Underdogs

      Женщина склоняется над письменным столом, массируя виски и едва слышно вздыхая. Рядом с учебниками и журналом посещаемости ощутимо вибрирует кнопочный телефон неизвестной дешёвой марки. Она смотрит усталым взглядом на оранжевый экранчик, чуть спустив очки: — Слушаю? — Анна Петровна, здравствуйте, — искаженный юношеский голос доносится из динамика. — подскажите, пожалуйста... — А, Серёжа, здравствуй, — женщина улыбается, прекрасно зная, зачем ей звонит бывший воспитанник. — Да, ещё раз здравствуйте, Анна Петровна, — слышно, как он нервно засмеялся. — Я спросить хотел, а как вы гречку варите? Женщина прикрывает глаза и беззвучно смеётся. По-доброму. — Серёжа, всё очень просто. Сначала нужно гречку промыть под холодной водой. В тарелке, разумеется. Потом пересыпать в кастрюлю и залить водой. Затем... — То есть сначала крупа, потом вода? — произнёс Сережа с чудовищно нескрытым удивлением. — Да, а как же по-другому... — ответила Анна Петровна. — Ты наоборот сделал? В ответ молчание. Серёжа не может сам себе признаться, что сделал всё кардинально неправильно. Ещё больше он не хотел признавать запах гари на кухне. — Ничего страшного, главное следи, чтобы гречка ко дну кастрюльки не пригорела. -- молчание продолжилось. — Серёжа, ты тут? — Надо было вам раньше звонить, — Серёжа прижимал телефон к уху плечом, пытаясь соскрести пригоревшую крупу со дна кастрюльки. Никто ему также не сказал, что огонь на плите можно уменьшать. Всё на плите готовилось, точнее сказать, пригорало, на большом огне. — Спасибо большое за советы, Анна Петровна. Давайте о хорошем, как у вас дела?       Теперь молчание было со стороны женщины. Она поправила очки, вздохнула, заставив парня на другом конце трубки отложить злосчастную кастрюлю и деревянную лопатку в сторону. — Серёженька, у меня всё хорошо, не переживай. — Вам снова сорвали уроки? — попадание в яблочко даже не целясь. — Серёжа... — Анна Петровна, вам себя не жаль? Как вы старались и стараетесь, наверняка, сейчас. — Серёжа, пожалуйста, не начинай. Вы такими же непоседами были...       Кастрюля с грохотом отправляется в раковину. — Это не повод их оправдывать! Вы хотя бы прикрикните на них.       Уцелевшая гречка стынет в тарелке. Всё ещё прижимая телефон к уху, Сергей пытается маленьким ножом отрезать небольшой кусочек спреда на горку крупы. — Они же дети.       "Хуети", — гневно проносится в голове у парня, пока он размешивает гречку. Он мечется по кухне в поисках солонки и параллельно читает нотации бывшей учительнице и воспитательнице, будто она нашкодивший ребёнок, а не зрелая женщина под пятьдесят со званием заслуженного педагога и соц.работника. Находит солонку на холодильнике. Пустая. — "Да когда соль только закончиться успела!"       Взамен соли в тарелку отправляется сахар. Сергей из недалекого детства помнит, что по утрам была гречка с сахаром, а на ужин та же гречка, но солёная и с тефтелями. Сейчас, когда он живёт, точнее, пытается жить самостоятельно, осознаёт, насколько полезная и нужная была столовая в детском доме. Он бы сейчас всё отдал, чтобы опять оказаться в том большом помещении с высокими окнами и съесть все те порции, что он пренебрежительно отказывался есть или отдавал другим детям. Своя стряпня на вкус куда сквернее той, что он ел в детском доме. — Ты уже так вырос. Вроде ещё недавно боялся разговаривать. С нами, воспитателями, с ребятами. Только рисовал что-то в своей тетрадочке да из книжек не вылезал. — было слышно, как у Анны Петровны дрогнул голос. — Всё у тебя в жизни сложится, за меня, старушку, не переживай. За Любовь Георгиевну тоже не надумывай страшного, ещё не одно поколение мальчишек и девчонок на ноги поставим. Ты парень толковый, вон, сколько грамот у тебя, в ВУЗе каком учишься. Друг твой, Олег, из армии нам такие письма шлёт, всем коллективом и плачем, и смеёмся. — Олег вам письма присылает? — в голосе Серёжи проскользнула детская обида. Хотя, чего обижаться, Олег ушёл служить сразу после выпуска, не узнав, что Серёжа теперь живёт в "своей" квартире. — Да, в последнем даже фотография была, с сослуживцами. Ты же помнишь, какой он худенький был? Щепочка. "Да, щепочка... А ел за троих, куда это только девалось всё." — Сильно изменился? — спросил Серёжа, зная, что ответом будет да. — Глаза те же. Если бы он сюда сейчас пришёл, не узнала бы его никогда. — Анна Петровна звонко рассмеялась. Она как раз достала последний конверт от Олега из ящичка стола и смотрела на фотографию.       "Всего полгода прошло, как Олег ушёл." Серёжа вспомнил, как провожал Олега. Всё было так смазано, быстро. Даже когда поезд исчез за поворотом и скрылся за отцепленными вагонами, Серёжа не мог уйти. Он стоял на перроне, бродил по вокзалу, раздумывая, куда себя деть. Кроме Олега друзей у Разумовского не было: в детском доме мальчика не принимали ни ровесники, ни старшие ребята. Долго о своей участи думать не пришлось: нужно было поступать в ВУЗ, оформлять документы на квартиру от государства, учиться жить самому. Круглый отличник, разбиравшийся в искусстве и точных науках, оказался совершенно беспомощным, покинув стены детского дома. Теперь пришлось вставать самому, по будильнику на телефоне (тоже подаренному за какие-то заслуги перед детским домом) самому стирать вещи, руками, следить за наполненностью холодильника и чистотой квартиры.       Когда ему пытались объяснить схему оплаты квартплаты и счетов, Сергей совершенно не мог ничего понять. Какие колонки? Какие показания? Куда это всё писать, как заполнять, куда идти потом с квитком? Объяснения рождали ещё больше вопросов, но задавать он их, конечно же, стеснялся. Отличник же, гений, почти да Винчи. — Поздно уже, Серёжа. — из пучины мыслей Разумовского вытащил уже сонный голос Анны Петровны. — Спасибо, что не забываешь нас и звонишь. Спокойной ночи. — И вам спокойной ночи, Анна Петровна.       Остывшую гречку Серёжа наспех доел и отправил тарелку в раковину к кастрюле. Посуду он помоет завтра.       Однушка, где он жил, скорее напоминала комнату в общежитии: маленькая кухонька, маленькая комната. Из удобств — раковина-умывальник и туалет в крохотной комнатке. Душ общий, с вечным сквозняком и запахом сырости. Чтобы помыться и не заболеть, нужно прогреть всё помещение кипятком и только потом быстро ополоснуться. Очередь в душевую, что утром, что вечером, большая, будто весь этаж живет по одному и тому же расписанию. За всё время, пока парень здесь живет, он так и не запомнил соседей. Он мог узнать их по лицам, но имена совсем не оседали в его голове.       В комнате не было кровати, зато был диван-книжка. Скрипучий, старый, возможно, кто-то даже умер на нём, но Серёжа старался долго об этом не думать. Комплект постельного белья удалось забрать из детского дома, на память, как трофей, вместе с полотенцами. Одеяло, коричневое, с причудливым узором и дико колючее, подарила учительница биологии, чьë имя, к сожалению, Серёжа уже не вспомнит. Он всё ещё не научился в одиночку заправлять одеяло в пододеяльник, поэтому накрывается им и терпит колючесть. Главное, что греет в холодные времена, а, когда тепло, можно поспать и под пододеяльником.       Забравшись в темноте под колючее одеяло, Серёжа смотрел в потолок. Наблюдал, как на нём расползаются отсветы от окна, как мелькают ветки голых деревьев, как машины с неприятным для слуха трением шин несутся по пустой ночной дороге, сверкая фарами. В голове парня прокручивались все важные дела на завтра: что нужно повторить перед парами, за каким компьютером в библиотеке нужно сесть работать, кому он должен отредактировать курсовую и дать списать лабы (за деньги, разумеется). Фоном к этим мыслям назойливо липла одна, тревожная и волнительная: что творится с Олегом в армии? Может там дедовщина? Может он уже мёртв и те письма в дет. дом настрочили его сослуживцы? Вернётся ли он? Сергей всегда засыпал, представляя их встречу. Олег вернётся как ни в чем не бывало. Они пойдут слоняться по городу, заглянут в детский дом. Потом не будут спать всю ночь, потому что Олег обязательно расскажет кучу смешных и не очень историй со службы. Поток мечтаний прервал детский плач за "картонной" стенкой и последовавшие за ним тяжелые шаги. — Что ж тебе, гаденышу, не спится. — доносится смертельно уставший женский голос. Через пару минут ребёнок снова затихает. Серёжа переворачивается набок, поджимая колени к груди и прикрывая глаза. Под окном снова проезжает машина, из которой доносится знакомая мелодия и строки: Всем, кто ложится спать, Спокойного сна.