Terra incognita.

— Чуя, — Дазай смотрит на него пристально, прищуривая глаза и изучая. — Ничего не хочешь мне рассказать? И Накахара сглатывает, отворачиваясь к столешнице и хватая в мелко дрожащие руки то, что первым попадётся, будь то овощ или второй нож, стоящий в подставке. У него сердце бешено колотится о грудную клетку, мимолетный ужас застревает комом в горле, не позволяя вдохнуть и выдохнуть. Как он это допустил? Нет, почему он так сильно перепугался? Что с ним не так? Чуя хмурится, не хочет отвечать, молчит, смотрит на нож в свой руке и откладывает его в сторону — сначала лучше успокоиться, чтобы подобного не повторилось. — Чуя? Что происходит? Голос за спиной давит, и так в голове всё смешивается вихрем, а тут ещё и ответы требуют. Парень закрывает на несколько секунд глаза, считая про себя. Раз, два, три… Выдох… Четыре… — Я отвечу тебе, если скажешь, мать твою, почему я только сейчас узнаю такие подробности дела. Это началось почти сразу после собрания, где Накахара заявил: это мой план, я его выполню, пойдёт что-то не так — стану наживкой. Юноша тогда чувствовал себя спокойно при прогулке с Коё, а после обсудил с Дазаем план в его кабинете и понял, насколько сильно тревожность цепляется за него, до синяков на кистях, до сбитого дыхания, и утягивает к себе ледяными пальцами. Они вернулись в тот вечер, двое суток назад, в квартиру и, стоя под горячим душем, Чуя понял: он в ужасе. В тихом, едва внешне заметном, но ужасе. Внутри его колотит от неизвестности и от ожидания в целую неделю. Его трясёт от мысли, что обязательно что-нибудь пойдет не так, что он выдаст себя, что он не справится с заданием и подведёт своих людей. Что, в конце концов, его сайко-комон и вака-гасирасделают один вывод: Чуя не подходит на роль оябуна, он слаб, бесполезен и жалок. Не то чтобы его привлекала будущая роль в виде Главы целого Клана, но за эти неполных два месяца смириться Накахара успел. Успел привыкнуть, успел понять и принять неизбежное, проходя через отрицание, гнев и торг. И сделал вывод: теперь это долг, что передали ему родители. Теперь он борется против врагов, принимает решения и… берет на себя ответственность. Это чувство было настолько тяжёлым, практически неподъемным, давило на плечи и перекрывало кислороду путь. Потому что отступаться, когда дело касается чужих жизней — непозволительно. Интересно, так же ли трудно Осаму, если он не берет на себя ответственность за чужие жизни? Может, именно из-за давящего горячего чувства в груди он со временем просто остыл к этому? И Накахара понял ещё одну вещь: он не хочет пытаться понять Исполнителя. Чуя тогда лёг в постель и стал обдумывать, анализировать план, представлять, изучать ходы и искать путь отступления на случай непредвиденного; когда закончил — начал заново. Ему нужно будет не просто узнать важнейшую для Портовой Мафии и Накахара-кай информацию, которая поможет сделать удар — ему придётся целыми ночами находиться с Главой другого клана якудза, который, возможно, приложил руку к уничтожению всей его семьи. Ему нужно будет играть свою роль, не подавать виду, не показывать страха и ненависти. Страх сделать ошибку, наткнуться на чужую жестокость, не справиться и понять — ты слабак. Он забрался под кожу так глубоко, что орган в груди не мог успокоиться до самого утра, а по венам тёк адреналин; картинки в полусонном от усталости сознании мешались, выталкивая его в поверхностный сон и показывая самые ужасные сцены насилия. Он видел своих отца, мать и брата в том несчастном взрыве, он видел своего бывшего наставника, опекунов и Францию. Видел самого себя и Хаяси вместе с Кимурой. Узкие жёлтые глаза опасного хищника, будто смотрящие на свежий кусок мяса. За ночь Чуя несчитанное количество раз просыпался, умывался, менял влажные от пота футболки. Его знобило, как в лихорадке. Рана на руке в ту ночь так разболелась, что пришлось одну за другой глотать таблетки и курить, держа сигарету в дрожащих от перевозбуждения пальцах. Такой ночи у него не было с приезда в Японию, и она выбила юношу из колеи. Поэтому днём Накахара почувствовал себя уже чуть лучше, проспав не меньше двенадцати часов, но вдруг осознал: его клинит. Из-за пребывания ночью в столь нервном состоянии Чуя уже не мог ощущать такую сильную тревогу и злость, потому что был не в силах. Но последствия всё-таки дали о себе знать. Его способность будто разрослась внутри до необъятной массы, начала полыхать и проситься наружу. Парень посмотрел на свои руки, пока занимался домашней рутиной, и заметил: они, как и всё тело, то горели красным огнём, то прекращали без его контроля. Вещи, которых он касался, сами поднимались в воздух, теряли или набирали вес, тут же падали, теряя связь со способностью. Сила переполняла, тикала в нем, как таймер бомбы, грозящей вот-вот поднять всё на воздух. Чуя тогда в панике ринулся в душ, включил прохладную воду и залез прямо в домашней одежде, стараясь задышать размеренно и взять себя в руки. После вылез, переоделся и, недолго думая, натянул на кисти перчатки. Это успокоило, вернуло зыбкое ощущение, что он всё ещё держит Смутную Печаль, кажущуюся сейчас совершенно отдельной его частью, под контролем. Название своей способности он дал ещё в свой день рождения, после "посиделок" в клубе, засыпая тогда ещё в хоть каком-то спокойствии. Ему показалось, что придумать имя пылающей незнакомке внутри него именно в этот день будет символичным. С каждым днём она словно увеличивалась в своём превосходстве и мощи, убеждая в собственной власти. То началось два дня назад. И всё ещё продолжалось. Чуя тренировался всё это время, старался занять себя всем, чем мог, выпускал пар на тренировках, пока напрочь не отказался использовать силу, удивляя этим Дазая. Потому что хорошо понимал: даст ей хоть какой-то выход — случится непоправимое. Просто не сейчас. Эти пару дней он постоянно замечал, что Смутная Печаль «включалась» сама по себе, стоило только начать чуть больше нервничать или слишком много думать. А злился Чуя почти всегда. Чаша была переполнена, алая сила просилась наружу. Выводы напросились сами: во-первых, его способность полностью зависела от эмоций, а во-вторых — что-то подстегнуло её именно в ту ночь. Дазай подходит, оказываясь совсем рядом, и кладёт перед Чуей нож, не отрывая глаз от бледного лица. — Я планировал сегодня обсудить это с тобой. Чуя фыркнул, опуская недоверчивый взгляд на острый столовый прибор. — Да, спасибо, что не в день задания. Накахаре не хочется огрызаться, особенно после того, что он только что сделал — сам морщится. Ему не хочется злиться, не хочется ругаться. Но раздражение словно ведёт когтями по стеклу, режет слух, вызывает мурашки. — Ты в перчатках. Молодец, гений Портовой Мафии, очень наблюдательно. — И? — Чуя. Я спрошу ещё раз: что происходит? Ответь, и я расскажу тебе то, что ты хочешь знать. Чуя поворачивает голову в сторону Исполнителя и въедливо смотрит в чужое лицо, сомневается, пока не выдыхает и не сдаётся. Ему придётся рассказать и объяснить. Объяснить, почему он только что чуть не убил Осаму Дазая. Сегодня вечером наследник собирался отбросить все лишние мысли и просто заняться готовкой: это занятие входило в список занятий, из-за которых становилось легче и спокойнее. Только вот, войдя на кухню, разложив на столешнице всё необходимое и обернувшись, он не ожидал увидеть лежащие на краю стола бумаги. Накахара не ожидал, что когда соберётся их убрать, увидит в тонкой папке с именем «Норайо Хаяси» фотографии. На первой — лицо мужчины, которого до этого он не видел. И это… не было тем, что он представлял. Ни старика с мерзким выражением лица, ни внушающего ужас монстра, ничего такого. Это был самый обычный на вид мужчина лет тридцати или чуть старше. Острые черты лица, сосредоточенный взгляд, короткая стрижка светлых волос. Фото сделано издалека, немного смазано, но если бы Чуя увидел этого человека в толпе, то подумал бы, что это обычный офисный работник. Никак не Глава крайне опасного клана якудза. Информации было мало, Накахара успел пройтись быстро по буквам, пока не заметил другие фотографии. И они заставили кровь застыть в жилах, а пальцы с силой сжать нож, который он держал всё это время в руке. Чувство опасности, испуг, неверие — всё мешалось в ядрёный коктейль ужаса. На фотографиях подробно отражались сцены насилия. Яркие картинки последствий убийств. Люди на фото будто были изуродованы лезвием, их глаза — мертвенно-стеклянны, на лице — гримаса паники и боли. Кровь, много алой крови. Несложно было догадаться, что это люди Портовой Мафии и его, Чуи, клана. Это не было простыми убийствами — это было самыми жестокими издевательствами, демонстрацией силы и власти. И Дазай вошёл на кухню именно в тот момент, когда Чуя отшатнулся к столешнице, чувствуя, как кровь пульсацией бьёт в уши, сердце заходится в глотке, а тело накрывает холодным потом. Он весь был объят красной оболочкой, и нож из его рук метнулся в вошедшего неосознанно. Если бы не быстрая реакция Исполнителя, то Накахара остался бы единственным живым в этой квартире. Осаму остановил лезвие в воздухе, применяя способность, и предмет звонко упал на пол, немного отрезвляя юношу. — Что это за хрень? — крик застрял в горле, а слова слетели с языка едва не шёпотом. — Дело Хаяси-кай, — ответил Дазай спокойно, почти равнодушно — не как человек, которому в лицо чуть не прилетел нож. И вот сейчас мужчина стоит совсем рядом, изучает взглядом, и Чуя резко понимает: он мог его убить. Если бы не реакция. Убил бы. И это не отзывается внутри удовольствием. От этого не по себе. Чуя бросает опасливый взгляд на нож, откладывает овощи, наконец вдыхая. Весь настрой на готовку идёт к черту. У него внутри всё, наконец, потихоньку оттаивает после холода неожиданно нахлынувшего страха, и он мельком оборачивается на стол, где всё ещё лежат фотографии. Смотреть на них во второй раз легче, чем в первый, но всё так же до тошноты отвратительно. — Это сделали Хаяси? — уже не шёпотом, громче, но с дрожью в пальцах. Он чуть не убил Дазая. Мечтал об этом когда-то, первое время даже планировал, а вот сейчас, спустя два месяца, вдруг сомневается. — Лисенок, — давит. — Было бы странно, если бы я за эти дни не заметил, что не так, — говорит практически спокойно, практически мягко. — Зачем тогда спрашивать? — парень гнёт свою линию: обсуждать личные проблемы с Осаму желания нет. Только вот способность, резко вышедшая из-под всякого контроля — не только его проблема. Она касается и задания, которое может пойти из-за неё под откос. Под откос. Под откос. Под откос. Накахара остро глядит на чужое лицо, отталкивается ладонями о столешницу, разворачивается и делает несколько шагов к столу. Он поспешно складывает мерзкие фотографии в папку, закрывает её, шумно вздыхает, снова. И опускается на стул, отодвигая документы с отвращением во взгляде. Придётся рассказать подробнее. Потому что задание. Потому что если в момент, когда нужно будет себя защитить, сила не станет слушаться — он умрёт. Чуя сглатывает от таких мыслей. Дазай тоже подходит к столу, садится на высокий стул и обращает на него внимательный взгляд. Ждёт. А у Чуи ком в горле. — Это после собрания началось, — сцепляет пальцы в замок, смотрит вперёд. — Ночью… — не может сказать, это слишком. Надо. — Я перенервничал, — Чуя чувствует, как начинают гореть щёки и уши, хотя лицо только что было мертвенно-бледным. — И, я так понимаю… — Способность зависит от твоих эмоций, — договаривает за него Осаму, и Накахара ведёт плечом, медленно поднимает на него взгляд. Дай ответы на мои вопросы. Дай понять то, чего я не понимаю. — Впервые такое встречаю, — хмыкает Исполнитель, и Чуя вздыхает. Дазай, блять, не успокаивает. — Смутная Печаль как-будто сама по себе, мне тяжело… — и снова сглатывает гадкое чувство слабости, ощущает себя совсем незащищённым. Точно его сейчас назовут жалким и бесполезным, отстранят от задания. — Тяжело её контролировать. Сейчас, а не в принципе. И мужчина кивает, выглядит почти бесстрастно, но с тенью внимания. Чуя не хочет видеть в карих глазах понимание. — Триггером послужил план, я так понимаю. Ты боишься Хаяси, и это нормально. Норайо стоит бояться. — Я не… Я не боюсь его. Я… — я боюсь провалиться, боюсь, что война никогда не кончится, боюсь, что не смогу спасти свой клан. — Неважно, ладно? Я разберусь с этим, у меня ещё есть время. — Смутная Печаль? — спрашивает, чуть хмурясь, и Чуя сначала вскидывает тонкие брови, а после кивает, снова отводя взгляд. Отвечать почему-то не хочется. Но и не требуют. — Рядом постоянно будут не только люди Портовой Мафии, но и Накахара-кай. Будет прослушка и видеонаблюдение. Тебе нужно взять под контроль способность, за остальное переживать не стоит. Даже если это их штаб, со Смутной Печалью и нашими людьми ты будешь в безопасности, — говорит ровным тоном, но убеждает, и Чуе хочется сморщиться; он встаёт со стула, не в силах сидеть на месте. Складывает руки на груди. — А кто позаботится о безопасности тех, кто может погибнуть, если я не справлюсь и выдам себя? — бросает раздражённо, сжимая после челюсть, и парню хочется ударить самого себя за это «не справлюсь» перед Дазаем. Чуя слышит практически жестокий тон собственного голоса, что требует просто заткнуться и взять себя в руки. — Что будет, если куча людей умрёт в этот день? — почти что взрывается, глядя на Осаму угрожающе. — Кто понесёт ответственность за их жизни? — Они знают, на что идут. И Чуя лишь фыркает, отходя от стола к плите, включает вытяжку. Нужно закурить, срочно. Он ещё никогда в жизни так часто не брал в руки сигареты. — Действительно, какой ещё ответ можно было от тебя ожидать, — почти с обидой выплевывает, прежде чем подумать. — Никакой. Я — Исполнитель, Чуя, а ты будущий оябун, так что… — и вдруг замолкает, вызывая удивление. Дазай — и не договорить? Бывает же! Становится смешно. До какого же абсурда всё дошло. — Так что прекрати так мыслить и рассуждай как убийца. Я понял, Дазай. За спиной слышится вздох, и Чуя, поджигая кончик сигареты, всем телом ощущает желание повернуться и увидеть, но не делает этого, затягивается. Парень словно физически чувствует, как мужчина поднимается с места, не спуская с него глаз, становится совсем рядом, так, что чужое плечо касается его собственного, а после берет пачку его сигарет и выуживает одну, кладя между губ. Чуя бдительно следит за каждым его движением, удивленно изгибает бровь, а затем хмыкает, снова затягиваясь. — Ты же не куришь, скумбрия. — Не курю. Поджигает, делает тягу и умело выдыхает дым. Значит, курил и бросил. От Осаму никогда не пахло табаком, такой вредной привычки у него не было. Так почему сейчас? — Чем быстрее ты осознаешь, Чуя, где находишься и кем являешься, тем легче будет в будущем, — говорит холодно, смотрит почти точно так же, и Чуя сводит брови, потому что этот придурок прав. Пора просто взять всё под контроль и помочь закончить эту войну. А что с ним будет после неё? И почему именно сейчас, спустя столько дней хождения по лезвию ножа, резко становится чуть спокойнее? — Я справлюсь, — говорит тихо Чуя, когда от сигареты уже почти ничего не остаётся, как и мыслей в голове. Пустота заполняет черепную коробку, и хочется просто продолжить готовить в тишине, хочется думать о чем-то неважном, постороннем. И Осаму в ответ лишь кивает, тушит свою почти на середине, морщась. — Курил бы хоть что нормальное, а не это… подобие табака. И слова вдруг вызывают усмешку, немного горькую, как и привкус на кончике языка, но искреннюю и уставшую. — Не нравится — не кури! Никто не заставляет! И вообще, вычту с тебя за сигарету, придурок. И неважно, что пачки покупаются на деньги Дазая. Неважно, что шутить вот так в его обществе — неправильно и непривычно. Накахара уже и сам многое перестаёт понимать в последние дни. Рана на руке ноет, когда он поднимает кастрюлю и ставит воду на огонь. Тело отзывается томной слабостью после всех тренировок, но он берет в руки нож и овощи, а Осаму, сидящий за столом с бумагами, пьёт виски и рассказывает. Рассказывает про Норайо Хаяси, про фотографии и про ведение дела во вражеском Клане. Также про предпочтения Главы, о которых выяснилось во время недельной слежки. Отвечает на редкие вопросы, снова шутит в своей манере и жалуется на табачный запах и боль в плече от пулевого. А боль Дазай не любит. Чуя готовит и слушает его. Слушает, что Норайо тридцать два года, что место его рождения не известно, что мужчина вырос в бедном районе Йокогамы. Что их клан появился всего полтора года назад, а год назад резко и неожиданно набрал мощь и власть. Люди по какой-то причине так и тянулись к ним, организации соглашались союзничать, а количество и качество их оружия, благодаря финансам, почти превзошли оружие Портовой Мафии. И эта сила вражеского клана настораживала. Как и фотографии на столе. Их жестокость в убийствах, их стремление показать, на что они способны, и заставить других бояться. Чуя тогда бросил взгляд на Дазая, пока мешал содержимое кастрюли, и не увидел на его лице ни тени сомнения, страха или хотя бы настороженности. Мужчина так спокойно рассказывал обо всём — о Главе, о том, какой уже ущерб они нанесли Мафии — что казалось, будто ему всё равно. Он не был увлечён происходящим, ему не было интересно, кто в этой "игре" победит. Его словно не волновало, выиграют они войну или проиграют. — Почему ты так спокоен, если сейчас победа явно не на нашей стороне? — спрашивает всё же рыжеволосый, более не оборачиваясь. — Даже несмотря на новую информацию и большие возможности. — Разве переживания о чем-либо помогут делу, Чу-у-я? — Нет. Но складывается ощущение, что тебе абсолютно всё равно. — Вот и враг должен чувствовать то же самое. ______ Оставшиеся до задания дни текли быстро и в своём режиме. Чуя нервничал, но уже не так, как до разговора с Дазаем — он послужил отрезвляющей пощечиной. Его всё ещё клинило, способность вырывалась наружу, но Осаму приложил свою руку и к этому: каково было удивление Чуи, когда вместо очередной тренировки, где Дазай стал упорнее выбивать из него дух, чтобы активировалась способность, Исполнитель предложил медитацию, причём весьма серьёзно. Накахара поначалу отреагировал остро — это ведь было куда дольше и скучней, чем выпустить пар во время драки, но когда они приступили, вскоре на душе стало куда тише. Появилась возможность сначала разложить мысли и планы по полочкам в сознании, а после — отключить голову не думать и ни о чем, кроме как о горячей Смутной Печали в груди между рёбрами. Парень также познакомился и с Гин Акутагавой, что оказалась сестрой Рюноске. Когда он впервые увидел её в офисе, предположил, что будет тренироваться именно с ней: острый, как тонкое лезвие, взгляд, опасные молниеносные движения и совершенная немногословность, как и у брата. Но сейчас перед ним словно стояла другая Гин. В обычной одежде, а не в форме, с распущенными длинными волосами, без маски и с мягким выражением лица. От неё настолько приятно пахло, что Чуя едва сдерживался, чтобы не закрывать глаза и не вдыхать поглубже каждый раз, когда она приближалась. Красивая девушка со спокойной грамотной речью сегодня явилась прямо в квартиру, когда до задания оставалось часа три — и Накахара тревожился меньше, чем проведённым в одиночестве утром. Гин отвлекала его разговорами ни о чем, что-то спрашивала, смеялась иногда и рассказывала о себе, о брате, о Портовой Мафии. Не так, чтобы его знания об организации могли углубиться, а, скорее, показывая собственный на неё взгляд. И юноше действительно с каждой минутой становилось спокойнее, пока она касалась его волос, делая укладку, приводила в порядок его бледное лицо с тенями под глазами от ужасного режима сна. Сегодня она создавала его образ, а Чуя просто пытался сконцентрироваться на плане и своём сегодняшнем поведении. Норайо должен заметить его. Не просто заметить, а заинтересоваться. И Чуя лишь старался поверить, что сможет. Никогда ранее он не был в подобной ситуации. Во Франции на всех вечеринках люди сами обращали на него внимание, заводили разговор, флиртовали. Но здесь — не просто молодые люди и девушки, здесь Глава вражеского клана. Накахара смотрел на себя в зеркало, изогнув бровь. Да, на проститутку в этот раз он не походил, но что-то смелое, бросающееся в глаза в его образе всё же было. Длинный закрытый пиджак с глубоким вырезом, едва скрывавший полное отсутствие под ним какого-либо топа, был затянут алым ремнем; под ремень были подобраны такого же цвета туфли. Джинсы, всё такие же тонкие и облегающие, снова заставляли чувствовать себя совершенно обнажённым. Его волосы Гин убрала в низкий пучок, вытащив передние рыжие пряди. Всё казалось… уместным. Пускай Чуя и думал, что его заставят вырядиться, словно на трассу, а не в один из самых дорогих клубов Йокогамы. На шее у Чуи всё так же находился чокер, только уже другой, чуть шире; после Акутагава объяснила — в нем видеокамера, спрятанная за небольшим камушком посередине. Чуя лишь фыркнул и кивнул, пускай это и не казалось ему шибко надёжным. Шляпу пришлось оставить дома, и уже это вызвало некомфортные ощущения. Покалывание тревоги и волнения на кончиках пальцев лишь усиливается, когда вечером Чуя оказывается недалеко от клуба в одной машине с Дазаем. Накахара почему-то старается не смотреть на Исполнителя, ощутив дикое желание прикрыть вырез на груди. Это уже совсем глупо. — Прекрасно выглядишь, подходяще, — в словах беззлобная ухмылка, и лучше бы это звучало насмешливо, а не вот так. Тогда Накахара мог бы просто огрызнуться, а не отвести взгляд в окно, испепеляя им несчастный «Joule», гори он синем пламенем. — Подходяще для проститутки? — фыркает Чуя, цепляя пальцы и стараясь думать о задании. — Для атмосферы. Весьма сексуально. И Накахаре хочется приложиться лбом о прохладное стекло, когда он чувствует, как начинают гореть уши. Только этого не хватало! Дазай что, не может помолчать в такой ситуации хоть минуту?! Юноша не отвечает, всё ещё пытается находиться мыслями в здании, уже продумывая каждый свой шаг. Он напряжен до предела, и следовало бы вдохнуть поглубже, только вот дышать в машине нечем. — Дай руку, — говорит вдруг Осаму, и Чуя в замешательстве вскидывает на него взгляд, даже не сразу понимая, что тот от него хочет, ибо в ушах стоит шум. — Не бойся, не кусаюсь. Чуя хмурится, пропускает слова мимо ушей и всё же настороженно протягивает левую руку. Её хватают чужие пальцы, чей жар чувствуется даже сквозь ткань пиджака. Дазай закатывает его рукав, достаёт из собственного кармана… Часы? Тонкие и серебряные, не броские. Накахара хмурится в непонимании, пока мужчина закрепляет их на его запястье. — В этих часах — прослушка и датчик движения, постарайся не снимать, — произносит он, и Чуя кивает, пытаясь привыкнуть к холодку на коже от часов. Осаму отпускает его руку, тянется к задним сиденьям и достаёт свой ноутбук, кладёт его после на колени и включает. — Мы не можем надеть тебе наушник, слишком заметно, поэтому связи со мной у тебя не будет, но я буду постоянно наблюдать и слушать. Также смотреть на твой пульс — он будет измеряться часами. Если вдруг случится что-то совершенно из ряда вон выходящее и связь со мной оборвется — дай знак. Как угодно. Понятно? Чуя сводит брови, рассматривая циферблат на руке, и кивает. У него сердце бьётся в глотке и горят глаза, но он всеми силами старается взять себя в руки и внимательно выслушать Дазая. Следующие несколько минут Исполнитель проверяет, всё ли работает, и Чуя игнорирует собственный пульс на экране ноутбука. Тот сейчас под сотку. — Оу, Чу-у-я, ты так волнуешься в одной машине со мной. — Завались. Осаму лишь хмыкает, а после с экрана переводит на него серьёзный взгляд, пробегает им сначала по бледному лицу, а затем останавливается на почти бесцветных глазах. Изучает, словно пытается проникнуть в голову. — Оружия у тебя с собой не будет, так как его сразу же найдут, поэтому остаётся полагаться на твою способность. С этим проблем не будет? — холодно спрашивает Исполнитель, и парень поднимает на него тяжёлый взгляд исподлобья, сжимая губы в тонкую полоску. — Не будет, — почти рычит. Не потому что злится или раздражен — просто оголенные нервы грозят сейчас порваться, как туго натянутая резинка, опалив кожу и оставив красный след. — Умница, — усмехается Дазай, переключая внимание на ноутбук, и Чуе очень сильно хочется отвернуться. — Можем начинать. Наши люди всегда будут недалеко. Весь план запомнил? Парень закатывает глаза, раздражённо вздыхает и вылезает наружу из машины. Он склоняется и, сверля Дазая взглядом, шипит: — Нет, не запомнил! Недели же мало, чтобы его выучить! Может, без меня заглянешь на огонёк? Чуя не дожидается ответа, видит улыбку на чужих губах и хлопает дверью, направляясь теперь в сторону «Joule». Первые шаги кажутся практически невозможными: ноги отказываются нормально функционировать, чувство опасности сковывает всё тело. Но затем приходится глубоко вздохнуть, смириться, зашагать в сторону здания и войти в него уже куда увереннее. С охраной на входе проблем не возникает, он протягивает им карточку, на которой виднеются название клуба и чей-то номер телефона. Её дал ему Дазай, и, кажется, это срабатывает, ведь Чую пропускают. Теперь остаётся отыграть роль, выяснить хоть что-то полезное, остаться наедине с Норайо Хаяси. Всего лишь. Громкая музыка и яркий свет, даже пестрее, чем в прошлый раз, ударяют по органам чувств сразу же, заставляют скривиться. Накахара ведёт плечом, отбрасывает лишние эмоции и мысли и идёт вперёд к лестнице, что ведёт на третий этаж. Там расположены столики VIP-зоны, где обычно и бывает Глава вражеского клана, если верить полученным разведкой данным. Хочется выпить, но затуманенное алкоголем сознание никак делу не поможет. А ещё Чуе непривычно, что он один. Особенно на почти незнакомой, чужой территории, кишащей людьми, последствия жестокости которых он лицезрел на фотографиях. И это только меньшая часть. Сильного страха нет, он сжимает кулаки в перчатках и чувствует, что сможет защититься. Душит лишь чувство открытости. Накахаре не хочется признавать, но ему было бы куда спокойнее, если бы в ухе был наушник, а в нём — голос с идиотскими шутками. На третьем этаже музыка уже не такая громкая, свет более тусклый и спокойный, да и людей меньше. Парень старается придать своей походке и виду расслабленность и тень опьянения. Лицо сохраняет почти безразличным, движения делает плавными, внимательно изучает территорию на наличие охраны, незнакомых людей и самого клана, ища взглядом нужный столик. Сегодня Норайо точно должен здесь появиться, тогда где же?.. Внутри всё холодеет, когда взгляд падает на широкий стол в самом конце помещения, и сердце болезненно сжимается то ли от злости, то ли от ощущения опасности. Адреналин бьётся в крови, но Чуя слабо мотает головой, отгоняя лишнее. Не сейчас. Ни мысли о мести, ни злости, ни страха после всех тех сцен насилия. Нельзя. Он идёт к бару, не спуская взгляда с мужчины, что сидит на чёрном диване в расслабленной позе. Его плохо видно за ширмой, но всё же. Норайо высок, Чуя невольно пытается вспомнить, насколько длинна мумия, живущая с ним, и сопоставляет их рост. Примерно одинаковые. Телосложение у Главы крепкое, куда массивнее, чем на фото, и все скрыто дорогим тёмно-бордовым костюмом. Издалека и при таком свете тяжело разглядеть лицо, но Чуя, если отбросить все свои чувства, мог бы сказать: этот ублюдок красив. Острые и правильные черты лица, хищно прищуренные глаза, внезапная широкая улыбка, адресованная другому мужчине, что сидит напротив. Чуя заказывает бокал виски — первое, что приходит в голову. Какой же отврат. И с ним в руках идёт в сторону столика, придавая походке развязность. Около мужчин крутятся молодые юноши и девушки, разодетые нескромно и выглядящие пьяно. Чуя, как и в прошлый визит в этот клуб, недопонимает: неужели каждый, кто тут работает, спокойно пьет? Разве это безопасно, с их-то профессией? Шестеренки в голове крутятся быстро, Чуя сжимает губы, думая и анализируя, и решает импровизировать. Он подходит значительно ближе, но на него всё ещё не обращают внимания. Благо, Норайо, что отсюда кажется ещё более опасным, сидит практически у края столика. «Хаяси в своих партнёрах и партнёршах любит сдержанность, послушность. Не думаю, Чу-у-я, что это — подходящая тактика». И Чуя «спотыкается», охает, на удивление, весьма убедительно и падает прямиком на чужие острые колени, что уже не может не вызвать реакцию. Его виски немного проливается на собственный пиджак и брызгает на чужой бордовый. Рукой Накахара хватается за крепкое плечо и удивлённо и почти невинно смотрит в глаза, что сейчас находятся на уровне его лица сантиметрах в десяти. И всего на мгновение замирает, когда всё внутри стремительно обрывается. Серые глаза напротив, что цветом напоминают сигаретный дым, сначала острые и возмущенные, а в следующую секунду равнодушные, и лишь брови как-то насмешливо изломаны. Взгляд скользит по его лицу и практически проникает в нутро. У Чуи бегут мурашки по спине, но после он тянет губы в улыбке, что даётся сложно, потому что собственные мышцы едва поддаются, и хихикает. — Прошу меня простить! — весело и пьяно тянет парень, запрокидывая голову и смеясь, сжимая пальцами чужие плечи. — Я, наверное, немного перебрал. Он чувствует на себе острые взгляды со всех сторон и старается не обращать внимания. Накахара проходится ягодицами по бёдрами мужчины, что сохраняет расслабленное положение с закинутыми на спинку дивана руками, а затем пытается встать, но тут же оказывается прижатым к телу. Норайо кладёт свои руки ему на талию, не позволяя подняться, и Чуя снова охает: — Господин, вы распускаете руки! И черты лица напротив становятся более острыми, взгляд хищным. От него веет опасностью, и этот запах у Хаяси горький, дорогой, но не неприятный. — Ты пролил виски на мой костюм, — замечает Норайо, и в его глубоком голосе слышится хрипотца. От него хочется отстраниться, хочется повести плечом и спрятать взгляд. Но Чуя смотрит то прямо в глаза, то на тонкие губы, лукаво улыбаясь. — Мне очень жаль, — тянет он неискренне, заставляет густые брови вопросительно изогнуться. — Что ты себе позволяешь? — из-за спины доносится чей-то голос, и Накахара медленно оборачивается и окидывает оценивающим взглядом собеседника Хаяси, у которого под боком сидят настороженные девушки, глядя на все с мрачной тенью страха. И это всё неспроста. — Я лишь оступился, с кем не бывает! — почти возмущённо отвечает Чуя, почти огрызается, а затем снова переводит внимание на Норайо. — Ваш спутник совершенно грубый человек, очень вам сочувствую. И снова пытается встать, но хватка на талии становится чуть болезненной, и Чуя сдерживается, чтобы не зашипеть. Хаяси же вдруг растягивает губы в улыбке. — Ты прав, мой друг не слишком приветлив. Как твоё имя? Чуя старается не отводить взгляд от лица, когда рука мужчины поднимается, а ледяные пальцы проходятся сначала по его скуле, мазнув кожу холодом, а затем почти мягко убирают за ухо рыжие пряди, но в последний момент слабо дёргают. — Кашимура Сюдзи, — мурлычет Чуя, сначала нарочно едва ощутимо прислоняясь щекой к его ладони, а после резко отворачиваясь. Это первое, что пришло в голову. Он точно видел это имя в одном из документов на рабочем столе Дазая, а фамилия отзывалась блеклым воспоминанием, но парень не мог вспомнить сейчас, где слышал её. Норайо щурит глаза, а после снова поднимает уголок губ в лёгкой опасной улыбке. И Чуя опускает взгляд к широкой шее, когда мелькает желание вцепиться в неё зубами. Он сжимает свои пальцы на плече Хаяси сильнее, впиваясь в дорогой мягкий пиджак ногтями, и всё напоминает игру, хождение по лезвию ножа, телесно ощутимое только между ними. — Норайо, незнакомец тут задержался, — холодно говорит голос за спиной, и Чуя вопросительно изгибает бровь, глядя в дымчатые глаза. — Сюдзи, ты здесь работаешь? Накахара произносит лишь веселое глухое «угу», звук тает в его бокале, когда он делает маленький глоток янтарной жидкости, не спуская глаз с Хаяси. Чуя проводит языком по губам, снимая капельки обжигающего горло напитка. И это не остаётся незамеченным. Норайо словно видит его насквозь, смотрит глубоко внутрь, понимает: юноша играется, при чем весьма вульгарно. — Не видел тебя раньше, — говорит мужчина, и Чуя чувствует, как ледяные пальцы пробираются под его пиджак, касаясь кожи и вызывая мурашки от холода. Накахара ещё сильнее давит пальцами, предупреждая, но только видит появившийся огонёк в серых глазах. Значит, делает всё верно. — Странно, меня тяжело не заметить, — беспечно пожимает плечами Чуя, вновь касаясь бокала губами. Он видит на лице Норайо согласие, но что-то не так. Это чувствуется. Едкая опасность вдыхается вместе с воздухом и одеколоном, врывается в лёгкие и пропитывает собой, из-за чего дышать тяжело. — Норайо, — снова тот голос, уже давит. — Сюдзи, побудешь сегодня моим спутником? — вроде и спрашивает, но не с вопросительной интонацией, будто утверждает, не оставляя выбора. И Накахара улыбается, закидывает локоть ему на плечо, нарочно грубее, чем мог бы, и подпирает кулаком подбородок, отводя взгляд в «размышлении». — Надеюсь, с вами не будет скучно, Норайо. — Не тебе. Господин Мигура, если наши переговоры закончены, не могли бы вы оставить нас наедине? И незнакомец лишь кивает, — Чуя так думает, не видит, не спуская игривого взгляда с лица Норайо, — а после уходит. Девушки, что были тут до прихода Накахары, остаются на местах рядом, выпивая и что-то обсуждая между собой. Вечер тянется долго, мучительно долго. Хаяси бесстрастно задаёт ему совершенно повседневные вопросы, а Чуя с ложной расположенностью к беседе отвечает. Вскоре к ним присоединяются несколько мужчин в костюмах и женщина в тонком фиолетовом платье до колена. Она выглядит статно, как и все остальные, но никто и не думает взглянуть на Чую. Такая картина наверняка для них не нова. Сам же юноша прижимается уже ближе к Норайо, что мягко ведёт пальцами по его позвоночнику, пока разговаривает с остальными. Его свободная рука уже лежит на колене рыжеволосого, сжимая сильнее каждый раз, когда Чуя, внимательно слушающий диалог, напоминает о себе каждые минут пять — то потрется, то царапнет ногтями кожу на шее мужчины, то слишком громко вздохнет, ловя предупреждающие взгляды. Каждое движение, каждый вздох давался тяжело. — …так что рынок не за горами, остаётся только решить вопрос с местными властями… Чуя обращает весь свой слух в сторону говорящей женщины, но сам опускается подбородком на чужое плечо, ощущая запах парфюма ещё сильнее. Плавно покачивает ногой, намекая Хаяси на собственную скуку. — Скоро состоятся переговоры, об этом не стоит переживать. Эти крысы съедят любую сумму, которую мы предложим, — уверенно говорит Норайо, и его голос пропитан холодом, который забирается под пиджак вместе с пальцами. — Что с Портовой Мафией? Чуя прикладывает все силы, чтобы не вздрогнуть, когда сердце гулко ударяется о грудную клетку. Он ведёт носом по плечу мужчины, переходя к шее и горячо выдыхая. Ему до ужаса отвратительно касаться чужой кожи, и в горле встаёт ком, когда ногти Норайо проходятся по спине, призывая в данный момент остановиться. Чуя же слабо прикусывает кожу на шее, собственным телом чувствует, что мужчина начинает дышать тяжелее. — Нам известна одна из северных точек, она скоро будет уничтожена. Накахара хмурится, позволяет себе это, зная, что его лица не видно. Резко возникает желание увидеть реакцию Дазая, что слышит в наушнике каждое слово, каждый вздох. Неужели Главе вражеского клана свойственно обсуждать такие вещи вокруг рабочих этого клуба? Настолько он самоуверен? Или это место действительно всецело его? Это всё вызывает подозрения, но Чуя надеется, что слова правдивы, а его сомнения напрасны. — Встречался я недавно с одним из исполнителей. Неожиданный голос заставляет внутри всё замереть. Чуя не поднимает лица, тихо вздыхает и ему резко хочется отстраниться, уйти от прикосновений, что становятся обманчиво нежными. Голос Акайо Кимуры становится ближе, а сердце начинает заходиться в панике. Нужно успокоиться. — И, судя по всему, они уверены в своих силах. Нужно действовать быстрее. Огай Мори и Осаму Дазай серьёзные противники, не стоит их недооценивать. Норайо, что за мусор прицепился к тебе на этот раз? Чуя вскидывает голову почти возмущённо, а когда встречается взглядом с узкими жёлтыми глазами, тянет ядовитую улыбку. — Акайо, будь вежливее с моим гостем, — равнодушно бросает Норайо и делает очередной глоток из своего бокала. В ответ главный советник лишь хмыкает, приземляясь на диван напротив. Он изучает взглядом Чую, что продолжает ему улыбаться. — Норайо, все ваши друзья ведут себя как животные? И вопрос Чуи, пропитанный дерзостью, зависает в воздухе, что мгновенно тяжелеет. Голубые глаза заинтересованно глядят в жёлтые, чей хозяин на секунду даже замирает, не ожидав. А затем мужчина смотрит на Хаяси, изгибая бровь, молча спрашивая. Пальцы под пиджаком, что остановились на секунду, снова начинают гладить горячую кожу, на этот раз словно ещё ласковее. Это настолько обманчиво, вся атмосфера подстёгивает такую тревогу, что неосознанно вспоминаются фотографии. Эти люди способны на самые грязные извращения в убийствах. И это не отпускает ни на миг. — А у него острый язык. Не думал, что такие в твоём вкусе. Скорее, в моём. И Кимура тянет опасную улыбку, снова глядя на Чую, как в прошлый раз… Словно на товар, на кусок мяса. — Мне неинтересны ваши предпочтения, господин. — Сюдзи, — обрывает его Норайо, возвращает внимание к себе, и Чуя невинно улыбается ему почти с извинением, а Норайо вдруг задерживает на нем нечитаемый взгляд. Мужчина склоняет голову влево, как будто пытается ответить на какой-то вопрос в своей голове. — Принеси мне выпить, если тебе настолько скучно. И Накахара, наконец, встаёт с чужих колен, молча направляется в сторону бара, не оглядываясь, но чувствуя на себе взгляд жёлтых глаз. У него появляется возможность хоть немного выдохнуть, пока он на расстоянии от Главы клана и тот не видит его лица. Узел в груди не исчезает, но становится чуть слабее. Когда юноша возвращается с бокалом виски и опускает его на стол, то на этот раз садится под бок Норайо, что сразу же приобмнимает рукой его плечи. Собравшиеся ещё недолго ведут переговоры, и Чуя надеется, что Осаму всё прекрасно слышно. — Нужно перехватить договор с Китаем, пока этого не сделала Портовая Мафия, — монотонно говорит Хаяси, прислонившись к спинке дивана и закинув ногу на ногу. — Их оружие ценно для нас, как и сумма, которую они готовы выложить. В южной части нужно определить новую организацию. Привлекайте больше людей, делайте что хотите, но не оставляйте эту территорию ослабленной. Укрепите безопасность, чтобы больше не было неожиданных нападений со стороны Мафии. — Говорят, на месте южного штаба остались лишь руины. Раньше Портовая Мафия такого не устраивала, поэтому либо у них появился новый эспер, — вещает один из мужчин, заставляя Чую сжать пальцы на бокале крепче, — либо это сделал совершенно никому не знакомый человек. — Нужно выяснить, — отвечает сидящий рядом, и Чуя прислоняется к его плечу виском, глядя на него теперь прямо и вызывающе, чтобы не остаться незамеченным. Напоминает о себе. — Причём немедленно. На такую силу нельзя закрывать глаза. И парню хочется истерично посмеяться над всей ироничностью того, что сейчас происходит. Вот она, та самая сила, сидит прямо под боком незамеченной. Взгляд, который неожиданно получает в ответ Чуя, заставляет замереть. Он тяжёлый, тёмный, и Хаяси вдруг улыбается. — Если это всё, то прошу прощения, мне нужно вас покинуть, — он говорит, глядя только на Чую, что теперь тоже отвечает ему понимающей улыбкой. Наследнику досадно, что за сегодня он не услышал ничего про Накахара-клан, это настораживает. Путь до десятого этажа занимает целую вечность. Чуя хочет, чтобы всё поскорее закончилось, и вместе с тем желает остаться в этом лифте навсегда, лишь бы не оказаться наедине с Главой чужого клана в спальне. В груди скребётся, кричит об опасности, говорит бежать и не подпускать. Накахара успевает лишь увидеть кнопки лифта — тут есть цокольный этаж и этаж ниже, — а после Хаяси вдруг оказывается совсем близко, склоняется над ним скалой и вжимает прямо в двери лифта, кладя руки на талию и прижимая к себе. Колено мужчины вклинивается между ног, и юноша жмурит глаза, стараясь держать себя в руках, не оттолкнуть. — Ты добился своего, Сюдзи? — Норайо дышит тяжело, говоря прямо в ухо, и Чуе хочется поморщиться от неприятного сильного запаха алкоголя. Да, за весь вечер Накахара не один раз подавал ему бокал, а после сам же его наполнял. — Теперь всё моё внимание на тебе. И Накахара в ответ может лишь удовлетворенно выдохнуть нарочным полустоном, улыбаясь, и прижаться ближе, кладя руки на чужую грудь и сжимая пальцами пиджак. Отвращение и духота — всё, что чувствует Чуя, когда чужие губы и зубы впиваются в его кожу на шее, посасывая и явно оставляя следы, а пальцы блуждают по бёдрам. Лифт оповещает о прибытии на этаж, и Накахара лишь следует за мужчиной, что ведёт его по коридору, держа за локоть. Сердце гадко заходится в глотке, в ушах шумит. Они оказываются в просторной комнате, где мебели не так уж много. Диван, шкаф да большая кровать, перед которой — кофейный столик с крепким алкоголем и бокалами. Комната не обжита, из чего вытекает только одно: она предназначена как раз для таких случаев. Его сразу же резко вжимают в дверь, отчего по лопаткам проносится боль, и Чуя вздыхает в чужую ключицу, чувствуя губы и язык Норайо, что терзают тонкую шею. — Это лишнее, — рычит мужчина, расстегивая чокер и бросая его на стол. Накахара не может сказать, что расстроен тем, что теперь за всей этой картиной нельзя наблюдать через видеокамеру. Ему резко становится стыдно, и из-за краски на лице горят щеки. А затем всё как в тумане, словно Чуя опьянен: сброшенный с него пиджак, мягкая кровать, чужие руки по всему телу, мягкие движения мужчины и нежность, граничащая с грубостью, когда холодные ладони опасно сжимают тонкую шею; собственные наигранные тихие стоны, дикое желание проблеваться или задушить врага. — Ты весь вечер едва язык за зубами держал, — слышится негромкий голос где-то на уровне шеи, — а тут притих. Не думал, что тебе будет неловко, с твоей-то профессией. Или ты только начинаешь? Теперь серые глаза смотрят в лицо, изучают. Тёмные чужие волосы уже выбились из серьёзной укладки. Чуя поднимает руку, пальцами убирая их со лба Хаяси, и улыбается. — Это вы так на меня действуйте… — И что же есть во мне такое особенное, чего нет в других твоих клиентах? — До этого… — Чуя выдерживает паузу, понимая, что сейчас одной только фразой сорвёт у мужчины тормоза. Это будет на руку. Говорит тихо, мечтая, чтобы больше никто не мог это услышать: — До этого мне никогда не хотелось, чтобы мной обладали, господин. И Чуя краснеет — потому что собственные слова звучат слишком чуждо, потому что внутри всё горит от желания вцепиться ногтями в чужое лицо. Потому что всё это слышит Дазай. У Норайо, что нависает над ним, опасно темнеет взгляд, на губах появляется довольная улыбка, и он резко подаётся вперёд, впечатываясь своими губами в его, что вызывает удивлённый вздох. Накахара не сдерживается, резко отворачивается, подавляя в себе желание вытереть губы, а затем лишь хихикает на чужую реакцию. — Я хочу сначала сходить в душ. Один, — почти командует, толкает в плечи ладонями, и Глава на удивление легко поддаётся, улыбаясь, садится на кровать и снимает бордовый пиджак и черную рубашку. — Не задерживайся. Чуя встаёт, идёт на ватных ногах к столику и поворачивается к мужчине спиной. Чувствует его взгляд между лопаток. От тревоги бегут мурашки. Он наливает в бокал коньяк, и от волнения и паники трясутся руки. Что же делать? — Я голоден, — выдаёт Чуя, поворачиваясь лицом к Норайо, что теперь хмурится. — Норайо, не могли бы вы угостить меня ужином? Иначе я буду совсем не в духе… Тот вздыхает, молча поднимается с кровати, и Накахара не понимает, почему такая наглость сходит ему с рук. В чем дело? Неужели Глава опасного клана действительно такой покорный с работниками этой сферы? Что же не так? И пока мужчина идёт к телефону, стоящему на тумбочке, и заказывает перекус, у Чуи остаются считанные секунды, чтобы осмотреть комнату на наличие камер, убедиться в их отсутствии, достать из кармана джинсов маленький пакетик с порошком и отсыпать, не жалея, в чужой бокал. Пальцы дрожат и не слушаются, приходится игнорировать шум в ушах, прикусывать до боли губу, но делать всё быстро и незаметно. — Заказал. Теперь ты доволен, крошка? Накахара едва способен на это, но всё же сладко улыбается, протягивает Хаяси бокал. — Абсолютно. Пейте, пока меня не будет, и не скучайте. Чуя стремительно уходит в ванную, где закрывает дверь на замок и садится на кафельный пол, накрывая ладонями лицо и стараясь унять дрожь. Он не уверен, но надеется, что когда выйдет — мужчина уже будет спать. Хаяси выпил сегодня достаточно, его шатало по пути сюда, и всё его поведение вызывало такие подозрения, что тело покрывалось холодом. Может, он действительно просто сильно опьянел и потерял бдительность? Может, всё получается? Чуе хочется спросить об этом у мужчины с карими глазами, получить подтверждение, что всё верно, что всё идёт по плану, и он смотрит на свои часы, зная, что Осаму сейчас слышит его рваное, громкое дыхание. Приходится встать на ноги, включить воду и снова вернуться на место. Парень выходит из ванной только спустя полчаса, до этого нервно отсчитывая каждую секунду. Он идёт тихо, настороженно, выглядывает и не может сдержать облегчённого вздоха, когда видит Норайо спящим на животе в одних брюках. Чуя подкрадывается, едва наступая на носки, садится на кровать и просто рассерженно смотрит, подавляя в себе рык и желание задушить мужчину. Жар растекается по всей груди, и Чуя закрывает глаза, когда видит, что собственные руки вспыхивают красной оболочкой. Вроде, перед ним он, тот самый человек, спящий и незащищённый, только приложи чуть больше силы и убей. Но этого делать нельзя, это только начальный этап задания. Убить Главу клана — не значит уничтожить весь клан. Чуя медленно выдыхает, а затем склоняется над человеком, что дышит размеренно и тихо. Перевернув тяжёлого мужчину так, чтобы была доступна грудь, губами оставляет как можно больше красных следов на шее и плечах, стараясь ни о чём не задумываться. По собственной грудной клетке ведёт ногтями, царапая. Тошнит. Закончив, Чуя отходит к столу, берет салфетку и долго ищет по ящикам ручку, чиркая после на бумажке номер телефона, что дал ему сегодня Дазай. А затем подносит часы к губам и едва слышно говорит: — Эй. Я выхожу. Сейчас. План этого не предусматривал, Чуя должен был остаться тут до утра, но будет куда лучше, если он оставит номер телефона и уйдёт, играя с Норайо. Он сомневается, что с ним когда-либо так поступали. Накахара берет в руки нож и чокер, сжимает челюсть и аккуратно вынимает искусственный камушек, в который встроена камера; след от него почти незаметен, поэтому он крепит чокер на руке Хаяси. Как напоминание. Обратно надевает пиджак, даже не застегивая на нем ремень, кладёт салфетку на стол, вымывает в раковине ванной бокал, устраняя возможные следы порошка, наливает в него коньяк и ставит стекло на салфетку. Каждое его движение отрывистое, но тихое. У Накахары пульсирует в ушах, и он как можно быстрее покидает этаж и здание, тяжело и рвано дыша. На улице парень завязывает волосы в хвост, ведёт ладонями по лицу, глотая губами свежий воздух, и останавливается, чтобы попытаться успокоить дрожащее тело. Чуя ожидает, что сейчас встретит Дазая или дойдёт до машины, но в его плечо вдруг врезается прохожий, едва ощутимо суёт что-то в карман джинсов и втискивает листок в ладонь, которую Чуя тут же сжимает. — Извините, господин, я не задел вас? — Н-нет, — непонимающе выдаёт Чуя, а затем окидывает взглядом здание, за углом которого должна стоять машина. — Всё в порядке. И мужчина кивает, указывает пальцем на часы, мотает головой и быстро уходит. Накахара тут же разворачивает маленькую записку. "В телефоне вся нужная Вам информация. Будьте осторожны, Чуя-сан, и избавьтесь от него потом." Верлен. Чуя не может сдержать слабую уставшую улыбку, а после быстро направляется к нужному месту, по пути избавляясь от листка. Накахара садится в машину, сразу же снимает часы и достаёт камушек из кармана пиджака, кладёт на панель перед Дазаем и отворачивается к окну, не находя в себе сил взглянуть на Исполнителя. — Ты хорошо справился. Он не может прочесть эмоции в голосе Исполнителя, не видит его лица, потому что теперь устало смотрит в окно, поджав к груди колени, забравшись на сиденье с ногами. Чуе до ужаса хочется оказаться под душем и смыть с себя чужой запах, слюну, слова. И взгляды, что весь вечер пробирали до костей. Накахара не отвечает, ведёт плечом и обнимает колени руками, закрывая глаза. Осаму более ничего не говорит, заводит машину и трогается с места. Чуя удивлён, что не слышит насмешки, но от этого становится спокойнее. От простой тишины. А ещё легче становится дышать, когда «Joule» остаётся позади. Он справился.