All I Want for Christmas Is You

Однажды Донне подарили целую корзинку фруктов, которую благополучно заверили всю и вся шестнадцатилетнему Джерарду на диете аля «минус три килограмма в день! невероятная легкость! влезание в новые джинсы!». Он растягивал удовольствие от нее на неделю — сначала дурацкий ананас, который пожирает твою ротовую полость в ответ, пока ты его ешь, потом непонятные экзотические фрукты, по типу звездочек-карамбалы, мангустина и личи, которые по откусал каждый, а потом отдал все Майки под предлогом, что он был бы ужасным братом, если бы не поделился с ним. Ложь — они просто отвратительные на вкус, а желудок Майки мог переварить гвозди и даже стряпню их отца. И так продолжалось целую неделю, пока он не закинул в рот последние плоды — ужасно стремные и с зелеными крапинками. А у него математика первым уроком. Склоняясь над холодной, блестящей белизной, поверхностью школьного унитаза, чувствовал затылком ухмылку Айеро, снова прогуливающего математические логарифмы и скуривая вместо них сигарету с черничной кнопкой. —Булимия или просто колешься? Ответом последовала подкатываемая к горлу тошнота: —Прокисшие мандарины. —Окей, мистер-булимичка. — он покрутил сережку в ухе, — приходи еще сюда поблевать, я всегда здесь. —Хранитель школьных туалетов? —Скорее взрыватель. — он потряс пачкой дрожжей, вытащенной из кармана. —Смоешь меня в унитаз? — вытер кислый-кислый вкус с губ. — Или просто отмудохаешь до полусмерти? Айеро грустно улыбнулся, и сигаретный пепел хлопьями свалился на его слишком белую рубашку. Ветер трепал намокшую челку волос. Какой бы не была дорогой краска для волос, она все равно оставляет надоевший след повсюду от попавшей на них воды — на белых наволочках, на рубашке, попав в дождь, и сейчас, намокнув от снега, по виску тянулась прозрачно-серая струйка воды. Ветер, походу, ненавидев Джерарда, дует прямо в лицо, а от мороза разболелись зубы. Даже нельзя развернуться, чтобы проверить, как далеко он ушел от отправной точки, чтобы никаким образом не заметить Фрэнка и грузовик. Поэтому собирался развернуться и посмотреть на весь его прошедший путь только тогда, когда дойдет до таблички «Belleville», чтобы воскликнуть «Вот это я прошел!». Но до родного штата невыносимо долго, а зубы, нога и пустой желудок ноют в такой же мере. Именно поэтому, если сейчас насмерть замерзнет, обидится не очень сильно, ведь тогда в компании, где он работает, ему поставят вечный алтарь с хвойными ароматическими свечками за пол доллара и его фотографией в рамке. А еще наверняка напишут статью с фантастически громким названием «Он Просто Хотел Домой», где раскритикуют авиалинии и их отмены полета. А еще, Фрэнк должен будет перестать быть таким мудилой. И ради этого, Уэй может пожертвовать своей замерзшей задницей. Совсем смеркается. Небо, заволоченное чернильно-синими облаками, в некоторых местах протыкали камушки звезд, а луна освещала его намокшие щеки и красный кончик носа сырно-желтым светом. Совсем забыв про свою руку, вымазанную в машинной жидкости, вытер противно хлюпающий нос, оставив на верхней губе отпечаток «усов». Другой рукой сжимал разрядившийся телефон, который бестолковым грузом лежал в кармане, все время напоминая родителей и то, что он совсем забыл позвонить им и сказать, что задержится. Зная характер матери, удивлялся отсутствованию листовок на каждом столбу с его лицом, гласящие о пропаже человека. В другом кармане нащупал тюбик мази, который был специально украден для него и его ушибленной ноги. Черт. Сзади него послышалось гудение, он обернулся и увидел слепящие глаза фары. Щурившись и прикрывая глаза от света, невольно ахнул, и в глубине его разума появилась надежда на спасение. «Полиция?» — он вытянул руку вбок, выпячивая большой отмороженный палец вверх. Глаза от яркого света слезились, не давая распознать транспорт, приближающегося прямо на него, а сам он улыбался, и обветренные губы больно треснули в уголках. Наконец, трещащий, гудящий и ослепляющий транспорт остановился в паре метров от него, приоткрыв окно, из которого сверкнула гадкая ухмылка Фрэнка и колечко в его губе, от чего Джерард пожалел, что не бросился тому под колеса или не замерз насмерть в паре метров отсюда. —Обожаю, когда люди на трассе показывают, как им нравится моя тачка. — Айеро приоткрыл дверь и облокотился локтем об руль. Уэй посмотрел на свою руку с вытянутым пальцем вверх и поспешно отпустил ее, пряча в карман. Фрэнк смотрел на него сверху вниз, не зная, что хочется больше — пустить слезу от его несчастного, бедного выражения лица, или умереть со смеху от чернеющих нарисованных усов под носом Джера. От грозного взора и задыхающегося чувства от распирания злости Джера оторвала резкая смена выражения лица Айеро. —Извини, Джи. — спрятал свои нахальные резцы и лицо в ладонях. — Типа, я правда мудак. Поехали домой. Замерзший приподнял уголок губ в задумчивой улыбке, удовлетворенный извинениями. Если бы так извинился перед ним кто-то другой, он бы, ослепленный яростью, послал бы раскаивающегося к черту. Но сейчас чертов Фрэнк, который абсолютно не знал чувства такта и банальных вежливых слов по типу «спасибо» или «пожалуйста», извиняется перед ним. И это может замести кучу его совершенных грехов и проступков в его биографии. Неуверенным шагом собирался обойти грузовик, чтобы сесть на переднее кресло, но его торопливо остановил Фрэнк: —Нет-нет, веди ты, — неуклюже пересел на свое обычное место, — у меня, честно говоря, нет прав. И увидев выгнутую бровь в непонимании, продолжил: —Я уже четыре попытки не могу сдать этот дьявольский экзамен на вождение, и это большая удача, что я вообще доехал до сюда, а не врезался в близжайший столб. И кстати, классные усы. Джерард нахмурился, а затем торопливо взвизгнул «о черт!», вытирая рукавом мазутный след. Спустя полчаса, Айеро сидел на соседнем сидении по-привычному выглядя темнее проклятья, хуже осенней слякоти и вкуса лакрицы. Патлатого начала раздражать вечная перемена настроения его попутчика — то ли бояться вздохнуть, то ли хотеть валяться в ногах из благодарности. С такими людьми всегда сложно — вот ты запомнил его как самого веселого человека, который абсолютно никогда не парится, смеется над споткнувшимися детьми, а потом, при другой встрече, протягиваешь ему дружественный «кулачок», типа «хээй, как дела, старый пердун?», а он в ответ вопросительно моргает, находясь в шоке от такой невежественности, что его оторвали от чтения теории о квантовой физики. И Джерард, честно говоря, терялся. Поэтому создал такую нейтральную модельку себя и своего поведения, чтобы в общении с любыми людьми его бы не сочли за полоумного. —Да что с тобой вечно такое? Что я делаю не так, что ты ненавидишь меня? Фрэнк вопросительно смотрел, ожидая дальнейших реплик. Но его собеседник делал то же самое, решив не проигрывать в соревновании «Кто самый упертый баран в этом грузовике». Джерард уже почти забыл об этом, пытаясь не сводить глаз с дороги и той неизвестности, которая простирается в близжайших двадцати пяти метрах видимости, как вдруг Фрэнк заговорил: —Мой отец... — замялся. Джерард снова мельком глянул на него. Его голос дрожал, как гладь воды в моросящий дождь, и он говорил почти шепотом, смотря в образовавшуюся лужицу на коврике. —Он умер, Джерард. Сидящий за рулем нахмурился. Такого не может быть. Айеро-старший, кажется, мог бы пережить саму королеву Англии. Он был крутым мужиком — никогда не являлся на родительские собрания, грубил директору школы и иногда угощал их с Майки залежавшимися в шортах-карго мармеладными мишками. Такого не может быть, что при отъезде из родного городка человек стреляет у тебя сигарету с улыбкой на лице, а встречает — мертвый. Фрэнк покрутил колечко в губе: —Это будет первым Рождеством без него, понимаешь? Обычно, с ним мы покупали самые дорогие фейерверки, запускали их, а потом ломали каждый встречный снеговик на нашей улице. А сейчас, я, блять, даже не представляю, каким кошмаром окажется праздник. — отвернулся в сторону окна, делая вид, что внимательно смотрит в него, но там лишь простирающаяся темнота. — Я не хочу домой. Я не хочу в этот пустой и тихий дом, пахнущий каплями успокоительного моей матери. Когда я узнал об отмене рейса, мысленно поблагодарил бога, за то, что теперь есть хотя бы оправдание не возвращаться туда, а потом появился ты — все такой же воодушевленно тошнотворный, все такой же раздражающий, и все такой же Джерард Уэй, некогда блюющий в школьном туалете. Джерард хотел бы поинтересоваться, при чем тут вообще он, и Фрэнк, как будто почувствующий вопрос, продолжил, говоря еще тише, и ему пришлось сбавить скорость, чтобы гудение мотора не перебивало Айеро. —Ты меня, черт возьми, нереально бесишь, но в то же время, я… — запнулся, поджимая губы в тонкую полоску. Джерард подумал, что он сдерживает наплыв слез, поэтому поспешил успокоить его тем, что ему вовсе не обязательно рассказывать об этом, если очень тяжело, но Айеро продолжил, уже не скрывая предательски скатившейся слезы по щеке: —И ты так по-уебски хочешь в свой родной дом, а я, вообще-то, не такой мудила, как ты думаешь. Его плечи затряслись, и Джерард понял, что больше тот не в состоянии что-либо сказать. Тот, кто, как ему казалось, является представителем человеческой равнодушности ко всему душераздирающему и наличием гранаты вместо того, что называется сердцем, проливает слезы рядом с ним, вызывая некий диссонанс. Был бы на его месте кто-либо другой, Джерард точно бы знал алгоритм действий, типа, похлопать по спине, приобнять, шепнуть что-то на подобии «все будет хорошо», но Фрэнк не был кем-то другим. Он был тем, кому требуется в триллион раз больше тепла, чем кажется. Но он не мог ни физически, ни эмоционально дать ему всего того, что тот заслуживает в данный момент. Остановил грузовик, нащупал на его кресле рычаг для приобретения кресла горизонтального положения и потянул. Все еще холодной и уже не такой вымазанной рукой, протер скулы Айеро от слез, попутно заправляя тому волосы за ухо. Джерард задержался взглядом на слипшихся ресницах и ореховых глазах, но, опомнившись, торопливо отвел взгляд. Хотелось бы запечатлеть данный момент, чтобы напоминать себе о том, что не все люди, кажущиеся мудаками на первый взгляд, таковыми являются, и что даже его начальник, заслуженно занимающий первое место в списке «Пидоры этого мира», возможно, заслуживает уважения, но это, наверное, больше исключение из правил. А сейчас Фрэнки выглядел как несчастный ребенок, а не как кто-то, кто превратил всем учителям школы жизнь в ад. Неуклюже накрыл его своим пальто, снова завел грузовик и попытался сконцентрировать все свои мысли на дороге, а не на жалобном Фрэнке и его отце. Когда тот проснулся, в грузовике никого не было, а сам он оказался припаркованным около заправки. Торопливо вскочил, испугавшись, что из-за вчерашней истерики Джарард сочел лучшим решением оставить его, но тут в дверях магазинчика показалась его патлатая голова, и тот облегченно выдохнул, торопливо надевая на себя привычное раздраженное выражение лица, хотя сам таковым не являлся на данный момент. Уэй, заметив его, помахал рукой. —Держи, мне хватило на кофе, представляешь? Правда сейчас мы абсолютно на мели, — протянул пластиковый стаканчик с горячей жидкостью внутри, и, заметив недовольное лицо другого, добавил, — Эй, все в порядке. Мы почти дома. И правда — в окне показался тот самый песочный карьер, на котором летом тусуется большая часть детей, небольшой торговый центр и все то, что Фрэнк успел выучить, пока в детстве обшаривал их городок сверху донизу. Подъезжая к улице, на которой живет семья Айеро, Джерард осторожно спросил: —Ты ведь в порядке? Тот кивнул, но костяшки рук заметно побелели. Остановившись около дома, который и вправду показался пустее, чем в прошлый раз, когда он здесь бывал. Отсутствие каких либо праздничных декораций, которые были неотъемлемой частью их дома, закрытые жалюзями окна и неаккуратные кусты в саду. Джер, даже не ожидая «спасибо» или простого кивка в качестве прощания, наблюдал за вышедшим Фрэнком и его матерью, которая на шум выбежала на улицу и прижимала к себе своего сына. Недолго наблюдая за трогательной картиной и не получив приглашения на чашечку чая, направился к себе домой, но уже не в воодушевленном настроении, а подавленный, как прибитый тапком таракан. Родные окна блеснули чем-то родным и воспоминанием того, как он случайно разбил одно из них в детстве, а вину свалил на Майки, отчего получил в двойном размере. Припарковал грузовик и вошел в дом, попутно занося с собой пыль, усталость и целый мешок плохого настроения. —Привет, мам? — сразу кинул пальто в ванную комнату, не удостоившись попасть в корзину для белья. —Извини, я... Его заткнул новогодний пластиковый шар, метко прилетевший прямо в лоб. Майки, итак будучи высоким, все равно стоял на стремянке, вешая шары один за другим на елку. Его мать, переставшая старательно месить тесто, кинулась к вернувшемуся блудному сыну. Но не тепло и радостно, а как будто хотев задушить своими же руками: —Где тебя носило паро суток и почему ты не брал трубку?! Джерард потер шею, все еще пряча глаза в полу, совсем как в детстве, когда его отчитывали за порванный новый свитер, подаренный бабушкой на день рождения. —Это, вообще-то, длинная история... — отпрянул из крепкой материнской хватки, — но все хорошо, я ведь успел к Рождеству. —Но ты не успел к подготовке к нему, — младший брат с грохотом спрыгнул со стремянки, от чего стоящие на столике декорации пошатнулись, — украшать елку, между прочим, твоя обязанность. Вместо этого я завещаю тебе чистить от снега сад все праздники, начиная с этого дня. И помыть посуду после торжественного ужина. И помыть мою машину. И... —Эй, это уже черезчур! —Пропадать невесть где — вот что черезчур! —Но это было не по моей вине! —Бегом помогать мне нарезать брюссельскую капусту!!! — из кухни донесся крик, дающий понять, что братья своим безделием роют себе путь прямиком в могилу. —Хорошо, мам. — синхронно ответили братья Уэй. Больше смерти они боялись только гнева матери. Дубовый стол прогибался под тяжестью стоявших блюд на нем, но Донна все продолжала носить тарелки с картошкой фри, овощами на пару и огромной индейкой. Джерард, наконец принявший душ, находился в трансе, обдумывая смерть Айеро-старшего и о том, что ему стоило бы спросить об этом у матери. Подметая пол метелкой, которой перед этим его благополучно отлупила мать за витание в облаках, услышал звонок в дверь и подлетел к входной двери, открывая ее и ожидая увидеть его, но там оказался только лишь его собственный отец, вернувшийся с работы с мешком мандаринов. —Привет, Джи. — он протянул пакет ему, — когда ты приехал? —Сегодня, пап. У меня была задержка рейса. После того раза, больше всего на свете он ненавидел мандарины. После подметания пола ему доверили протирать бокалы, пока Майки и Донна делали последние штрихи на праздничном столе. Вдруг в дверь снова позвонили. Едва не уронив любимый мамин сервиз, вскочил к двери, зная, что на этот раз стоящим за дверью окажется точно он. Но в двери сначала показались кучеряшки Торо, даже в праздник не удостоенные быть уложенными, а потом уже он сам. —Джи! Ну как доехали? —Супер. Грузовик и правда отменный. — соврал, не моргнув. Рэй, увидев за спиной блеск очков младшего брата, оттолкнул в сторону Джера, проходя в дом: —Привет, Майки! Что ты попросил у Санта-Клауса? —Самоочищающиеся стекла на очках. —А вот и нет! Ты попросил, чтобы я приехал. Ну и еще пару дурацких дисков с музыкой. Совсем убитый надеждой, лениво перебирал фасоль в своей тарелке, заставленный одеться нарядно — рубашка, ставшая маленькой и врезающаяся в подмышки и... Шорты по колено с человеком-пауком, за которые его мать чуть не пожарила в кляре вместо овощей. Хоть что-то, но Уэй-старший должен был выбрать сам. Будучи готовым съесть рождественского оленя пару часов назад, не смог впихнуть в себя ни одного имбирного пряника. Вдруг снова противный звонок, который стоило бы поменять. Не хотев добивать себя сильнее, толкнул локтем в рядом сидящего Майки, отрывая его от спора с Рэем и попросив его открыть дверь. Тот раздраженно цокнул, волоча длинные ноги к прихожей, затем, вернувшись, оторвал Джерарда от попытки проглотить кусок индейки и при этом не словить рвотный позыв. —Джи, там твой багаж привезли. —Черт, точно, новогодние подарки для вас. — вышел на улицу, ожидая увидеть там бедного курьера в кепке, которого заставили в сочельник развозить чемоданы. Но там стоял не курьер, а тот, кто заставил Джерарда подскользнуться на ступеньке, чуть не ударившись затылком об пол — Фрэнк. —У нас перепутали багажи. Взгляд метнулся к руке Айеро, держащей его чемодан. —Оу, спасибо. — взял в руки. — Это все? —Угу. —Ну... С Рождеством? —Ага. И тебя. Уэй постарался скрыть его вселеннской разочарование, фальшиво улыбаясь, когда закрывал дверь. Что-то противно бухнуло внутри живота, то ли еле проглоченная индейка, то ли надежда умерла в нем. Разочарование покрыло его липким, грязным ощущением, пока он специально долго закрывал дверь перед носом пришедшего. И все богини милосердия точно услышали его молитвы, ведь Фрэнк вдруг снова заговорил: —Эй, погоди... Джи попытался не выдавать свою радость, но нервная улыбка и резкий приступ кашля от неожиданности выдали его вместе с головой и домашними тапочками с ушками. —Можно мне кое-что тебе показать? —Но мои родители... —Живо напяливай что-нибудь и пиздуй за мной. И Джер следовал за ним, проклиная себя за свою упертость и выбор надеть дурацкие шорты с человеком-пауком. Всего в паре метров от их дома находился небольшой парк, который летом обустраивали под скейтпарк, а зимой под ледовый каток. Пара сосен, украшенных как рождественские ели, освещались желтым светом от фонарей, делая их теплыми, как топленое молоко. Айеро шагал твердо, почти по-солдатски, отчеканивая каждый шаг, пока резко не развернулся, оказавшись впритык к деревьям, от чего Джерарду пришлось неожиданно остановиться на месте, едва не врезавшись во Фрэнка. В этом году сосны украсили по-особенному впечатляюще — не пластиковыми шарами из таргета, а настоящими, вручную выдутыми, стеклянными игрушками всех видов — от медвежат с барабанами до желтых цыплят. Взгляд трепыхался по каждой ветке, и от красоты каждой хотелось визжать. Когда затекшая шея дала о себе знать, тот спустил взгляд обратно на Фрэнка, хоть и не наслаждающегося видом красот, но почему-то улыбающегося. —Это так по чудесному здорово, типа, Фрэнк, как ты... —Знаешь «правило омелы»? —Что? Тот вытянул над их головами веточку омелы, которая пожухла от пребывания в кармане. В силу его роста, рука оказалась не слишком длинной, поэтому нижняя веточка касалась макушки головы Джера. Патлатый взглянул наверх, смеясь над неожиданностью, и, не успев снова перевести взгляд на Фрэнка, получил то, что хотел, и о чем не признался бы даже под дулом магнума 357. Фрэнки едва коснулся губами холодной щеки, и раз ему все еще не врезали, двигался решительно, будто боясь, что смелость отпустит его в последний момент. Запустил свободную руку в патлатые, все еще влажные от принятого душа, волосы, прижимая к себе. Джерард не отпрянул и даже не вздрогнул, как будто это все должно было случиться. Как будто это было прописано в его судьбе как неизбежное. Это все текло в подсознании, ожидая своего часа, и когда все наконец свершилось, негласная цель всей жизни была выполнена. Джерард скользнул языком по обветренным и обкусанным губам, словно пытаясь залечить их, прекрасно зная, что поцелуи на морозе не являются чем-то полезным. Фрэнк прикусил его язык, попутно переплетаясь с ним. Что-то невероятное нежное, как птичье молоко и одновременно страстно-грубое, как пощечина. Чувствуя нехватку воздуха, Джер отпрянул от губ, вместо этого прижимаясь к нему всем телом. —Черт, я бы никогда не подумал, что... —Что поцелуешь парня? —Нет, всмысле, что поцелую кого-то из своих школьных обидчиков, типа... Фрэнк вопросительно нахмурился, и Джерард торопливо приготовился сказать, что это все в прошлом, и он никого не винит, как тот ответил: —Я никогда не издевался над тобой, Джи, — непонимающе повел подбородком, всматриваясь в его лицом. —Погоди, разве не с тобой переспал Берт на выпускном? Это почти убило меня, знаешь ли. —Что?! Я из него тогда всю дурь выбил! —Оу, — растерянно опустил взгляд, рассматривая свои тапочки с мордочкой кролика, — так это был ты... Типа я правда не знал, Фрэнки. Я думал, что ты, как и все, ненавидел меня и все такое. —Заткнись, я правда ненавижу тебя. — снова прильнул к его губам, уже более настойчиво обводя ряд зубов языком. И Джеру пришлось с трудом вырваться, снова спросив: —Так что за «правило омелы»? —Это значит, что находящиеся под ее веткой обязаны слиться в поцелуе, не знал? Джерард прильнул к нему, улыбаясь во время поцелуя, пока руки перебирали пряди волос на его голове, где-то вдалеке раздались первые взрывы фейерверков, а рыжий свет освещал их счастливые лица — все это, по их мнению, являлось истинным служением богу. И судьба определенно точно ни разу не ошиблась, когда свела их вместе под Рождество.