Стоит лишь поверить

4 сентября POV Арсений И снова утро, и снова под ноги гладкой скатертью ложится асфальт, и снова тучи мыслей роятся в голове. Интересно, какова на вкус радуга? Или какая на ощупь звездная пыль? Знаю, что эти вопросы не относятся даже к разделу глупых, это вообще нечто запредельное с точки зрения нормальной личности. Значит, я ненормальный, раз меня на самом деле интересует такой бред. Да и что вообще такое – норма? Лишь среднестатистическая сумма наиболее часто встречаемых признаков. Просто большая часть людей считает так, а не иначе. А этим миром как раз и правит большинство. Например, если жители России и Китая (ну, еще плюс Индия, Вьетнам и Корея) вместе единодушно скажут, что солнце не желтое, а зеленое, то в тот же день весь мир будет вынужден признать, что это все-таки правда, а Коперник, Джордано Бруно, Галилей и иже с ними - отъявленные лжецы. Вот как и чем определятся норма. Но это касается лишь глобальных процессов. Для индивидуалиста эфемерное, непостоянное "среднеарифметическое" не столь важно, ибо ему много важнее межличностные отношения с определенной категорией людей. А тут уже понятие нормы более расплывчато, ведь сколько людей – столько, теоретически, и норм, и правд. И слова песни в наушниках, как подтверждение: «И двое сошлись не на страх, а на совесть - колёса прогнали сон. Один говорил: наша жизнь - это поезд. Другой говорил - перрон. Один утверждал - на пути нашем чисто, другой возражал - не до жиру. Один говорил, мол, мы машинисты, другой говорил - пассажиры. Один говорил: нам свобода - награда, мы поезд куда надо ведём. Другой говорил: задаваться не надо, как сядем в него, так и сойдём». Но даже в личных отношениях двух людей балом правит большинство. Вот и страдают те, кто любит, например, представителей своего пола. Ведь это обществом считается аморальным, неправильным, ненормальным. Братцы, да как вообще чувства можно мерить понятием «норма»?! Ведь мы сами не знаем до сих пор, что есть эти самые чувства: эманации того, что для простоты зовут душой, или же банально выброс химических веществ? Но упорно продолжаем всё и вся причесывать под гребенку "нормально–ненормально", и при этом твердим, не скрывая лицемерия: все мы дети Божьи! Но раз я, ты, он, она, они все равны перед Богом, сделаны им по образу и подобию Своему, значит и все процессы, протекающие в теле человеческом, подчинены законам Высшего Разума. И чувства, любовь (как не объясняй ее – с позиции ли биохимии или физиологии), значит, заведомо возможны даже по отношению к представителям своего пола. «Это болезнь, мутация!» - кричат именитые доктора. Бред, товарищи! Болезнь – это нечто заразное, способное передаваться или каким-нибудь путем - вот интересно было бы узнать, что заразился гомосексуализмом при чихании! - или врожденное. Нет, не спорю, мутация – основополагающая сила эволюции, но примерять лишь такое определение к столь разным образцам чувств между партнерами – увольте! Хотя, чего уж. Мир уже начал понемногу привыкать к однополой любви: да, все еще шумит, стоит услышать по новостям, как какая-нибудь пара сочеталась законным браком или усыновила ребенка, протестует; процесс смирения с этой стороной реальности уже запущен, и с каждым днем активно протестующих все меньше и меньше, людям просто некогда даже задуматься о чем-то подобном, когда есть более насущные проблемы – да тот же конец света! На его фоне требования сексуальных меньшинств о предоставлении гражданских прав наравне с большинством уже не вызывают ажиотажа. Большинство отмахиваются, приговаривая: «Да дайте им, наконец, то, чего они хотят! И пусть не мешают копать бункер-убежище да экзальтировать у священных пирамид Майя» Я всегда в таком случае вспоминаю анекдот: «Стоят двое майя рядом с каменным календарем. Один у другого спрашивает: - А почему тут лишь до 2012 расписано? А второй отвечает: - Да на камне места больше не хватило. Вот наши потомки панику поднимут в 2012!»... Никак и нигде не размышляется так же хорошо, как во время пешей прогулки. Хотя, не знаю кого благодарить, но хорошо, что человек не может читать мысли других. Не дай боги кто-то узнает, о чем я думаю, пока иду: или потеряется в хитросплетения полета моей мысли или сдаст в желтый домик с мягкими стенами на опыты. Скорее всего - второе. Сегодня практика по физике стояла первой парой. Не стоит и говорить, что Марат и Оля заняли мне место рядом с собой за одним лабораторным столом - мы снова разделились по трое. Физика – единственное, на что я согласен молиться: мерное тиканье атомов и молекул, низкие басы электрических дуг, пронзительные ноты нейтринов и общая музыка нетленного E=mc^2. Переливчатые гаммы самого мироздания. Не понимаю, как можно не любить законов, по которым живет наша планета. На перерыве до лекции, когда мы уже занимали места в аудитории, Марат вдруг повернулся ко мне и спросил: - Сень, а ты что после лекции делаешь? Я, неопределенно пожав плечами, ответил: - Домой, наверное. А что? - Мы с Олей хотели позвать тебя прогуляться по парку у площади имени Ленина. Да, Оль? Оля, кивнув в ответ, сама уже спросила: - Пойдешь? - Ну да, почему бы и не сходить. - Согласился я. На самом деле. Ведь пока стоит такая чудесная погода, последние теплые денечки перед чередой холодных месяцев – грех сидеть дома. Я и сам наверняка бы, после того, как занес сумку домой, отправился бы гулять. А тут предлагают компанию. Никогда ни с кем не прогуливался - исключая мутные образы давнешнего прошлого в памяти, где мы гуляли с еще живой тогда мамой. - Вот и отлично. - Весело сказал Марат. Я с каким-то зудящим нетерпением ждал окончания лекции. Что вообще делают люди на таких вот променадах? О чем общаются? Я же обычно всегда гуляю один и мне вполне не скучно, когда музыка льется через наушники. Да и в интернате, когда нас выводили на улицу, меня никогда не приглашали для компании поиграть или побегать по территории. Я обычно садился на парапет забора и смотрел на проходящих мимо людей сквозь кованые прутья, представляя их жизнь. Например, вот эта женщина – врач, и она спешит к тяжелобольному мальчику, но стоит ей дать тому волшебный сладкий сироп, как мальчик тут же поправится и побежит гулять с друзьями; а вот этот высокий дядя с пышными усами – укротитель диких белых тигров, которых недавно показывали в передаче «О животных» по телевизору – он бесстрашно заходит к ним в клетку, и тигры по первой же его команде начинают выполнять всевозможные трюки; а вот этот дедушка с тростью и в фетровой шляпе с большими изогнутыми полями – герой, уничтоживший ни одну сотню врагов, и ему в Кремле сам президент вручал медали. Мне почти никогда не бывало скучно: я придумывал сотни разных историй для каждого прохожего, проживая их приключения вместе с ними. Конечно, чем старше я становился, тем больше менялись вот такие мои фантазии. Но одно оставалось неизменным – я с головой погружался в выдуманный мир для каждого человека, находя хотя бы там покой и умиротворения для своей души… - Ну что, идем? – Еще раз спросил Марат уже после окончания лекции. - Ага. - Ответил я и поспешил вслед за ребятами. До парка решили идти пешком. По дороге со смехом вспоминали, что сегодня отчебучила наша главная блонди – Катя, которая с «папочкой». Девушка, отвечая у доски на физике, умудрилась при умножении четыре на пять получить сорок. На чуть ли не испуганный вопрос преподавателя: «А почему сорок-то?», она ответила: «Ну, а как еще: четырежды пять – сорок, так как пятью пять - сорок пять!». Группа чуть ли не всем составом, исключая закадычных товарок блонди, рухнула под стол. Нет, в определенной логике ей не откажешь, но на препода было жалко смотреть: покраснел, брови затерялись где-то в районе роста волос, глаза выпучены, губы закушены. Короче, продлили себе сегодня жизнь на полчаса точно. При входе в парк проходили мимо детской площадки, на которой восторженная малышня лазила по горкам, копалась в песке да несколько мальчиков играли в большой надувной мяч. Кто-то из мальчишек прозевал подачу, и шар покатился к нашим ногам. Я пару мгновений смотрел на красно-синий надувной мяч, не решаясь к нему прикоснуться, но тут уж Марат среагировал быстро, кинув его мальчишкам. - Может по мороженому, а? – Предложил староста. - Да, давайте. - Радостно согласилась Оля. Я пожал плечами, показывая, что в принципе тоже не против. - Тогда давайте вы посидите на лавочке, а я сбегаю к ларьку. Кому какое, кстати? – Спросил Марат - Мне «Бодрую корову». - Ответила Оля. Марат посмотрел на меня. - А мне фруктовый лед. - Но это же не мороженое вовсе! – Возмутилась девушка. - А мне нравится. - Возразил я. – Тем более я не люблю все молочное и мороженое в том числе. - Жуть какая! – В притворном ужасе содрогнулся староста. – Какой ты у нас, оказывается, привереда. И втроем рассмеялись: так комично он изобразил испуг. Присели на одну из свободных лавочек. Я перевел взгляд на девушку, которая мечтательно смотрела в спину уходящему Марату. - Оль... - М-м? - Она повернулась ко мне. - Можно задать тебе личный вопрос? Она явно удивилась, но все же ответила: - Да, можно. Я сделал глубокий вдох, как перед прыжком - не знаю, как она отреагирует на мой вопрос: - Оль, а тебе Марат нравится? Щеки девушки окрасились нежным румянцем, и она возмущенно посмотрела на меня. Но я оставался серьезным и даже не думал насмехаться. Видно, заметив это, она успокоилась и после нескольких секунд раздумий, закусив губу, утвердительно качнула головой. Эх, теперь самое сложное: - Оль, а как ты поняла... Ну, что он тебе НРАВИТСЯ? Девушка недоуменно рассматривала меня, будто видя впервые. Да так, что теперь пришла моя очередь смущаться. Блин, догадываюсь, что она обо мне подумала - мол, дебил что ли? - Сень, а ты разве не знаешь этого? – Раздался в ответ тихий голос девушки. Я отрицательно помотал головой, не решаясь даже посмотреть в ее сторону. Но Оля задала следующий вопрос: - И как так получилось, что ты не знаешь? - Понимаешь... - Начал я. - Мне никто никогда не нравился и... Ладно, проехали! Забудь! Черт! И кто меня за язык дернул спросить такое? Я из-за этого информатика вообще последние мозги растерял! - Знаешь, мне почему-то кажется, что для тебя важно, что я скажу. - Вдруг заговорила Оля, и я даже решился поднять на нее глаза: никакого осуждения, никакой издевки. Я вздохнул с облегчением. Девушка перевела взгляд в сторону, куда ушел Марат и продолжила. – Когда кто-то нравится, ты постоянно думаешь об этом человеке – каждую минуту, каждую секунду. Тебе нравится находиться рядом с этим человеком, как можно ближе. Тебе не безразлично, что он подумает о тебе, что скажет в ответ. Ты начинаешь жить и дышать этим человеком... Ну, как-то так. - Закончила Оля, и снова посмотрела на меня, улыбаясь. - Спасибо тебе большое, что ответила. - С благодарностью произнес я. Девушка снова немного смутилась: - Да ладно тебе, мне было не сложно. - И она снова улыбнулась мне. – А ты думаешь, что тебе кто-то нравится? Я кивнул. Да, по всему выходит именно так: я часто ловлю себя на мысли, что думаю про преподавателя, вспоминаю его, а в душе появляется какое-то иррациональное желание прикоснуться... И это у меня – не терпящего касаний! Ох, как все сложно! Оля с любопытством продолжила: - И кто это: девушка... или, может быть, парень? – И задорно улыбнулась. Я возмущенно посмотрел на нее, чувствуя, как жар расплывается по щекам и даже шеи. На что девушка состроила невинную мордочку, продолжая многозначительно поглядывать на меня. Фак! – О чем болтаете? – Вдруг раздался рядом веселый голос Марата. Мы с Олей аж вздрогнули, не заметив, как он умудрился подкрасться к нам. Вот же жук! Но девушка не растерялась, ответив: - Обсуждаем, какой ты у нас красивый! - Да ну вас. - Смутился староста, протягивая нам заказанное мороженое. Мы молча ели мороженое, причем тишина абсолютно не угнетала. Я впервые чувствовал себя так комфортно рядом с другими людьми. Как же я рад, что попал в группу вместе с этими двоими, которые сейчас с упоением обкусывали шоколад с эскимо и переглядывались, подхихикивая. Какие же они милые, вот бы у них все сложилось! Тут Оля немного отвлеклась от поедания сладости и посмотрела на меня. Я удивленно приподнял бровь, будто спрашивая, мол, что? Девушка пожала плечами: - Да вот хочу тоже задать тебе вопрос, можно? Я, не отрываясь от своего яблочного льда, кивнул. - Сень, а почему ты с такой грустью и даже некоторой завистью смотрел на мальчишек там, на детской площадке? Вот чего-чего, а такого вопроса никак не ожидал. Чуть не подавился. Недоуменно перевел взгляд на ребят: они прекратили есть мороженое и теперь внимательно смотрели на меня, ожидая ответа. Ну что ж. - Потому, что я на самом деле им завидую. Всегда хотел так же играть, когда мне было столько же лет, сколько им сейчас. Ребята удивленно переглянулись, и Марат решил уточнить: - А ты разве не играл так в детстве? Я отрицательно помотал головой. - Но как же так, неужели тебя мама не водила на детские площадки? – Спросила Оля. - Моя мама умерла, когда мне было четыре. Так что – нет, не водила. - Ответил я. Ребята виновато посмотрели на меня, явно переживая, что задали такой вопрос. Особенно девушка: она даже прижала пальчики к губам, явно укоряя себя за слетевшие слова. - Да ладно, это же было давно, все нормально. - Поспешил успокоить их я. - Сень, прости, я не хотела... - Понурившись, произнесла Оля. Да и Марат как-то тоже поник. - Эй, ребята, все на самом деле нормально! Я спокойно могу говорить об этом. - Во второй раз попытался достучаться до них, а то еще сами себя заклюют. - Ладно. - Поднимая голову, начал староста. - Не будем о грустном. Я вот вообще не любил подобные площадки – у меня постоянно кто-то отбирал то совочек, то ведерко. Папе приходилось даже успокаивать меня, я так заходился в истерике. - С улыбкой сказал Марат. - Сень, а папа... Он живой? – Спросила вдруг Оля. Я перевел взгляд на небо, будто ища там ответ, и сказал: - Живой... Наверное. Я не знаю. Я на самом деле не знаю, жив ли отец или нет. В последний раз я слышал о нем от воспитательницы, когда мне исполнилось шестнадцать. Она сообщила, что его выпустили из тюрьмы, так что, возможно, он придет навестить меня. Никто не пришел. Да я и не надеялся, если честно. К тому моменту я не видел его уже одиннадцать лет и никаких чувств к почти незнакомому человеку не испытывал. Видно, и он тоже. Наверное, вообще забыл, что на свете есть я. - Как это? – Удивилась девушка. - Да просто. Его посадили за воровство, когда мне исполнилось пять лет. И я рос в интернате. - Выпалил на одном дыхании я. Я сидел с опущенной головой, рассматривая землю под ногами, и ожидал ответной реакции ребят на информацию. Не знаю, какого ляда решил все вот так вот выложить. Это пришло спонтанно. Подумал, что если они сейчас отвернутся от меня, то и дружбы никакой не будет, естественно. Лучше сразу обо всем сказать, чем они узнали бы потом - а они, рано или поздно, узнали бы. Ведь тогда, если бы они стали испытывать брезгливость по отношению ко мне, мне было бы сложнее перенести. Ведь тогда бы я уже привык к ним, к нашей дружбе. Да, лучше все узнать сейчас. Но ребята все еще пораженно молчали и даже не смотрели в мою сторону. Что ж, нечто подобное я и ожидал. Кинув сумку на плечо, встал с лавочки. Вот теперь точно домой, и там уже предаваться расстройству о не сложившейся дружбе. - Эй, ты куда? – Окликнул меня Марат - Домой. - Не поворачиваясь, ответил я. - Но почему? – Это уже Оля. - Понимаю, что вы сейчас шокированы тем, что я рассказал. И так же понимаю, что вам скорее всего неприятно находится рядом с человеком, отец у которого заключенный, а сам он рос в детдоме. Это обычная реакция, так что я не удивлен... - Все так же не смотря в сторону ребят, ответил я. И тут же получил неслабый такой подзатыльник. - Ой! - Обернулся. Рядом стоял Марат и зло смотрел на меня. – За что? - А чтобы не разводил тут свои «кажется»! - Сердито ответил он. – Да, действительно информация нас шокировала, но что ты хотел? Я вот вообще впервые слышу что-то подобное от того, с кем общаюсь. Да и Оля тоже. А перед тем, как накручивать себя, сначала выслушай, что тебе ответят твои друзья. Понятно? – Строго посмотрел на меня. Я кивнул. Ни в глазах Марата, ни в Ольгиных не было так ожидаемой мной брезгливости. Они оба сердито смотрели на меня, но вовсе не потому, что у меня такой отец и я детдомовец, а потому, что я усомнился в них – в людях, уже считающих себя моими друзьями. Блин, даже не верится! У меня появились друзья... Фух, очередная сумбурная глава. Начало так вообще можно смело пропустить - это автору в голову вдарило после общения с еще одним гомофобом!