твоё тело - мой храм

Кафе обычно переполнено по утрам из-за толпы спешащих либо на работу, либо на учёбу. И Чанбин благодарен Джисону, что пошли они в заведение ближе к вечеру, когда ещё нет толпы таких же, только спешащих в обратную сторону, а то есть – домой. Однако это не отменяло одной важной детальки в общей конструкции – Джисон выглядел нервно, а Чанбин чувствовал себя угнетённо. Над их столиком будто нависала грозовая туча, и любое неосторожное слово могло засверкать искрами таких не нужных сейчас молний. К счастью, официантка, подошедшая к ним, разбавила атмосферу. Но стоило ей принять заказ и отойти, молчание начало давить с новой силой. У парней так много слов скопилось внутри, и каждый хотел высказаться, а очередь не была ни озвучена, ни как-то негласно обозначена. Молчание. И общий гул, исходивший от окружающих. А ещё официантка. Она принесла заказ и, кажется, каким-то телепатическим образом поняла, что тишина между двумя посетителями кафе не нарушилась до сих пор. Ей синхронно кивнули головой в знак благодарности за работу, после посмотрев друг на друга как-то сконфуженно. Девушка же хмыкнула про себя насторожено и с сощуренными до подозрительных щёлочек глазами, отошла в сторону стойки, тихонечко шушукаясь с остальным персоналом. Поднос, который она прижимала к груди, служил щитом и придавал уверенности. Ясное дело, от таких нервных посетителей, которые в любой момент могли взорваться, ждали по большей части скандала грандиозных масштабов со всеми вытекающими в виде битой посуды и разбросанной по полу еды. Отдувался в подобных случаях чаще всего персонал, как и оплачивал полученный ущерб. Джисон совершенно машинально перекладывает пару кусочков овощей со своей тарелки в тарелку напротив. Чанбин вздыхает и закусывает губу. Казалось бы, ничего не значащие действия. Сколько же обречённости в них читалось… - Хватит меня закармливать. – голос звучит, как и обычно. Обманчиво обычно. - Ну прости, я ничего не могу с собой поделать. – удивлённо жмёт плечами Джисон. - Можешь. - твёрдо и немного требовательно. - Нет, не могу. – Джисон снова жмёт плечами, будто на зло не замечая, насколько напряжён его собеседник. Так думает Чанбин и не спешит поднимать глаз с медленно остывающего блюда, поэтому не замечает и лёгкой улыбки, обращённой в его сторону – К тому же, ты выглядишь мило, когда жуёшь. - Могу сказать то же самое и о тебе. – Чанбин самую малость смущён, хоть и отчаянно пытается скрыть сей факт. А возмущение набирает обороты… - Но при том, что я так думаю, всё равно не пытаюсь сделать из тебя подобие разбухшего шара. - Ты не шарик, ты кролик. – как ни в чём ни бывало озвучивает Джи, чем удивляет Бина сильнее прежнего – Так челюстью двигаешь.. – крутит пальцем в воздухе, тщетно пытаясь объяснить, но очевидно проваливаясь – Очень забавно это наблюдать. Чанбин смущается ещё больше. Если для парня по другую сторону столика говорить подобное в порядке вещей, то для хрупкого сердца старшего слышать то же в собственный адрес – гораздо хуже. Люди такое называет «плохорошо», как повелось в интернете и Бин так рад, что его состоянию есть объяснение. Ему безумно плохо от того, как хорошо. Или же наоборот. Видимо, у Джи вошло в привычку вгонять Чанбина в краску. Однако парень в долгу не остаётся, бурчит под нос, но так, чтобы его услышали: - Сказала белка. Джисон хмурится, но не по злому и спешит запротестовать. -Получается так. – согласно кивает и усмехается уголком губ – Знаешь, ты не первый, кто меня с грызунами сравнивает. - Чтож, а ты первый, кто осмелился сравнить меня с ебучим зайцем. – и не понятно, было ли сказанное адресовано, как акт недовольства или тупого прикола, который дано понять не каждому. Одно Джисон знал точно – Бин матерится в крайне редких случаях. Когда зол, когда грустит или если ему очень и очень хорошо. Последнее брюнет отметает, потому что они не в постели или на любой другой поверхности, где Джи могло взбрести зажать своего хёна. Вроде он ничего такого не сделал, чтобы разозлить черноволосого, поэтому единственной причиной остаётся только грусть. - Кроликом. – Джисон поправляет чужую реплику и тут же прикусывает язык. Он за секунду распознал настроение своего парня, но сразу же не удосужился себя осадить. Серьезно, что с тобой не так, Хан Джисон?! - Какая нахер разница! – «ебучий заяц» раззадоривается сильнее прежнего и, наверное, уже готов сменить рацион с овощей на одного конкретного грызуна. - Огромная, хён. - Ох, Сонни, как ты не понимаешь…. - Вот именно, что я не понимаю. Объясни, чем плоха пара из белки и кролика? - Тем, что белки милые, а кролики… - Ещё милее. – воодушевлённо перебивает так называемая белка. - Да, но не когда они толстые. – тихо произносят, понуро опустив голову. Ещё чуть-чуть и смоляная чёлка кончиками вьющихся локонов коснётся нетронутого содержимого тарелки. Младший съел как минимум половину от своей порции, в то время как его хён лишь бесцельно размазывал аппетитные кусочки по плоской поверхности посудины. - Кто-то сказал тебе, что ты толстый? – голос Сона становится на тон серьезнее. Он откладывает столовые приборы в сторону, не сводя глаз с лохматой макушки. - Нет… То есть да. – Чанбин вскидывает голову и смотрит растерянно, а Хану уже хочется хёна спрятать у себя под боком и никого не подпускать - То есть нет. – брови сначала надламываются, после сдвигаясь глубоко на переносицу – Я не знаю. – Бин снова склоняется над нетронутым блюдом, которое успело остыть во второй раз. Отлично. Теперь Джисон тоже расстроен. Какой же ты глупый, Со Чанбин. Не стоило поднимать эту тему. Жил бы себе спокойно, радовался, не тужил. Но нет же, надо было всё испортить. Да, жил бы… До тех пор, пока Джисон не нашёл бы кого-то более привлекательного. Того, кто подходил бы ему больше, чем какой-то облезлый заяц. - Ты считаешь, что они правы? Те, кто говорит, что ты толстый? И ты сам тоже так думаешь? - Да. – звучит слишком смиренно, будто Чанбин сдался и не хотел хоть как-то себя оправдать. Хотя, так оно и было – Я согласен со всеми теми, кто так говорит обо мне. Это ведь правда. – Бин поджимает губы, не услышав напротив сопротивления, и поэтому продолжает – Ты только взгляни на меня. – усмехается чему-то в своих мыслях, откладывая и свою вилку тоже – Эти мои бока и ляжки.. А подбородок? И дело не только в том, какой я жирный. Дело ещё и в том, что я в принципе страшный. Серьёзно, Сонни, я каждое утро задаюсь вопросом, как мы всё ещё вместе. Я не.. Ты… – Бин запинается и теперь его невозможно пухлые губы походят на тонкую белую полоску, в полной мере отражающую наиглубочайшую степень разочарования. Он, наконец, смотрит на Джи и не тем самым взглядом, который последний хотел бы увидеть – Ладно, я не такой красивый, как ты, окей? – эта фраза, переполненная сожалением, становится не отправной точкой, а началом конечной, – Мне неловко находиться рядом с тобой в общественных местах. Я стесняюсь всех этих вылупившихся людей, чьи взгляды направлены на нас, когда мы гуляем под руку. И мне всё время кажется, что они вот-вот начнут тыкать пальцами и смеяться. Задавать вопросы, от чего ты возишься с таким недотёпой, если вокруг полно милых девушек и парней. – Бин вдыхает глубоко и резко выдыхает, возводя глаза куда-то на уровень выше головы Джисона. Он смотрит куда-то сквозь, а не на что-то конкретное, - Может, будь я худее и не так остро реагируй, как это обычно бывает… - По-твоему, ты жирный грубиян, а я весь такой из себя ангел во плоти, теряю время, встречаясь с тобой? – Джи звучит очень серьёзно и немного осуждающе. - Именно так, Сонни. - Знаешь, это чертовски обидно. - Что?.. – Чанбин бухает внутри себя под землю, мысленно устроив саморасчленёнку. Ну вот. Он снова огорчил Джисона. Замечательно. Просто молодец – Прости, я не… - Нет, дослушай. – Джисон останавливает его раскрытой ладонью, выставленной вперёд, после чего складывает руки на груди – Я не обвиняю тебя в подобных мыслях, это не будет того стоить. Но я действительно обижен. – Чанбин всё же опускает голову, но продолжает смотреть, пусть исподлобья и чуть пристыжено – Мне досадно от того, что ты не видишь себя таким, каким вижу тебя я. – Бин весь подбирается и обращается в один только слух, боясь вновь сболтнуть чего-то лишнего – Мне не нравятся худышки, тем более скелеты. Конечно, человек не вправе выбирать себе фигуру банально из-за проблем со здоровьем к примеру. Но я сейчас о другом… И как бы это заезженно ни прозвучало, я люблю, когда есть, за что схватиться, Бинни. – если бы Чанбинни сейчас попивал заказанный сок, он бы точно подавился, а пока что ему остаётся давиться пересохшим горлом и чужими словами в свой адрес – И ты просто не представляешь, насколько я в этом плане извращенец. – кажется, запить всё-таки нужно. Желательно, чем-то покрепче и похолоднее. Возможно ли заказать в кафе виски в виде огромного куска льда? Чанбину бы не помешало, чтобы переварить вместе с алкоголем и смущающие реплики – Когда мы с тобой обжимаемся, эти самые бока, которые тебя так не устраивают, я обожаю ощущать у себя под руками. Они мягкие и тёплые. Я люблю всё мягкое и тёплое. – ладно, хорошо, он мягкий и тёплый. Осталось только в полной мере это осознать и есть шанс, что Чанбина откачают в ближайшей больнице от инфаркта – Ляжки.. Твои бёдра… Бинни, ты, может, не заметил за всеми загонами, но то, как некоторые смотрят на твою фигуру совсем не вяжется с презрением или отвращением. Это скорее.. Ммм… - Джисон задумывается, кусая нижнюю губу и хмурясь – Желание? – вскидывает брови и, похоже, сам себя смущать начинает – Я смотрю на тебя точно так же, но в отличие от этих некоторых не хочу просто провести с тобой ночь или облапать за углом. Я хочу смотреть и наслаждаться, пока не сдохну. А подыхать я собираюсь ой как не скоро. - Перестань. – не выдерживает Чанбин. Оттенок его кожи постепенно перешёл от светло-карамельного до ярко-розового и грозился вспыхнуть красным. Именно таких результатов и добивался парень напротив. - Бинни, когда твои шикарные ноги у меня на плечах, я не могу не мять твои ляжки. Мне безумно нравится, когда у меня между пальцев собирается бугорок из кожи. И все красные и фиолетовые отметины, которые я преднамеренно на тебе оставляю, разве не подтверждают мои слова о любви к твоему телу? Твои широкие плечи и тонкие кисти, спина, шея, локти, колени, мне продолжать перечислять? - Нет… - А живот? Твой живот, который, несмотря на пресс, все равно остаётся таким же мягким, как и бока? - Всё, хватит! – Чанбин повышает голос для верности, пока у Джисона дыхание перехватывает от быстрого говора. - Подожди, у меня заготовлена речь про твои грудь и задницу. - Ты жуткий… - изрекает Бин, прежде чем из ушей пойдёт пар. Он чувствует, что горит и весь превратился в одно большое сердце, которое только тронь и стучать перестанет. Ну за что Джисон так с ним? - Какой есть. – язвительные нотки сглаживаются решительной нежностью, что перекрывает те реплики, что обычно говорят в грубом тоне – Ты заварил мне кашу и я пытаюсь её расхлебать. - А обязательно хлебать её кипятком? - Кипяток не моих рук дело, всё таки не я кашу заваривал. – хмыкает Джи, складывая локти на стол и подпирая ими напрягшуюся шею – Но моих рук дело – щупать твоё тело. – Джисон думает, что, наверное, похож сейчас на придурка со своей широкой улыбкой и дьявольски плещущим из неё довольством – Прикольная рифма вышла, да? - Хватит уже, я всё понял, только прекрати, пожалуйста! – Чанбин роняет выражение крайнего смущения в раскрытые ладони, пока Джисон лишь сильнее смелеет. Он ещё никогда так не стремился кому-то что-то доказать. -Я продолжу. – и слышит вымученный стон, приглушённый руками – Бинни, твоё лицо… Оно не распухшее. Я люблю твои глаза, губы, щёки, этот маленький шрамик на таком не любимом тобой подбородке. Мне нравится в тебе всё, и я бы сейчас не сидел и не рассказывал, насколько сильно тебя люблю, если бы было наоборот. - Всё? – спрашивает Бин. - Нет. – лыбится Сон. - А по-моему всё. – уже тише. - Нет, Бинни. Я ещё ничего не сказал про твои волосы, голос, манеру говорить, жестикулировать, смеяться…. Честно, Бинни, я бы посвятил тебе целую оду, если бы только имелись слова, которыми было бы возможно описать твою красоту. Но таких слов ещё не придумали, поэтому мне бы осталось только исстрочить твоим именем хоть сто, хоть тысячу не страниц, а листов. – Джи понимает, что опять запыхался, а ведь он всего лишь говорил очевидное, но так умело не замеченное своим парнем – Ты правда хочешь, чтобы я это сделал? - Не нужно… - А мне кажется, что очень даже нужно. - Сонни… - Чанбин удосуживается отнять лицо, которое ни на тон не перестало быть краснее, от ладоней. Он думал, что сгорит от стыда прямо на этом стуле, за этим столом, в этом здании, полным людей, прямо перед парнем, который… - Ты признался мне в бесконечной симпатии посреди кафе, полном лишних ушей. - Плевал я на лишние уши, Чанбини. – заговорщическим шепотом оповещает Джи – И то, что я к тебе чувствую – нечто большее, чем бесконечная симпатия. Время вокруг их столика будто замирает. Проходит пара секунд, прежде чем шум в голове у Бина затихает и как по щелчку возвращается обратно. Джисон понемногу начинал хмуриться, не понимая, почему Со завис. Он был настроен решительно, даже слишком, а всё выше сказанное прибавляло его обычно мягкому внешнему виду некой мужественности. Ну поймите, никто не говорил столько приятностей Чанбину за всю его недолгую жизнь, поэтому все слова, сорвавшиеся с губ Джи приравнивались Бином к подвигу. Как если бы Чанбин находился на вершине башни, охраняемой лютым драконом, и наблюдал за рыцарем, отважно прошедшим и лаву, и пропасть. Джисон в его понимании давно светился так, будто с рождения щеголял в доспехах, начищенных кучкой ангелов-купидонов до божественного блеска. Это всего лишь слова, это всего лишь буквы, это всего лишь чувство. То, которое разрывается внутри на миллиарды мелких кусочков и собирается обратно. Оно многим громаднее, чем привычная реакция на похвалу. Бин хотел бы понять, чем он заслужил такого парня, как Хан Джисон. Да, они поддерживали друг друга и вообще славились самой не скандальной парой в кругу общих друзей. Однако они и не разговаривали вот так, чтобы загнать другого в ловушку. Только вот говорил практически один Джисон и из ловушки Чанбин выбираться не хотел от слова совсем. Глаза начало неумолимо щипать, а влага, понемногу скапливалась в уголках глаз, не задерживаясь там надолго и скатываясь одинокими струйками с ненавистных собою пухлых щёк. Джисон вот тоже пухлощёкий. Только его никто жирным не называл, потому что тело у него, как у аполлона и пресс твёрдый, и ноги худые, а бёдра подкаченные и бицепсы крепкие. А Чанбин.. А он просто мягкий и тёплый. Джисон же выглядел мало того, что шокировано, тот буквально выпал из реальности, кажется. Впрочем, тут же впадая обратно, дабы засуетиться, словно незнающая азов мамаша над грудным младенцем. Джисон явно не понимал, куда деть руки и что сказать, только бессмысленно размахивал запястьями в воздухе, закрывая и открывая рот в беззвучном режиме. По мнению Бина парень выглядел так забавно, что впору было озвучить свои мысли по этому поводу, обрисовав их коротким нервным смешком, после которого последовали попрыскивания в тщательно зажатый кулачок. Смех трудно сдержать, как бы Чанбин не старался. Джисон так его любит. Как Чанбин вообще мог подумать, что не достоин его? И пусть прежняя упущенная уверенность в себе и своём теле ещё не вернулась, Чанбин чувствует, как глаза теперь прожигают снежинки радости. Он рад и больше, что сейчас его успокаивает именно вечно голодная белка, а не кто-то иной. Еда на тарелке уже не кажется такой противной. Бин поражает Сона во второй раз, когда тщательно пережёвывает овощи и мясо из заказанного салата. Однако даже тогда Джисон остаётся нервным и часто порывается что-то сказать, но тут же себя останавливает. Поедая десерт в виде бананового маффина, Бин облизывается и спрашивает одними глазами, что не так. Джисон бегает по столу взглядом в поисках спасения, но позже прикрывает веки и собирается с мыслями. Глубокий вдох. Глубокий выдох. - На самом деле – начинает Джи, заставляя в очередной раз напрячься собеседника – я пригласил тебя сюда не просто ради свидания. – Чанбин готовится к худшему и перестаёт жевать, с удивлением наблюдая румянец на смуглых скулах парня – Мне нужно поговорить с тобой. Точнее кое-что предложить, да. Ты… - черноволосый весь подбирается и откладывает маффин на блюдце, облизывая испачканные губы. Джисон же ещё пару раз вдыхает и выдыхает, после зажмурившись и выпалив скороговоркой – Ты переедешь ко мне? Тишина. Абсолютное молчание. Нет, конечно же, остальные посетители продолжают о чём-то беседовать между собой, периодически смеяться и тому подобное. Кажется, Джисон отчётливо различает звук упавшего стакана и парочку пугливых вскриков, но не слышит заветного ответа. Прождав ещё с пару секунд, Джисон, успев разочароваться в жизни и отчаяться несколько раз подряд, приоткрывает одно века, словно в ожидании пощёчины. Он так боится быть отвергнутым. А Чанбин совершенно не похож на Чанбина. Перед Джисоном сидит растерянная статуя. Глаза чуть из орбит не лезут. - Ну… То есть…. – выпрямившись обратно, мямлит Джи, вновь не зная, куда деть руки – В смысле, ты хочешь жить вместе? То есть.. – он искусал губы до пухлой красноты и исчесал шею от испытываемого нервоза до примерно такой же степени - Я не знаю, как сказать, но ты ведь понял, что я имел ввиду? - статуя напротив никак не хотела развисать и подавать признаки жизни – Чанбин? - Я сейчас ощущаю себя влюблённой по уши девчонкой, перед которой её парень стоит на одном колене и с кольцом в руке. Знаешь, такое круглое и в бархатной коробочке, и обязательно с камушком по серединке. – Чанбин смотрит так же растерянно и, возможно, общение с Джисоном не приводит ни к чему хорошему, ведь он точно так же мямлит всякую ерунду, лишь бы не молчать и не испытывать друг друга на стресс лишний раз. - Значит ты… - неуверенно тянет Джи, вздрагивая, когда парень вскакивает из-за стола и решительно стучит по нему ладонями, наклоняясь вперёд. - Конечно же да, Сонни! Официантка облегчённо выдыхает и даже чуть улыбается. Никому не придётся оплачивать битые осколки и испорченную еду. Возможно, ей и чаевые оставят. Удачный день, не правда ли?