчего он вздрогнул. Хотелось ответить да, но ученик просто выравнивается и, стыдясь, исподлобья смотрит на учительницу. - Выходи к доске. Как назло он не слушал вообще ничего из новой темы, поэтому он даже понятия не имел, как отвечать на фразы, написанные на доске. Они вообще все для него одинаковые, как вообще это запоминать. Хан сжимает мел в руке и некоторое время молча смотрит на доску, ощущая на себе давление взглядов однокурсников. Какой стыд... Как он ненавидит это. Ему хочется провалиться под землю, лишь бы не чувствовать это. - Извините, но я... не знаю, как на это ответить... Он переводит взгляд на учительницу и, смотря куда-то сквозь неё, застревает в своих мыслях. Его привлёк бейдж, косо висящий на рубашке учительницы, на котором красовалось "Anne Müller" аккуратным почерком. - Это уже вторая двойка, - поправляет очки Анна Мюллер и записывает новую оценку в журнал, наклонив голову в сторону аудитории, намекая на то, что он может идти. Хан медленно ступает к своей парте, стараясь подавить в себе чувство паники из-за прикованных к себе взглядов, но самым ужасным для него было даже не это. - Ты остаёшься после уроков. Мир будто ежесекундно рухнул. Против учительницы ему было нечего сказать, увы. Ему стало даже обидно. Не из-за слов учительницы, а из-за себя. Еще и родители будут ругаться... Как-то всё в последнее время плохо, ничего не получается, будто это вовсе не его жизнь... Он хмуро смотрит на тетрадь и чувствует какой-то прилив уныния, но вовремя берёт себя в руки. «Учительница перестает принуждать ходить на дополнительные занятия, когда ученик выходит на хорошие оценки. Значит, мне надо просто постараться.» Урок заканчивается. Студенты спешно собирают тетради и выходят из кабинета. Хан долго смотрит то на доску, то в учебник, хоть даже ничего не понимая, но вид того, что он уже пытается что-то делать, как-то его обнадёживает. «Легко сказать...»***
Чонин со скукой тычет карандашом в тетрадь, думая о чём-то. История Франции явно не то, что вызовет в нём вспышку интереса, так что ломать грифель - единственная забава на всю лекцию. Он посмотрел в окно. Небо затянулось тёмно-серыми клубьями туч, которые вселяли какую-то тревогу в его сердце. «Как Ликс может так легко реагировать на смерти людей...» Его рука напрягается. Монолог учителя теряется в массе мыслей в голове Яна. «Как люди вообще могут так легко реагировать на смерти...» Он вздыхает и пытается вспомнить лицо парня, который был на доске объявлений. Он слишком эмоционален, слишком впечатлителен, но он ничего не может с собой поделать. Конечно, тяжело от того, что Ян заложник собственных чувств. «Кажется, это первогодка. Его жизнь только началась...» Внезапно его одолевает ощущение скорби. Какая-то ноющая боль, тянущая за кости куда-то вниз, под землю. Напряжение в его теле нарастает, руки трясутся, пальцы сжимаются неестественно сильно. «Хочется плакать. Не именно из-за себя, а из-за всех тех, кто погиб... таким образом.» Щелчок карандаша. Переведя взгляд, Чонин увидел сломанный карандаш и чёрную отметину на бумаге. «Покойтесь с миром...»***
Медленно проходит один из миллиона дней в институте. Хан уходит в кабинет для дополнительных занятий, как только заканчиваются все пары. Ян и Ликс остаются вдвоём. Парни сидят на лавочке в парке рядом с институтом. Ликс смотрит в зеркальце, а затем, подняв голову, замечает, как какой-то парень машет ему рукой, подмигнув. Он закатывает глаза и цокает. - Как он надоел. - Who is it? - оторвал взгляд от учебника английского Чонин, любящий болтать с Феликсом на его родном английском. - Какой-то идиот с третьего курса. - Ты разве не привык уже к тому, что все вечно смотрят на тебя? Мне кажется, ты один единственный рыжеволосый парень в нашем институте. - Нет, ну это мне, конечно, безусловно льстит, но пошли бы они все куда подальше. Ян опустил голову и задумался. - Жаль их немного... наверное. - Да ничуть, - отрезает Ликс и тянется за стаканом с кофе. Спорить нет смысла... Чонин снова замолкает и смотрит, как парень, который только что, улыбаясь, махал рукой, теперь уныло опускает глаза, разворачивается и уходит. Его спина согнулась, а сам он как-то неловко пошёл по тропинке. «Интересно, что там делает Джисон?» - подумал Чонин, тоскливо посмотрев в окно. - Как думаешь, что ощущает человек, когда влюбляется? Тяжело ли ему, когда он чувствует раны? Страшно ли ему умирать? - спросил Ян. - Je sais pas(с фр. — "Я не знаю"), - отозвался Ликс, - Глупая это тема. Все вечно романтизируют её, но это ведь опасно. People die because of their own fault ( с англ. — Люди умирают по собственной вине). - Но ведь есть же какие-то таблетки, которые замедляют скорость ран или увеличивают регенерацию, - пытается переубедить его Чонин, уверяя, что не всё так плохо, но сам понимая, что это мало, чем поможет, - Наверное, есть люди, которые живут до глубокой старости благодаря этим таблеткам... А почему ты считаешь это глупой темой? - Ян чуть поднял голову, - ты считаешь, что лучше прожить долго, но зато без ярких эмоций? Иметь скучную, умеренную, долгую жизнь? Вместо короткой, но невероятно яркой? - Вокруг одной любви жизнь не крутится, - поморщился Ликс, - и без неё можно прожить прекрасно и волшебно. Чего стоит один стакан кофе. Приятный вкус, недорого. И никакого разочарования, никакой неразделенной любви. Пьёшь себе, и всё прекрасно. - Perhaps... (с англ. — возможно)- поджал губы Ян, намереваясь что-то сказать, но перехотел.***
Хан тихо заходит в кабинет и оглядывает учеников. Среди всех было только два из его класса: стабильный двоечник и... Минхо. Джисон присоединяется к числу двоечников и проходит дальше. Его поражает желание старосты помочь всем и каждому с какими-то проблемами, что даже на дополнительных уроках он сидит и помогает. "Должно быть у него совсем нет личной жизни." - думает про себя Джисон и усмехается. Она садится за стол и достаёт тетрадь с учебником. Учительница быстро забегает в класс, в спешке что-то хватает и говорит: - Здравствуйте, кого сегодня ещё не видела. У меня появились неотложные дела, сегодня не смогу провести урок, - бегающий взгляд учительницы замечает Джисона, и она как-то двойственно улыбается - то ли радуясь, что он пришёл, то ли презрительно окидывая двоечника. Затем она замечает Минхо и как-то успокаивается, - Минхо! Как хорошо, что ты пришёл. Выручи, пожалуйста. Как учительница пришла, так и быстро скрылась. Хан смотрит на Минхо, который медленно подходит к доске, записывая какое-то правило. Аккуратно поправив галстук, он начинает объяснять его, и Джисон, хоть и старается максимально вникнуть, понять, услышать, но все слова будто влетают в одно ухо, а вылетают из другого. Все объяснения звучат как крайне безумная белиберда. Анна Мюллер на уроке почти всегда разговаривает на своём родном немецком, и с неё берет привычку и Минхо. Хан хлопает глазами и смотрит на непонятные ему слова на доске. Внезапно после всех объяснений Минхо спрашивает, всем ли было понятно, и наконец обращается к Хану. Тот, растерявшись, вновь захлопал глазками. Минхо, вздохнув, дал задание ученикам и подошёл к Хану, присев рядом. - Lass uns herausfinden, was unklar war(с нем. - "Давай выясним, что было непонятно"). Он начинает по новой всё объяснять, но теперь Джисон смотрел не в учебник, а на Минхо. Хан улыбается, думая о том, что за это время им удастся подружиться. Но... Почему-то он был не таким. Этот «правильный мальчик» отличался от всех типичных отличников. Он был стойким, он был симпатичным. Он будто бы идеален во всём. - Как ты можешь быть таким жертвенным? Меня удивляет твое рвение помочь каждому. - резко перебивает его Джисон, даже не сразу осознав, что ляпнул. - Ч... что? - недоумевает он, даже забыв, что нужно говорить на немецком. Джисон придвигается чуть ближе, но тут Ли резко отстраняется. - äh... na ja ... schau(с нем. -"Эм... ну... смотри") - он будто пропускает этот вопрос мимо ушей и продолжает объяснять разбор упражнения. Это безумно раздражает вполне спокойный нрав Джисона, как каждый раз, когда он хочет завести с ним разговор, тот либо уходит, либо делает вид, что занят. Он что, неприятен ему? Хотя... с другой стороны это и очевидно - отличник, обожающий немецкий язык, может презрительно относиться к тому, кто этот язык терпеть не может. - Почему ты вечно избегаешь меня? - вновь перебивает его Хан, придвигаясь. На этот раз чуть ближе. Видно, как такое поведение напрягает Минхо. Идёт второй год, и Минхо всё так же стабильно стоит в коридоре неподалёку, а Хан всё так же стабильно пытается поговорить с ним, за чем всегда следует игнорирование. Ли отодвигается на край своего стула и серьёзно отвечает: - Понятия не имею о чём ты, - он отводит взгляд в сторону, не поднимая глаз, будто бы боясь увидеть разозлившегося Хана, опять переходя на родной язык. Его выдаёт его румянец на щеках. Он всё прекрасно понимает. - Да? Wirklich(с нем. - "Серьезно")? - каверзно спрашивает Хан. Его злости нет предела, он даже начинает говорить на немецком, чего терпеть не может, потому что для него это грубый язык, никак для него не подходящий. Минхо ошарашено смотрит на него, и румянец на щеках моментально становится ярче. Он очевидно напрягается, когда взгляд Хана уже практически душит его. - Давай потом об этом поговорим... После фразы Минхо урок прошёл тихо. Хан только после этого понял, какую чушь сделал... Никому не понравится, когда его застают врасплох и заставляют что-то сказать. Но зато теперь он знает, что сможет потом поговорить с ним, ведь теперь они хотя бы перекинулись более чем двумя-тремя словами.***
Чонин заходит в библиотеку и выискивает книги на тему, которая сейчас совсем не давала ему покоя. Он открывает, листает страницы, читает. Пальцы нежно пробегаются по бумаге. Сердце бешено стучит от одного только интереса. Да, это вам не история. «Как правило царапины возникают при первых признаках проявления яркой симпатии, но затем они либо уходят, либо разрастаются в более серьёзные раны, которые зачастую не заживают без медицинского вмешательства. Всё зависит от самоконтроля человека.» Он нашёл единственное издание, и то на французском языке, в чём он был не особо силён. Хотелось бы показать эту книгу Ликсу, чтобы он помог в переводе, но... Чонин потупил взгляд и вновь вспомнил о том парне, который сегодня махал им. Ликс всегда отличался от Чонина явной хладнокровностью к людям, именно поэтому эти двое совсем не понимают друг друга.