Бумажный кораблик

— А ты и черта лысого не боишься, а? — спросил Леви, когда здоровяк Майк растворился в тени каштанов. Под мышкой Леви носил пистолет, в ботинке — нож, и ещё один, маленькую «бабочку», в специально вшитом внутреннем кармане, но Леви гложило упрямое чувство, что и более мощный арсенал ему бы сейчас не помог. У Эрвина Смита было серьезное преимущество, и добился он его не оружием. — На кой ты его отпустил? — продолжил Леви, не дождавшись ответа. — А ну как я тебя бритвой по глазам полосну и ищи-свищи. Резать собственной бритвой кого бы то ни было Леви побрезговал бы, а запасной на случай встречи с надоедливой полицией он не носил. Они продвинулись вглубь парка и уже не торчали у ограды, выходившей на центральную улицу, а глядели на воду черной реки. Эта ночь была не такая, как предыдущая. Сырая, промозглая, то и дело хотелось подышать на руки, согреть пальцы. Тучи набегали, но были рваные, как тряпки, уже не годные для мытья, а только для законопачивания дырок, и в их частых просветах горели точечки звезд, и река жадно ловила их свет, словно задерживая внутри, под стеклом. — Если бы хотел, — сказал Эрвин, — уже полоснул бы. — А если сбегу? Эрвин удивился: — Куда? В подземный город? И будешь всю жизнь надеяться, что я тебя не найду, носа наружу не казать? — Да просто сдам тебя Грише Йегеру. Он сам тебя бритвой — р-раз. Или скальпелем, ещё лучше. И с борта яхты — бултых. Говорят, сомы в речке водятся трехметровые, мелкой рыбехе тебя и не достанется даже. До воды ещё надо было добраться. По открытому берегу, который через голые ветки молодых деревцев проглядывался насквозь. Но шанс был. Если сначала врезать сцепленными руками снизу, чтоб легавый ноги задрал, а потом вниз по склону, и не нырять в холодную воду, а сделать вид, что нырнул, прижаться к свае мостика и боком-боком переползти на другую сторону, там, где не видно, и выбраться на соседнюю улицу. Машину придется бросить, но Йегер ему потом две таких даст, ещё и новых. — Сомневаюсь, — сказал Эрвин, — что он станет задерживаться, чтобы свести со мной счеты. Почуяв опасность для себя лично, Гриша, как спрут, подберет щупальца и заляжет в тихом месте. — И бросит своего пацана? — Бросит. Вы рассчитывали, что ради сына он пойдет на всё, но, по правде говоря, для того, чтобы Гриша пошел на всё, вам нужно было захватить его бумаги. — Бумаги? — На все те заводы, где он производит наркотики на поверхности. Зачем ему подземелье, как думаешь? Там можно не создавать никакого прикрытия. Никакой документации, никаких заверенных нотариусом бумаг. — И где его бумаги? — Не знаю. В двух шагах стояла скамейка, Эрвин сел на неё, спиной к парку, лицом к реке, и Леви, помедлив и поразмыслив, сел рядом. Разговор о Грише Йегере не слишком его увлекал, первая дрожь ярости от того, что его повозили по траве носом, прошла, и больше всего Леви теперь заботила его собственная судьба. — И что теперь? — спросил он. — Отправишь меня на каторгу? — Если бы собирался — не отпустил бы Майка. — Значит, опять глаза отведешь? Вряд ли Эрвин помнил его, Леви сказал это наугад, почти сам себе под нос, но Эрвин вдруг тихо рассмеялся, и сомнений не оставалось: всё он помнит, змей. Такие ничего не забывают. — Если бы я тебя отпустил и всё стало по-прежнему, можно был бы об этом подумать, но ведь по-прежнему не будет, верно, Леви? Гриша не уберет своих людей из подземного города, слишком удобное и удачное для него место. Вы подождете, пока он свернет лабораторию, отдадите ему сына, а он тоже подождет немного и вернется опять, только уже подготовленным, и поймать его будет не на чем. И во что превратится подземный город за несколько лет, ты же представлял это? — А тебе в этом что за печаль? — Очень скоро, — продолжил Эрвин, не отвечая, — все подземные улицы будут соединять не бордели, а лаборатории. Целый подземный завод по производству инъекций, таблеток и порошка. Ведь именно этого вы боитесь? Из-за этого похитили мальчика? Но сыновей у Гриши всего двое, до первого вам не добраться, а этого он спрячет, и никаких больше козырей у вас в руках не останется. А грубой силы Аккерманам не хватило бы и в лучшие времена, не так ли, Леви? Вся ваша сила в том, что вы сидите в своем гнезде и ревностно его бережете. — В гнезде? — повторил Леви, нервно сжимая пальцы. — В пизде! Тебе, я спрашиваю, что за печаль? Озаботился, как шлюхи живут с барыгами? Под свое крылышко их возьмешь? — А разве они не нуждаются в защите закона? Разве ты сам не считаешь, что они такие же люди и заслуживают нормальной жизни, как и все граждане? Закон даст им такой шанс. — У нас внизу свой закон. — В самом деле? Кто же его обеспечивает? Допустим, пока что вы, клан Аккерман, но сколько из вас осталось? Ты, Кенни, девочка Микаса, которая живет здесь от безысходности? Твоя мама, подорвавшая здоровье жизнью в подземном городе? Твой дед? Сколько ему сейчас? Леви медленно втянул воздух сквозь зубы. Всё знает, ищейка вшивая. Деду уже под восемьдесят. Он родился и вырос наверху, в лучшем месте, чем та яма, в которую его загнала жизнь, никто, родившийся внизу, столько бы не протянул. Но если Эрвин собирается этим его пугать, то зря, после деда на место главного встанет Кенни. Тот ещё мешок с дерьмом, но верный людям и делу, Леви может его не любить, зато со спокойным сердцем может ему довериться. — И чего тебе надо? Чтоб я от ужаса к тебе присосался? Эрвин засмеялся: — Не надо ко мне присасываться. По большому счету у нас с тобой одна цель: выгнать Гришу и обеспечить порядок в подземном городе. Ты считаешь, что за первым автоматически следует и второе, но это не так. Леви, пойдешь со мной? Леви растерялся: — Чего? — Здесь недалеко. Можно и доехать, но напрямую через парк совсем близко. Когда Леви шарахнулся со скамьи, его рука уже лежала на рукояти складного ножика. Лезвие тускло блеснуло, молниеносно выброшенное вперед, и Леви отчетливо ощутил, как оно вошло в плоть. Он не целился в лицо или в шею, не собирался в самом деле убить или серьезно ранить, но он хотел выиграть время, немного времени, чтобы скрыться. Напрямик через парк, прямо с другого, южного входа, располагалось знаменитое здание с колоннами — полицейское управление. Леви взбесило, что его вот так, как щенка, приведут в это логово закона, и даже не в кандалах, а на невидимой веревочке, как загипнотизированного. Он и вправду на минуту почувствовал себя загипнотизированным и по-настоящему испугался: что ещё внушит ему этот человек с уверенным голосом и проницательным взглядом? Какую власть он над ним обретет? Эрвин медленно опустил правую руку, и на светлом рукаве пальто расплылась черная клякса: нож, как копье, торчал из предплечья полированной рукояткой вверх. Эрвин взялся за неё и вытащил лезвие из руки. — Хорошо, — сказал он, возвращая нож окровавленным лезвием вперед. — Прими это как оплату. Идем. Я тебе ничего не сделаю. Потом достал из кармана платок, закатал рукав пальто, следом рукав рубашки и перевязал сам себя. Леви, стоя с ножом в руке, смотрел на него, как на ненормального или как на святого. — Что ты творишь, ублюдок? — спросил он, дрожа от злости. — Я хочу кое-что тебе показать, — ответил Эрвин. — Идем со мной. Всю дорогу Леви косился на этого блаженного и всё ждал, когда до того с опозданием дойдет, что случилось, и он свалится или хоть поморщится от боли. Тоненькое и узкое лезвие, должно быть, прошло сквозь ткани, не задев ни костей, ни вен, если так, то этот засранец — счастливчик каких поискать. Люди, которым благоговела удача, всегда возбуждали в Леви одновременно и злость (вот же ублюдки, как им вечно везет) и зависть (почему не ему, хоть изредка). Ночной парк шуршал прошлогодними листьями, ветер гулял поверху, в кронах, тучи стали гуще, словно небесный портной наспех их подлатал, и луна теперь проглядывала редко, украдкой, высвечивая дорожки узкими пятнами и тут же отворачиваясь. Эрвин шел уверенно, будто к себе домой, хотя так оно, в общем, и было. Леви еле поспевал за его размашистым шагом. Он то и дело прикидывал, не нырнуть ли ему в кусты и не дать деру, но мысли эти стали какими-то бледными, даже нелепыми, стало интересно, что же такого ему хотят показать. Если сбежать — так ведь и не узнаешь. Впереди показалась ровная полоска огней за кованной оградой парка. Леви уже хотел шагнуть к калитке и удостовериться, что парк действительно запирают на ночь, но Эрвин схватил его левой рукой за плечо и притянул к себе. На мгновение Леви замер, ему почудилось, что легавый притащил его в какое-то тайное место, чтобы здесь обниматься, и уже собирался было двинуть кулаком снизу, когда Эрвин кивком показал вперед, на подсвеченные колонны старого здания, и шепнул: смотри. Леви уставился на улицу, как на театральную сцену, не зная, чего ожидать. Улица как улица. У тротуара стоит машина, около машины — человек: невысокий, плотный, без головного убора, и его лысина поблескивает под фонарем. — Узнаешь? — спросил Эрвин. — Да черт его разберет, — буркнул Леви в ответ, хотя отлично узнал. Лобов, депутат городского совета. Ни одного номера газеты не обходится без его рожи. Толстые губы Лобова шевельнулись, но до ушей Леви донесся только звук голоса, слов через улицу было не разобрать, но человек, стоявший в тени, к которому Лобов и обратился, отозвался смехом, и Леви окатило сперва кипятком, затем ледяной водой, а после пригвоздило к земле. И в ту же секунду выступавший из тени край черной шляпы и потертый рукав плаща обрели знакомые очертания. После Леви, скорее всего, уговорил бы себя, что ему показалось. Что он ничего толком не разглядел на ночной улице, пусть даже под фонарем, а после дорисовал себе то, чего не было, и всё это наверняка было подстроено Эрвином Смитом, самым хитрющим лисом, каких только Леви встречал, но человек подался вперед, и фонарь отчетливо высветил и лицо с таким узнаваемым шнобелем, и зажатую в зубах неизменную сигарету. Леви испугался, что колени его подведут, и он сядет прямо тут, у ног Эрвина, и заскрипел зубами. — Это что за?.. — начал было он, требуя объяснений, будто тут ещё требовались объяснения, но в эту минуту Лобов сунул руку во внутренний карман и передал Кенни в руки увесистый сверток, перемотанный бечевкой и опечатанный банковским штампом. Леви узнал штамп по форме, ему не надо было слишком долго приглядываться. — Что это было за дерьмо? — спросил он три минуты спустя, когда машина Лобова скрылась за поворотом, а Кенни растворился в темноте ближайшего переулка. — Деловая встреча, — ответил Эрвин. — Какой-то бред собачий. Зачем городскому совету Кенни, какой им с него толк? — С Кенни самого по себе, может быть, никакого, но от организации, которую он представляет, очень большой толк. Леви проглотил свой следующий вопрос, но Эрвин не стал его дожидаться. — Кенни работает на тайную полицию, уже довольно давно. — Кенни бы в жизни не связался с легавыми! Он их ненавидит! — Кого-то ненавидит, а на кого-то работает. Если ты спросишь у него напрямую, я думаю, он больше не станет скрывать свою параллельную жизнь. Так что как только вы всеми правдами и неправдами вытравите Гришу из подземного города, и контроль номинально вернется к Аккерманам… — Заткнись. — Тайная полиция отнюдь не заинтересована в неконтролируемой толпе прямо под столицей, к тому же это такое удобное место, чтобы заметать следы своей деятельности, знаешь, как мусор под ковер. — Захлопни пасть, я тебе сказал! — Я предлагаю тебе стать частью моей команды, Леви. Почва под ногами стала рыхлая, будто разрытая сотней кротов, и Леви казалось, что он сейчас под неё провалится, и его присыплет сверху, а набраться сил, чтобы выползти на свободу, он не сможет. Он никогда не любил Кенни, как любят членов семьи, но Кенни многому его научил, Кенни был рядом в самые тяжелые времена, в Кенни сомневаться не приходилось. И вот он работает на полицию. Хотя куда там, ни на какую не на полицию, а на утырков, которые хуже любых преступников, только их покрывает и оправдывает даже не закон, а целое государство. Леви только слышал об их делах, но одни эти слухи заставляли его внутренне содрогнуться. — Я обещаю, что не подведу тебя и не отступлюсь от своих целей. А если вдруг ты когда-нибудь во мне усомнишься, — Эрвин поднял правую руку, платок на предплечье стал бурым от крови и, кажется, уже начал присыхать к ране, — у тебя есть методы, чтобы откровенно со мною поговорить. Леви быстро облизнул губы. Внутри у него всё встало вверх тормашками, как в гребаном цирке. Мысли перемешались и на поверхность выпала какая-то неожиданная, но Леви за неё зацепился: — Эта баба возле часовни, что он тебе дала? — Реактивы. Я не химик и не скажу точнее. — Что это и зачем? Хочешь снести половину подземного города, чтобы никому не достался? — Никаких взрывов и опасности для гражданских. Я подливаю это в готовый продукт и порчу его. — Иди ты на хер! — Это правда. Это то, что я могу сделать. — А ты ей что передал? — Чистые образцы. В моей команде есть человек, который может разложить их на составляющие. — И ради чего это? — Ради науки, ради будущего, ради людей и против тех, кто хочет навредить им. Ради этого я уговорил Гришу поторговаться с вами и потянуть время. Леви вскинулся, готовый не то что ударить Эрвина, а задушить! — Я не могу допустить, чтобы он просто ушел из подземного города и устроил себе новые базы. Я должен узнать, где находится его склад, где он хранит то, что ему поставляют из Марли, из Шиганшины и с побережья. Где все записи о поставках сырья, где вся его черная бухгалтерия. Иначе это всё полумера. Если мы не отправим Гришу в тюрьму, всё будет зря. — Так отправь, ты буквально в десна с ним лобызаешься и до сих пор схватить за жопу не можешь? — Думаешь, наверху нет людей, которые на его стороне? Думаешь, нам так запросто позволят наложить руки на такой прибыльный бизнес? Мне нужно видеть всю сеть, все каналы и главное, центр, сердце, которое нужно проткнуть, чтобы Гриша не сумел восстановить всю эту машину заново. — Так ты же буквально стоишь у него за спиной, ублюдок ты эдакий! — Гриша очень хитер и осторожен! Очень! Я знаю только ту часть системы, к которой допущен: только подземная лаборатория. — И как ты собираешься что-то ещё разузнать? — Я уверен, что мальчик знает практически всё. — Эрен? — Да, Эрен. И мы должны действовать на опережение. У меня есть все основания думать, что со дня на день тайная полиция предложит Грише свои услуги, пообещав, в первую очередь, вернуть сына. Уверен, Кенни выиграет на этом и какие-то очки для себя. Кенни вывезет пацана куда и когда захочет, Микаса доверяет ему абсолютно, и понятия не имеет, что не надо бы доверять. — И ты хочешь, чтобы я привел тебя к нему раньше? Вот и все дела, а Леви-то уши развесил. Эрвин улыбнулся, фонарный свет лежал на его плечах, подсвечивал сзади, как людей на старинных картинах, которые одновременно пугали и завораживали. — Если ты думаешь, что нужен мне только как проводник, то нет. Я и без того знаю, где вы всё это время держите мальчика — в доках.