Моменты

Драко Малфой — волшебник. Как и его родители, и многочисленные предки, чьи живые портреты украшают галерею в родовом поместье Малфой-мэнор, и не менее многочисленные французские кузины, худосочные и большеротые, как любимые ими лягушки (и нет, Драко говорит это вовсе не из зависти, если бы ты их видел, Уизли, ты бы это понял). Он семь лет учился в Школе Волшебства и Магии Хогвартс: зубрил заклинания, отрабатывал движения палочкой, тренировался в чарах, постигал тонкую науку зельеварения, оттачивал навыки ловца. Его школьный аттестат, пестрящий наивысшими баллами, позволил бы ему легко занять любую должность в Министерстве Магии, а полученные знания, помноженные на фамильное честолюбие и выработанное с годами упорство, — сделать головокружительную карьеру практически на любом поприще. Таких, как Драко, обычные люди назвали бы в лучшем случае странным, в худшем — исчадием ада, и лет триста назад сожгли бы на костре, а сейчас — запихнули бы в лабораторию и разложили на атомы в поисках того, что творит в нём магию (да, Грейнджер, я знаю слово «атом», потому что читаю не только «Историю магии» и «Квиддич сквозь века»). Он таким родился, и серьёзно, это лучший подарок, который могли бы сделать ему родители. Драко Малфой — волшебник. Он видел живого дракона, превращал мышей в кубки и жил в доме с оборотнем. Ему было двадцать, когда он наконец понял, что такое настоящее волшебство. Драко просыпается очень рано, когда небо только-только начинает терять нежно-розовый оттенок. Он осторожно выбирается из постели, чтобы ненароком не разбудить Гарри, и тут же подсовывает ему под бок свою подушку: Поттер не может спокойно спать, пока не уложит на Драко хоть одну из своих загребущих конечностей. Потом он идёт в душ: долго стоит под горячими струями, придирчиво выбирает гель для душа, тщательно промокает кожу пушистым махровым полотенцем. Одевшись в мягкие штаны и футболку Гарри — дома, если не ожидаются гости, никаких брюк и рубашек, здесь он может позволить себе очаровательную уютную простоту — Драко идёт на кухню — готовить завтрак. Вопреки сложившимся о нём стереотипам — без палочки. Первой на стол ставится большая миска. Драко тщательно взбивает венчиком яйца с сахарной пудрой, превращая их в белоснежные облака, нежно пахнущие ванилью. Вливает тонкой струйкой жёлтое, как июльское солнце, растопленное сливочное масло, осторожно перемешивая сладкую массу; следом, не медля ни минуты, отправляет просеянную муку — та, напитанная воздухом, ложится пуховой периной, и тесто получается необычайно лёгким, без комочков, и-де-аль-ным для тонких венских вафель, что уже совсем скоро аппетитной Пизанской башней высятся на тарелке. Драко отставляет их в сторону и принимается за следующее блюдо. Пока на сковороде поджаривается нарезанный полупрозрачными ломтиками бекон, в духовке уже подходит пышный омлет: уложенные слоями и залитые взбитыми яйцами обжаренный до золотистого цвета лук, нарезанные кольцами помидоры, натёртый на крупной тёрке сыр. Мелко порубленная зелень — кинза, петрушка и немного укропа — терпеливо дожидается своего часа, чтобы рассыпаться в художественном беспорядке по его румяной корочке. Но до этого волнующего момента никак не меньше получаса, так что Драко успеет нарезать салат и сварить кофе. Впрочем, с последним справится и кофеварка — не потому, что Драко не умеет — это не сложнее, чем сварить напиток Живой смерти, а потому что только у Гарри кофе получается по-настоящему волшебным, и готовит его Поттер исключительно по выходным, в будни же их устраивает и обычный. Зато салат — как и, без ложной скромности, всё остальное — Драко делать мастер. Ну правда, чего тут сложного? Красиво уложить на хрустящие листья салата кружочки огурцов, отобранные один к одному помидорки черри, разноцветные завитушки сладкого перца, сбрызнуть лимонным соком и добавить ложку смешанного с зёрнышками горчицы оливкового масла. Завтрак почти готов, когда он слышит шлёпанье босых ног по деревянному полу. Через несколько мгновений горячие крепкие руки обнимают его торс, в затылок утыкается чужой нос и сонный голос еле слышно бурчит: — С добрым утром. Драко не отвечает, лишь, улыбаясь, невесомо гладит поттеровские предплечья и возвращается к готовке. Теперь он режет медленнее, чтобы случайно не стукнуть ножом по разделочной доске, да и вообще старается сильно не двигаться: Гарри на его плече досыпает последние, самые сладкие мгновения. Пришла пора вспомнить о незаслуженно забытой палочке: переместить тарелки на стол, включить кофеварку, достать из холодильника молоко и джемы. Когда завтрак готов, Гарри, словно чувствуя это, глубоко вздыхает, потирается о его плечо, царапая нежную кожу отросшей за ночь щетиной, в качестве извинения тут же касаясь её губами, и спрашивает: — Я уже пожелал тебе доброго утра? — Да, — отвечает Драко, — но я с удовольствием услышал бы это ещё раз. Гарри чуть отодвигается, по-прежнему не выпуская его из объятий. Драко поворачивается, с замиранием сердца рассматривая знакомую до мельчайших деталей картину: взъерошенный, ещё сонный Поттер, близоруко щурящий свои невозможные зелёные глазищи, в которых плещется через край щемящая нежность. Смешной. Родной. Любимый. Щеки осторожно касаются огрубевшие кончики пальцев, бегут по скуле вверх, вычерчивая на заалевшей коже невидимые узоры. Драко поддаётся этой нехитрой ласке, прикрывая глаза, как довольный книззл. От едва ощутимого поцелуя в уголок губ и вовсе хочется мурчать. — С добрым утром, душа моя. — И тебя, моя любовь. Драко чувствует, как что-то тёплое и лёгкое окутывает его с головы до ног; в носу странно щекочет, а в груди зарождается смех, и будь Драко другим — с другим — он всерьёз подумывал бы обратиться в Мунго. Но с Гарри всё сложное становится простым, а обыденное — восхитительно-прекрасным. Будто Драко научился летать без метлы, или выпил зелье улучшения зрения, или заработал какое-то неизвестное проклятие, а может, всё вместе. И это его ни капельки не беспокоит — смешно пугаться, когда рядом — Гарри. Кофеварка мелодично тренькает, ненавязчиво напоминая об остывающем завтраке. Драко неохотно отстраняется, с трудом сдерживает улыбку, наблюдая, как жадно Гарри принюхивается к наполнившим кухню ароматам. — Поттер, тебе нельзя долго общаться с Уизли — начинаешь вести себя, как неандерталец. — А тебе — с Гермионой, начинаешь говорить много умных слов. Так, по-доброму переругиваясь, они заканчивают накрывать на стол и садятся завтракать. Впереди долгий день, полный забот, за ним — уютный вечер и страстная ночь, а потом — снова утро, наполненное самым настоящим волшебством.