Не одни

      Ладони аккуратно зарывались в мягкую траву. Она щекотала кожу, принося покалывание в кончики пальцев, а в сердце умиротворение. Он с прищуром оглядывал поле. Сейчас так спокойно, что даже, кажется, буря, которая буквально недавно бушевала внутри него, рассосалась, оставляя после себя лёгкий бриз, ласкающий кожу.       Тепло. Так тепло и хорошо, что он жмурится, словно сытый кот, пригревшийся на солнышке. И это так приятно. В голове нет ни одной мысли, лишь картины природы, застывшие перед глазами, а также тихий напев синицы, устроившейся где-то в кроне дерева.       Так мягко и спокойно. Так хорошо, что, прикрыв глаза, открывать их снова и вовсе не хотелось. Да и зачем? Он здесь один. И это одиночество впервые такое уютное, успокаивающее и убаюкивающее.       Запах полевых цветов, яркая сочная трава и тень массивного дуба - всё дарило какое-то правильное чувство. Ощущение, что он должен был быть здесь всегда.       Здесь его воля не сломлена, а право голоса не отобрано. Здесь у него есть свобода не только над собственными мыслями, но и над телом.       И это опьяняет. Завораживает и ненавязчиво пленит. Эти путы не сдавливают горло, они лишь удерживают его от того, чтобы потеряться и самому раствориться в новых ощущениях.       И сон наваливается на него, укачивая, заманивая из лёгкой дрёмы в царство Морфея. Туда, где будет ещё спокойнее.       И он готов последовать этим заманчивым уговорам. Ему это предложение не претит. Он сам хочет сделать шаг навстречу, не дожидаясь, пока до него всё-таки дойдут.       Но в голове, как только появляется мысль о том, чтобы поддаться этому чувству, тут же раздаётся звон. Словно битое стекло, по которому идут, не боясь ни боли, ни шрамов, ни крови. И он завидует такой решимости. Однако следом за звоном следует голос. Сначала еле уловимый, а после чуть громче. И ещё.       Тональность резко становится такой, что ему кажется ещё немного и голова взорвется. Это вынуждает распахнуть глаза, податься вперёд и сделать первый жадный глоток воздуха... Бесполезный. Ненужный.       Перед глазами теперь уже не поле с цветами и дубом с синицей. Перед ним проливной дождь, а ещё руины города... Л'мамбурга.       И это так странно. Он ведь буквально недавно не мог вспоминать об этом месте без сожаления и горечи. А теперь... Теперь почему-то так спокойно.       Ему не страшно, когда он смотрит на свою грудь, замечая глубокую рану, сочащуюся зелёной и красной кровью. Его кровь... Не запекающаяся, не сворачивающаяся. Да и рубленный порез... Боли не приносит?       Приподняв руки, Ранбу вздрагивает. Не от страха. Его словно никогда и не было.       Ранбу вздрагивает от неожиданности. Его ладони... Они... Прозрачные?       Осознание очень быстро настигает его, ударяя по темечку.       Он мертв.       Мертв.       И почему же ему хочется разразиться счастливым смехом?