Беды бродячей бардки

— Наконец-то ты очнулась, — незнакомый мужской голос показался бедной Луаффин кувалдой, которая била ее по многострадальной голове при каждом слоге. — Ты хотела пересечь границу, верно? И попала в засаду имперцев, совсем как мы и вон тот конокрад. Тебя ударили по голове деревянной рукоятью топора. Убивать тебя на месте они явно не собирались, но и не церемонились тоже. — Где я? — простонала Луаффин со своего сиденья из старой древесины, едва теплой от скудного скайримского солнечного света, ощущая сильную тряску и ароматы хвойного леса. — В повозке. — Ну, спасибо, теперь-то мне все понятно, — Луаффин не удержалась и фыркнула. — А поточнее можно? — Можно, почему же нельзя? Нас везут в Хелген на казнь. — А меня-то за что? — возмутилась Луаффин. — Ведь я же просто хотела убраться отсюда как можно дальше и забыть Скайрим, как страшный сон. — Скайрим вовсе не кошмарный, — судя по возмущенному тону, ее собеседник явно обиделся. — Для меня кошмарный. Особенно Виндхельм. Меня там ненавидели уже за одну мою расу, а мою возлюбленную Сусанну убил какой-то маньяк. Тебе этого не понять, — Луаффин хотела махнуть рукой, но вдруг поняла, что ее запястья связаны кожаными ремешками. — Проклятье… я хотела начать новую жизнь в Хаммерфелле. Осветлила до белизны волосы в память о моей убитой возлюбленной, она была блондинкой, и я хотела хотя бы таким образом помянуть ее, мне ведь даже не позволили проститься с ней в самый последний раз, мол, нечего данмерке делать на нордских похоронах. Видимо, мое присутствие оскорбило бы их священный ритуал. Население Виндхельма полно ненависти к таким, как я. — Хм, — собеседник выглядел смущенным. — Тебя как звать-то? — Луаффин. — Лу… Луф… — Не мучайся, вряд ли это знание пригодится тебе на том свете. Зови меня просто Лу. — Лу, замечательно, — обрадовался ее собеседник. — А я Ралоф, Брат Бури. Справа от тебя сидит сам Ульфрик Буревестник собственной персоной. Ты не смотри, что он со связанными руками и с кляпом во рту, словно какой-то пойманный медведь, на самом деле это великий человек. — Ульфрик? — Ну да. — Ярл Виндхельма? — Ага. — Предводитель восстания? — Точно. Луаффин вдруг со всех сил наступила Ульфрику на ногу, отчего тот сдавленно взвыл сквозь кляп, причем, судя по звукам, это был вовсе не драконий крик, а что-то гораздо менее цензурное. — Да как ты только посмела?! — возмущению Ралофа не было предела. — В Виндхельме тебя бы за такое… — Я знаю, — перебила его Луаффин. — Я знаю, что бы мне за это было в Виндхельме, но теперь меня и так в любом случае казнят. Это ему за дрянные условия в Квартале серых. Хоть какое-то удовольствие перед смертью на плахе. У вас ведь так принято казнить, насколько я слышала? — Да, именно так. И нечего на него жаловаться, он вас пустил к себе в город, чего вам еще от него надо-то? Вроде бы никто из ваших в Виндхельме не голодает и не мерзнет, если не боится тяжелой работы, но это также верно и для большинства простых небогатых нордов. — Тех самых нордов, которые все время нас донимали своими угрозами и руганью, а Ульфрику на это было наплевать. — А ничего, что он вел войну, и ему было не до мелких разборок горожан? И неужели ты хочешь, чтобы победила Империя? Можно подумать, будто бы она вас жалует. Никто вас не любит, вот что я тебе скажу, уж прости меня за прямоту. — Ой, да идите вы все в Обливион, я не желаю победы ни вам, ни уж тем более имперцам, которые хотят укоротить меня на голову ни за что, — проворчала Луаффин, откидываясь на спинку сиденья, бывшую одновременно бортиком повозки, в которой они ехали. — Нам незачем ссориться перед казнью, — сказал Ралоф примирительным тоном. — Давай-ка я лучше познакомлю тебя с остальными. Это Локир, он конокрад. А это… я не знаю, кто или что это, если честно. Жуткое создание, и не разобрать даже, мужчина это или женщина, расу я тоже так и не смог определить. Такое ощущение, словно он или она все вместе и сразу, хоть я и сам не понимаю, как такое вообще возможно. Как будто бы это существо еще не определилось с тем, кто или что оно такое. И еще оно все время молчит, я не слышу его речь, но почему-то понимаю все его ответы, когда обращаюсь к нему или к ней с вопросами. Наверное, это телепатия. Неудивительно, что имперцы решили убить это странное создание на всякий случай, а то мало ли, на что оно способно? — Бр-р-р, — Луаффин невольно поежилась, с опаской взглянув на диковинное существо. — Это и правда жутко. Хотя и не так жутко, как предстоящая казнь. Если бы я хотя бы могла быть с моей возлюбленной на том свете… но она наверняка попала в Совнгард, а меня туда не пустят, даже если я вдруг объявлю себя последовательницей нордских божеств перед смертью. — Ты так сильно хочешь воссоединиться со своей погибшей возлюбленной, что готова предать свою веру? — удивился Ралоф. — Да плевать мне на все религии Тамриэля, вместе взятые, Сусанна была для меня единственной богиней, которая достойна безграничного обожания, — призналась Луаффин. — Если бы я только могла быть уверена в том, что после смерти буду рядом с ней вечно, то убила бы себя сразу же, как только узнала о ее смерти, но, увы, такой уверенности у меня нет и быть не может. Что если я попаду в совсем другое место? Возможно, к Азуре, которой я молилась в детстве? Во взрослом возрасте я совсем позабыла про божеств, мне было уже не до них. Я училась, творила, любила и была счастлива, хоть и крайне бедна, но рядом со мной была Сусанна. Многие называли ее Сусанной Порочной, но я скажу тебе, что она была самым чудесным созданием на всем белом свете, хоть и не особенно целомудренным. У нее было золотое сердце, и она никогда никого не судила по расе. — Ну, и не надо тогда умирать, — вдруг решительно прошептал Ралоф. — Послушай, я тут подумал… мы мятежники, Локира схватили на явно чужой лошади, этот придурок даже не потрудился снять с нее богато украшенную сбрую. Тебя же схватили просто за компанию. Они торопятся казнить Ульфрика и нас с ним заодно, как мятежников, так что, если ты вдруг исчезнешь с повозки, то они вряд ли станут тебя искать. На тебе даже брони нет, обыкновенное платье, за Сестру Бури тебя невозможно принять даже в темноте и спьяну. Не знаю уж, о чем они думали, когда хватали тебя вместе со всеми остальными. Скорее всего, ни о чем они не думали. Видимо, мозги у них размером с куриные. Но самое главное, что ты им вовсе не нужна. Если они упустят Локира, то хозяйка украденной лошади с них шкуру спустит, с каждого лично. Говорят, он разозлил саму Мавен Черный Вереск, это была ее лошадь. Ну, или конь, я это драгоценное животное под хвостом не рассматривал. Морозом звать. Один лишь волосок из гривы этого зверя стоит больше, чем жизнь Локира, так что этот бедолага уже не жилец, да и мы тоже. Но только не ты. Я наизусть помню эту дорогу, совсем скоро будет крутой склон. Если я тихонько столкну тебя с повозки, то никто за тобой не погонится. Я не могу тебе гарантировать, что ты себе что-нибудь не сломаешь или не выколешь себе случайно глаз какой-нибудь веткой при падении, но ты, возможно, выживешь. Склон хоть и крутой, но по дороге вниз в основном мягкая земля, камней нет, там только мелкие растения. В самом низу растут деревья. Никто не полезет тебя искать, ты никто и звать тебя никак, уж прости меня за откровенность. Не исключено, что наши конвоиры исключительно из вредности выпустят несколько стрел в направлении твоего предполагаемого приземления, но даже так у тебя все равно будет гораздо больше шансов выжить, чем на плахе. Ты только молчи, когда я тебя толкну, поняла? Если повезет, то конвоиры даже не сразу заметят и поймут, что вообще произошло, а потом уже будет непонятно, куда ты упала. Скорее всего, они и вовсе пожалеют на тебя казенных стрел, объявят погибшей при падении, да и все на этом. Просто молчи и падай, поняла? — Я поняла, — с трудом выдавила из себя изумленная Луаффин. — Спасибо тебе огромное, Ралоф. — Не за что. Нет, правда, не за что, не исключено, что таким образом я тебя все-таки случайно убью. Но так у тебя хотя бы будет небольшой шанс на выживание. Видишь вон тот холмик, к которому мы уже подъезжаем? После него я тебя толкну, приготовься. И молчи, слышишь? Ты только молчи. Запомнила? — Я буду молчать, — пообещала Луаффин. — Во всяком случае, я очень постараюсь. — Хорошо. Прощай, Лу, удачи тебе. И прости уж, что все так вышло с твоими сородичами в Виндхельме. Идет гражданская война, люди очень озлоблены, а тут еще бедные беженцы и беженки… мы все на нервах. Лично я тебе зла не желаю. Просто постарайся выжить. Луаффин кивнула и вся сжалась, ожидая толчок и падение. Они не заставили себя долго ждать. Все произошло так быстро, что она не успела бы вскрикнуть, даже если бы вдруг все-таки захотела. Перед ее глазами все мелькало, и она крепко зажмурилась. Как раз вовремя, потому что какие-то ветки больно хлестнули ее по лицу. Она уже не услышала ругань стражи как в ее адрес, так и в адрес Ралофа. Ее тело ударилось о землю всеми возможными местами, причем неоднократно. Луаффин боялась, что свернет шею или сломает позвоночник, или даже что она уже сломала себе что-то жизненно важное, но пока что не знает об этом. Она катилась вниз, вниз и вниз, словно спущенная с горы бочка. Наконец-то докатившись до растущих в самом низу деревьев, она уже второй раз за этот день ударилась головой, снова о древесину, но теперь уже о целый ствол, и в тот же самый миг потеряла сознание. Если бы конвоиры все-таки решили обстрелять наугад деревья внизу, то вполне могли бы случайно в нее попасть, но ни одна стрела так и не пронзила даже воздух, не говоря уже о чьей-то плоти. Вероятно, Луаффин сочли если не погибшей при падении, то как минимум настолько избитой и искалеченной, что уже почти что мертвой. Так ли уж они были неправы? Луаффин пролежала так до самого вечера, иногда ненадолго приходя в сознание и вновь его теряя. В какой-то момент она услышала откуда-то сверху ужасный рев, и чья-то гигантская тень закрыла полнеба, но Луаффин решила, что просто бредит и снова отключилась.