непрожитая жизнь, чтоб ее

Осознанность приходит только на половине пути. Как с затуманенным сознанием вызывал такси, потом сразу же проверял баланс карты, матерясь, что на ней около пятисотки, потом стоял около дороги, замерзая, и даже как залез в такси, ударившись головой о крышу машины, - помнит смутно. Внутри все трясется, да и снаружи тоже. — Может, печку посильнее включить, парень? Дрожишь, как осиновый лист, — спрашивает водитель в смешной клетчатой кепке. Слава соглашается, хотя знает, что дрожь по всему телу точно не от холода. Скорее от страха. Что Мирон хочет? Может, наебывает? Да вроде речь казалась связной. Причем тут кусок трека? Может, правда, наебалово? Да ну нет… Или да. Блять, а что Слава вообще скажет? Его же сейчас колотит от одной мысли, что он рядом с Мироном будет, что же будет, когда мысли перейдут в реальность. Карелин просто надеется не откинуться. Хочется, конечно, уже давно хочется, но только не в такой ответственный момент. За окном слякоть, идет мокрый снег и вообще все кажется серым. Поездка длится уже что-то совсем долго, картинки на улице сменяются, а Славе кажется, что они едут по кругу. То ли это карусель какая-то ебучая, то ли в голове начала закручиваться воронка. Взгляд цепляется за какую-то милую парочку, что сидит на лавке и становится совсем тошно. Может, вообще нахуй? Если Окси все же набухался/накурился/закинулся чем-то, нужное подчеркнуть, как говорится, то Слава тут не при чем же. Может, и не при чем, но срывается сразу же. Как верная собачка, мгновенно бежит на зов своего хозяина, а потом жалобно скулит от того, что тот оставляет ее вновь на улице. Собака… Да какая Слава собака? Он побитая шавка, которой только и остается, как жалобно бродить меж подъездов, прося приюта, и радостно вилять хвостиком при одном только виде своего человека. Ну твою мать. Такси наконец приезжает по нужному адресу, Карелин расплачивается и вываливается из машины. Район какой-то не очень знакомый. Элитный, с красивыми многоэтажками, дорогими машинами на парковке, современной детской площадкой. Славке такое только снится может, а Мирон тут живет, вау. Хотя, предполагать, что Окси позвал его к себе домой как-то глупо. Кто ему Слава, чтобы в царскую берлогу его пускать? Да и вообще, может, Слава вообще не к Мирону едет, а к какому-нибудь киллеру-наемнику, которого Федоров послал, ибо заебало уже, а те сообщения лишь приманка. Слава на пути к подъезду останавливается и громко ржет. Какой к черту наемник будет убивать человека в таком месте? Да и нахер это Мирону. Что только в голову не придет, ибо в реальность происходящего не-ве-рит-ся. Только Карелин подходит к подъезду, думая, что если ему сейчас придется звонить в домофон и говорить с Мироном, то отключится прям на улице, как дверь перед ним открывается и оттуда выходит какая-то девушка с коляской. Карелин дрожащими руками придерживает дверь, чтобы ей было удобнее, она странно косится на него, но все же благодарит и уходит. А вдруг это подружка Окси, они уже поженились и вот ребенок… Даже похож… — Блять. — не сдерживается, ибо собственные мысли сейчас будто орут в его голове. Так, брр, нужно собраться, Слава. Ты мужик взрослый, никаких трясущихся ног и мокрых ладоней. Просто спокойно выслушаешь и если что, съебешься в закат — никто не держит. Кое-как добирается до лифта, нажимает кнопку вызова, ждет. Кабина приезжает за полминуты, и больших усилий стоит просто зайти в нее. Время кажется из нескольких минут растягивается до липкой бесконечности, от которой тошнить начинает почти сразу. Когда наконец все останавливается, а шум механизма стихает, приходится на ватных ногах выбираться в светлый подъезд. Рассветает быстро и из окон льется утреннее солнечное спокойствие. В голове резко всплывают строчки то из «Моха», то из «Мы все умрем», и это почему-то кажется ироничным. Голос Мирона в голове раздается громким эхом и от этого даже не понятно — может, Окси в подъезде запел, а Славка и не увидел? Вдох. Глубокий-глубокий. Так что голова кружится. Такой же выдох. Ладони сжимает и разжимает, но фигня все эти ваши советы с отвлечением на тактильность и мелкую моторику, лишь влагу по рукам растирает. Нужную дверь видит сразу и подползти к ней — уже достижение. Думать времени нет, поэтому вновь выдыхает отчаянно и жмет кнопку. Секунда, вторая, снова беспространственная неизвестности и вот слышится звук поворота замка. Надо съебать. Нахуй прос..... Мирон. В домашних штанах и футболке. Никакой не киллер, не наемник, не левый чел с улицы. Мирон. Выглядит чуть потрепанно и заспанно, но все так же идеально. Не закрыть лицо руками не выходит. Сердце делает последний кульбит и бабахает прямо с девятого, минуя решетки на стеклах. — Слав… — сукаааа… голос все тот же — с чуть слышной хрипотцой, вечной радушностью и обаянием. — Слав, в порядке? Карелин даже не понимает сначала, что у него спрашивают, просто кивая на автомате. — А, ага, заебись. — зачем-то опять кивает, думая, что идиот полный. — Проходи тогда. — Федоров кивает в глубь квартиры, сам в сторону отходит. Ебаный джентльмен. В квартире (да-да, она все же оказалась Мироновской, офигеть), естественно, все аккуратно, убрано, а как еще может быть у этого шизика? Пахнет даже чем-то дорогим… Отчего-то запах кажется каким-то смутно знакомым, что сердце предательски сжимается. Идут на кухню. Собственно, не в спальню же. — Садись. — из раздумий его выводит голос, где-то слишком близко сзади, почти в шею. Слава дергается. Твою ж… Ладно, спокойно, пульс уже не успокоить, но нужно себя хотя бы вести достойно. Мирон устраивается рядом на стуле. Кухня в серых тонах, не сильно броская, даже и не скажешь, что тут живет великий рэпер всея Руси. Наверно, однотонность для успокоения башки — узоры, рисунки и прочее глаза мозолят на раз-два. Глазами Слава скользит по гладким поверхностям, стенам, потолку, главное — не смотреть на Федорова. Внутри и так напряжение. Посмотрит и все — пять пуль в тело обеспечены, смерть неминуемая. А Окси будто только этого и хочет. Голову наклоняет, пытаясь в лицо заглянуть. Даже чаю не предложил, сука. — Чаек организуешь? — скалится Карелин, все еще не глядя на собеседника. — Ты ж знаешь, что я не чаевничать тебя сюда позвал, — отрезает Мирон, все еще взглядами своими прожигая насквозь. Кажется, колени от них трясутся даже сидя. Приходится положить на одно руку, но теперь трясется и она, да блядство. — Успокойся. Руку Славы своей накрывает так быстро, что тот даже не успевает среагировать, резко башку поворачивая, пялясь широченными глазами на их ладони. Мирон сжимает его пальцы так сильно, что кончики беднеют. Славка терпит. Хер он покажет жиду свою слабость. Один раз уже осекся, больше не хочется, спасибо. — Слав, ты дрожишь… — Говори уже, чего звал. Медлить не собирается. Еще немного и откинется — от Мирона, от голубых глаз, от руки поверх собственной. Камнем вниз, да? И крыша недалеко как раз. Мирон голову закидывает, глаза прикрывает, но рука, уже не так сильно сжимающая, все еще на месте. В груди болезненно расплывается мысль о том, что Федоров все такой же тактильный. Желание встать и прижать его к себе идет нахуй, даже не добираясь полноценно до сознания. — Ты сам уже понял, наверно… — Мирон как всегда сама точность. Ладно альбом со своими концептами бахнул, но тут-то можно сказать нормально. — Нихуя я не понял, честно говоря. — непонятно на кого злиться — то ли на Окси, что тот тянет все, то ли на себя со своим нетерпением. — Блять. — смотрит опять в сторону Карелина, в этот раз на миг встречаясь глазами, но тот их моментально отводит, — На меня посмотри. — Мирон настойчив, но не груб. Слава не слушает, глазами опять обводя кухонный плинтус. — Слава, сука, в глаза, говорю, посмотри. — дергает его руку на себя, отчего у Карелина вновь мурашки по телу. Крепко жмурится, все же поворачивая голову. Глаза Мирона выражают спокойствие и страх одновременно. Славку, что ли, боится? Забавно-то как. У них это взаимно, так-то. — Ты слушал альбом, я знаю. Ты текста изучал же. — Мирон говорит немного тише обычного, отчего становится не по себе. — Ты знаешь прекрасно, что у меня проблемы с чувствами. Порой я реально не понимаю… Внутри то ли пустота ебаная, то ли я так переполнен чем-то, что это путается в один большой ком. Я разбирался с этим, пытался, но пока все сложно… — Мир, я знаю, что ты про себя любишь пиздеть, отлично, меня нахуй вызывать? «Мир» срывается случайно. Так он его только в голове зовет. Слишком интимно. Окси на это не реагирует никак, лишь тяжело вздыхая. — Да потому, что это непосредственно тебя касается. Слава хмурит брови, даже не пытаясь скрывать нарастающую еще больше панику. — В плане?.. Не хочешь, чтоб я больше диссы и стримы делал. Да без «б», мог бы написать, — отшутиться — тактика королей, да. — Не в этом дело. — по руке Славы проходится уже чужая дрожь и от этого немного больно. Чуть-чуть. — Я, блять, пять лет ебал себе голову. Пять лет, понимаешь? Без перерыва. — Слава отрицательно мотает головой. Пиздит, как дышит — понимает же все прекрасно. — Блять, да ты не можешь не помнить, что было тогда. Не можешь. Глаза у Мирона покрасневшие — недосып ли или все же нервы сдают, остается лишь гадать. Слава не шевелится, даже, кажется, перестает дышать. — Окей. Ты признался мне, да? Пять лет назад? — будто пытается убедиться, что сам себе это не придумал, но вещи своими именами не называет. Карелин все же кивает и почти улавливает облегченный выдох после этого. — Я бежал от этого. Таблетки разные, терапевты, прочее говно, но знаешь, оказалось, оно не лечится. Ничем, сука. — маты с его губ слетают так отчаянно и грубо, кажется, будто он специально добавляет их в речь, пытаясь хоть как-то сделать ее не такой жалостливой. — Я заебался. Повисает тишина. Оглушающая, звонкая, какие там еще эпитеты бывают? Режущая… Да, именно такая. Плоть режет своим тупым лезвием, почти разрывая кожу. Слава перестает бояться, глядит на Мирона, опустившего голову в пол, с тоской какой-то. Слава по себе сука еще та бывает, вредный, часто делает в угоду себе. Нахуй других, Антихайп. Но сейчас на гордость можно тоже болт положить. Сжимает руку Мирона в своей, переплетая их пальцы, несмело поглаживая по тыльной ее стороне. Федоров от этого дергается, как током ударенный, голову сразу подымает. — «Я вас боялась и выбрала не того» — вновь цитирует, уже вслух. — Я не тебя боялся. Я себя боялся. Своего внутреннего осуждения. Думал, так лучше будет, понимаешь? Думал. И выбрал себя. Ради блага, блять, внутреннего. Думал даже, что тебе делаю лучше. — медлит, пытаясь сказать правильнее, искреннее. Слава слушает с замиранием сердца. Даже подумать боится, что дальше будет. Но послушно ждет. — В общем, я смирился. — выдыхает Мирон через пару минут. — Если это есть, то я не хочу, чтобы моими последними словами были эти. Пусть ты уже забил, наверно. — не сдерживается, вырывает руку, пряча в обоих лицо, глухо-болезненно стонет. — Я должен был выбрать тебя. Только тебя и ничего больше. Тебя, а не ломать себя на куски. Тебя, Слава. Тебя. Мир резкой вспышкой взрывается, рушится, а потом схлопывается в размер кухни. Теперь отвести взгляд от Мирона невозможно. Его слова отдаются на подкорке сознания. Он точно это сказал? Да нет… Не бывает такого. Это не ебучий фанфик, где у них с Окси все заебись — любовь на камеру, жаркий секс на всех поверхностях и уже чуть ли не детишки. Нет. Это реальность. В которой он — Слава — сидит на кухне Мирона и смотрит, как того буквально ломает. — Мир… — голос кажется чужим и далеким. — Мирон. — повторяет уже увереннее. — Посмотри на меня. — руку тянет к макушке, едва касаясь. Губу закусывает до крови сразу же, когда Мирон голову поднимает. Глаза красные, нос тоже, на щеках едва заметное поблескивание. — Пошли покурим. — единственная адекватная мысль, что приходит сейчас в голову. Мирон сразу активно кивает. Вот и пригодилась последняя сигарета. На балконе холодно и зябко. Декабрь только настал, а уже разыгрался не на шутку. Тело сразу пробирает дрожь. В первый раз за сегодня от холода. Мирон облокачивается о подоконник, эстетично затягиваясь. Он выглядит реально заебанным и осунувшимся, но это не делает его менее красивым. И Слава даже не пихает эти мысли куда подальше. Наоборот, заканчивает ее тем, что Федоров всегда красивый, абсолютно. — Ты… говорить ничего не будешь? — интересуется все же Окси, отрываясь взглядом от детской площадки. Слава молчит. Затягивается посильнее, так что сигарета почти заканчивается. И он, выдыхая дым через нос, трет переносицу и тушит еще тлеющий бычок о пепельницу. Черт. Мирон расценивает этот жест по-своему, поджимая губы и печально кивая. Понимает. Что еще нужно было ждать? Что Слава кинется ему на шею, говоря, что любит и что теперь все хорошо будет? Что они со всем справятся, что вместе легче, что все преодолеют. Пфф, да смешно. Опять думает. Точнее додумывает свое. Если б Карелин умел читать мысли, то обязательно… Нет, оплеуху не дал бы — у Мирона триггер же на такое. Но по головке бы не погладил. Дурень ты, Янович. А сам Слава что? А Слава и правда готов. Готов говорить все эти глупости, какими бы они ни были нелепыми и кринжовыми. Если Мирону от этого легче, то Славка клал на все предубеждения. Правда, не сейчас. Не может все-таки так быстро переключиться, да и слова сейчас кажутся пустыми. Мирон докуривает, разворачивается, уже собираясь оставить Славу наедине. У Карелина другие планы. Нахуй преграды, нахуй все. Прижимает Мирона к себе так сильно, что кости скрипеть начинают. Гладит судорожно спину. Не говорит ничего. Лишь чувствует, как расслабляется в руках чужое тело, обнимая робко в ответ. Сейчас слова ни к чему. Сейчас можно помолчать — прикосновения скажут за них много больше. Слава обязательно скажет все, что нужно. Что нужно ему и Мирону. Но это потом. Сейчас главное, что они больше не боятся и выбирают, наконец, того.