Terra incognita.

Чуя долго смотрит на телефон в своих руках, не решаясь разблокировать его и узнать то, что так давно хотел. Он не уверен, что информация в телефоне правдивая. Он не уверен, что это все не заговор, хотя Верлену хочется верить. Он сомневается, что ему понравятся новые сведения о своей семье, даже если материала будет немного. Чуя все эти дни терзаемый ожиданием ждал, когда же Поль передаст ему это, а теперь едва находит в себе силы включить устройство с нужными документами. Они с Дазаем вернулись на квартиру около часа назад и после этого не разговаривали. Осаму не отпускал шуток, не допрашивал — сам всё слышал и видел. Накахара предпочёл не развивать тему, потому что в горле всё ещё стоял ком отвращения. Ему хочется поскорее закончить это задание, выяснить всё, что возможно, и перейти в наступление. Парень хочет уничтожить этот клан, его Главу и Советника. До этого вечера он не думал, что будет желать кому-то смерти, но сегодня, заглянув в глаза каждому из хищников, Чуя осознал: они не более, чем убийцы, что губят жизни обычных людей, а над врагами расправляются жестоко и извращенно. Они приложили руку к убийству многих из Накахара-кай, и каждый из них ответит за это. Чуя всё ещё был напряжен, не мог расслабиться полностью, пускай уже и не был в опасности. Он первым делом рванул в душ, чтобы смыть с себя чужой запах, и, думая о том, как позволял себя сегодня трогать, начинал испытывать неприязнь к самому себе и всему происходящему. Вот, до чего докатилась его жизнь. И сейчас Чуя, не слыша ни звука за стенкой, словно Дазая вовсе не было в квартире, начинает читать документы и вникать в историю своего клана. Здесь были дела на его мать, отца и брата, на бывших Глав клана — дедушек и бабушек, которых он и в жизни никогда не видел, или же не помнил. Были дела на важных союзников, отчёты о событиях, позволяющие составить целостное представление о работе Клана. Об их «чистой», идеальной работе, за кулисами которой было пролито немало крови. Доказать преступления членов клана было практически невозможно, их репутация в городе всегда была лучшей, следов те за собой никогда не оставляли — ни одной ниточки, что могла бы привести к ним. Чуя чувствует, пробегая глазами по строчкам, как его воротит. Работа его людей с профессиональной точки зрения вызывала восхищение, но с точки зрения морали — лишь злость и досаду. Все они были преступниками. Как же много от него скрывали, как долго держали в неведении, заставляли верить в детстве в идеальную семью, чтобы теперь он оказался куда слабее, чем мог быть. Теперь он выброшен в эту часть жизни, не зная способов борьбы в ней. Его отец стал Главой клана в двадцать лет, и Чуе сейчас столько же. Но тот уже тогда мог защитить сотню людей, построить идеальную стратегию боя, из которого клан выйдет чистым и невредимым. А Чуя чувствует себя паршиво из-за одного единственного задания, он не знает своих людей, он не доверяет им, а они ему. Накахара не знает, как вести переговоры, плохо осведомлён о политике Йокогамы и Японии в целом. Чуя до этого дня не сделал ничего полезного, ни шага к тому, чтобы отомстить за своих родителей и заставить своих же людей верить и доверять ему. Ему до статуса кумичо ещё слишком далеко, да и справится ли он с этим? Сможет ли жить в такой обстановке? Читая каждое слово, впитывая каждую букву из дела брата, что вот-вот был готов занять своё законное место наследника, Чуя чувствует, как глаза начинают жечь горячие слёзы. Мерзко. Его брат с пятнадцати лет участвовал в заданиях, сам строил планы, управлял людьми. Чуя давится чувством неполноценности, слабости. Парень не чувствует себя частью клана, за который должен взять ответственность, будто явившись из ниоткуда и нагло отняв чужую роль. Внутри от несправедливости просыпается такая ярость, что его обводит красным, уже второй раз за этот вечер. Чуя с силой сжимает телефон, закапанный злыми горячими слезами, и бросает его на кровать, агрессивно вытирая с лица влагу. Он так сильно зол на родителей за то, что они оставили его в неведении, что не дали того воспитания, которое помогло бы ему сейчас сдерживать свою силу, правильно мыслить, уметь вертеться в мире якудза. Они отправили его подальше, ведь у них уже был наследник. Чуя ощущает себя совершенно неподходящим, неправильным. Его место всегда было здесь, среди членов семьи и клана, но его лишили этого. Был ли он нужен своей семье когда-либо? Нужен ли он своему клану сейчас, когда тот с каждым днем становится все слабее? Чувство вины за всё несделанное раздирает его изнутри, не даёт сделать вдох. Обида царапает грудь. Он мог спасти столько людей Накахара-кай, мог бы попытаться предотвратить смерть родителей, если бы был здесь. Скорбь о погибшей семье впервые накатывает так, что слезы невозможно остановить. Он так скучал по ним все это время, не понимая, почему они отказались от него, почему оставили. Чуя не сразу справляется с едким коктейлем эмоций лишь спустя минут десять. Он судорожно выдыхает, встаёт с кровати и начинает мерить комнату шагами; Наследник почти рычит, стараясь взять себя в руки, и теперь чувствует куда большую уверенность в собственных действиях: он уничтожит любого, кто захочет избавиться от его клана, всех, кто был причастен к взрыву. Каждого, кто посмеет его недооценить. Тело постепенно накрывает слабостью, туман апатии мешает трезво мыслить, но это даже к лучшему. Чуя идёт на выход из комнаты, завязывая волосы в слабый хвост, и открывает дверь; надеется, что Дазай сейчас в спальне и не застанет его в таком виде, идущего на кухню за сигаретами. От желания курить пальцы ломит почти физически. Накахара неосознанно движется тише, чем обычно, взглядом натыкается на чистые бинты на кухонном столе и бокал виски, кажется, нетронутый. Мужчина всегда наливает на три пальца. Если не он, Чуя, убьёт когда-нибудь Дазая, то это сделает цирроз печени. Парень хмыкает, хватает сигареты со столешницы и делает глоток янтарной жидкости, тут же морщась, когда напиток жаром проходится по горлу. Чуя разворачивается, идёт обратно, всё ещё стараясь не шлепать по полу босыми стопами, но на то нет нужды: Дазай все равно невовремя выходит из своей спальни. На секунду замирает в дверях, окидывает Чую взглядом с ног до головы, и последний продолжает свой путь, закатывая глаза — Осаму уже в другом костюме, значит, куда-то собирается. Отлично, пускай валит. Пускай снова не возвращается до утра. Пускай квартира опять наполнится убивающей тишиной. И почему Чуя так зол на это? — Чуя? — Осаму, кажется, в тусклом свете коридора все равно замечает что-то на его лице. То, как оно опухло от солёных слез и покраснело. И это заставляет стиснуть зубы. Накахара старается проигнорировать мужчину, проходит мимо, чувствуя чужой запах сильнее обычного. — Что-то произошло? Чуя все же вскидывает сначала раздраженный, а после уставший взгляд на Исполнителя, кладя ладонь на ручку двери. И Осаму вдруг слабо хмурится, делая к нему большой шаг. — Иди куда шёл, Дазай, — почти шипит, почти предупреждает. Не переступай черту, не интересуйся. Тебе ведь нет никакого дела, а я не хочу, чтобы меня видели таким. — Я так понимаю, это из-за информации про твой клан? — спокойно спрашивает, оглядывая лицо, и Чуя от неожиданности всё же скидывает брови, теперь бегая глазами по темно-карим напротив. Как?. Видимо, вопрос читается на лице, потому что Исполнитель добавляет: — Чуя, ничего, что касается тебя, не проходит мимо меня. Да и у тебя… — Всё на лице написано, я понял, — шипит Накахара, ощущая себя совсем обнаженным и беззащитным. Кажется, будто Осаму видит его насквозь, и это заставляет повести плечом, когда внутри всё вздрагивает. Он ненавидит то, как люди читают его эмоции. Как это делает Дазай. — Ну, давай, скажи, что мне нужно лучше скрывать свои эмоции. Ну! Где твои дебильные шутки?! Чую несёт. Он отпускает дверную ручку и делает шаг к Осаму, глядя с угрозой, шипя сквозь зубы и сжимая в ладони пачку сигарет. В шаге от того, чтобы замахнуться. И почему Исполнитель молчит, просто глядя на него, как на объект изучения? Почему не насмехается? Не называет жалким как прежде? — Что ты молчишь, придурок?! Чуя смотрит прямо в чужое лицо, на котором эмоций не прочитать, бегает по нему взглядом, ища хоть что-то, и мужчина вдруг на секунду устало прикрывает веки, шумно выдыхая. Затем восстанавливает зрительный контакт и медленно тянет к нему руку, заставляя напрячься. Смутная Печаль пробуждается инстинктивно, ожидая удара, но Чуя все ещё не двигается, задержав дыхание. Чужая кисть приближается к бледному лицу осторожно, и мужчина вдруг проходится костяшками по его щеке, убирая остатки влаги, а затем цепляет пальцами прядь рыжих волос и убирает ему за ухо. Кожа Осаму — раскаленный металл, она обжигает, оставляя следы. А касания почти мягкие, интимные, и хочется отвернуться, уйти от прикосновения. Но Смутная Печаль исчезает, а Накахара выдыхает слишком резко, всё ещё напряжённый, но уже куда меньше. Лишь до боли уставший и не понимающий мотивов. — Я могу сказать тебе лищь очевидную вещь, Чуя, — негромко говорит Дазай, глядя ему в глаза, и парень прикрывает веки. — Когда у кого-то умирает близкий человек, он обязательно плачет. Скорбеть в порядке вещей, но не стоит тонуть в жалости к себе. Это делает жизнь невыносимой. Указательный палец ещё раз проходится по скуле, мягко поглаживая, утешая, и Чуе хочется поддаться, принять прикосновение, но он хорошо понимает, что перед ним за человек. У Осаму всегда свои мотивы — никогда не поймёшь, чего именно и зачем он добивается своими действиями. Накахара отстраняется, тяжело дыша, и делает шаг назад. Слова Дазая вновь оказываются правильными. Они были сказаны словно с пониманием, мягче обычного, но при этом возвращали в реальность, отрезвляли. Мужчина говорит так, будто испытал это на собственном опыте, но Чуе совсем не хочется думать об этом и пытаться понять Осаму. Юноша старается вздохнуть, а ответить и нечего. Рука мужчины опускается, и тот вдруг тянет незлую ухмылку. — Тебе стоит отдохнуть, сегодня был насыщенный вечер. Завтра я предоставлю отчёт Мори о задании, а ты- — Я поеду с тобой, — тут же немного резко говорит Чуя, снова открывая дверь в свою спальню. — Это было моим заданием, я буду присутствовать при отчёте. Осаму смотрит на него нечитаемым взглядом ещё несколько долгих секунд, скользит глазами к его шее, прищуриваясь, и юноша только после вспомнит, что на ней за следы. Дазай всё же кивает, соглашаясь, и слабо улыбается. Накахара совсем не понимает, что в голове у человека, который ещё месяц назад высмеивал каждую его ошибку, пытался задеть и называл жалким, а сейчас словно утешает. Парень просто не может поверить в искренность этих действий, в неравнодушие. И куда Дазай так часто уезжает по ночам? На свои задания от Мори? Что-то личное? — Доброй ночи, Чу-у-я~. _____ Дазай слегка хмурит брови, когда ощущает запах вишнёвого табака, и снова не до конца понимает, почему тут так пахнет. Да ещё и чем-то знакомым. Воспоминание вертится где-то на задворках сознания, но не доходит. Мужчина направляется вглубь кабинета, чувствуя своим предплечьем плечо Чуи, что держится весьма уверенно для того, кого ждёт встреча с Главой Портовой Мафии. Его аккуратный подбородок поднят, глаза смотрят только вперёд, и краснота после вчерашней ночи уже сошла с лица. Вчера Дазай впервые за долгое время сначала сделал, а потом подумал. Осаму старается не анализировать это, не сейчас. Не в кабинете, в котором, кажется, даже мысли могут услышать. Они проходят дальше, и мужчина тут же замечает горящий взгляд лазурных глаз, чья хозяйка, сидящая за длинным столом, тут же резко поднимает голову и смотрит на них с открытым детским любопытством. Осаму видит краем глаза, как Чуя чуть склоняет в его сторону голову, но не решается взглянуть на него с немым вопросом и идёт дальше. Вероятно, парень не ожидал увидеть ребёнка за столом Главы. Дазай останавливается у дальнего края стола, и Чуя делает то же самое, но старается при этом держаться с Исполнителем на одном уровне, ни перед и ни сзади, что последнего даже немного забавляет. — Босс, — Дазай отдаёт поклон Мори, что лениво поднимает на них взгляд. Рыжая голова, прикрытая идиотской шляпой, на периферии зрения тоже опускается и возвращается на место. Теперь Огай смотрит на наследника прямо, разглядывая и изучая, ведь присутствие того при отчёте в планы не входило. Пара длинных тёмных прядей спадают на острое лицо, и сейчас вид мужчины заставляет ощутить опасность. Мори не был доволен тем, что Чуя выступает в главной роли на задании, и Осаму пришлось долго убеждать Главу в верности хода. Огаю вездесущее участие Чуи выгоды не несло абсолютно. — Можешь начинать отчёт, Дазай, — все же выдыхает Мори, переставая испытывать юношу тяжёлым взглядом, и откидывается на спинку кресла, скрещивая руки на груди. Теперь всё его внимание обращено к Исполнителю. И тот уже открывает рот, чтобы начать монотонный монолог, как их перебивает тонкий голосок с другого конца стола: — Ринтаро! Дазай, в отличии от Мори, голову в сторону звука не поворачивает, наблюдает за тем, как смягчается лицо напротив, и чувствует плечом, как при неожиданном вскрике девочки мелко вздрагивает напряжённый Чуя. — Ты обещал познакомить меня с красивым рыжим юношей из того клана! Это он? И Дазай чуть опускает голову, слабо улыбаясь своим мыслям, когда Чуя осмеливается повернуть голову в сторону Элис. Мужчина видит, как вздыхает Огай, сжимая губы в тонкую линию, но затем все же кивает, улыбаясь. — Да, солнышко, это — Чуя Накахара. Дазай все же переводит взгляд на парня, на чьём лице застыло замешательство. Он поднимает тонкие брови, не зная, что ему делать, а затем, моргнув пару раз, вдруг отходит от Исполнителя после разрешающего кивка Мори, коротко кивнув в ответ. Какой воспитанный Чу-у-я! Накахара идёт в сторону светловолосой девочки, и Дазаю кажется, будто он ощущает движение шестеренок в рыжей голове. Парень встаёт перед Элис, протягивает ей руку, в которую почти тут же вкладывается её — аккуратная и детская. Чуя жмёт её мягко, отдает поклон и улыбается, приветствуя. — Я — Элис! — растягивает губы в широкой улыбке девочка, разглядывая юное лицо широко распахнутыми глазами, в которых пляшут радостные огоньки. Она редко видит в своём окружении относительно светлые и молодые лица, что умеют располагать к себе. — Вы не откажетесь выпить со мной чаю? Она двигает к его краю стола розового цвета юноми, а затем встаёт со стула и берет маленькими ручками тэцубин, что выглядит довольно массивно, наливает горячий напиток, от которого исходит пар, в чашку. Удивительно, что она вообще смогла поднять тэцубин. Вся остальная посуда настолько маленькая, почти игрушечная, что Дазаю хочется рассмеяться от растерянного выражения лица Чуи, когда он смотрит на это, но быстро берет себя в руки. Он поворачивается первым делом к Мори, вновь молча спрашивая разрешения, и тот кивает, а затем быстрый взгляд голубых глаз натыкается и на Осаму. Тот горит едва заметным недовольством, ведь Накахара хочет участвовать в отчёте, а не пить чай на другом конце стола. Осаму позволяет себе усмехнуться, пряча одну руку в карман, а другой держа папку с документами. Пожимает плечами, перекатываясь с носка на пятку и обратно. — Дазай, начинай, — вновь говорит Огай, и Осаму принимается вещать, невольно слыша, как двигается в другой стороне стул и как Чуя садится, вступая с девочкой в тихий диалог. Исполнитель и сам устраивается в кресле напротив Главы и рассказывает: про их точку в северном районе, о которой стало известно врагам, про будущие планы Хаяси-кай на договор с Китаем, про всё, что слышал и видел, а затем достаёт из папки документы и фотографии, выведенные с камеры, что была на шее Чуи. Лица Хаяси, Кимуры, их приближенных людей, которых теперь можно было пробить благодаря изображениям. У них теперь есть вся информация о самых важных людях вражеского клана, и это… — Огромный шаг, — кивает Мори, удовлетворённо улыбаясь. Самым трудным был именно поиск информации, позволившей бы ударить по самым слабым местам. Дазай переводит взгляд на другой конец стола, где Элис не перестаёт разговаривать, а Чуя отрешенно смотрит в сторону, на фотографии, наверняка вспоминая вчерашний вечер, когда все эти люди находились в опасном расстоянии от него. — Каковы дальнейшие действия? — спрашивает Огай, возвращая внимание к себе, и чуть прищурено смотрит в карие глаза. Осаму выпрямляется, сохраняя бесстрастное выражение лица, и сцепляет пальцы в замок, кладя их перед собой на стол. — Юный наследник оставил номер телефона Норайо, теперь остаётся только ждать звонка или сообщения, чтобы назначить следующую встречу. — И откуда уверенность, что это случится? — Случится, — убедительно говорит Дазай, глядя на Главу не менее твёрдо. — Весь разговор от начала и до конца записан на диктофон и переписан на бумагу. Можете ознакомиться с документами, — он двумя пальцами двигает папку в сторону Мори, и тот кивает. Дазай почти физически чувствует на себе этот тяжёлый горящий взгляд темно-голубых глаз. Он хорошо помнит, что говорил Накахара, когда был один на один с Норайо, и сомневается, что тот горит желанием делиться этой записью с Главой Портовой Мафии. Но задание есть задание. — Когда мы получим сообщение от Хаяси, Чуя отправится к нему на встречу. Там уже… Следующие минут пятнадцать Мори и Дазай обговаривают все этапы, и Исполнитель иногда бросает взгляд на Накахару, что делает вид, будто всецело увлечён разговором с Элис. Осаму прекрасно знает, куда направлен сейчас его слух. Чуя иногда встречается с ним взглядом: кивает, одобряя планируемые действия, или же наоборот всем видом показывает, что против — в этом случае Осаму чуть меняет стратегию. Лишь под конец диалога Дазай всё же замирает, когда слышит: — А почему у вас пластыри на шее, Чуя-кун? — спрашивает тонкий голосок, наливая Накахаре уже четвертую чашку чая, и тот лишь мученически вздыхает. Осаму с удовольствием подмечает, что уши у Чуи краснеют. Очаровательно. — Эм… — тихо начинает парень, ощущая румянец неловкости и рефлекторно потирая шею ладонью, а затем все же расправляет плечи. — Просто царапины после задания, ничего особенного. Элис смотрит на него внимательно, даже строго, а затем все же улыбается и кивает. — Разберись с северной точкой, Дазай, нельзя терять ещё больше оружия, но понять, что мы знаем, эти ублюдки не должны. Поручи Хироцу возвращение нам южного района, там уже ничего не осталось от чужого штаба, а Озаки займётся информацией о людях Хаяси, — говорит Мори, отвлекая Осаму от рассматривания чужого румянца. — Завтра же я встречусь с представителями фирмы в Китае, заключим договор, это нельзя откладывать. О своём завтрашнем задании ты уже получил уведомление. — Разумеется. _______ Бледно-багровые следы на шее у юноши вызывают лёгкое раздражение — смотрится грязно, но не более. Пластыри заставляют хмыкнуть. Дазай в тот вечер на задании упорно старался наблюдать лишь за действиями каждого из членов Клана Хаяси, не обращая особо внимания на высокий пульс Чуи. Он изучал их эмоции, игнорируя собственные, однако довольная улыбка часто растягивалась на его губах — ответы Накахары превосходили его ожидания. Тот прекрасно держался на протяжении всей операции, показывал иную сторону себя. Так ещё и имя, «придуманное» им. Знал бы сам наследник, какой рискованный шаг тогда сделал. У них не так много времени. Когда к ночи реакция тела на чужие вздохи, слова и стоны дала о себе знать, Осаму всё-таки нахмурился — она была нежелательна. Дазай не думал об этом со вчерашнего вечера, решив отложить размышления на потом, ведь ничего особенно важного в этом не было — очевидная реакция изголодавшегося организма. Как увидеть после трех дней без маковой росинки во рту нечто сочное, пахнущее крайне аппетитно и почувствовать, что рот набирается слюной. Всё естественно. Главное — перетерпеть и забыть. Чуя ранее не был таким в его глазах — казался слабым рыжим комком ненависти ко всему, отчаянно пытающимся себе что-то доказать. И не только себе. Первые дни в Японии являл собой загнанность и нервозность. Парень и сейчас частенько вздрагивает, но уже не раздражает этим как раньше. Теперь Накахара выглядит куда увереннее и серьёзнее, осознав, что в его руках — огромная сила. Поняв, какую власть будут иметь его слова в будущем. Он рвётся на задания, к новой информации, и ему не сидится на месте. Осаму это игнорирует — ему всё равно, как много узнает Чуя. К тому времени, когда тот станет кумичо, Дазай вряд ли всё ещё будет здесь. И раньше Осаму не замечал, что Чуя действительно красив. Немного жеманный в своих привычных движениях и действиях, очаровательный в своей злости и с трудом переносимый в своих принципах. Он умеет раздражать, ещё даже не открыв рот, умеет удивлять неординарным мышлением и способностью к быстрому обучению. Его глаза — чистая вода пляжа Бонди, всегда смотрят с небольшой осторожностью, или порой, как вчера, с болью, и это заставляет хмуриться. А ещё тело у этого мальчишки, — действительно ведь ещё мальчишка, — стройное и хрупкое, готовое приносить непоправимые разрушения, кожа — тонкий фарфор, режущий. Убийственное очарование, нечто, что уже не может быть просто «жалким». И Дазай никогда не планировал обращать на это внимание. Никогда не позволял себе проявлять эмпатию, пока юноша не вылетел из кухни в слезах. Крохотный, беззащитный и злой, готовый вцепиться зубами в глотку. Прямо как в первые дни. Разумеется, Чуя уже давно попросил Верлена предоставить информацию о семье. Стремление доверять члену своего клана было очевидным и наивным. И, конечно же, Накахара увидел в этих людях нечто, пошатнувшее в юноше собственные принципы. Его ещё ломать и ломать, пропускать его мораль через дробилку, заставлять пересматривать собственные взгляды, менять. Ведь только так Чуя сможет здесь выжить. Дазай сидит в своём кабинете, делая глоток виски и анализируя всё это. В голове всплывает разговор с Мори, который он прокручивает слишком часто. В последнее время мыслить трезво становится труднее, и это не может не тревожить. Собственное сознание постепенно теряет остроту и ясность. — Дазай, разве я не приказал тебе тренировать ребёнка так, чтобы он при этом не совал свой нос куда не следует? — спрашивал тогда Огай с наигранным спокойствием в голосе. Это было опасно, но Дазай только расправил плечи, глядя на рядом стоявшего Босса. Чуя с Элис под конец покинули кабинет, оставив их наедине. — Накахара всегда под моим присмотром, я знаю о каждом его шаге, так что волноваться не о чем. К тому же, рано или поздно, даже если ненадолго, но он станет оябуном. Это неизбежно, — его голос холоден и равнодушен, ни одной эмоции, и Мори этим доволен. — Ты знаешь: если я пойму, что оставлять Чую в живых — ошибка, исправлять её будешь ты. Его сила огромна. Мне нужна выгодная фигурка на поле, а не сообразительный игрок, который разрушит все мои планы. — Разумеется. — Ты должен привязать его к себе, Осаму. И это уже заставляет изогнуть бровь, обратившись к глазам Мори с немым вопросом. Глава кажется уверенным и непроницаемым и смотрит в ответ внимательно, как на образец под микроскопом. Дыхание неконтролируемо тяжелеет, хотя Дазай должен был этого ожидать. Что его удивило? — Извините, Босс?.. — Чуя живёт и тренируется с тобой уже второй месяц. Он должен привыкнуть, привязаться. Так ему сложнее будет предать Мафию. Пойти против тебя, — и мужчина слабо улыбается, ожидая, что Осаму согласится. — Тебе ведь не впервой завязывать такие рабочие отношения, Дазай. Разумеется. Разумеется, Огай будет играть грязно, используя одинокого и потерянного в мире якудза мальчишку. И конечно же, будет использовать Осаму, обезображивая острым лезвием всё его прошлое. Исполнитель делает ещё один глоток горького напитка — это уже третий бокал. За руль садиться сегодня не стоит. Привязать к себе Чую? Это смешно. Они уже знают привычки друг друга, притерлись за это время пребывания в одной квартире на поверхностном уровне, но не глубже. Накахара, скорее всего, будет первым, кто с облегчением выдохнет, когда Осаму умрёт. Так каким способом добиться того, чтобы Чуя в самую нужную минуту пересёк из-за него собственные границы? Прибежал к Портовой Мафии, оставив родной клан? Это действительно забавно. И, вероятно, невозможно. Но таково задание. Дазай тихо улыбается, поставив пустой бокал на стол. Его разум уже помутился, так что пора искать Чую, что сейчас должен был идти с Тачихарой к Коё Озаки, и возвращаться в квартиру. ____ — Ты за рулём, Чуя. Этой фразы и летящих в юношу звенящих ключей, что Накахара проворно ловит, достаточно, чтобы он развернулся со всем недоумением на лице к мужчине и вскинул брови. Осаму подходит к нему, но только чтобы открыть дверь со стороны пассажирского сиденья. Карие глаза смотрят на него самодовольно, и Исполнитель беспечно пожимает плечами: — Я пьян. — Это твои проблемы, — тут же рычит Чуя, сжимая ключи от машины в кулаке. Да что за безалаберность?! — Позови водителя. — Поздно, Чуя, никого не осталось. Так что давай, мой юный шофер, вези меня домой! Домой? И Дазай уже собирается сесть в машину, как Чуя вдруг хватает его за руку — не слишком крепко, не до боли, но ощутимо. Парень сам удивляется своему выпаду, почти сразу расцепляет пальцы, отпуская, но видит, что Исполнитель все равно тянет удовлетворённую ухмылку, изгибая бровь. Дебильное выражение лица самодовольного придурка. — Я не поеду за рулём, — шипит Чуя, чуть приближаясь. — В чем проблема, лисенок? У тебя же есть права. И парень сжимает губы в тонкую линию, на секунду отводя взгляд от чужого лица. Он действительно получил права ещё в восемнадцать, но с того момента за руль не садился — да и до этого не особо. Экзамены он помнит смутно — два года прошло и ему никогда не нравилось водить. Слишком тревожное занятие. — Ты что, боишься? — давит Дазай в нужную точку, заставляя фыркнуть. Чёртов манипулятор. — Чу-у-я, я же тут и буду следить за дорогой не меньше твоего. Рыжеволосый не доверяет словам пьяного Дазая, выказывает недовольство всем своим видом, но разворачивается и идёт к другой стороне машины, открывая дверь (которой после, конечно же, хлопает); садится за руль. Он лишь надеется, что они переживут эту поездку. Накахара, стараясь игнорировать садящегося в машину Дазая, подстраивает кресло под себя, едва касается руля, пытается привыкнуть и проверяет, видно ли ему дорогу. Завести машину, вспомнить педали и последовательность действий особого труда не составляет: включает первую передачу, выжимая сцепление, отпускает ручник, затем сцепление и жмёт плавно на педаль газа, трогаясь с места, но машина тут же дёргается, останавливаясь. Накахара раздражается, едва не рыча, и его слабо бросает вперёд, на руль. — Поувереннее, Чу-у-я, давай, заворачивай и жми на газ, — тянет улыбку расслабленный Осаму в своём кресле. В какой-то момент появляется желание ударить его о панель, но оно быстро исчезает, а Накахара ведёт плечом, устраиваясь удобнее. — С чего ты взял, что я знаю, как ехать до квартиры? — получается немного строго и грубо, но Чуя лишь пытается сосредоточиться, достаточно успешно выезжая с автостоянки. — Брось, я уверен, ты хорошо запомнил каждую нужную нам тропинку. В ответ парень фыркает, но не более. Осаму прав, дорогу Чуя знает очень хорошо — запомнил ещё в первый месяц каждый маршрут, нервно ожидая, что это пригодится. Как только Накахара оказывается в городе, перед дорогой и машинами, сердце тут же начинает взволнованно отбивать неудержимый ритм в груди. Ладони отвлекающе потеют, но парень вдумчиво хмурится, вспоминая всё необходимое для вождения. Машина для него немного тяжеловата, управлять непросто, но вскоре даже появляется интерес. Первые минут десять они едут аккуратно и медленно, Чуя слушает каждое указание Осаму: сменить линию, держаться своей, чуть ускориться и наоборот. За всё время Накахара привык следовать их тактике: Дазай думает и разрабатывает план действия, Чуя анализирует и выполняет всё на практике. Но от этого всё ещё было не по себе, неприятно и горячо в груди. — Держись левее, — говорит Исполнитель. Выглядит он весьма расслабленно, но Чуя знает: мужчина внимательно следит за дорогой, за каждым движением. — Мы с тобой так только через месяц до дома доедем. Левее, Чуя. — Да держусь я левее! И внутри Накахара слабо дёргается от этого «до дома», но разве стоит цепляться к словам? Впрочем, к словам Осаму — да. Он бросает взгляд на приборную панель, что подсвечивается красным цветом, и действительно, они движутся не быстрее сорока километров в час, поэтому Чуя все же решает ускориться, негодуя от слов Дазая. Он и так весь на нервах, так впивается взглядом в дорогу и в машины, что глаза уже болят, прислушивается к каждому звуку, а тут ещё и Осаму под руку говорит! — Если ты у нас такой быстрый, Дазай, — сядь за руль сам! — Ну, я не всегда столь быстрый, — не упускает возможности отпустить очередную тупую шутку Дазай, и Чуя закатывает глаза. — Пропусти его. И Чуя пропускает, даже не задумываясь. Ему не нравится следовать чужим командам, но это происходит уже почти неосознанно. Мерзость. — Как тебе Элис? — вдруг буднично спрашивает Дазай, и Накахара крепко вцепляется в руль двумя руками, чувствуя на себе чужой взгляд. — Я был удивлён, — спокойно отвечает Чуя, плавно перестраиваясь на другую линию. Он действительно не ожидал увидеть ребёнка за одним столом с Главой Портовой Мафии. — Элис… необычная. Она дочь Мори? — Нет. Она его высокий интерес. И Чуя мелко вздрагивает от неожиданности, из-за чего дёргается и машина. Парень заливается краской, жмёт на газ и едет дальше, бросив на Осаму удивлённый взгляд и подняв брови. — Это не такого рода отношения, морковка, — с насмешкой отвечает Дазай, глядя ему в глаза, и тот краснеет ещё сильнее. — Элис является физическим воплощением его способности. Наверное, этот маленький ребёнок — единственный человек в Портовой Мафии, которого действительно стоит бояться. После Мори, — усмехается Осаму, и Чуя чуть расслабляется от получения новой важной информации. Значит, вот она — большая слабость сильного человека. Это было видно по трепетному отношению Мори к ней, по взгляду; существуй хоть какая-нибудь лазейка, чтобы подобраться к Элис, — о ней вряд ли было бы известно. Значит, девочка практически недоступна. Огай как лидер вызывает у Чуи искренний интерес, чувство опасности и уважения. Он излучает чувство превосходства одним своим видом. И парень вряд ли когда-то сможет доверять Главе Мафии. — Понятно… — Как прошла беседа с Коё-сан? И Чуя слабо сводит брови, не понимая, зачем Дазай заводит настолько ординарный разговор, но заворачивает в ожидании зелёного света и отвечает: — Нормально. Мне… нравится беседовать с ней. — Озаки — невероятная женщина, — мягко соглашается Дазай, поворачивая голову к лобовому стеклу, и Чуя удивляется, впервые слыша, чтобы Осаму говорил о ком-то вот так. — Как давно ты в Портовой Мафии, Дазай? Это из-за Мори? — Я обязан отвечать на твой вопрос? — Нет, но я же отвечаю на твои. — Чуя, притормози. — …К тому же, что в этом такого?! — Чуя. — Да-да, я понял, про тебя ничего не… — Чуя! Тормоз! Рык застревает где-то в ушах, а руль поверх его рук хватают чужие горячие, чуть дергая влево, и Накахара от испуга слишком резко жмёт на тормоз, понимая, что на перекрёстке не увидел машину, что неожиданно вылетела справа. Звук шин по асфальту режет слух. Он, ругаясь на французском, останавливается буквально в десяти сантиметрах от автомобиля, и тот быстро проезжает дальше. Их выбрасывает вперёд, а затем вжимает в сидения. Дазай упирается руками в панель, чтобы не влететь в лобовое, а Чуя не успевает и ударяется грудью о руль. Сердце делает кульбит, тело бросает в холод. Он тяжело дышит, осознавая, что мог сейчас оставить машину Дазая без капота. Их, как минимум, закружило бы от толчка, и встреча с машинами сзади была бы неизбежна. Как он мог не увидеть? — К-как?.. И человек на соседнем сиденье вдруг начинает громко хохотать, заставляя повернуть к нему голову в немом шоке. Бархатный, глубокий и искренний смех застревает в ушах эхом. Все слова тут же исчезают, в голове — ни единой мысли, только сердце загнанно стучит о грудную клетку, органы сжимаются и дышать тяжело. Что это было вообще? — Почему ты? … — Чуя моргает, старается перевести дыхание. Вопрос выходит с выдохом. Он сразу же начинает злиться, чувствуя, как его тело горит от адреналина. — Что смешного, мать твою?! А Осаму все смеётся, и Чуя хватает его трясущейся рукой за край пиджака, не особо осознавая собственные действия. Перед глазами все ещё стоит эта картина: он чуть не врезался в другую машину. Дазай почти тут же перестаёт смеяться, только улыбается и берет в свои пальцы его, Чуи, кисть; отнимает её от себя и держит теперь перед своим лицом, опаляя кожу горячим дыханием. Парень замирает, почти не дышит, глядя расширенными глазами в лицо напротив. — С четырнадцати лет, — отвечает Осаму, и Накахара поднимает брови, не понимая, не слыша из-за шума в ушах. Мужчина вдруг проходит пальцами по его коже, поглаживая, и повторяет: — С четырнадцати лет я в Портовой Мафии. А теперь езжай дальше, мы же на перекрёстке стоим. И Накахара словно просыпается, услышав за спиной надрывающиеся клаксоны, отдергивает руку как от огня и возвращает на руль, мгновенно собирается и теперь снова следит за дорогой, двигаясь дальше. Сердце всё ещё паникующе бьется в глотке. Как можно было не увидеть? — Как я мог его проглядеть… — Всякое бывает, Чуя. Видимо, ты был слишком увлечён мной. А вот у таксиста вечер явно не задался, после тебя заикой останется! И Чуя лишь фыркает себе под нос, уже даже не отвечая на этот выпад. Он действительно старается убедить себя: такое бывает. Но дышать легче становится лишь минут через десять, когда он паркуется у многоэтажного дома. Ни Осаму, ни Чуя никогда не называли это место домом. Ладно Накахара, но отчего Дазай не считает его таковым? Что заставило его сказать обратное? Сегодня ночью, после ужина, Чуя снова курит у вытяжки, слушая её тихий шум, а Дазай сидит перед ноутбуком и занимается договором с Китаем, углубившись в документы. Они снова молчат, не нарушая мирную ночную тишину, в которой обоим комфортно. Странно. Взгляд Чуи отчего-то застывает на мужчине. Он осматривает сидящего, словно не видит каждый день. Его смущали собственные привычки, касающиеся Дазая. Привыкать к человеку, у которого с четырнадцати лет руки по локоть в крови, к человеку, который может избавиться от тебя по одному только приказу — глупость и ошибка. Но они снова сидят тут, на кухне, как и позавчера, как и пару дней назад. Чуя хмурится. Первый раз — случайность, второй — совпадение, третий — закономерность. Его мысли прерывает глубокий вкрадчивый голос. Чуя мелко вздрагивает от неожиданности, тут же отводя взгляд. — Подставка для шляп, если ты продолжишь так на меня смотреть, я могу подумать, что твои мотивы в мою сторону неоднозначны. И Накахара чувствует, как начинают слабо гореть щеки, тут же фыркает. — Не обманывай себя ложными надеждами, скумбрия. И Осаму, переводя на него взгляд, тоже не сдерживает смешка, а затем вдруг выдаёт: — Будь готов к десяти завтра. Собери вещи. Мы едем на горячие источники. И Чуя едва не роняет сигарету.