Куй, кузнец, пока горячо, Было сердце — станет мечом. Была боль — станет зола. Куй, кузнец, я так долго ждала.
Сны Саламандры — Кузнец
С новым рассветом лагерь снимался в путь, уже не запертый метелью. Через несколько дней приказ Тёмного будет исполнен, и южные рамейские земли увидят эйлэ, за сотню лет ставших забытой легендой. Илланс всё же нашёл сани на замену старым, как и время подойти попрощаться, на ходу отмахиваясь от посыльных с их требованиями. — Кречет, — услышал Сеггел над собой, пытаясь приделать к новому плащу завязки из кожаных ремешков с помощью клювца и нитки. Выпрямил спину навстречу подошедшему эйлэ. — Удачи. — Ты правда думаешь, что мне придётся встретиться с ним? — жалобно спросил тот, накидывая чёрный стяг на плечи и на ходу подтягивая новые ремни. Илланс сдержанно кивнул и в суете сборов с гладко уложенными косами. — Ты придёшь к нему без добычи. Я бы не рассчитывал на тёплый приём, и всё же… — он скрестил на груди руки, глядя в туманную даль, где над сверкающей гладью моря высились чернокаменные башни замка на утёсах. Сеггел и сам долгое время не мог насмотреться на серебристый простор воды и величественную тень над ним. Будто оказался в старой сказке. — Всё же я почти не встречал среди колдунов кого-то вроде тебя. Ты непосредственный, юный и способный, раз уже стал Ловчим. Из того, что я слышал, ты ему понравишься. — Э? — прищурился Сеггел, отрываясь от вида, на который, чувствовал, будет смотреть всю дорогу. — Это важно?.. Если он как-то и представлял Тёмного, то либо гигантским змеем, каким его изображали гобелены и барельефы, либо как седобородого мрачного старца, каковым полагалось быть уважаемому правителю, ветерану былых битв. В теле эйлэ, правда, он может быть каким угодно, но вряд ли будет как-то отличаться от сотен клыкастых воинов, на которых Сеггел уже насмотрелся в лагере. Илланс тихо засмеялся и похлопал его по плечу. — Как бы то ни было, — сказал он, задерживая руку на его зелёном шарфе, порядком истрепавшемся в дороге, — хорошее я не забываю. Вскоре ты против воли узнаешь, куда меня занесли его приказы. Туда и пиши. Высокого полёта, Ловчий Кречет. Сеггел кивнул ему и, взвалив на плечо небольшой запас еды в дорогу, направился к саням. Пусть для них вполне мог и не наступить завтрашний рассвет, отчего-то сегодня ему не хотелось отчаиваться. Их путь продолжался несмотря на все провалы и потери. Ведь они были уже так близко от стен замка, хотя цель, обещанная Гарретом, по-прежнему оставалась призрачной. Мирле уже ждала на нижней палубе, стуча зубами и кутаясь в шубку. — Давай скорее к морю, надеюсь, там теплее, — протараторила она и шмыгнула в шатёр к огню, только Сеггел взобрался на высокие ступени. — Теплее, — ответил Гаррет, поднимаясь следом за ним. — За границами Пустоши кончается губительный холод. Покидая зону вокруг Обители Молний, покидаем и охват старого проклятия этих земель. — Обитель Молний? — переспросил Сеггел. Он слышал что-то похожее, только не помнил, где и когда. Но Гаррет только отмахнулся. — Ты сегодня странный, — возникла Мирле, когда Сеггел вошёл в шатёр к остальным, чтобы устроить мешок с провизией в небольшом сундуке. Она приземлилась на подушки рядом с Гарретом, скрестила ноги. Раньше всегда сидела рядом с Сеггелом, теперь же вечно металась между ними в нерешительности. — Страннее... обычного. — Прошлое развязывает мне язык, — пробормотал Гаррет. — Видимо, с годами я всё же становлюсь сентиментальнее. Чаша пока у нас… Акелиас у противоположной стены коротко кивнул. Всё это время он молчаливо наблюдал, хоть глаза его и были закрыты. Сеггел уже знал, что он видит и происходящее за шатром, и, быть может, слышит даже полушёпотом брошенные слова, и проверять то не хотел. Лекарь и раньше внушал ему страх перед своей нежизнью, в большей мере напоминанием о тяжёлой руке в камере Мигрееса. — Сильнейший артефакт, — процедил Гаррет сквозь зубы. — Бесполезный без чистой души. — В этом был твой план? — бросил Акелиас. Его голос от фразы к фразе терял интонации, и Сеггел подозревал, что и чувства в нём умирают вместе с шелестом и гулом омертвевших голосовых связок. Оттого, говоря об Эзхен, он звучал так безразлично. — Использовать её душу, чтобы приумножить Свет? — Потому что одной души никогда не было достаточно… — Гаррет устало провёл ладонью по лицу. — В былые годы мы складывали курганы ради одного клинка. Но на Вышате на краткий миг я поверил, что душа Эзхен… А, пусть так. Как будто у меня вообще был шанс. Видимо, теперь я положу остаток сил на то, чтобы удержать его за пределами мира. Он замолк, и Мирле подобралась ближе, заглянула в его лицо. — Что бы ты там не затевал, — напомнил лекарь. — Нам всё ещё обещана лаборатория. — И я до сих пор ваш проводник, — Гаррет сжал кулак, мотнул головой, закидывая за спину косы. Насилу улыбнулся, не поворачивая головы от яркого огня очага. — Твоё слово не потеряло силы, как бы я того ни хотел. — Ты же ведьмам служишь, — подала голос Мирле. Тот только усмехнулся, откидываясь на подушки. — Расхожее прозвание от несведущего люда, — проскрипел Акелиас. — Но пока я не отзову его, в моих руках его цепь. Нет, послужить Пёс может каждому, кто узнает слова. Мирле воззрилась сперва на него, затем на Гаррета, готовая пуститься в расспросы. Сеггел вышел, не пригибаясь и тихо радуясь высокому потолку, ведь палуба в этот раз у них была одна. Эфферил заканчивала впрягать тягловое чудище в упряжку, затягивая на белом меховом боку последние ремни. Вот она напоследок потянула за один, проверяя на прочность, и вернулась на палубу длинным прыжком. Сеггел не рассчитывал на продолжение их диалога, но каждый раз, как смотрел на неё, крепче хватался за надежду, не сомневаясь даже, были ли её слова мороком или же он сам всё то придумал. Очередным чудом, волей неизвестных ему божеств, но Эзхен была жива. Она не могла умереть, за это время став особенной не только для него. Той, чья душа и впрямь в одиночку могла заменить целые курганы, наполнить чаши и стать спасением для всех. И она должна была спастись от этой погони, завершить ритуал. Она не может умереть, не сейчас, когда впереди за чернокаменными стенами ждало разрешение всего. Повод в руках Эфферил свистнул и послал сани вперёд. Обернувшись, Сеггел проводил взглядом отдаляющийся лагерь, уже свернувший все шатры, поднявший стяг с серебряным змеем на чёрном поле. Тёмный возвращался, а значит, реять этому стягу над полем битвы, быть обагрённым кровью павших, почернённым пеплом кострищ… Белоглазые считают чёрный цветом изгоев, но они же назвали его Проклятием, добились того, что он касался чёрного полотна на плечах с чувством принятия. В этой новой жизни Сеггел стал Кречетом, и его имя не несло за собой проклятий прошлого. По крайней мере, он надеялся. Потянулавсь белая равнина, под полозья ложился крепкий ровный наст. Эфферил выправила сани в ущелье, и скалы сомкнулись над ними, чтобы через мгновение расступиться серым провалом в небо. Пара поворотов, подъём по слежавшимся комьям старой лавины, и белое тягловое чудище выскочило на простор. Гряда с её острыми пиками осталась позади. Огибая скалы, им вдогонку неслась быстрая чёрная тень. Сеггел уже видел, на какую скорость способна кельпи, даже не взрослая, на тонких лапах, что начали крепнуть лишь в дороге. Что ж, если ему и вправду уготовано быть Ловчим, на Прыти он нагонит какую угодно добычу. Их сани неслись на запад, к дороге, что камнями и мягким пеплом легла под полозья, бегущая вдоль отвесных утёсов, о которые бились волны северного моря. Под серым небом собирался дождь. Тёплый ветер растопил последний лёд, и с первым верстовым столбом Пустошь осталась позади. Со скрежетом и искрами чудище притащило сани к окраине луга. Сухие полевые травы — грязное от золы золото — шуршали на сильном ветру, над ними летели вихорки пепла. Эфферил натянула повод и соскочила на землю, чтобы освободить зверя из упряжи. Им пришлось оставить сани, что не проехали бы по земле и камням. Дальше их путь лежал пешком. Но и отсюда Сеггел видел сносимые ветром столбы печного дыма. И так непривычно было видеть старый рамейский сруб и двускатные крыши. Впереди лежало селение, обозначенное редким частоколом, раскинувшее на склоне плешивое пастбище за плетнем. Но за ним гулял ветер и дышало море, и чернело широкое ущелье, далеко протянутое в материк, точно разверстая рана. Гранитные, омытые штормами скалы расступались клином перед морем, в которое вдавалась ущербная скала, увенчанная высокими башнями чернокаменного замка. Гаррет сошёл с палубы первым, задерживая взгляд на крепостной стене и тупых зубцах на плоских крышах. За ним спустился Акелиас, опирающийся на посох. — Жаль, эту штуку нельзя поставить на колёса, — цокнула Мирле, спрыгивая со ступеней. Распоясала шубку, заломила на затылок колпак, вдыхая горечь здешнего воздуха. — В Скальном всё равно было бы не развернуться, — ответил Гаррет, шагая по дороге в две колеи через поле. — Этот город строили вглубь пещер со рвением безумцев, что не оглядывались на удобство. Там слишком много лестниц и тёмных уголков, где могло притаиться прошлое. Стоит быть аккуратнее. Сеггел подождал, пока Прыть подбежит к борту, и ухватился за седло, подтягиваясь на спину кельпи. Сделал круг по лугу, чтобы в пару прыжков оказаться на отвесном краю перед морем. Рвано выдохнул от восторга, смотря на волны, что бросались на мелкие острые скалы далеко внизу. — Что ты понимаешь под прошлым? — спросила Мирле, догоняя его на лёгких ногах. Видимо, надеясь разговорить его, но Гаррет не счёл нужным отвечать. Хоть её звонкий голос и далеко разносил ветер. Сеггел обогнал их. Кельпи пробежала сквозь вихрь пепла и сухой травы, запрыгнула на крышу погорелой избы, скребя когтями по гнилой черепице. Серебро моря отсюда сверкало металлом, и белела пена волн у подножия утёсов. С севера потянуло холодным ветром, что пробежал страхом за воротник по шее. Обернувшись, Сеггел различил на горизонте, укрытом снегом Пустоши, пелену тумана, поднятую лапами чудищ. Он был бы уверен, что это Илланс, но тот ушёл на юго-восток к Клыку Молний. Это были другие эйлэ, и они направлялись в их сторону. И над ними в низком небе парили чёрные тени на вороньих крыльях. — Гаррет! — крикнул Сеггел, указывая на север. — Надо спешить. Моуры не кружили над другими лагерями. На этот раз он не мог ошибаться. Даже ветер, разметавший его волосы, несущий с собой снег и пепел, стал холоднее, ужалил, казалось бы, безнадёжно обмороженные уши. В его вое слышалось нечто похожее на шёпот, шорох крыльев и скрежет металла острых чешуй. Сеггел сглотнул, дёргая кельпи спрыгнуть в траву. Та обнажила клыки, исторгая из груди тихий рык, будто чувствовала то же самое. Тёмный был близко. — Осталось недолго, — ответил Гаррет вполголоса. Теперь Сеггел вовсе не был уверен, что может прийти без добычи, пусть даже будучи приглашённым на ковёр. До сих пор их встреча казалась простым допущением, фантазией невозможного будущего. Но Тёмный больше не был порождением грёз, выходцем из старых сказок, и моуры над ним служили напоминанием, чего стоит его желание обрести иную жизнь: не нового имени и не жертв несогласных эйлэ, но крови. С самого наречения Сеггела Ловчим игра ужесточила правила. И если он не вернётся к нему с Эзхен, его ждёт участь Ярровеша. Скальный Град встретил гулом ветра в утёсах, узкими улицами, уводящими вниз в темноту ущелья. Дома, вырезанные прямо в скалах, верно, и дали городу название. С балкончиков и карнизов верхних этажей, служивших крышами, он казался куда меньше, чем был на самом деле. Скальный открывал свои истинные размеры только тем, кто приглядывался к подсвеченным фонариками зевам множества пещер, что испещрили скалы точно норы. Не встретив на своём пути ни ворот, ни стражи, они ступили на мокрую брусчатку извитой улочки, скрытой за арками и крытыми переходами. Гаррет шёл впереди, Акелиас обозначал свои шаги ударами посоха, Мирле бежала рядом с Гарретом, постоянно оглядываясь на вывески и приподнимая над глазами капюшон, вымокший под стылой моросью. Сеггел плотнее закутался в шарф, чтобы струйки воды с волос не текли за воротник. Он бы предпочёл, чтобы на него так не таращились прохожие, но всадник на кельпи неизменно приковывал взгляды. Прыть тихо скалилась, опустив голову к земле, играя в покорность. Эфферил замыкала процессию, откинув волосы с изгиба ромфеи, что своим видом отпугивала любопытных. Сеггел не ожидал увидеть здесь столько людей, но северный край мира жил своей жизнью, сверкал огнями окон и фонарей в сером полумраке. Их компания даже не привлекала внимания, прекрасно сливаясь с пёстрым окружением. — В Скальный вернулась жизнь, — озвучил его мысли Гаррет вполголоса, когда они свернули с запруженной народом улицы в узкий лаз за аркой. По левую руку тянулась глухая поверхность скалы, по правую — частая колоннада над тентами небольшого торга. — Слава Тёмного собрала здесь его верных сторонников, — проговорил Акелиас надтреснутым шорохом, перемежая слова ударами посоха о брусчатку. Гаррет только пренебрежительно хмыкнул, не оборачиваясь. Но промолчать не смог, и оттянул угол рта в грубой насмешке. — Слухи собрали подлиз и трусов, фанатиков, прогневавших прочий мир, и наследников разорённых домов, сохранивших серебряные обручи от предков. К ним подтянулись воры и торгаши со всех Угодий, наёмники, готовые убивать за железную долю, и вот уже в пустовавшем вчера городе не протолкнуться от этого сброда. — Скажешь, Пенная Дева не могла пристать к этим скалам? — Акелиас махнул навершием посоха в сторону ущелья, где многими ярусами ниже белели паруса кораблей. — Или зелёный фонарь в её руке не позволяет пристать к пирсу, не призвавшему тебя? — Пенная Дева помнит ею проложенные дороги, — голос Гаррета прокатился раскатом грома, что заставил Сеггела замереть в седле, ощутить взбежавшие по спине мурашки. Но нарождающаяся буря тут же сменилась тихим смешком. — Другое дело, я не люблю быть незваным гостем. Акелиас оставил слова без ответа, не отражая на перешитом грубыми лоскутами лице ни намёка мимики. — Что куда хуже, — продолжил Гаррет. — Теперь, когда люди знают о возвращении Ангора, замок выставит стражу. — Ангорка, — фыркнула Мирле. — Уж получше всяких змеев. Сеггел поднял взгляд на скалу, увенчанную башнями, что немного выстояла в море, соединённая с берегом скалистым перешейком у самой воды и каменным мостом наверху. — И как же мы пройдём?.. — спросил он, надеясь, что с боем прорываться не придётся. В конце концов, без Эзхен он и так паршиво зарекомендует себя перед Тёмным. А если уж ему придётся выкашивать его стражу… — Нам не обязательно идти через мост, — успокоил его Гаррет. — Да и те пути для нас бессмысленны. Всё самое интересное находится внизу, в толще скалы. На чём и возвели этот замок… Там, где смыкались подворотни, в одном из заросших колючкой и бурьяном дворов под заколоченными окнами ждал вытесанный в скале особняк с обвитым сухим плющом гербом над дверьми. Приглядевшись, можно было различить на резьбе листья того же плюща. Некогда это было богатое поместье, но время содрало краску со стен, проело дыры в дощатом полу. Кельпи скребла когтями, пробираясь под пыльными, изъеденными молью занавесками. Оставлять её одну среди уличного сброда Сеггел не хотел, что бы ни ждало впереди. — Похоже, смельчаков не нашлось за эти годы, — усмехнулся Гаррет, проходя мимо изрытых плесенью, покрытых солью стен и трухи, бывшей мебелью. За обрушенными стенами и пыльными занавесями брошенного дома, куда не проникал солнечный свет, Гаррет содрал со стены задубевший и выцветший гобелен, обнажая дверной проём. Откинув с него космы паутины, он навалился плечом на старые доски, и те с шорохом промялись, осыпаясь трухой, открывая лаз во тьму, в два человеческих роста высотой. — Для кого такой размер, — прошептала Мирле. — Видимо, сотню лет тому наш великан не сильно выделялся из толпы, — проговорил Акелиас насмешливым скрежетом, доставая из торбы масляный фонарь и передавая ей. Гаррет кивнул Акелиасу и шагнул внутрь. Как зажгла фонарь, Мирле отряхнула руки от огнива и несмело последовала за ними. Кельпи нередко селились в подводных пещерах, и Сеггел потянул Прыть в тоннель, не встретив сопротивления. Вскоре за ними сомкнулся пыльный сумрак. Лаз тянулся и тянулся, и Сеггел предпочитал не смотреть под ноги, лишь иногда ругаясь, наступая на крысиную тушку, живую или нет. За его плечо цепко держалась Мирле, сжимая скобу фонаря и таращась по сторонам. Но вглядываться в резкие тени было себе дороже. С блестящих солью стен смотрели глаза ночных тварей, убегали от света большие пауки. Ступени во тьме уводили всё вниз и вниз, пока не стал ясно различим шум моря. На стенах тоннеля теперь блестели тонкие струйки воды. Соль тянула с потолка сталактиты, капающая с них вода была ледяной. Но стоило тусклому свету фонаря выхватить из сумрака арку, как Гаррет остановился. Ступени наверх были погребены под грудой камней. — Куда теперь? — подала голос Мирле, оглядываясь на потолок за завесой темноты, точно в поисках движения. Мерная капель воды заставляла её плечи вздрагивать. — Пройти за стены не так просто, — степенно ответил Гаррет, кладя руку на арку в паутине трещин. — Этот путь вёл на скальные уступы подле башен, но есть и другой, чем взбираться по скользкой тропе. Куда опаснее. По внутренним помещениям замка. — Опаснее чем… — простонала Мирле. — Кш… Херова срань… — Только представлять не вздумай, — шепнул Сеггел. — Ощупывайте стены, где-то должен быть стык плит, — сказал Гаррет, поднимая над ними фонарь. — Например, — указал на ровную трещину Акелиас, — такой. Какой-нибудь механизм? — Печать крови. Акелиас задумчиво провёл рукой по бороздам замысловатого рисунка, с первого взгляда показавшегося лишь разводами горной породы. — И чего ты ждёшь? — бросил он. — Мне этого не сделать, — показал головой Гаррет. — Сеггел может. Я объясню, как. На мгновение в том всколыхнулся протест старого имени, но он послушно вынул нож из-за пояса, занёс над левой рукой. Мирле попятилась, поднимая над ним фонарь. Но свет ему не был нужен. — Кровь должна проникнуть во все борозды и надавить на рычаги внутри, — положил руку на узор Гаррет. — Только отжав все с достаточной силой, откроешь печать. — Попробую, — буркнул он, вспарывая кожу над веной. Это уже не было боем, требовало от него не скорости удара, но точности. Сеггел чувствовал, как выступает испарина на лбу от попытки медленно направить кровь. Стылый древний камень чувствовался смертным холодом, колючей солью. Пыль жалила, смешиваясь с кровью и ослабляя её с каждым витком. И он всё ещё не был уверен, что впустил её во все борозды узора. Старые колдуны, должно быть, делали это без особых усилий. И замок наверху, верно, полнился подобными секретами. Сеггел прислонился плечом к стене, надавливая кровью всё глубже и глубже, пока спустя вечность не нащупал первый рычаг, податливый металл. Затем второй и третий. Сеггел навалился на стену, толкая все три разом. И когда внутри стены что-то отдалось натужным скрежетом, сполз на пол в бессилии. — Открыл, — удивлённо заметил Гаррет, подхватывая его за воротник на ноги. Плиты медленно расступались, и вот уже в образовавшийся проход вбежала сперва Мирле, затем и остальные. Прыть скользнула следом за Сеггелом, повисшим на руке Гаррета, и беспокойно обнюхала. Спустя несколько лестничных пролётов, с дуновением свежего воздуха Сеггел пришёл в себя, вспомнил, как возвращать силы обескровленному телу. Ступени вели вверх, откуда пахло морем, и где раздавалось эхо шагов. Когда стены расступились, тусклый отблеск на мраморе заставил оценить размеры подземного зала, пусть и утопающего во тьме. Здесь гулял шум близкого моря, серый отблеск водной ряби плясал на потолке. Гранитные плиты пола покрывала тонкая пелена воды, и отражения громадных колонн смотрели в тёмную бесконечность, подёрнутую рябью у ног. Сеггел проследил за своим отражением во мраморе, в каждой из колонн, что поймали золотой блеск его глаз. Иной путь повёл вглубь зала, где вода становилась глубже, обтекала рухнувшие с потолка каменные глыбы и обломки ордеров и арок, и где отблески воды подсветили изнутри кварц и гранит. По легенде Маэс обрушил на Серебряный Замок сотни гроз, но только среди разрушенного подземелья Сеггел понимал, что значили эти слова, какой на самом деле была та буря. От шага к шагу в ледяной воде в нём нарастало сомнение, могло ли что-то остаться от лаборатории. Не шли ли они в никуда, ведомые обещанием… Свет хмурого дня пролился на барельефы, выхватил из сумрака спирали змеиных колец и посеребрённые искры оскаленных клыков. Сеггел задрал голову, рассматривая извивающегося змея, высеченного в граните, каждое кольцо которого обвивалось вокруг чьей-либо шеи. Был то воин с мечом в руке, ведьма из древесных ветвей или зверь — громадный змей удушил всех, запечатлённых в камне в миг агонии. Сеггел вздрогнул, отводя взгляд от блестящего серебряного глаза с вертикальным зрачком из зеркального обсидиана. Гоня мысль, что то не преувеличение, что Змей действительно правил долгие века, и что его правление было куда более кровавым, чем сохранила история. С его возвращением всё грозило повториться. Не этого ли жаждут люди Скального, не так ли слетаются вороны к полю брани, ещё когда армии выстраиваются друг напротив друга… Сеггел поднял голову на звук шагов и заслонился рукой от грянувшего света. Они пришли к широкому провалу, откуда, верно, и бралась вода в подземелье. За гребнем обрушенной стены простиралось море цвета стали. Серое небо отражалось в воде на гранитном полу, и белый свет далеко протягивал тени. Но замерли все не поэтому. Вскоре и Сеггел различил. — Там, — указала Мирле. — А с ней кто?.. Над обрушенной стеной, стоя на шатких камнях крепостной стены, поднялась фигурка в мокрой, облепившей тело одежде, помогла подняться второй. Сеггел сделал шаг вперёд, заслоняя глаза козырьком ладони, ещё ослеплённый светом. — Эзхен, — прошептал он, узнавая наплечники и серьги-клыки, острые уши и блеск глаз, со временем становящийся всё ярче и светлее. Живая, настоящая. Сеггел сделал шаг навстречу, убеждаясь, что всё то — не игра света или его воображения. И только Эфферил победно улыбалась, видимо, не удивлённая её появлением. Эзхен оглянулась на море, держа под руку вторую девушку, что только сейчас подняла голову. Они стояли слишком высоко, чтобы спуститься. Гаррет было шагнул к ним, чтобы подхватить на руки, но за спинами обеих поднялась волна. Сеггел попятился, Мирле схватилась за его рукав, как волна рухнула и бережно опустила девушек на пол. Гаррет выругался, когда его окатило с головой. И Сеггел тоже различил в воде нечто чернильное, бестелесное, что на мгновение окутало девушек коконом и растворилось в темноте. У его ног проплыла часть этой тени, похожая на маслянистые разводы чёрной краски, и он попытался ударить её каблуком. Мирле боязно прижалась к нему, пока тень проплывала мимо них. Между тем вторая девушка выпрямила спину, запрокинула голову, содрогаясь в попытке глубокого вдоха. — Йола, — слово Гаррета опустилось молотом, и вода под их ногами подёрнулась живой рябью. — Стой, — подняла руку Эзхен. — Без неё я была бы мертва. — Спасибо, — прошептала та, отпуская её плечо и неуверенно переступая в воде, но не сводя тёмных глаз с Гаррета. — Мне умолять тебя сохранить мне жизнь? Просить дозволения остаться здесь? — Странный подарок ты принесла, — буркнул Гаррет, не опуская рукоятки топора. — Надеешься, что пепельная сталь тебя так не коснётся?.. — Я здесь чтобы Эзхен смогла исполнить своё желание, — обернулась Йола. — Если она станет клинком, моя судьба будет в её руках. — Так вот как тебе удалось заставить её пронести тебя морем, — усмехнулся Гаррет, бросая топор в скобу. Эзхен повела острым ухом, искоса глядя на богиню, видимо, только чтобы убедиться, что та стоит на ногах. — Денхаррет, — произнесла она твёрдо, шагая к нему. Тот скрестил на груди руки. — Скуй из моей души клинок. — Решимости тебе не занимать, — проговорил тот. — Скую. Если поклянёшься обратить острие против Тёмного, стать его смертью. Эзхен вздрогнула с металлическим звоном серёг. — Разве… будучи клинком, я не буду зависеть от воли направляющей руки… — Кто я такой, чтобы убивать в тебе волю, — улыбка Гаррета была тёплой. — Я дам тебе нечто иное. Большее, чем сталь, чем жизнь внутри оружия. Саму форму оружия. Эзхен задумчиво подняла на него голову, посмотрела им за спины на кельпи, которую видела впервые оседланной. Та явно неуютно чувствовала себя в подземельях, поднимая хвостом брызги в воде и гортанно рыча. Сеггел понимал, что она пробует воздух, поднимая верхнюю губу, но не знал, отчего тревожится. — Форму… — повторила Эзхен. — То есть… Мирле крепче сжала его рукав, и тот обернулся вместе с ней. Уже различая движение среди укрытых сумраком руин. Подвижные тени не были отблесками воды, они ползли с шорохом, просыпая каменную крошку, по обрушенным колоннам и аркам. И вот одна спикировала, раскрыла вороньи крылья, сверкнул костяной клюв. Мирле вскрикнула, пригнулась, и Сеггел повалился вместе с ней в воду, хватаясь за рукоятку ножа. Над ними пронеслась тень, рассыпала хрустальные брызги ледяной воды от удара металлических когтей. Кварц колонн отразил тени ещё по меньшей мере десятка тварей. — Стражи замка, — процедил Гаррет, занося топор над поднимающимся из воды моуром. Но не успело оружие спикировать, как вода под ним пришла в движение, захлестнула, разрывая на части в чернильном нутре. Йола дёрнулась навстречу, неловко переступая ногами человеческого тела. Вскинула руку, и за ней волна пошла вверх по колоннам, забирая притаившихся там моуров. Эзхен схватила её под руки, удерживая от падения, оттащила к обломку скалы, опуская на сухой камень. — Спасибо, — прошептала та. — Я здесь справлюсь. Иди. Сеггел с трудом оторвал взгляд от неё, борясь с мерзким ощущением двойственности богини, кукольной беспомощностью её человеческой оболочки, когда требовалось руководить обоими обличиями. — Не теряй времени, — Гаррет положил руку на плечо Эзхен, увлекая её прочь. — Если моуры напали, то и он услышит. Эфферил кивнула Эзхен, вынимая клинок. Её ромфея спикировала по дуге, чертя в воздухе кровавую полосу. Один из моуров забился на полу, вода стала черна от дыма. Кельпи вскинулась на задние лапы, хватая ворона, вжала в воду, разрывая когтями. — Слышала? — бросил Сеггел, дёргая Мирле прочь из воды. Та вскочила следом, не отпуская его руки. Они побежали, пригибаясь за руинами и обломками колонн за Гарретом, туда, где за мраком стены высились ступени. Частично обрушенные, те шли по самой стене, без опоры со стороны залы. Сеггел выругался при их виде, обернулся на поле боя, где чернильные волны хватали моуров за крылья и лапы, а прозрачная вода несла потроха и кости. Мирле проскочила вперёд, нагоняя остальных, пока он медлил. Но дыхание всё ещё подводило после кровопотери, и он вскочил на ступени последним. От прыжка к прыжку грозила вскрыться свежая корочка раны, и он всё ещё сжимал рукоятку ножа. Моуров, что бросались бы на лестницу, останавливали волны. Одна накатила и едва не смыла Сеггела с ног. Он остановился, прислонившись к стене, восстанавливая сердцебиение. Когда уже моуры отстали, последний спикировал с ордера колонны, метя когтями на яркий огонёк. Мирле сорвалась вниз, хотя моур тотчас отпустил её. Сеггел рванулся вперёд, понимая, что не успеет, как вослед за ней упал тёмный хлыст крови. Иглой вонзился в протянутую руку. Она вскрикнула, дёрнувшись в полёте, и застыла в воздухе. Гаррет вытянул её обратно на лестницу. Сеггел замер, впервые видя, как тот применяет свою кровь. Отчего ему были недоступны печати, если он может посылать её так далеко… Мирле ухватилась второй рукой за ступень и вот оказалась рядом с ними, рассмотрела ладонь без единой раны. Лестница вывела к ещё одной двери, ведущей в пыльную нишу очередного помещения, уступающего размерами, но не величием. Отчего-то Сеггел сразу понял, где они, и только потом заметил на возвышенности каменный трон. В отличие от бушевавшей внизу битвы, здесь стояла тишина, нарушаемая только воем ветра под потолком. — Подозреваю, что за тщеславной твари нужно было столько мрака и пустого места, — пробормотала Мирле, видимо, ещё пытаясь развеять смущение, но пронзенную ладонь не отпускала. Сеггел подозревал, отчего. После раны кровавой магией сколько-то её оставалось внутри, чувствовалось, хоть и не несло вреда. Тронный зал утопал в сером сумраке, и звук шагов гулким эхом взлетал к высоченным сводам. Среди всех колонн, испещрённых барельефами, нагромождённых ордерами, Сеггел задержал взгляд на одной, за троном. Толстая, витая, она будто служила лежбищем обвившемуся вокруг змею. За ней единственным источником света высилась острая арка окна: о двух вершинах, от самого пола и в высоту под самые перекрытия. — Чем выше уходили башни, чем шире открывались виды, тем всё больше крепла его жадность, — откликнулся Гаррет, поднимаясь на пологие ступени к пустующему трону. Провёл рукой по поручню, не сняв ни пылинки. Прищурился, проходя на белый свет. — В итоге моя ошибка стала моим вторым проклятием… Гаррет медленно приблизился к краю, что отвесно обрывался под ногами, бросил взгляд вниз. Там, у подножия острых скал, бесновалось море. Сложив руки за спиной, он обернулся, обвёл всех взглядом, отходя от края. — Это случилось здесь, — произнёс он, меряя шагами каменные плиты. — Падения отсюда никто бы не пережил. Но этого было недостаточно. — Это был ты, — прошептала Эзхен. Гаррет только слабо улыбнулся, и за его опущенными ресницами в мимических морщинках и шрамах задержалась тьма. — Я, — мягко согласился он. — Я был с ним с самого начала, помог ему стать над всем миром, будучи его правой рукой, верным псом и смертоносной тенью. При мне были возведены эти стены. И я привёл его сюда, чтобы положить всему конец. Сеггел отступил на шаг. Гаррет, конечно же, говорил о Тёмном. Сперва назвал его по имени, затем… — Но почему? — продолжила Эзхен. — Потому что год от года, будучи подле него, я наблюдал становление монстра. Я видел, как человек, которого я знал, обретал черты тех, кого ненавидел и кого призывал истреблять. Неограниченная власть оказалась для него ядом, божественность, коей наделил его люд, стала последней каплей. Гаррет обернулся на волны, на укрытые снегом и пеплом берега. — Я начал всё это, мне же это и закончить. Сеггел проследил за ним, не зная, что чувствовать. Стоит ли дальше верить и ждать исполнения обещания, не должен ли он взять всё в свои руки. — Эзхен, — обронил он, удержав её за плечо. — Что это значит? Гаррет… — Был тем, кто убил Тёмного сотню лет тому, — произнесла та. — Я узнала это в Бездне, куда он утаскивал меня каждую ночь. Сеггел вздрогнул, смотря на неё. Даже зная о её битвах, он недооценивал её, не зная о ночных путешествиях в царство мёртвых. Она была куда ближе к смерти, чем казалось. Эзхен была готова к ней всегда. И сейчас, верно, уверясь в его ущербности, не разрывала взгляда, не опускала головы. — Я… Ловчий, Эзхен, — выдавил он. — Мне… велено стать его. — И ты станешь? — Я не знаю, — он куда слабее неё, его пугает северный ветер, несущий на чёрных крыльях пепел и смерть. И он всё ещё не видит истинного лика той стороны, которую выбирает, принимая наречение и имя. Сеггел опустил голову, потянулся за пазуху, нащупал обгоревшие кусочки пергамента. И протянул ей. Эзхен прищурилась, принимая. Опустила ресницы, пробежав взглядом по строкам. И её зрачки едва расширились. — Это… почерк отца, — прошептала она. “Разведка” — донесло насмешливое эхо голос Илланса. Сеггел и тогда не поверил, теперь же… — Что он пишет? — проговорил Сеггел, хотя не был готов принять услышанное, чем бы оно ни было. — …во все края под моим стягом, — прочла она, чертя пальцами по чернильной вязи строк. — Подними чёрный цвет над каждым взятым краем, что под ним — моё. Вот так. Его голос, его воля. И может ли Сеггел решать после такого, если всё и так предрешено… Эзхен смерила взглядом чёрную ткань на его плечах. — Тебе не обязательно… умирать, — выдавил он, смотря в её глаза, ставшие больше из-за худобы, на жуткие серьги и обветренные тонкие губы с ранками над клыками. — Я не стану его клинком, — ответила Эзхен, комкая в руке кусок пергамента и бросая его на пол. — Я направлю острие ему в сердце. Столько раз, сколько придётся. Сеггел проводил её взглядом. И ему не оставалось другого, кроме как пойти за ней. Туда, где за тьмой узких арочных проёмов ждали сплетения коридоров и винтовые лестницы. Где чёрный камень стен дышал холодом и древностью. За чередой препон их ждала последняя дверь. Каменную арку над ней испещряли символы, и, если стены вокруг шли трещинами и подпалинами, эта дверь осталась цела. — Если так, действительно не стоило волноваться, — сказал Акелиас. Гаррет провёл рукой над ней, очертил часть рисунка на дереве, и только затем толкнул её — не было даже замка. Но отчего-то Сеггел уверился, что без этих замысловатых движений дверь не поддалась бы. Ещё одна загадка, на этот раз нераскрытая. Помещение казалось просторным и простым. Всего два окна, покрытых мутными непрозрачными плитками слюды и ржавыми решётками, проливали тусклый свет на обшарпанные столы, полки, усеянные свитками и фолиантами, и прямоугольный монолит в центре комнаты. Чёрный камень длиною в человеческий рост на невысоком постаменте был испещрён рытвинами и сколами. — Вот она, цель нашего пути, — пробормотал Акелиас, проходя мимо стеллажей и рассматривая корешки книг, истлевшие этикетки на склянках. — Не так я представлял это место. — Где хоть один стеклянный шар… — протянула Мирле, меряя шагами каменный пол. Вскинула руки, возмущаясь. — Где скелеты чудовищ?! Где целая стена Путей во все края?! — Если бы она была, наше дело было бы куда как проще, — заметил Гаррет. — Это всего лишь кабинет сильнейшего из существовавших после Воцарения колдунов крови, Мирле… Сеггел оглядел гранитные плиты под своими ногами, покрытые бороздами когтей, тонкими царапинами металла, изъеденные ядами. Стены в пятнах въевшейся крови, заделанные досками с прибитыми невпопад полками. Провёл рукой по щербатой древесине стола, собирая на пальцы чёрную пыль. Пепел сотен сожжённых бессонными ночами свечей, что, перетёртый, пах крепкой выпивкой. Эта комната долгое время служила учёному человеку, что испытывал в ней колдовство на крови, проводил страшные опыты над плотью, записывал свои открытия при свечах в одном лишь шуме моря… Сеггел и не ждал от этого места страшных тайн. Лишь того, что она сохранила артефакт старины — алтарь в человеческий рост посреди комнаты. Сеггел несомненно должен был провести ритуал и вернуть кровь матери на него, но скажи он об этом сейчас, ни у кого не будет времени объяснять, как это сделать. Он ещё вернётся сюда, если его не убьют на ковре Тёмного как самого неудачного Ловчего… Эзхен осторожно приблизилась к монолиту, ведя рукой по его поверхности, прижала уши от наступившей вокруг тишины. — Делай, что должно, кузнец душ, — обернулась она. — Я не была готова к ритуалу разделения тогда, не буду готова никогда, но… это должно произойти. Я не хочу иного исхода. — Ритуал разделения… — цокнул Гаррет, закатывая рукава, — это совершенная, бескровная процедура. Если ты ждёшь той же боли, я тебя разочарую. Мы колдуны, а не чаровники. Наша сила в плоти, наша магия — в теле. Костях, крови, душе… Эзхен отвела взгляд, поджав губы. — Что я должна делать? — обронила она так тихо, что Сеггел прочел по губам. — Всё то же. Эзхен натянуто улыбнулась, передёргивая плечами, и Сеггел прогнал мысль, что в последний раз видит её улыбку. Затем она шагнула к ним, в странном едином порыве выстроившимся у стены, и сняла с себя кожаный пояс, на котором раньше были ножны ромфеи, размотала на талии голубой платок с истрёпанными кисточками, который был с ней с храма Йолы. Сеггел принял всё то на руки, подавляя свои непрошенные вопросы, гоня прочь нарождающуюся тревогу. Затем Эзхен шагнула прочь от него, вынула ноги из туфель, отдирая ступни от подошв, размотала задубевшие бинты до щиколоток, стянула штаны и рваную рубаху и, скомкав всё, вложила в руки Акелиаса. Тот склонил голову в поклоне, и Эзхен спешно отвернулась, кусая щеки и прикрывая увлажнившиеся глаза. На ней оставались только холщовые обмотки недавних ссадин, и она содрала их, рвущихся без труда, расстегнула перевязь наплечников. Мирле протянула руки, чтобы взять всё. Обернувшись к столу, Эзхен, оставшаяся нагой, но державшаяся всё так же прямо, расстегнула металлические кольца серёг-клыков, положила их на щербатую столешницу. И только теперь, завершив круг, она направилась к алтарю. Поднялась на постамент, поставила сперва колено, и Сеггел заметил, что в углубления тем временем вошли металлические ржавые скобы. По рукам и ногам. Она легла на спину, дрожа от холода камня, просунула в них кисти, завела ступни. Гаррет стоял с винтами над алтарём. — Мирле, — рухнул его голос. — Чаша. Та сложила вещи Эзхен на столе, взяла у Акелиаса Чашу, неловко проходя мимо них, молчаливых наблюдателей. — Ну, опыт виночерпия имею, — пробормотала она, приближаясь к Гаррету и вставая за спиной. — Когда я начну, собирай крови сколько сможешь. Мирле со значением кивнула, потирая стеклянный бок кубка. — Могу спеть, как в Сатхаре, — отозвалась Эзхен. Гаррет затянул винты в железных скобах, руками проворачивая ржавый от крови металл. Сеггел сжал себя за плечи от этой жалкой попытки развеять тоску перед смертью. Все они понимали. И Эзхен на пороге гибели не была смелой воительницей, к какой они привыкли. Здесь, в обители тьмы, когда обнажились все её страхи, кончилась погоня, она казалась до больного обычной девушкой. — Если это поможет, — разрешил Гаррет. — Но легче отдаться забытью. Он опустил руку на её грудь, на ключицы и острые кости, и под его пальцами вспыхнуло белое свечение. Точно изнутри, из-за паутинки кожи. Когда его пальцы опустились на основание её шеи, провели линию над грудиной, Эзхен выгнулась навстречу со слабым вскриком. Сеггел вздрогнул вместе с ней, не в силах отвести взгляда. Всё её тело, все её шрамы на ногах от бесчисленных тренировок, рытвины от язв и выпирающие кости, все отражения жизни медленно таяли в свечении. Она всё же умирала. После всего. Осознание уже грянуло, сотню раз отвергнутое, но каждый раз причиняющее боль. И вот с руки Гаррета заструилась чёрная кровь. Без раны, без ножа, самовольно разрывая вены изнутри. Стала острейшим лезвием, что надрезало кожу над сердцем. Эзхен беззвучно распахнула рот, запрокинула голову, прогибаясь и дрожа, не в силах выдернуть руки. Сеггел дёрнулся к ней, но остановил себя. Бесконечно напоминая, что она сделала этот выбор. Что он не может ей мешать. Хлынула кровь, алая, густая, и рука Гаррета вошла глубже. С новым вдохом Эзхен закричала, беспомощно и тонко. Мирле кинулась наполнять Чашу кровью, и с первыми каплями кубок наполнился ярким светом. — Лей в неё, — приказал Гаррет, и Мирле, сглотнув, послушалась. От касания раскалённого Света Эзхен задохнулась, метаясь на алтаре. Мирле попятилась, бледнея перед её агонией. Уж как ни насмотрелась такого у Крыс, но боролась с собой. — Ещё, — бросил Гаррет, и та упала на колени собрать струйки крови, стекающие по алтарю. Сеггел снова сделал шаг навстречу, но его руку поймал Акелиас, против хватки которого он был бессилен. Обернувшись на лекаря, Сеггел понял, что то, возможно, было ему приказано многим раньше. Что Гаррет допускал, что он вмешается. Оставалось только наблюдать, хоть от каждого мгновения этого проклятого ритуала становилось хуже. Пальцы Гаррета погрузились глубже в плоть, что пузырилась кровью на его запястье. Мирле вылила Свет в разверстую рану, и Эзхен закатила глаза, только чудом не теряя сознания. Сияние стало невыносимым, начало пульсировать, вторя бешеному сердцебиению, каждая кость, каждая жилка. Сеггел больше не видел Эзхен, лишь оголённую плоть, сплетения тёмных жил за сереющей, прозрачной кожей. Раздался треск. Гаррет вынул руку из её груди, и в ней была зажата грудина, объятая свечением. Сеггел замер, наблюдая, как острая кость обретает новую форму, ставшая податливой в руке, чёрной от крови. Небольшой кинжал, ещё не острый, не застывший, раскалённый и оплавленный. Эзхен сосредоточила на нём взгляд, содрогаясь в промежутке меж волнами боли, тающая на глазах. Но кровь уже стекла в борозды плит, с каждым слабым биением сердца умножаясь и густея. Тонкие её струйки собирались в спирали, концентрические круги… Мирле не успела набрать новый кубок, отпрянула от алтаря, едва не разлив. Гаррет крепче сжал рукоять кинжала, как в комнату хлынула тьма из всех щелей и трещин, до этого таясь в резких тенях. Двигаясь наперекор свету, подступила к алтарю всполохом ярче любого сияния. Сеггел различил во тьме неверный силуэт, что остановился по другую сторону алтаря. Гаррет схватил у Мирле кубок и плеснул его на Эзхен, занося над тенью уже не кинжал, но меч, в замахе растянувшийся чистым светом. Сейчас, понял Сеггел, вырывая руку из хватки лекаря. Он не мог допустить, как ни боялся, как ни сомневался в своём выборе. Но он был быстрее Гаррета, прыгая на его руку, падая вместе с ним на пол, выбивая из руки меч. На мгновение он ощутил холод и жар Света, обернулся на алтарь, на сотканную из тьмы фигуру над ним. В этой тьме было лицо, взгляд, приковавшийся к нему, пробравший смертным холодом. Сердце Сеггела пропустило удар под этим взглядом, как тьма вихрем разметала бумаги и брызги крови, и с оглушительным звоном разбила окно, уносясь прочь. — Что ты натворил, — прорычал Гаррет, скидывая его с себя. — Ты хоть представляешь, чем это обернётся?! Сеггел вскочил на ноги, рывком выхватил нож и вспорол себе вены, выбросив кровь прежде, чем Гаррет, соткав чернильный туман, схватил его за горло. Его кровь откинула магию, и Сеггел ударил сам. Наотмашь, со всей силы. Его удар достал Гаррета, оставив на нём резаную рану. Но стоило рассечь его кожу, как кровь Сеггела словно исчезла, потеряла всякий контроль. Вытягивать её для нового удара уже не было времени. Гаррет с гортанным рыком шагнул на него, и его тень встала за ним сотканным из мрака чудищем. Сеггел схватил с пола брошенный меч, наставил его на Гаррета. Объятый свечением клинок смотрел в грудь, и Сеггел был готов шагнуть в выпад. Гаррет остановился, скаля острые клыки. Отступил на шаг, обводя взглядом Акелиаса и Мирле, и схватился за край своей тени. Набрасывая её точно плащ, с влажным звуком врастающий в саму кожу. Ни шерсти, ни волчьей морды, ни лап. Обратившись в подвижную тень, Гаррет отпрянул от светлого клинка и рванулся к двери. Никто из них не попытался его остановить, и Сеггел положил светлый клинок на алтарь, оседая на пол. Он понимал, что спас его, Тёмного, что Гаррет специально привёл Эзхен к его алтарю, чтобы вызвать несмертный дух и убить пепельной сталью. Понимал, что именно этого хотела Эзхен. Но он не мог того допустить. Сеггел прикрыл веки, смиряясь с тем будущим, на которое только что обрёк их всех. Когда он поднялся над алтарём, на окровавленной поверхности монолита не было ни костей, ни пепла. Только меч из серой матовой стали.