Ритуал

      Такао всегда ассоциировался у Мидоримы с бешеной белкой. Ну, знаете, таких очень активных зверьков всегда рисуют в детских аниме, чтобы показать, что вот он, вечный двигатель и главный помощник героя-тугодума, который за серию весёлых приключений сбегает сто раз по своим беличьим делам и поднимет шум и гам.       Такао — вот такая очеловеченная белка с яркими умными глазами и бесконечным стрёкотом весёлых слов. Ворвался несколько лет назад в его, Мидоримы, размеренную жизнь и… Удивительно, совсем не устроил там шум и гам. Только немного поменял привычный ритм, и Мидорима точно бы не смог теперь жить иначе.       — Хэй, о чём задумался? — едва слышно прошептал Такао, бросив на него хитрый взгляд.       — О тебе, — честно признался Мидорима, и о таких вещах на лекции и правда надо говорить тихо-тихо, а он бы сейчас с удовольствием вскочил на стол и прокричал бы об этом на всю аудиторию. Энергия Такао просто заразительная, правда-правда, даже если сейчас он, слегка покраснев, лишь украдкой скользнул пальцами по его запястью, а потом крепко сцепил их ладони под столом.       С того знаменательного холодного дня в октябре прошло два месяца. С того дня Такао всегда шепчет ему в ухо, как его любит, и умудряется делать это даже в огромной толпе людей. С того дня Мидорима думает только о нём, конечно же. Обо всём таком невозможном Такао с яркими глазами, мягкими волосами и тёплыми губами. И, оказывается, холодным носом — он всегда пытается уткнуться им в его шею, и, будь у него настоящий беличий хвост, точно бы прятал его в нём, свернувшись в клубок.       — Ты белка, Такао, — всё-таки серьёзно заявил Мидорима как-то о своих умозаключениях, и Такао весело захохотал:       — Типа миленький такой же? Ладно, если подаришь мне орехи на Рождество, я буду только за, — а потом, юрко оглядевшись на полупустой и сонный вагон метро, уткнулся носом в его плечо, потянул на себя край шарфа.       — Такао.       — Мм?       — Приезжай ко мне домой на Новый год. Родители уедут на банкет, и…       Такао так крепко вцепился пальцами в его шарф, что чуть не придушил, и Мидорима даже поперхнулся от неожиданности, завороженно всматриваясь в хитрые и пытливые глаза — так близко-близко. Ещё чуть-чуть, и можно было бы Такао поцеловать, если бы не шарф, конечно, ведь он замотался отвоёванным краем так, что только глаза и было видно.       — Что делать будем, Шин-чан? Сидеть под одним пледом, смотреть добрые новогодние фильмы и есть курочку из KFC? — на одном дыхании глухо пробормотал он, и Мидорима медленно кивнул.       На самом деле Такао хотелось поцеловать до дрожи, до покрасневших припухших губ и шальных вдохов. Он не стал думать об этом только сейчас — он думал об этом уже тогда, когда Такао первым увидел его слёзы после первой игры с Сейрин, а потом в жажде растормошить его, узнать его смех, пытался его защекотать. Мокрыми от дождя колючими ресницами он тогда задел его щёку, клацнул зубами перед самым носом, потянувшись к нему на цыпочках, и холодными пальцами пытался пробраться под футболку и царапнуть ногтями по рёбрам. Мидорима тогда хотел его убить.       Но в тот же день уже дома, ворочаясь бессонно в кровати, он кусал себе губы и злился на себя за то, что упустил шанс его поцеловать. Еще больше злился на то, что хотел этим шансом воспользоваться. А Такао, словно чувствуя, давал их всё больше, больше и больше.       Мидорима честно продержался до этого октября, огрызаясь на весёлые вечные шутки и отшатываясь от невозможных приятных прикосновений. Всё это было нечестно — и больше всего, конечно, обманывало его собственное принципиальное упрямство, долго его дурило, заставляло выдумывать глупые отмазки и считать, что он должен поступать лишь правильно. Может, по мнению многих, ему было бы и правильно начать отношения с какой-нибудь серьёзной девушкой.       По мнению Мидоримы, правильно для него было целоваться только с Такао. И встречать с ним Новый год, и замирать от его весёлой улыбки. То, что Такао и вне баскетбольной площадки стал его поддержкой и в жизни, было даже больше, чем правильно. Это было… это было просто всё.       Мидорима не был силён в красивых словах, да и в выражении чувств, наверное, тоже — собственных уж точно. Только-только научился улыбаться, как уже пора перепрыгнуть через пару ступенек и научиться прикасаться, так красноречиво и влюблённо. И впору признать себя уже главным героем-тугодумом с той самой гиперактивной белкой.       — Учти, мы с тобой обязаны всё это съесть, — серьёзно и громко проговорил Такао, водружая на кухонный стол громадный пакет из KFC, и сразу же весело захохотал: — Не смотри на меня так, Шин-чан, а то мне уже страшно, вдруг погонишь меня на пробежку вокруг твоего дома по сугробам после всех этих страшных калорий.       — Разумная идея, Такао, могу даже взять её на заметку.       — Да это же честь, Шин-чан, у меня, кстати, есть ещё парочка, послушаешь? Такао ловким движением оказался рядом, потёрся щекой об плечо, и Мидорима невозмутимо поправил очки:       — Наверняка что-то неприличное и абсолютно не поддающееся на первый взгляд здравому смыслу.       — Ну вот, Шин-чан, а я ведь хотел тебе рассказать, сколько калорий тратится при поцелуях, а ты взял и сам начал эту тему, — скороговоркой выдохнул Такао, оказываясь с ним лицом к лицу, и Мидорима крепко вжался в его бёдра своими, притискивая его к краю стола.       — Да, это точно не поддаётся здравому смыслу…       — На первый взгляд?       — На первый взгляд.       Губы слегка покрасневшего Такао и на первый, и на второй взгляд так и тянет поцеловать, и Мидорима не стал себя отговаривать, зарываясь ладонями под его большой пушистый свитер с разноцветными оленями. И где Такао такой нашёл, в нём же вся баскетбольная команда поместится. У него и ворот объёмный, мешал добраться до сильной горячей шеи, а ведь её тоже хотелось поцеловать, хотя бы просто прикоснуться к ней. Мидорима и сам себе не мог объяснить, почему именно это местечко в Такао так его притягивало. Чтобы можно было прощупать под кожей проступающую мышцу, чтобы Такао крупно вздрогнул в ответ на прикосновение, и тогда бы Мидорима почувствовал его расшалившийся пульс. Он уже так привык его дразнить на шумных перерывах меж парами, и после Такао всегда смотрел на него хитрющим взглядом и сам старался подставиться под ладонь, и тогда Мидорима даже иногда нырял пальцами под ворот рубашки или задорной футболки и обводил ими проступающий позвонок на загривке. Но сейчас он, запальчиво целуя горячие скулы, задрал полы свитера и обеими ладонями водил по бокам Такао, дразнил ногтями и щекотал под рёбрами — наверное, в сладкую отместку. Такао, поёрзав, уже просто потянулся и уселся на край стола, обхватив Мидориму коленями и вжимая его бёдра в свои.       — Вот чёрт, Шин-чан, мы же так до новогодних фильмов не дойдём, у нас тут порно на кухне намечается, ты понимаешь? — сдавленно хохотнул он и сразу же охнул, ведь Мидорима крепко сжал пальцами его правый сосок и наконец-то оценил всю прелесть его громадного свитера, который никому из них не мешал, а ведь обычный мог уже неудобно перекрутиться у Такао на груди.       — Если ты скажешь, что ты против, я тебе не поверю.       — Это я не верю, что ты, Шин-чан, собрался меня отжарить на своём же кухонном столе, вот что делают крылышки из KFC, вдохновляют даже такого педанта… Ай!       Мидорима всё же оттянул ворот свитера и ощутимо укусил его в шею, немного оттягивая зубами солёную кожу. Потом же притих, утыкаясь в неё носом и тихо дыша, запоминая новогодне-терпкий запах Такао. Тот точно же успел по пути заскочить в свою любимую кофейню и выглотал самый большой стакан кофе с миндальным сиропом. И этот горячий запах, смешиваясь с морозным покалыванием выпавшего снега и лёгким парфюмом самого Такао, словно пронизывал его самой энергией. Такао и так ей пылал каждую секунду, а теперь она словно перетекала в Мидориму, кофейной горечью щекотала губы и тёплым возбуждением собиралась в паху.       Мидорима сорванно вздохнул, когда Такао осторожно зарылся ладонью в его волосы.       — Ты такой чудесный, Шин-чан. Такой растерянный.       — Я не знаю, что делать дальше, а ты считаешь это чудесным, — хмыкнул Мидорима, и Такао, взъерошив пряди на затылке, пощекотал его за ухом, как кота.       — Ну, ты смущаешься, а это мило. Всегда залипал на это.       — И всегда меня специально смущал, — только успел ответить Мидорима, немного отстранившись, а Такао тут же стянул с него очки и аккуратно положил подальше.       — Мешаются, когда целуемся. Да, я тебя снова…       — Смущаешь, — выдохнул Мидорима, воруя лёгкий смех с его губ своими, и Такао подался навстречу, обнимая его обеими руками и словно стараясь вжаться в него всем телом, так, чтобы почувствовалось и сквозь злополучный свитер. Мидорима не выдержал скоро — просто стянул его с него одним движением, и Такао зябко вздрогнул и доверчиво прикрыл глаза.       — Ну вот, Шин-чан, ты исполняешь мои смелые фантазии, а тут уже я помираю от смущения, — мягко проговорил он, приоткрывая один глаз, и в нём искорками заблестело хитрое веселье.       Мидорима ничего не ответил, только снова поцеловал его в шею, а после, наклонившись, обхватил губами уже напряжённый сосок, и Такао сдавленно охнул, а потом ловко накрыл ладонью его затылок, словно подсказывая, ведя его в этих неловких ласках. Это было странно и неудобно, и у Мидоримы, осторожно выцеловывающего нежность на тёплой коже, точно бы затекла шея, если бы Такао не массировал её пальцами время от времени, тихо бормоча над его головой:       — О чёрт, Шин-чан… Что же ты делаешь, а?       Мидорима только невесомо скользнул дыханием по его рёбрам и аккуратно опустился перед ним на колени на прохладный пол, утыкаясь носом в подтянутый живот, и Такао сдавленно охнул:       — Ты только не говори мне… Ладно, Шин-чан, ты просто молча всё делаешь, но…       — Такао, — коротко перебил его Мидорима, легко хлопая ладонью по бедру, и Такао, замолчав, тут же принялся расстёгивать на себе джинсы, путаясь в собственных и после его пальцах, а потом, поёрзав, кое-как стянул их с себя вместе с яркими боксерами. Мидорима всё вместе стянул вниз большим комом, и Такао остался только в одних синих носках с весёлыми пингвинами, поджимая в них пальцы. Завороженно наблюдая за этим, Мидорима крепко сжал собственный член сквозь лёгкую ткань домашних брюк и белья и поцеловал Такао в колено, после прижимаясь щекой к внутренней стороне левого бедра. Кожа там была горячая-горячая, так и пекла щёку, но подрагивающий член Такао с покрасневшей крупной головкой ей не уступал, царапнул влажным жаром по губам, и Мидорима бегло облизнул губы. Самым кончиком языка он коснулся выступившей на головке вязкой капли, и Такао, вздрогнув, снова зарылся пальцами в его волосы, только на этот раз резко и сильно, давя на затылок.       — Шин-чан, извини, ничего поделать не могу, я просто… — сдавленно всхлипнул он. — Я просто так хочу…       Мидорима знал — и Мидорима тоже хотел, уже ныряя ладонью в собственные боксеры и сдавливая пальцами свой напряжённый член. Он послушно обхватил ртом член Такао чуть ли не до середины, в это же время ведя большим пальцем по собственной чувствительной головке, и шальной стон завибрировал в горле. Мидорима, слегка подавшись назад, снова насадился ртом на член Такао так, чтобы он уткнулся им в нёбо.       Пальцы Такао на затылке вздрогнули, ослабив хватку, и Такао глухо застонал, похоже, закрывая свободной ладонью себе рот. Мидорима же провалился в вязкий тёплый шум в собственных ушах, в чьё-то из них двоих сорванное дыхание и во влажные неловкие прикосновения — своих же пальцев к своему же члену и животу, после болезненно сжимающих свои же соски сквозь футболку. Член Такао горячей упругой тяжестью давил на язык, пытался протолкнуться в горло, и Такао, наклонившись, гладил Мидориму по щекам сухими и горячими пальцами, вёл по раскрасневшимся губам и стирал с подбородка слюну и сперму. Он кончил сильной терпкой струёй Мидориме прямо в горло в тот момент, когда тот царапнул кончиками зубов по раскалённой головке, в то же время крепко сжимая собственный член и так и кончая в не снятое бельё.       Такао с растерянно-счастливым и светлым-светлым лицом всё так же стирал с его лица собственную сперму, капельками соскользнувшую из уголков рта, и только удерживало Мидориму от того, чтобы не развалиться обессилено на полу, позволяя оргазму и восторгу расползтись по всему телу. Пока что все ощущения теперь были там — на кончиках осторожных пальцев Такао и на собственных растревоженных губах.       — Шин-чан, слушай…       Мидорима не нашёл даже сил ответить — только устало моргнул, цепляясь взглядом за чужую лёгкую улыбку.       — Шин-чан, у меня задница к твоему столу липнет, ты уж прости.       — Ты невыносим, Такао, — прохрипел Мидорима, прижимаясь щекой к его тёплому колену и прикрывая глаза.       — Ну вот, теперь всё так, как нужно, раз ты на меня ворчишь.       — И люблю тебя.       — И любишь меня, — тихо повторил за ним Такао, кое-как сползая со стола и садясь с ним рядом на полу.       И если они оба доберутся всё-таки до пледа на диване, их ждут новогодние фильмы и курочка из KFC.