Осень 2007 год
— Если ошибешься, то взорвёшь всё Министерство! Гермиона давит в себе желание ответить мистеру Чейзу. Она зависает над столом с вытянутой пипеткой. Доза рассчитана в идеальном соотношении к этому реликту. Она не ошибётся. Мистер Чейз, создав щит, отступает к стене. Весь ёжится, переживает, но неотрывно наблюдает за ней. — Вы всегда в меня не верите, — улыбается она, надавливая на кончик пипетки. И в этот самый момент в комнате становится так тихо, что можно услышать, как мужчина сглатывает синхронно с Гермионой. Капля разбивается прямо о сухой пергамент, сразу же впитываясь в бумагу. Тусклые буквы становятся отчётливо красными, являя разборчивый шрифт. Грейнджер с довольной улыбкой распрямляется, поправляя сползающие с переносицы рабочие очки. — Я же говорила, что всё будет идеально! — сказано с гордостью. Она замечает, как мистер Чейз подлетает к столу и надевает перчатки, чтобы взять в руки пергамент. — Это арабский, — цокает он. — Придётся повозиться с переводом. Гермионе всё равно, сколько он потратит времени на перевод, она свою задачу выполнила. Работать вдвоём с этим стариком было затруднительно. Нет. Даже не так... Невыносимо. Она с первого дня поняла, что Джек Чейз был старой закалки и всё ещё жил в мире, где женщина должна идти позади мужчины. И говорить только с разрешения. Но какое же ей доставляло удовольствие каждый раз видеть, как у него округлялись глаза, когда она справлялась с его работой за несколько дней, когда он тратил на это недели. Работать невыразимцем она не планировала. Это вышло случайно, когда Гермиона получила приглашение от самого Министра на собеседование. Отправляя резюме в Отдел Тайн, она не рассчитывала, что пройдёт отбор именно туда, но по воле Макгонагалл, которая взяла на себя обязанность сообщить Кингсли о выдающемся уме одной из своих учениц, Гермиона сидела перед Министром и внимательно слушала, как он предлагает немного иной путь её профессии. Требовались логика, знания множества предметов и дисциплин. Грейнджер получила тестовое задание в тот же день, прямо в кабинете Кингсли. Мистер Чейз стоял позади неё и нескромно комментировал всё, что она делала. Он принёс самую сложную головоломку, по его мнению. Грейнджер открыла шар, на котором были выгравированы руны, через двадцать минут, составив их в правильный ряд. Кингсли улыбался. Чейз хлопнул дверью. Секретность невыразимцев была превыше всего. Они изучали опасные артефакты, книги, свитки, предметы, которые, попади в руки человеку, преследующему плохие цели, могли повлиять на весь магический мир. Так, путём разгадок, Гермиона вместе с мистером Чейзом и двумя его помощниками отсеивали магические предметы, порой уничтожая их. Кажется, сегодняшний пергамент будет последней загадкой на этой неделе. Она вяло расслабляется в кресле, заполняя бумаги. Почти конец рабочего дня. Хочется побыстрее уйти отсюда, пока мистер Чейз не завалил её отчётами просто потому, что она его раздражает. — Это просто невообразимо! — грубо разносится в другом конце кабинета. — Это рецепт каких-то лепёшек на арабском! Грейнджер не сдерживает смешок. Кто знал, что в фолианте с редкими зельями окажется случайно вложенный пергамент с рецептом лепёшек? Но проверить его они были обязаны. Уже у двери Гермиона приподнимает руку, чтобы попрощаться с мужчиной. — До завтра, мистер Чейз! — выкрикивает она. — До конца рабочего дня ещё четыре минуты, мисс Грейнджер! — плюётся он. Мерлин, дай сил… — Попробуйте приготовить лепёшки дома. Может, они окажутся опасными? — не сдерживается от колкости и закрывает за собой дверь, пока в неё что-нибудь не прилетело. Гермиона, всё ещё улыбаясь, дожидается, пока дверь, которая выходит в общий коридор, откроется, замки на ней щёлкают, разъезжаются, и она оказывается в шумном пролёте. Офис невыразимцев удачно замаскировался между рабочими кабинетами Отдела Тайн. Осталось самое приятное на этот вечер. Нужно дождаться Гарри, чтобы вместе пойти на семейный ужин к Поттерам. Грейнджер любила эти вечера рядом с друзьями и их детьми. Джинни почти каждую неделю путешествовала по странам по воле своей любви — любви к спорту. Там она и нашла свою стезю репортёра в спортивной колонке. Но, несмотря на это, каждый первый четверг месяца она собирала близких в их с Гарри доме. Домохозяйкой, как её мать, Джинни так и не стала, предпочтя карьеру вышивке, уборке и прочим домашним делам. Уже на подходе к отделению Аврората Гермиона слышит громкие разговоры. Она не входит в кабинет, оставаясь за дверью. Кажется, у них планёрка. — Завтра это будет во всех газетах! — Пресс-секретарь подготовит речь. В других странах будет тот же объём работы. Никто не знает, где пройдёт коронация. Гермиона хмурится, узнав прокуренный голос начальника авроров. Редко он разговаривал вот так, чётко и короткими предложениями — обычно сбивчиво и перескакивая с темы на тему. Мистер Коллинз возглавлял этот отдел уже больше десяти лет. Гарри, после окончания Хогвартса пройдя обучение, стал его заместителем, быстро влившись в обстановку. Серьёзность в голосе Коллинза напрягает. Грейнджер решает уточнить потом у Гарри о том, что происходит, и находит скамью дальше по коридору, чтобы дождаться окончания собрания. Мистер Чейз её вымотал. Она устала. Авроры выходят через двадцать минут. Звуки шагов отскакивают от стен и потолка, когда мужчины проходят мимо, не замечая её. Ей всегда нравилась форма авроров. Статная. Красно-чёрная ткань с золотым значком на груди. Она искоса любуется ими, пока сбоку не доносится усталое: — Извини, я задержался. Гарри выдыхает, подходя к подруге. Хочется немедленно расспросить его. Интерес был ужасным. Но глядя на его поникший вид, Гермиона решает повременить. — Многое успела услышать? — спрашивает он, садясь рядом, вытягивая ноги вперёд. — Я видел тебя в двери. — Что завтра всё будет в газетах, — не выдерживает она. — И про коронацию. Поттер, облокотившись о колени, начинает долгий рассказ. Они опаздывают на семейный ужин на добрых тридцать минут. Гермионе даже приходится сразу пойти в уборную, чтобы умыться. То, что рассказал ей Гарри, было какой-то глупостью. Небылицей. Городской легендой, в которую сложно было поверить. Мафия. Она даже хохотнула, когда Гарри объяснял про какие-то кланы и их глав, их обычаи. Она видела подобное только в магловских фильмах. Перестрелки, торговля людьми и наркотиками — всё это было там, за гранью магического мира. — Это было известно всегда. Точнее, малым людям, — говорил он. — Просто ни Министерство, ни Аврорат никогда в это не вмешивались. — Но разве это не нарушение закона? Это же преступления! — возмущалась Гермиона. — Незаконные действия, убийства. Боюсь подумать, что ещё они делают и… — За сотни лет Министерству лишь один раз удалось поймать с поличным одного из глав мафии. Его предал один из подчинённых. Именно он раскрыл волшебному миру глаза на преступные организации. Они очень скрытные. Предательство карается смертью. А потом она просто слушала. Грузила голову потоком информации. Стало известно, что глава одной из преступных организаций, по слухам, слёг с тяжёлой болезнью, и все ожидали его скорой кончины. Кто-то должен был забрать его территории, так как преемника и наследника у него не было, и никто не знает, почему он не выбрал его. А ещё Гарри упомянул о татуировках. Кланы разделяли отличия. Забитые волшебными чернилами спины и руки, указывающие на принадлежность к той или иной группировке — тигры, драконы, карпы и прочие животные. Но самым главным было то, что глава мог разместить на себе не только одного зверя. Ему дозволялось забирать татуировки у тех, кого он сразил в дуэли. Его силу и авторитет можно было увидеть на теле: чем больше чужих зверей, тем опаснее был их нынешний хозяин. Поэтому многие из кланов начали собираться в Лондоне. Каждый из глав желал забрать себе татуировку умирающего. Ужин прошёл шумно. Вот только Гарри и Гермиона сидели почти молча. Сложно было втиснуть себя в счастливую обстановку, когда скоро для авроров и всей волшебной Англии начнутся бессонные ночи. Вряд ли кланы решат всё по-хорошему. В Аврорате ожидали войны. Грейнджер же надеялась, что паника, которую подняли Министерства, была преувеличена. И всё, что так долго скрывалось, там и останется. Останется простой городской волшебной легендой.***
Мистер Чейз всегда чавкал. Гермиона, за столько лет работы здесь, всегда думала, что он делал это намеренно. Чтобы просто позлить её. Но однажды увидев его в министерском кафе, она поняла, что злил он всех. Его обходили стороной и отсаживались подальше, лишь бы этот причмокивающий звук был вне досягаемости. Вот и сейчас, устроив завтрак прямо в кабинете, мужчина расхаживает из стороны в сторону и хрустит тостом, пока на пороге не появляется Кингсли. — Я одобрил заявку на передачу фолианта, — он кладёт документ на стол Чейзу. — Вы можете его забрать. — Конечно, конечно, — кивает старик, отряхивая руки от крошек. — Конечно, я заберу! Нужно ли говорить, что как только за Министром закрывается дверь, Чейз кидает на стол Гермионы документ и брезгливо приказывает идти в штаб-квартиру. — Ты девушка молодая, это дело как раз для тебя, — премерзко улыбаясь, произносит он. Она успевает прикусить язык вовремя — прежде, чем он отворачивается. Начинать день со скандала совсем не хочется. Как и не хочется потом выслушивать, какие нынче строптивые женщины. Господибоже. Она рада выйти на улицу, лишь бы не слышать, как он доедает завтрак, ворчит и ходит из угла в угол. По протоколу, невыразимцам нужно было забирать артефакты из штаб-квартир, которые случайным образом создавались Министерством. Анонимность превыше всего. Почта в таком случае также не действовала, так как можно было проследить отправителя. Самый выгодный способ для обеих сторон — оставить предмет в штаб-квартире, чтобы после невыразимец мог его забрать. Времени у неё достаточно, чтобы немного прогуляться. На проверку книги уйдёт меньше трёх минут, дабы убедиться, что на ней не лежат проклятия, она не пропитана ядами и прочее. Она решает зайти в любимую мамой кофейню, взять фраппе с мятой и насладиться солнечным скучным утром в одиночестве. Размышляя о том, что давно не выбиралась вот так просто погулять. Штаб-квартира была расположена в магловском районе, рядом с центральной площадью, на последнем этаже. Грейнджер с одышкой добирается до пятого этажа, допивая кофе, и не удерживается от того, чтобы открыть стаканчик и сгрызть пару кубиков льда. — Алохомора, — шепчет она, вытянув древко, и тут же замирает, когда дверь открывается. Прямо у окна в пустой, казалось, квартире в громоздком кресле сидит старик. Слышен его хрип, когда он дышит. Грейнджер застывает. Это было нарушением протокола. Её не должны видеть. И кто бы вообще подумал остаться в квартире? Нужно уходить. Сообщить Министру. Она рассекретила себя. Сердце бешено бьётся. В голове всплывает смех Чейза, когда её будут увольнять. Досада. Огромная и несправедливая. — Прошу, не уходите, — хрипит он. — Не переживайте, мне осталось недолго. Я и так из последних сил сюда добрался... Гермиона захлопывает за собой дверь, чтобы собраться с мыслями. Она всё ещё может уладить. Ведь так? — Что вы здесь делаете? — сбивчиво произносит она. — Вы не должны здесь находиться! Получается грубо. Она тут же одёргивает себя и исправляется: — Вы должны были оставить предмет и уйти… — Я скоро уйду, — загадочно произносит он, протягивая маленькую книгу, не больше ладони. — Но для начала прочтите, пожалуйста, первую строчку при мне. Грейнджер упряма. В своих мыслях и действиях. Ей всегда казалось, что можно найти выход. Можно ко всему подобраться без малых потерь. Получится ли у неё так сейчас? Договориться с ним? Найти чёртов выход из тупика... — Мне нужно проверить, — тише говорит она, кивая в книгу. — Конечно, не буду мешать… Старик кладёт на подлокотник книгу, больше походившую на записную книжку. Пока Грейнджер подходит ближе, ей удаётся разглядеть, насколько мужчина худ. Каждый его вздох сопровождается хрипом. Он еле дышит. — Вам плохо? — спрашивает она, глядя на то, как он кашляет в платок. Кровь, что остаётся на ткани, контрастирует с белым фоном. Ей становится жутко. — Всё хорошо, — улыбается он. — Я скоро уйду… Из-за переизбытка ли эмоций и страха, но Гермионе удаётся проверить книгу за пару минут, просветив её проверяющими чарами. Она оказывается чиста. Только после этого она тянется к ней, замечая, что старик даже дышать стал медленнее, наблюдая за её действиями. — Там просто текст, от которого я хочу избавиться, — шепчет он. Обложка с хрустом поддаётся, и на пожелтевших листах Гермиона видит слова. Она удивлённо смотрит на старика. Неужели это стоит того, чтобы избавиться? И что это понесёт за собой? — Прочтите для меня, пожалуйста, — кашляет он. — Трудно через столько лет вот так попрощаться с этим… За окном кто-то сигналит. Тишина в комнате напряжённая. Гермионе неловко. То, что она произносит, странным образом не долетает до её слуха. Она слышит свой внутренний голос, но в то же время и нет. Всего три слова. И через секунду книга в руках тает, превращаясь в пепел. Гермиона отскакивает назад, оттряхивая руки. — Что это? Мужчина молчит. И болезненное ожидание только растет. Дыхание ломит лёгкие, словно она долго бежала. Грейнджер, запыхавшаяся, глядит в его ярко голубые глаза и видит, как расширяются зрачки. Ситуация укладывается в мыслях так гладко, что соскальзывает вскриком. — Мистер? — Гермиона касается его плеча, и голова мужчины с раскрытым ртом опрокидывается назад. Он мёртв. Из-под воротника его рубашки чернеют изгибы татуировки, огибающие шею, как цепочка. Догадка такая ясная, что ей приходится прижать ладонь ко рту, просто чтобы не дать выдоху обжечь губы. Сердце колотится где-то в висках. Грейнджер протягивает руку, чтобы отогнуть воротник и собственными глазами увидеть две бусины, смотрящие на неё. Округлая голова рыбы среди множества цветов. Перед ней был тот, о ком столько дней уже говорили… В носу резко щиплет. Гермиона отворачивается, подбегая к окну, чтобы раскрыть его полностью и перегнуться. Дышит. Дышит. Думает. Сумасшедше быстро думает — что же ей делать. Нужно вызывать Кингсли? Кого-то из целителей? Господи, она никогда со смертью не сталкивалась. Ни разу. И в этот самый момент, когда пик её мыслей кипит и жжётся, дверь выбивают взрывом, от чего Грейнджер автоматически приседает, прячась от щепок за спинкой кресла. В ушах звенит. Шаги. Ничего хорошего в новых посетителях квартиры нет. Никто с добрыми намерениями не будет так входить. Боже. Ей ведь даже не удастся аппарировать, здесь стоит запрет. Она подгибает ноги, плотнее прижимаясь к обивке. Вновь слышит шаги. — Сдох! — восклицает один. — Снимай с него рубашку, нужно проверить. Это страшно. Страшно не знать, что происходит. Гермиона сжимает в руке палочку, просто чтобы быть готовой. Но как же она надеется, что в углу, за креслом, её не обнаружат… Кресло дёргается, пока двое (по звукам и разговорам) мужчин издеваются над мёртвым телом. Её тошнит. Зубы стучат друг об друга. — Где она? — вновь спрашивает кто-то сверху, от чего Грейнджер чувствует, как по спине ползёт капля пота. — Где ёбаная татуировка? — Он будет зол… — отвечает другой. — Нужно взять тело с собой. — Здесь нельзя аппарировать. Будем тащить его до первого этажа? Возникает пауза. Гермиона беззвучно дышит через рот. — Давай скинем его с окна? — воодушевленно говорит один. — Я буду принимать внизу. Гермиона смотрит вверх, отсчитывая секунды, которые замедляются. Она слышит возню, слышит сбоку шаг, второй. Переводит взгляд на раскрытое окно. Никогда прежде её идеи не были столь безумными. Никогда прежде её жизнь не висела на волоске. Никогда прежде она не чувствовала столько адреналина… Секунда. Резко распрямиться, оглушая одну из тёмных фигур. Вторая — запрыгнуть на подоконник, блокируя заклятие. И третья… Самая важная. Оттолкнуться и полететь спиной вниз, пытаясь аппарировать. Но кто же знал, что в той квартире безбашенной была не только она. Второй мужчина прыгает за ней следом, и прежде, чем аппарировать, Гермиона видит его лицо. Его безумную улыбку, словно ему это доставляет дикое удовольствие. Хлопок. И всё темнеет.***
Если бы её когда-нибудь спросили, что такое первобытный страх, Гермиона ответила бы, что это те два дня, которые она провела в темноте, оглушённая заклинанием. Кажется, два… Грейнджер помнила свой страх. Он был ощутим каждой клеткой тела. Всей кожей, которую унизительно оголили эти ублюдки. Тот, что прыгнул следом, выстрелил первым и аппарировал вместе с её обездвиженным телом. А дальше был ад. Тёмный, вонючий, болезненный ад. Раздев Гермиону до белья, её нагло осматривали. Она слышала хохот, чувствовала прикосновения там, где не должны были находиться руки этих мерзких животных. Она могла лишь плакать. Беззвучно. Не шевелясь, будучи всё ещё обездвиженной. Ей лезли в голову. Проверяли воспоминания, хохотали над ними. Её били по щекам, спрашивая одно и то же: — Что он тебе передал? Сколько бы она ни отвечала, что книга рассыпалась, пытки продолжались. Ей курили прямо в лицо, заставляя дышать волшебным дурманящим дымом. Он заплывал в конические колбы лёгких, чтобы вызывать вечное желание кашлять. И она кашляла. До мокрого хрипа, до жжения гортани. То, что это была одна из их излюбленных пыток, Грейнджер узнала от домовика, который приходил ночью, чтобы прибрать выброшенные на пол окурки. Гермиона не могла сказать эльфу, даже умолять не могла, чтобы он помог ей. До того самого дня, пока не пришёл он… — Ну что, министерская дрянь, давай продолжим наш разговор? Этот голос она уже знает наизусть. Именно этот человек схватил её. И именно он жёстче всех пытал, Круциатусом выжигая внутренности. — Я же го… говорила, что книга рассыпалась! — плачет она. — Текст! Что там было написано? Как ты скрыла воспоминания о тексте? — он с силой сжимает её колено. Он любил пытать вручную. Вдруг все начинают шептаться. С колена мгновенно пропадают пальцы. Шорох. — Господин… — голос мужчины выравнивается и становится официальным. — Мы ещё не узнали, что Грей ей передал… Молчание заволакивает всё пространство. Оно ощущается давлением в воздухе. Грейнджер старается дышать медленнее, опустив подбородок на грудь. Её глаза ослеплены заклинанием. Она слышит шёпот, а после — удаляющиеся шаги присутствующих здесь. Кажется, что она осталась одна. Гермиона дёргает руками, пытаясь ослабить верёвку. В голове куча мыслей. Может, ей стоит сломать большой палец и вытянуть руку? Она готова даже отгрызть его, настолько хочется сбежать. Настолько хочется, чтобы всё прекратилось. Она никогда не задумывалась о своей судьбе. О спокойной и, наверное, для некоторых — скучной. У неё нет личной жизни, нет таких же первых четвергов в семейном кругу. Отец и мать давно перебрались в Австралию, а из ее хобби — только просмотр сериалов под бокал вина. Наверняка за эти два выходных дня её даже никто не потерял. Друзья знали, что Гермиона часто пропадала за работой, которую брала на дом. Бумаги, книги. Чёрт… И это осознание так тяжело начало давить на плечи, что Грейнджер просто не выдержала. Короткая усмешка над собой, а за ней — сдавленный стон отчаяния. В её жизни давно всё сломалось. Не стань её сейчас (а ведь они явно её убьют), кто что потеряет? Подругу? Дочь? Что она оставит после себя? Грамоты и аттестат с отличием? Об этом думают перед смертью? Так почему же из всех ее воспоминаний нет самых сильных, которые всегда должны всплывать, когда тебе плохо? Почему она не может ухватиться за что-то одно? Почему ей кажется своя жизнь серой... Боже… Господибоже... Ирония была в том, что это похищение стало самой яркой отметиной в её жизни. Как бы по-скотски это ни звучало. Грейнджер поэтому так слабо боролась? Слёзы ошпаривают щёки. И ошпаривает ещё кое-что… Грейнджер дёргает головой прямо в тот момент, когда скулы касаются пальцы. Она всё это время была не одна. Мутная белёсая плёнка, застилающая взор, мешает рассмотреть человека, стоящего перед ней. Она видит только размытую тень. Но если Гермиона давно потеряла жизнь, одно она не потеряла точно. Гордость. Слёзы, что скапливаются в уголках рта, провоцируют слюновыделение. Голова вверх. И плевок прямо вперёд на этого ублюдка. — Сколько это будет продолжаться? — рычит она. Дёргается, когда её челюсти вновь касаются пальцы. Так непривычно. Мягко. — Вы уже всё видели! Отпустите меня или убейте! Каков итог ваших действий? Что вы… Она не договаривает. Просто потому, что чувствует острие древка прямо у себя на лбу. Сдавленный выдох. Это всё, на что осталось сил. Как на языке ощущается смерть? Горько? Или сладко, как последняя поблажка жизни? Пальцы касаются её щеки. Плавно скользят к челюсти, чтобы обогнуть и коснуться шеи. Её губы дрожат. Но отчего-то она не чувствует опасности от этого человека. Или это просто бред осыревшего от пыток сознания. И только хочет вновь что-то спросить, в её голову проникают легилименцией. И всё по кругу. С того самого дня, как она очутилась в квартире. Старик. Его слова. Книга. Пепел, а затем его смерть. Странным образом её память блокировала те слова, что были написаны на первой странице. И странным образом она их не помнила. И тот, кто сейчас всё это смотрит, тоже это понимает. Он выходит из её головы плавно, не затрагивая других воспоминаний. Он поступает не так, как его дружки — не позволяет себе ничего лишнего. Кожа на коленях, на животе, на груди покрывается мурашками, когда нечто тёплое касается её, окутывая наготу. Грейнджер думает, что он снял пиджак… — Что вы… — Петрификус Тоталус! И вновь зыбучая темнота встречает её, как старую подругу.***
Грейнджер просыпается в больнице святого Мунго. За стенами её палаты стоит два десятка авроров. Позже она отругает Гарри, что он слишком перегнул палку, но он ответит ей, что это приказ Кингсли. Первое. Ей даровали пощаду, выкинув прямо на обочине возле Мунго. Второе. Гарри начал поиски сразу же, как только Гермиона не вернулась с задания. Мистер Чейз, гонимый злостью, решил лично убедиться, почему же Грейнджер так долго выполняет простейшее задание. И когда увидел, что дверь квартиры выдрана взрывом, а маглы, что жили внизу, скопились на этаже, то поднял тревогу и обратился напрямую к Кингсли. Два дня. Её подсчёты были верны. Чтобы вновь не пытать мозг изрядной дозой легилименции, Грейнджер отдала свои воспоминания Гарри. После чего узнала, что её похитила одна из мафиозных группировок, желающих узнать нового обладателя татуировки скончавшегося главы. То, что было записано в книге, наверняка было именем нужного человека. На вопрос Гермионы о том, почему она не помнила, что там было написано, и целители, и авроры разводили руками. Она полагала, что это какая-то охранная магия. От чрезмерной пытки заклятием слепоты зрение Гермионы сильно понизилось. Колдомедики предупредили её, что на восстановление потребуется очень много времени. То, что она не осталась слепой, уже было подарком. Гарри сдерживался, когда входил в её палату, но Грейнджер всё равно каждый раз замечала неискреннюю улыбку и сжатые кулаки. Он бесконечно извинялся. Говорил, что это его вина, что не понял, что Гермиона работает не в отделе Тайн, а Невыразимцем. Он бы предоставил ей защиту. Защитный амулет, что угодно, чтобы такого не случилось. Министр постарался, чтобы информация о похищении не распространилась в газеты. Об инциденте знал только отдел Аврората, который сейчас расследовал это дело. Гермиона сразу позаботилась о том, чтобы родители ничего не заподозрили. После она связалась с ними по мобильному телефону, стараясь выровнять дрожащий голос. Солгала, что все выходные провела дома и смотрела какой-то скучный сериал. Третье. Сколько бы Гермиона ни отнекивалась, Кингсли даже не настаивал. Он просто подписал приказ — выделить двух авроров, которые на постоянной основе будут сопровождать Гермиону везде, пока Аврорат не выяснит, что именно она прочла. И не поймают виновников её похищения. В день выписки Гарри лично отвёл её домой. На квартиру уже была наложена министерская защита и прочие блокирующие чары. Отныне, каждый раз выходя из дома, Гермиона должна была предупреждать Аврорат, чтобы кто-то сопроводил её. Четвёртое, самое последнее. Очки, что ей выдали, были неудобными. Джинни предложила сходить в магловскую оптику, чтобы выбрать нечто получше, чем квадратное старомодное недоразумение, которое, кажется, носили ещё лет двести назад. Когда Поттеры наконец покидают её квартиру, перед этим бесчисленное количество раз пытаясь навязать свою помощь и предлагая остаться с ней, Гермиона зажигает свет во всех комнатах и забивается в угол дивана, подогнув к себе ноги. Ещё мутный взгляд бегло осматривает комнату. Окна с плотно зашторенными портьерами, телевизор. Журнальный столик, где всё так же разложены документы, которые она составляла за день до происшествия. Всё здесь на местах. Кроме неё. Грейнджер до сих пор кажется, что закрой она сейчас глаза и лиши себя зрения, вместо дивана будет жёсткий стул. Вместо пижамы — голая кожа, вместо тёплого света ламп — пугающая темнота. И вместо тишины — мерзкий хохот и бесконечная череда боли. Она не замечает, как машинально начинает дёргаться нога, когда все мысли скапливаются в одну огромную точку, перерастающую в дыру, затягивающую сквозняком — воспоминаниями. Как она позволила себе тогда думать, что её жизнь никчёмная и серая? Как? Жизнь состоит из мелочей. И складывается в общую картину. Даже если она одинока, у неё есть всё. Начиная с того, как её любит мисс Киттл, соседка с первого этажа. Каждое Рождество она печёт для Гермионы шоколадные кексы — в простую благодарность за то, что она порой заходит в гости и просто говорит, просто смотрит вместе с ней сериалы. Грейнджер нравилось это. Нравилось обсуждать со старушкой математику, помогая ей не забывать свою профессию. А ещё дети Поттеров. Она обожала этих проказников, которые ждут не дождутся поступления в Хогвартс. Малышка Лили всегда неохотно прощалась с ней, когда нужно было идти спать. Всегда подбегала, чтобы обнять и прошептать: «ты моя самая любимая тётя из всех». У Грейнджер есть родители, которых она видит нечасто, но каждый раз они бесконечно тепло встречают дочь. С мамой — разговоры до поздней ночи на задней веранде с видом на океан, с отцом — утренние походы на пляж и новые попытки навязать Гермионе сёрфинг. Она каждый раз отказывается, оставаясь на берегу и наблюдая, как ловко у отца получается оседлать тихие утренние волны. У Грейнджер есть друзья. Рон, с которым они были чуть больше года в отношениях, но так и не вывезли тяжёлую дружбу на новый этап. Они расстались хорошо. Два месяца назад Рональд познакомил друзей с невестой. Им никогда не было неловко друг с другом. Наверное, это в крови — так сильно и отчаянно дружить. И у Грейнджер был этот уголок. Своя квартира. Честно заработанная на любимой работе и с видом на парк, где они с мисс Киттл гуляют по вечерам. У Гермионы хорошая жизнь. Она ни в чём не нуждается. Ей становится стыдно за те мысли. Она надеется, что лишь испытанное отчаяние так сильно повлияло на неё. На мысли, что обесценились. Сейчас же Гермиона уверена ещё больше — её жизнь для неё ценна. И только она может распоряжаться ею. Лечебное зелье горько скользит по горлу. Грейнджер щурит глаза, чтобы закрыть пробкой горлышко. Промахивается. Желание купить новые очки такое сильное, хоть сейчас иди. Но мгновенный эффект сонных трав тяжелит голову и веки. Темнота, от которой она бежала, вновь окутывает её.***
Гермиона просыпается от громкого стука в дверь. Резкий подъём кружит голову. Ей приходится дать себе несколько секунд, чтобы сфокусироваться на расплывчатом журнальном столике перед собой. За окном темно. Кажется, она проспала всего пару часов. Гарри, вошедший в квартиру, явно оглядывается по сторонам. Взволнованный и взъерошенный. Грейнджер закрывает за ним дверь и вновь падает на диван. — Что-то случилось? — хрипло, ещё сонная, спрашивает она, не видя эмоций на лице друга. Тянется за очками, чтобы перебить эту плёнку на глазах. — Ты всё это время спала? — он сглатывает. — Мерлин… — он садится напротив, выдыхая всеми лёгкими через рот. — Прости. Я переволновался. Ты спала почти сутки. Гермионе даже приходится повернуть голову вбок, на настенные часы, чтобы убедиться в его словах. Почти половина седьмого. Она проспала без ног столько времени, правда полагая, что прошло всего пару часов. — Ты голодна? — он поднимается с дивана, в несколько шагов добираясь до кухни. — Я приготовлю тебе что-нибудь. — Боже, Гарри, ты спалишь дом! — она встаёт следом. Гостиная, отделённая от кухни только островком бара — её любимое место в квартире. Здесь приятнее всего читать и смотреть телевизор. Гермионе становится неловко от того, что друг своё личное время проводит с ней, а не с семьей. — Гарри, всё хорошо. Иди домой. Я спущусь вниз, в кафе, и что-нибудь перекушу. Ещё зайду купить очки. — Я пойду с тобой, — не задумываясь, отвечает он. — Гарри Джеймс Поттер! — не выдерживает она. — Ты вчера и позавчера ночевал в Министерстве! Сейчас, я полагаю, у тебя свободное время. Проведи его с семьей! — Гермиона, я… Очки то и дело сползают с переносицы, и приходится придерживать их, когда голова даже немного наклоняется. Грейнджер достаёт из холодильника сок и прямо из пакета делает несколько глотков. — Гарри. Я пойду с другими аврорами. Это не обсуждается. Он знал цену её гордости вкупе с упрямством — ещё в школе они с Роном выучили это наизусть. Гарри несколько раз кивает; так обычно кивают матери, когда нехотя отпускают ребёнка гулять допоздна. Она читает его, как раскрытую книгу. Слишком долго они дружат. Прощание растягивается его попытками в очередной раз напомнить ей о безопасности. Но Гермиона слушает, как в первый раз. Она бы ни за что не призналась ему, что всё ещё боится. Проводив друга и забравшись под горячий душ, она задаётся лишь одним вопросом: почему тот человек её отпустил? Гарри ещё в Мунго предположил, что это мог быть один из руководителей мафии или сам глава. Но опять же, у них не было ответов. Всё было огромной мутной загадкой. У двери её квартиры уже ждут два аврора. Поттер, перед тем как уйти, познакомил Гермиону с ними, открыв дверь и вызвав двоих мужчин. Одного она знала. Дано. Он часто подсаживался к ним с Гарри в кафе Министерства и не упускал возможности передразнить мистера Чейза, чавкая так же громко, как он. Второго, помоложе, звали Майкл. Гермиона видела его, но не представлялось возможности поговорить. Да и причин не было. Авроры были в магловской одежде. Грейнджер не стала уточнять, было ли это приказом Поттера. Она понимала необходимость охраны, но и было неловко вот так пользоваться личным временем этих мужчин. И, кажется, Майкл замечает её смятение, пока они спускаются на улицу. — Мисс Грейнджер, вы можете не переживать, — улыбается он. — Мы работаем посменно. Гермиона поправляет квадратные очки и улыбается в ответ. — Прошу прощения, если доставляю неудобство. В следующие двадцать минут Грейнджер покупает себе и аврорам кофе и круассаны. Мужчины отнекиваются, но она даже не слушает их. Просто ставит на столик стаканчики и, не обращая внимания, принимается за еду. Запах тёплого хлеба действует безотказно. Дано говорит Майклу о том, что будь тут один «экземпляр», в кофейне не осталось бы народу, потому что он спугнул бы всех своим чавканьем. Настроение немного поднимается. Гермионе удаётся расспросить авроров о том, как проходит дело. И узнаёт, что тело главы «карпов» так и не было найдено. А ещё о том, что, по их сводкам, в Лондон прибывают иностранные волшебники под предлогом путешествия. — По их законам каждый должен быть погребён, — проговаривает Дано. — Значит, похороны всё же состоятся. Остаётся найти тело. Или ожидать, когда его «вернут». — Я наелся… — Майкл отодвигает от себя маленький кусочек круассана. Гермиона кивает. Продолжать этот разговор было неприятно. — Мне осталось только купить очки и вернуться домой. Здесь недалеко. Всю дорогу до магазина Гермиона пытается отвлечься. Повторяет себе, что здесь много народу, это центр Лондона, и всё будет отлично. Но её рука, скрываемая карманом, крепко сжимает палочку. Дано идёт на пару шагов позади неё, а Майкл чуть впереди. Она наблюдает за парнем — как он поворачивает голову из стороны в сторону, разглядывает проходящих мимо людей. Каково это, работать аврором? Быть всегда начеку? Сетевой магазин оптики ярко подсвечивается люминесцентными лампами. Их компания входит внутрь. В магазине несколько консультантов, которые помогают с выбором покупателям, и два продавца за кассой. Грейнджер спешит к последним, снимая очки с носа. — Добрый вечер, я бы хотела подобрать очки, — пытается прищурится и разглядеть женщину. Грейнджер помнит, что говорили в Мунго — минус шесть на оба глаза. Только с помощью зелья зрение начало улучшаться, и минус явно сократился. Когда Гермиону приглашают в кабинет, чтобы врач проверил зрение, Майкл увязывается за ней. — Прошу, но здесь могут находиться только наш специалист и клиент, — продавец сразу останавливает его. — Вы можете подождать вашу подругу в зале. Грейнджер кивает аврору, давая понять, что всё в порядке, хотя саму кусает подозрение. Откуда оно взялось — неизвестно. Наверное, как сказала Джинни, это посттравматическое расстройство. — Присаживайтесь, — женщина-продавец мягко улыбается. — Специалист скоро подойдёт. Дверь за женщиной закрывается, и Гермиона вновь надевает очки, разглядывая линзы на столе. Сколько же ей придётся сменить очков, пока зрение будет возвращаться? Специалист, который оказывается грузным мужчиной в возрасте, входит с чёрного входа, прямиком с улицы, принося с собой запах сигаретного дыма. Белый халат сидит на нём впритык. Он извиняется, приглаживая седую бороду, наспех моет руки и присаживается напротив Гермионы. Он рассказывает о проверке, которая сейчас произойдёт, объясняет принципы и указывает рукой на плакаты; вот только на плакаты с рекламными очками. И когда он поднимает руку во второй раз, чтобы указать вперёд, Гермиона вцепляется в свои сползающие очки, чтобы рассмотреть на его кисти неровные чернильные края. Когда же её взгляд возвращается к лицу, мужчина, обнажив гнилые зубы, улыбается. Теперь она готова... — Остолбеней! — выкрикивает он, направляя на неё откуда-то взявшуюся палочку. — Протего! — парирует Грейнджер, блокируя его выстрел и тут же. — Петрификус Тоталус! Виноват ли узкий халат мужчины или же его неповоротливость, но Гермионе удаётся одержать победу. Даже несмотря на то, что нападение было неожиданным. От страха и волнения сжимает горло. Во рту становится до ужаса сухо. Очки спадают с переносицы, и только когда Гермиона поправляет их, замечает, как дрожат руки. Она касается ручки, чтобы открыть дверь в зал, но слышит приглушённые выстрелы и крики. Через мгновение в дверь с другой стороны что-то ударяется. — Не открывай дверь! — кажется, голос Майкла. — Окно! Вылазь в окно! Ей нужно срочно бежать. Попытка аппарировать заканчивается провалом и характерным звуком противоаппарационных чар. — Дьявол! — она смотрит по сторонам и наконец замечает ту самую дверь, ведущую во двор. Воздух в комнате становится полностью разряженным — она начинает задыхаться. Но это не мешает бешено быстро думать. Грейнджер подбегает к замершему мужчине, отгибает рукав, замечая часть тату — лапу животного. Тугой рукав не поддаётся. Нервы на пределе, руки дрожат, но, использовав режущее заклинание, ей всё-таки удаётся разделить ткань. Лев. Последний взгляд на мужчину. Просто чтобы запомнить лицо. Чтобы в Аврорате был его портрет. Гермиона выбегает во двор, заклинанием запечатывая дверь со своей стороны. На улице стало до ужаса темно, ветрено и мокро. Дождь таранит железный навес. Гермиона несётся в сторону противоположной главной дороги. Нервы завязываются в узел прямо в глотке, от чего дышать становится невыносимо. Она жрёт воздух клочьями. И вновь вытягивает палочку вперёд, потому что в нескольких метрах от неё, из подворотни, со смехом и не замечая её, вышагивает мужчина в мантии. Грейнджер, не раздумывая, оглушает его и обездвиживает. Смотрит за угол, прижимая очки к переносице, готовясь вновь стрелять. Пятится спиной, слыша впереди шаги, которые ускоряются. Нужно уходить. Нужно убегать. Она резко разворачивается и носом ударяется в грудь. Ей не дают даже взмахнуть палочкой. Кисть прижимают к себе, а древко вырывают. — Грейнджер! — шипение сверху, но, чёрт возьми, очки слетают, и расфокусированный взгляд ловит лишь размазанное лицо. И белые волосы… Хлопок аппарации. — Грейнджер, не дёргайся! — он сжимает обе её кисти перед собой. В нём силы немерено. Она пытается вырваться, но он без труда удерживает её. — Салазар! Ей не мог показаться этот голос... Сердце пропускает удар. Жизненно необходимый. Важный в эту секунду. Потому что оно обязано биться, когда она произносит ответное: — Малфой? — Блять! — он отходит назад, зажигая Люмос. Отворачивается от неё. Она прищуривается. Видит его спину в белой рубашке, на которой краснеют капли крови. — Что ты там делала? — Верни мою палочку! — шипит она, пятясь назад, осматриваясь. Какая-то захламлённая комната со старыми картинами под ногами, покрытыми пылью, и мебелью, окутанной простынями. — Чтобы ты попыталась убить меня, как они? Это какой-то сон. Идиотизм. У неё от злости, вспыхивающей, как пламя от адского огня, еще сильнее таранит в груди. — Ты рехнулся? Это за мной гнались и охотились! Полное непонимание происходящего. Гермиона находит свою палочку на полу. Кидается вперёд, тут же вытягивая её на Малфоя. Но он, оперевшись одной рукой о пыльный стол, лишь прижимает ладонь к плечу. — Тебя ранили? — глупейший очевидный вопрос. — Малфой? Инстинкт самосохранения кричит ей: беги! Уходи! Гермиона же, видя бывшего школьного врага впервые за десять лет, замирает на месте, потому что невозможно не услышать, как сдавленно он дышит. Его хриплые выдохи впитываются в стены, в воздух, заставляя на секунду подумать, что он не опасен. Грейнджер делает пару шагов вперёд, касается его плеча, чтобы развернуть Малфоя к себе, увидеть его повреждения. На мгновение виснет давящее, будто под прессом, молчание, когда их взгляды встречаются. Она даже не уверена, смотрит ли он ей в глаза. Зрение до ужаса подводит в столь нужную минуту. Она опускает глаза на его плечо, на разодранную ткань рубахи, перепачканную кровью и ещё чем-то… У Гермионы крошится где-то внутри. Корсет рёбер ли или же высохшее от отлившей крови сердце. Она смотрит не на кровь на плече. Она смотрит расплывчато на вытянутую голову вытатуированного дракона. Шаг назад. Господибоже… Блять.