За письменным столом

Она слышала голос. Нет, никто не разговаривал за дверью, никто не следил за ней. Нет. Это было в голове. Грубый, хоть и достаточно тихий, словно он шептал, стоя за ее спиной. И, по правде говоря, это присутствие она чувствовала достаточно давно, только сейчас это ощущалось сильнее. Голос Драко Малфоя в ее голове отдавался чем-то до ужаса болезненным, оторванной корочкой на застывшей болячке, а может, эта самая ранка никогда и не затягивалась. Было сложно определить. Она повернулась, слишком ощущая его присутствие, когда голос стал громче и настырнее, и в этот момент Гермионе удалось уловить нотки цитрусового аромата. Того самого аромата. Она хорошо его помнит. Слишком хорошо, чтобы ей это показалось. Еще пахло… мятой, кажется. Глаза бегали между стеллажами в желании обнаружить его. Но голос утихал, а такой знакомый аромат развеялся среди магических сборников. Гермиона прижала книгу в мягком, кожаном переплете к груди и тихо хныкнула, словно в очередной раз от нее оторвали частичку чего-то очень важного. Наступила тишина. Слишком тихо даже для библиотеки. Жизненно необходимым было найти место, где она сможет дышать. Где она хотя бы вспомнит, как дышать. Осознание того, что блуждание по Малфой-Мэнору затянулось, пришло лишь тогда, когда Гермиона едва коснулась дрожащими пальцами серебряной ручки двери, на которой тонкий слой пыли был стерт недавним касанием слизеринца. Это сразу бросилось в глаза: тонкие лучи солнца, которое так спешило спрятаться за горизонтом, заставляли светиться стертые отпечатки длинных пальцев на серебряной поверхности. И, проходя по длинному коридору, в попытке выявить для себя максимально безопасное место, где она сможет уединиться с ним, эта мелочь слишком выбивалась из общей картины. Хотя… Эта мелочь вряд ли была бы такой заметной, если бы не пыльные ручки других дверей, на которые она обращала внимание. Остальные комнаты абсолютно точно уже давно не посещали. Возможно, Драко Малфой вовсе не посещал Малфой-Мэнор последнее время, и на то у него были причины. Гермиона задумалась, смогла бы она жить в пустом доме, в котором она больше не услышит радостный смех своей матери, когда папа вновь пошутит, сидя на диване со свежей газетой в руках? Смогла бы она сидеть на пустой кухне, где она когда-то наблюдала за мамой, пока та увлеченно готовила тот самый яблочный пирог, чей аромат заполнял абсолютно все пространство вокруг? Нет, конечно же. Она бы убежала, улетела, а может, умерла? Слишком сложно. Помедлив еще мгновение, Гермиона все же обхватила ладонью ручку и, слегка повернув ее, открыла дверь. Хозяйские покои. Комната выглядела мрачно: деревянные полы, кажется, поглощали свет, а мебель из темного дуба словно растворялась в этом круговороте черноты. Напротив двери располагалась огромная кровать все из того же темного дуба. Черный балдахин, по краям которого свисали тоненькие серебряные нити, как капли дождя, пожалуй, единственные, что хоть немного выделялись на фоне остального, создавал иллюзию, словно он окружает не шелковые простыни, а бездну, пропасть, самую настоящую черную дыру. И страшно было не упасть, а сам факт, что появилось это желание. Сорваться. С каждым аккуратным, медленным шагом, что делала Гермиона, проходя вглубь помещения, ощущение его присутствия лишь нарастало, становилось невыносимым. Ее раздражало, что он снова и снова заставляет ее прогибаться, поступать так, как ему вздумается. Это была отличительная черта Драко. Определенно. Даже сейчас, когда он… мертв. Все равно вынуждает играть по его правилам. Гермиона остановилась около изножья кровати и коснулась практически невесомых серебряных нитей, другой рукой крепко прижимая к груди ту самую тетрадь, собственность Драко Малфоя. Ей казалось все происходящее таким запретным, противозаконным. Сам факт, что сейчас гриффиндорка стоит в самом недоступном для нее месте — спальне Малфоя — казался ей из ряда вон выходящим. Тем не менее она здесь, держит в руках таинственное послание, и она знала наверняка, кому оно адресовано. Именно в это мгновение девушка обратила внимание на то, что, казалось бы, идеально заправленная кровать, оказывается, не такая уж идеальная. Должно быть перед тем, как сделать это, Драко лежал здесь. Внезапное желание коснуться чего-то столь интимного возникло практически из пустоты. Усевшись на кровать, Гермиона помедлила, несколько секунд, собираясь с мыслями, прежде чем расслабить спину и провалиться в бездну. Она легла. Запах. Снова. Гермиона лежала в самом центре Малфоевских покоев и боялась пошевелиться. Она пыталась вслушаться в тишину — может все-таки она здесь не одна? Возможно, это все огромный розыгрыш? Возможно, Малфой решил, что давно не кошмарил жизнь Гермионы и решил поглумиться? Оборотное зелье — не новшество, так что мешало Драко обернуться в Кингсли Бруствера или подослать кого-то? Конечно, он бы этого не сделал. По многим причинам. И понимание того, что она здесь действительно одна, пылинка в пустом доме, позволило наконец выдохнуть. Гермиона раскрыла тетрадь. — Я ждал тебя, — раздался тот самый голос из глубины комнаты. Резко подорвавшись, Гермиона поняла одно — Малфой-мэнор она покинет седой. Она прищурилась, пытаясь рассмотреть мужчину, а сердце билось так сильно, что еще немного и оно остановится вовсе. Легкие пережало, перекрывая доступ к кислороду, когда зрение привыкло к темноте и девушка обнаружила около камина, в мягком кресле вальяжно сидящего молодого человека. О, нет. Она не спутает его ни с кем другим. Только он мог одним лишь своим присутствием кипятить кровь и морозить одновременно. И сейчас Гермиона не понимала, холодно ей или жарко. В комнате загорелся камин. — Как ты… — пыталась хоть что-то выдавить из себя девушка, но мозг словно не слушался ее, отказываясь воспринимать происходящее всерьез. — Не утруждай себя, — ответил Драко Малфой. Он ехидно улыбнулся и закинул ногу на ногу, усаживаясь удобнее. Он так поразительно красив… Он стал таким после казни Люциуса. Должно быть смерть отца наконец позволила ему выдохнуть, вспомнить, что он не существует, а живет. Своей собственной жизнью. Тогда его глаза наконец засветились, лицо расслабилось, а грудная клетка начала шевелиться. Девушка тогда в прямом смысле увидела, что он умеет дышать. Полной грудью. И сейчас он был таким же, как в их последнюю встречу в Косом переулке, когда они случайно столкнулись около книжной лавки. В день рождения Нарциссы. За пару дней до смерти Нарциссы. Не было оскорблений, никаких попыток унизить Гермиону, лишь быстрое «Грейнджер» и шок в глазах. «Привет» — единственное, что успела выдавить из себя девушка, прежде чем Драко кивнул и ушел. Тогда она видела его последний раз. А он все такой же. Словно та встреча была не несколько лет назад, а сегодня утром. На нем даже одежда была та же: тонкий черный свитер, облегающий мышцы живота, прямые, идеально выглаженные брюки, кожаные ботинки и темно-серое пальто по колено. — У тебя много вопросов, — произнес слизеринец, выводя Гермиону из размышлений. Девушка инстинктивно отвела взгляд и слегка прокашлялась, не находя в себе силы сказать хоть слово. Ей было странно видеть его перед собой. И к черту тот факт, что она сейчас в его доме, сидит на его кровати. — Знаешь, — начал Драко, проводя ладонью по волосам, убирая прядки с лица, — я надеялся, что этот диалог произойдет раньше и при других обстоятельствах. Но мы оба сейчас здесь. От его слов Гермионе захотелось расплакаться. Она вслушивалась в каждое его слово. Этот голос… Ей было странно и страшно услышать его спустя столько лет. Иногда казалось, что она вовсе забыла, как звучит его голос. — Помнишь? — Спросил парень, не отрывая взгляда от смелой гриффиндорки. — Что? — на выдохе произнесла девушка, боясь повернуться в его сторону, посмотреть и увидеть, что его там нет. Драко лишь усмехнулся и громко выдохнул, после чего последовала тишина. Настолько громкая тишина, заставляющая Грейнджер сильно зажмуриться, лишь бы не заплакать от ощущения, что он растворился. — Седьмой курс. Молния прямо в центр головы. — Мы тогда впервые заговорили не как враги. Ты тогда смотрела на меня с прищуром, закатывала глаза, цокала своим острым языком, не доверяла, но мы не были врагами. — Тебе опасно доверять, — резко выпалила Гермиона, перебивая парня. Еле заметный смешок коснулся ее уха, невесомым пером по коже. — Мне нельзя доверять. — Я знаю, — осмелилась, повернулась. Он все еще смотрел на нее, казалось, даже не моргал, разглядывал ее лицо. Каждый миллиметр. — Тогда, в первый раз, ты пыталась убедить меня в том, что каждый человек прекрасен, а я смеялся. — Вообще-то ты назвал Пенси Паркинсон уродкой, — сквозь зубы процедила Гермиона. Это было первое совместное занятие после победы над Темным Лордом. Все вокруг казалось слишком нормальным. Как будто и не было войны, как будто никто не погиб. Но шрамы остались у каждого. Они сидели на уроке по трансфигурации, и пока Гермиона пыталась влиться в ритм учебы после всего произошедшего, записывая каждое слово профессора, позади нее происходила какая-то возня. Она отчетливо услышала «Паркинсон, какая же ты уродка» и тяжело выдохнула, пытаясь подавить в себе справедливую девчонку. Не получилось. Именно поэтому после занятия, когда все гриффиндорцы и слизеринцы покинули кабинет, она дернула Малфоя за рукав мантии, вынуждая остановиться. — Я и тебя так называл, однако тогда ты со мной говорила, а сейчас находишься в моей спальне, — сухо ответил Драко, заставляя Гермиону покраснеть. Девушка почувствовала, как температура в ее теле резко поднялась. Щеки горели. — А тот разговор стал началом конца. Забавно. — Не понимаю к чему ты ведешь, — тихо, едва слышно произнесла девушка. — Меня это раззадорило. Вот к чему. Мне понравилось это противостояние. Не в том контексте, как это было раньше, когда ты молча смотрела на меня, а на твоем лице было написано «фу». Мне понравилось, что ты можешь находиться рядом со мной, бороться, а в глазах не было ненависти. А мне не было противно в ответ. И это, пожалуй, мне понравилось даже больше. Слишком часто Гермиона ловила на себе его взгляд. На совместных уроках, на завтраках, обедах, черт возьми, на ужинах. Слишком часто девушка случайно встречала Драко в коридорах Хогвартса. Слишком часто… Слишком. Периодически ей казалось, что он специально преследует ее. Специально действует на нервы. Но это подействовало, потому что в скором времени она сама начала высматривать Малфоя в мимо проходящей толпе. Привычка, раздражающая, выводящая из себя, но от которой не было желания избавиться. — Сколько мы так переглядывались? Недели две? Да, около того. А потом я стал свидетелем того, как никто не захотел идти в Хогсмид и ты побрела одна. Догнал же, — Драко улыбнулся, оголяя зубы. Смотря на любого другого так искренне улыбающегося человека, можно было бы сказать наверняка — эти воспоминания действительно делают его счастливым. Но это был Драко. Запретная секция. Глубокая тайна. — Вел себя как дурак. — Ну, такой Малфой был очень забавным. Если тебе от этого станет легче, — усмехнулась Гермиона. — Толкался и корчил рожи. Ах да, еще рассказал свою глубокую тайну — как в шесть лет сестры Гринграсс надели на меня платье. Действительно очень забавно, — от этих слов Гермиона рассмеялась, проваливаясь в воспоминания о том дне. Тогда она поняла, что Драко Малфой может быть нормальным. — Но я не жалею, что сделал все это. Иначе бы ты не согласилась увидеться еще раз. — Мы и так виделись практически каждый день, — ответила девушка, пытаясь успокоиться. Она понимала, о чем говорит Драко. Но это женское внутри требовало, чтобы он озвучил сам. — Увидеться еще раз в неформальной обстановке. Не на занятиях, Грейнджер. И чтобы ты сама желала этой встречи, — громко сглотнув, Малфой продолжил, — Я хотел заполонить все пространство в твоей голове. Собой. Резко стало не до смеха, ведь так все и произошло. У них состоялось действительно много встреч без посторонних глаз. И каждый раз Малфой раскрывался все больше и больше, рассказывая о жизни в Малфой-мэноре, о взаимоотношениях с матерью, о своих взглядах, которые не интересовали отца. Рассказывая о жизни после его смерти. А Гермиона слушала его, каждое слово, анализировала. Искала оправдания. Ей было страшно подтверждать это. Но это правда. Он действительно поселился в голове девушки. Впился клыками и отказывался отпускать. — Помнишь, как поссорились в коридоре? — Резко спросил Драко. — Ты тогда была очень злая. Ругалась не пойми из-за чего. Гермиона лишь смотрела на парня стеклянными глазами и медленно дышала, пытаясь успокоить сердцебиение. Конечно, помнит. — Тогда я впервые тебя поцеловал. Ты была как помидор, вся красная. Схватил как тряпичную куклу и прижал к стене. И поцеловал. — Я… — в глазах защипало; Грейнджер сама не знала, что хочет сказать, но чувство, что ответить просто необходимо не покидало ее. Она любила его. Бред, в который не поверит ни один первокурсник даже через пятьдесят лет. Но эта была та самая горькая правда, которую Гермиона старалась похоронить вместе с воспоминаниями о дне, когда все закончилось. А начиналось ли? Она любила его. Осознание пришло в тот самый момент, когда в коридоре Драко сказал о намерениях покинуть Англию в конце учебного года. Она искренне не понимала, почему он так поступает, хотя имел на это полное право. Они ведь просто общались. Просто проводили время вместе. Просто… Гермиона злилась, потому что этот напыщенный индюк не мог внятно объяснить мотив своего решения. И что он сделал? Прижал к холодной стене и впился в губы девушки. Жадно, страстно, не давая возможности издать и малейшего звука. Что это было? Признание? Один Мерлин знает, потому что, когда Драко оторвался от девушки, он лишь улыбнулся, взял ее за руку и пошел вперед. Она любила его. Даже сейчас. Проживая с другим мужчиной спокойную и размеренную жизнь. Целуя его каждое утро в веснушчатую щеку и желая хорошего дня. «Это был правильный выбор». А слезы уже стекали по худому лицу. Она любила его. Любила, когда он дал обещание не оставлять ее. Любила, когда он соврал. «Увидимся завтра?» — спросила Гермиона, оставляя легкий, детский поцелуй на губах слизеринца. А он улыбался, гладя непослушные волосы счастливой девчонки. «Странный вопрос» — ответил Драко и, аккуратно коснувшись указательным пальцем кончика носа Гермионы, устремился в гостиную своего факультета. — Ты соврал мне, — прошептала девушка, вытирая пальцами влажные дорожки на лице. — Соврал, — лишь ответил Драко. Он поджал губы и закрыл глаза. Его ресницы подрагивали, отбрасывая тени на дрожащие веки. Молчание. И лишь тихие всхлипы эхом разносились по комнате. — Ты… Ты все сломал. Ты все сломал! — Гермиона закричала, указывая пальцем на слизеринца. Вскочила с кровати, сжимая в руке тетрадку, и направилась в сторону парня. — Ты разбил все вокруг себя! — Думаешь, я хотел этого? — Малфой поднял взгляд на девушку, находившуюся так близко, практически внутри него. В голове, в кончиках пальцев, под ребрами. Везде. Он протянул руку к заплаканному лицу отважной гриффиндорки, желая коснуться, почувствовать, вспомнить. А она стояла неподвижно. Статуя. И пальцы дрогнули, не решаясь притронуться. — Обстоятельства. — Обстоятельства? Серьезно? — Знаешь, я в тот день не дошел до гостиной, — сказал Драко низким, немного хриплым голосом. — Зато попал в Министерство, в котором решили пересмотреть мое дело. — Что? — тихо произнесла Гермиона, не веря своим ушам. Что он только что сказал? — Меня изгнали, Грейнджер. Выкинули словно крысу. И на следующий день меня уже не было в Англии. Нет. Бред. Он бы сказал ей. Она бы не позволила. Черт с ним, бросилась бы с Драко, как жена декабриста. Бред. — Да, Грейнджер, это правда. И не строй догадок, почему я не сообщил тебе об этом, потому что ответ слишком очевиден. — Нет, Малфой, не очевиден! — она не может поверить. Бред. — Я сломал слишком много жизней. Думаешь, я бы стал ломать твою? Когда тебе гарантировали светлое и успешное будущее здесь? — Драко поднялся с кресла, выпрямляя спину; Гермиона уже забыла, насколько он выше. — Мне позволили появляться в Англии лишь на день рождения моей матери. Один чертов раз в год. И единственное, чего бы я действительно хотел, так это чтобы твоя жизнь не разрушилась из-за меня. — Она и так разрушена, Драко… Из-за тебя и без тебя, — шепнула Гермиона, пряча лицо за ладонями. Боль. Такая адская, разрывающая на куски, терзающая и бесконечная. — Я люблю тебя, знаешь? — Знаю, Грейнджер, — легкое, едва заметное касание заставило девушку повернуться к слизеринцу. А слезы все стекали по ее лицу. Смелая гриффиндорка. — Грейнджер, — он прижал ее к себе, поглаживая по волосам, как делал всегда, — я люблю тебя. Огонь в камине погас. Драко уже не было. Иллюзия, галлюцинация. А она стояла одна посередине комнаты. И открытая тетрадь в кожаном переплете в руках. «В этой жизни я не нашел смысла без тебя.» «В следующей жизни я буду лучше. Ради тебя и ради нас. Обещаю.»