За хвостом лисицы

В воздухе отчетливо пахло тленом. Сладковатый запах забивал ноздри, мешал сосредоточиться на миссии, мешал думать о будущем, лишал силы воли, путал сознание, окутывал сердце липким страхом. Даже любимые вороны не приносили сейчас юноше прежнего успокоения. Шисуи медленно брел по дороге, не скрывая своего присутствия, не пытаясь ускориться или свернуть с пути. Над кланом сгущались тучи. Итачи уже давно ходил с таким мрачным лицом, словно бы все заботы о мире неожиданно легли на его плечи. Господин Фугаку едва ли замечал собственного сына, начав усиленно тренировать Саске, пока Итачи лишь скрипел зубами, не имея возможности уберечь любимого брата от клановых разборок. Старейшины деревни все реже звали глав Учиха на собрания, и все чаще отводили взгляд, презрительно шепчась за спиной. Господин Хокаге выслушивал их с усиливающимся вниманием, и важнейшая функция полиции Конохи все больше напоминала маскарад и фикцию. Шисуи было больно и страшно. Он желал защитить всех — семью и Коноху, близких и друзей, товарищей и единомышленников. Желал и боялся, что рано или поздно — и скорее, рано, — кто-то безжалостной рукой прочертит линию выбора, заставив Шисуи оторвать от своего сердца ровно половину. Он думал, анализировал, представлял себе, браковал собственные идеи и снова начинал все сначала — а выхода все не находилось. Шисуи был очень сильным, его шаринган мог сотворить самое настоящее чудо, его разум заслуженно считался гениальным — но даже этого всего не хватало, чтобы безболезненно разорвать запутавшийся клубок. Злые взгляды с обеих сторон прицелами наполнили деревню. Воздух дрожал от напряжения, и, чтобы взорваться, ему было достаточно лишь одной маленькой искорки. Хлоп! Задумавшись, Шисуи не заметил, как под его стопой собралась маленькая веревочная петля, затянулась на лодыжке, а затем потянула ногу вверх. Опытный шиноби, к своему величайшему стыду и позору, не сумел избавиться от примитивной ловушки и завис вниз головой в нескольких сантиметрах от земли. Ветки дерева насмешливо покачивались над Шисуи, закатное небо наполнялось яркими волнующими красками, а из ближайших кустов послышался чей-то серебристый смех. Юноша дернулся, попытавшись освободиться из ловушки, но у него ничего не получилось. Зато к нему вышла незнакомая девушка в нежно-голубом кимоно, так красиво подчеркивающем цвет ее невероятно выразительных глаз. Кажется, само небо не может соперничать в глубине с этой радужкой, которая притягивала взгляд, завораживала, заставляла сердце биться слишком быстро, слишком неровно для тренированного шиноби, слишком сладко… — Кто ты? — чтобы окончательно не потеряться в цунами нахлынувших чувств, Шисуи решил спросить напрямую. Сказал и слишком остро осознал, что висит вниз головой прямо перед прекрасной незнакомкой. — Прости, я не хотела тебя обидеть или причинить тебе боль, — серебристый колокольчик снова зазвенел меж деревьев, и Шисуи почувствовал, как его щеки начали пылать. — Я не обиделся, — буркнул он. Веревка перестала давить на уставшую лодыжку. Шисуи едва не рухнул на землю, но вовремя вспомнил, что он очень сильный шиноби, и ловко извернулся, встав на ноги. Теперь он мог рассмотреть девушку и не желал упускать такую возможность. Незнакомка оказалась даже красивее, чем изначально показалось ему. Ее золотистые локоны складывались в высокую прическу, скрепленную изящной канзаши. Ворот кимоно чуть приоткрывал манящие очертания тонкой шеи и хрупких плеч. Яркие глаза казались подведенными черной краской, но на самом деле это были лишь густые ресницы, один изгиб которых, казалось, мог обрушить материк и подчинить себе парочку богов. Бледно-розовые губы манили своими очертаниями, словно бы умоляли о поцелуях, а ласковая улыбка на них распространяла вокруг себя тепло и сияние. Шисуи никак не мог отвести глаз, он все смотрел и смотрел на прекрасную незнакомку, затаив дыхание, тщетно пытаясь усмирить взбунтовавшееся сердце. — Как… Как зовут тебя? — запинаясь, спросил он, забыв обо всем на свете. Она легко коснулась своей заколки, а затем переливчато улыбнулась. — Пусть будет Ханако. А тебя? — Пусть будет… Шисуи, — юноша хотел солгать в ответ на ложь, но как-то сам собой сказал правду. Девушка покачала головой. — Учиха? — она сказала это так недружелюбно, что юноша впервые пожалел о том, что родился в великом клане. — Мои родственники причинили тебе какой-то вред? — подобрался Шисуи. Девушка была ослепительно прекрасна, но в этот раз инстинкты шиноби оказались сильнее глупых эмоций. Кунай за спиной оказался словно бы сам собой. — Вред? — девушка задумалась, прикрыв веки. Длиннющие ресницы улеглись на нежные щеки, золотистый луч закатного солнца скользнул по тонким локонам в высокой прическе. Кунай упал на землю, но девушка ничего не заметила. — Никакого вреда мне никто не причинял, просто я немало слышала о вас и ваших удивительных глазах. Ты — великий воин, сомнений нет. Девушка лукаво улыбнулась и грациозным движением уселась прямо на траву. Махнула рукой, приглашая Шисуи присоединиться, и вскоре они оба любовались огромным диском заходящего солнца. Хрупкая ладошка девушки становилась все ближе к грубоватым пальцам юноши, и мир вокруг казался мерцающим и прекрасным одновременно. Шисуи посмотрел на девушку, ее лицо оказалось так близко, что он мог почувствовать тепло нежного дыхания. А затем… Два пушистых лисьих ушка встали торчком на макушке, яркий хвост с белой кисточкой на конце словно ласковое облако мазнул растерянного Шисуи по ноге. — Расскажи мне все, — требовательно сказала девушка, и глаза ее вспыхнули нестерпимо алым. Юноша попытался активировать шаринган, пытался вскочить на ноги и отпрыгнуть от неизвестного существа, пытался замахнуться кунаем, но все, что он мог в тот момент: лишь говорить, говорить, говорить и говорить. Он рассказал девушке-чудовищу все. Назвал имена всех старейшин клана, поведал секрет мангеке шарингана, подробно описал место, где хранились скрижали, оставленные еще Рикудо-сеннином. Не забыл раскрыть даже собственные страхи и подозрения, пожаловался на Итачи, признался в том, что боится больше всего на свете. Кажется, под конец он даже плакал — и никак не мог отвести глаз от гипнотического взгляда лисицы, что сидела прямо напротив него, безразлично смотрела на его слезы, кажется, даже любовалась его страданиями. — Проклятому клану проклятая кончина, — наконец, сказала она, освобождая Шисуи от своей власти. Голова стала слишком тяжелой, глаза слипались, двигаться было невозможно, но, сворачиваясь клубком прямо на траве, юноша никак не мог понять: приснилось ему или нет, что его губам таки удалось узнать мягкость бледно-розовых губ коварной лисицы. Очнулся он утром, но не смог вспомнить ни как оказался здесь, ни почему остался ночевать посреди леса, ни с кем говорил перед тем, как уснуть, ни даже о чем говорил. Озадаченный, он отправился домой, желая с помощью шарингана раскрыть собственную же тайну, но уже не успел. Его жизнь превратилась в один сплошной водоворот, и в водовороте же прервала свой стремительный бег. Сначала откровенный разговор с Итачи, затем обещание поддержать его, после встреча с Данзо, предательство старейшины, утрата глаза, адская боль и страшное осознание. Лучший друг пришел на выручку, но Шисуи уже понял, что спастись ему не суждено. Все, что он мог, — так это отдать оставшийся глаз Итачи, надеясь, что тот сумеет воспользоваться им правильно. А затем нырнуть в самое сердце водоворота, желая только одного: чтобы все закончилось быстро. «Проклятому клану — проклятая гибель», — за миг до падения в воду в голове всплыли жестокие слова, сказанные самым нежным голосом, который только существовал на земле. Пушистый лисий хвост мазнул несчастного слепца по щеке, а затем в его мире наступило бесконечное непроглядное ничто.