Стоит лишь поверить

POV Арсений Сижу на подоконнике в своей комнатушке, находящейся на пятом этаже, и тупо пялюсь через грязное окно на застекольный мир: спешат и бегут куда-то люди по своим делам, гудят клаксоны машин, стайка взъерошенных воробьев ютится на проводах. Как же так произошло, что моя жизнь стала такой же, как стекло, через которое я сейчас смотрю: грязной, мутной, заплеванной и загаженной? Как же так произошло, что в моей груди вместо души лишь жалкие осколки, пыль и тьма? Чем тринадцать лет назад так мог провиниться пятилетний малыш, что его выкинули на помойку, как не нужную больше сломанную куклу? Как при живом отце я мог оказаться в детдоме? Почему? За что?.. Сотни вопросов, ответ всего один – так сложилась судьба. Да, моя судьба явно забыла мне выделить ангела-хранителя, иначе я просто ничего не понимаю… Хотя — какие ангелы, какой Бог! Нас же учат, что Он всемилостивый и всепрощающий, надежда и опора наша. Бред, какой же это бред! Куда же это вселенское добро могло смотреть с высоты своих чистых и, наверняка, хорошо отапливаемых небес, когда меня запирали ночами в чулане с метлами и лопатами, или когда в одиннадцать лет меня распяли на полу в туалете и пустили по кругу, и не раз, и не два? Или когда все в том же туалете я тупым лезвием пытался вскрыть вены? Куда смотрел Он?.. Видимо, я был ему не интересен. Право же, купающиеся в черной икре пухлые детишки куда любопытнее! Память... Никуда от нее не деться. Ничего не забывается, сколько бы лет не прошло. Никуда не уходят воспоминания о бесконечной боли, врывающейся снова и снова в истерзанное тело; и как я, захлебываясь в собственной крови, молил все того же Бога поскорее забрать меня из этого кошмара — это тоже не забыто... Никто не забрал меня, никто не помог. Мало кого волнует судьба одного из тысячи ублюдков, за всеми не уследишь, всем не поможешь, всех не спасешь. Настоящий естественный отбор: выживает лишь сильнейший, а слабые - да кому они нужны, из них ничего путного не получится, так зачем вообще тратить на них время и средства?.. Я не знаю, как пережил это. Меня нашли тогда, в первый раз, после изнасилования, нашли в луже собственной крови - дрожащим, забившимся в угол. Ни расспросов, ни разборок: «Вот зеленка, вот вата, взрослый уже – сам в состоянии за собой ухаживать!». И все. Мне не хотелось отомстить, не хотелось убить этих отморозков, совершивших со мной такое, мне просто нужно было хоть какое-то человеческое участие, тепло, хотелось, чтобы хоть кто-нибудь обнял, и я смог бы вдоволь поплакать в этих объятьях, выдавливая весь ужас и боль из искалеченной души. Но плакать нельзя, ни в коем случае. Здесь это - главный признак слабости, а слабые тут не выживают. Здесь даже маленькие девочки никогда не показывают своих слез, они еще крохами впитали в себя волчьи законы детского дома. Я не знал этого, когда впервые переступил порог трехэтажного серого здания. Слезы текли из глаз, ведь я не мог понять, как же мне теперь жить здесь, где вокруг столько детей, сколько я за всю свою короткую жизнь и не видел. Зато дети наблюдали за мной, подмечая малейшие признаки, чтобы сразу же отнести к одной из каст: драчуны, хлюпики и плаксы, либо психи. Не трудно догадаться, к кому меня причислили. Слишком я был домашним в то время, слишком многим позволял видеть туманившие взгляд слезы. А те, кто относился именно к этой группе – любимая забава для всех остальных, бесплатное развлечение, безотказная боксерская груша. И негде укрыться. Десятки комнат, десятки темных закутков, но ты постоянно на виду, постоянно кто-то толчется рядом. И нет ничего личного, только общее: общая столовая, общая комната для игр, общая спальня, где рядом с твоей кроватью еще два десятка - и лишь накрывшись с головой одеялом, отгородившись от окружающего, ты можешь создать иллюзию защищенности и одиночества, иллюзию собственного пространства, твоего – и ничьего больше. В девять лет я нашел еще одно место, где я мог уйти от реальности – библиотека. Я сразу же влюбился в этот полумрак, пахнущий пылью и старой бумагой, в эту таинственную тишину, нарушаемую лишь шелестом переворачиваемых мной страниц, в эти большие окна, занавешенные тяжелыми бордовыми шторами, через которые свет просачивался, будто нехотя, так и не сумев до конца изгнать из дальних уголков зловещие тени. Я открыл для себя другой мир – мир, описываемый в книгах, где герои доблестно сражаются с врагами, где девушки верно ждут своих любимых из далеких долгих странствий, где добро всегда побеждает, где нет места мерзости и грязи той жизни, которая окружает меня. Упоенно скользя взглядом по строкам, я представлял на месте героя себя: это я смело шел на злодея, это я спасал друзей, это мне были рады оказать внимания красавицы-принцессы, это меня обнимали отец и мать после возвращения с победой. И чем больше я читал, тем больше мне казалось, что настоящая жизнь там, в книжной реальности, но никак не эта беспросветность вокруг меня. Ко всему прочему, я любил учиться. Поражала география: никак не мог поверить, что за стенами нашего детдома простирается такой огромный мир, где есть материки, океаны, моря, горы. Любил литературу: стихи и поэмы, заставляющие всего парой строк биться сердце чаще, с замиранием, сдавливая дыхание в груди. Особенно стихи Ахматовой: так чутко, так проникновенно, так больно лишь от двух строк: «... Как мне скрыть вас, стоны звонкие! В сердце темный душный хмель...» Но больше всего обожал физику и математику, как ни странно. Четкие формулы, симфония кристаллов, логика без прикрас. Каждое действие, каждая реакция – все взаимосвязано, все можно объяснить и понять, все четко, как ноты в музыке. Наверное, из-за этого вдохновения, которое посещало меня, стоило только открыть учебники по этим двум предметам, я и выбрал физико-математическую специализацию, и даже смог поступить на бюджет. После вручения аттестата, кстати, почти с одними пятерками, государство отдало последний долг заботы о никому не нужном мне, вручив ключи от комнатки в коммуналке. Четыре на шесть метров. Немного, но это уже было мое личное пространство, мое и ничье больше. Я мог закрыть дверь на замок и остаться, наконец, один на один с собой. У меня появился уголок, где я смог почувствовать себя в некоторой безопасности, защищенным. Первый курс, новые люди, университет... А отношение ко мне почти не изменилось. С другой стороны, клеймо детдомовца служило неплохой защитой, и люди просто брезговали общаться со мной. Так я сменил касту «плаксы» на просто игнорируемое пустое место. И не сказать, что я сильно огорчился по этому поводу. Я так давно мечтал, чтобы меня оставили в покое. Похоже, наконец, мечта сбылась. Впервые за тринадцать лет... Хм, выложила пока только одну главу. Вторую выложу вечером. Вот тогда и ответите: "А стоит ли писать вообще этот фик?" )) П.Сы. перезалила после правки беты))