✧
Сборы в лагере искателей приключений у подножья драконьего хребта почти завершились, когда вновь спустившийся туда Итер столкнулся с Альбедо. Всего несколько дней назад они разговаривали в самом центре Мондштадта, и вот — он снова здесь, и снова Итер замечает, как стоит алхимику повести рукой, и золотая звезда чуть ниже кадыка исчезает без следа. Настороженность заставляет напружиниться, крутящаяся рядышком Паймон беззаботно ворчит, что закатники скоро испортятся, а алхимики даже и не думают, как решить эту проблему. Итеру хочется заткнуть ее валяющейся у разрушенной стены шишкой, чтобы не привлекла внимание своим трепом, но скрестивший руки на груди двойник алхимика уже вопросительно оборачивается к ним. И снова отметина бросается в глаза, ехидным пятном на только что идеально белой коже горла. Несовершенство, которое в прошлый раз помогло различить двух не людей, похожих, как две капли воды, сейчас играет против Итера. Итер ненавидит тот факт, что ранее он раскрыл свою наблюдательность другой фальшивке. Теперь его явно преследуют, выбирая время для реализации обрисованного настоящим Альбедо сценария. Итер уверен, что и в Мондштадте он встречался вовсе не с настоящим Альбедо — сторонником неотлучных бдений на Драконьем хребте. Итер начинает думать, что его водили за нос чаще, чем ему бы хотелось, что он стал жертвой чужих интриг, но ему в любом случае спокойно лишь тогда, когда алхимик ведет себя странно, но безобидно, не интересуясь окружающими вне контекста изучения человеческих чувств. Итер еще не знает, что именно «изучение человеческих чувств» и окажется ловушкой, в которую его поймают.✧
Он приглашает его встретиться в одной из пещер недалеко от статуи архонта. «Отсюда отличный вид,» — говорит он, дойдя до статуи и оглядевшись. Самый край обрушившегося каменного уступа, отступать — некуда, падать — больно. Ничего из этого юношу не смущает, и он невозмутимо ставит холст на разложенную деревянную подставку. Палитра полна красок — в глаза бросается белая с серебряным отливом. Итер гадает, есть ли там то звездное серебро, что они с Паймон отдали ему. Художник начинает писать свою новую картину. Итер наблюдает, гадая, к чему здесь его присутствие, и не снимает руку с рукояти меча. Успокаивает, что Паймон в безопасности, и беспокоиться еще и о ней нет нужды. Фальшивка растягивает губы в ироничной усмешке, зная, что Итер видит эту несвойственную настоящему Альбедо мимику, и бесстрашно поворачивается к молодому человеку спиной. — Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь, — говорит он, и лезвие меча едва не касается его спины. Недавно Альбедо точно так же пронзил попрыгунью. — Не надо делать тех вещей, о которых ты будешь жалеть, — говорит он, и смело наносит на холст очередной мазок. Бросивший взгляд Итер столбенеет — среди грубых мазков серо-коричневого он с лёгкостью узнает лагерь Альбедо недалеко отсюда. Прямо на его глазах светлые мазки формируют и знакомую фигурку алхимика. Алхимика, лежащего в широком мазке красной краски. Алхимика, из груди которого явственно торчит рукоять меча, наброшенная тут же, всего двумя штрихами. — Вот так, — удовлетворенно улыбается подделка, и отступает на шаг, чтобы посмотреть. Итер едва успевает отодвинуть меч, чтобы фальшивый Альбедо не напоролся. А тот поворачивает лицо к Итеру, и на его губах снова та самая иронично-злодейская усмешка, обнажающая краешек ровных зубов. — Это — будущее. Будущее, в котором ты меня не послушал, и попытался напасть, — он отступает от картины еще немного, разворачивается. Вооруженный всего лишь палитрой с красками, он вызывает в Итере нервный ужас. Давит, шагая и шагая вперед, наступая след в след в отпечатки сапог путешественника. Тот осторожно пятится, судорожно думая, что делать. Бежать и предупреждать Альбедо, надеясь, что получится застать его «дома», и вместе они смогут вывести подделку на чистую воду? Долго и не надежно — оба Альбедо знают Драконий хребет в разы лучше самого Итера. Он может добежать, а потом у фигурки на картине будет дорисована длинная светлая коса, а сам Итер станет декорацией, о которой настоящий Альбедо не просил. Мертвой декорацией в его лаборатории. Спасать себя? Ему претит мысль о том, что он бросит друга, пусть даже и такого странного, как Альбедо. Пытаться напасть? Но он видел, с какой скоростью эта подделка призывает меч и как двигается. Один капитан кавалерии просто попрыгун и показушник рядом с элегантной и отточенной техникой големов, тренированных мастерицей Рейндоттир. — Бежать не советую, — тихим голосом доверительно говорит с Итером подделка, загоняя его в тот проход, где Итер когда-то нашел стоянку отца Джоэля. — Нападать — тоже. Искать Альбедо, чтобы пожаловаться — глупо, он сошел с горы еще позавчера, и сегодня уже должен быть в ближайшем поселении Ли Юэ, — Итер холодеет: все было продумано заранее. Голем наступает, и звезда на его шее бледнеет и исчезает прямо на глазах. — Предлагаю тебе, как это говорят в Ли Юэ, сделку: твоя жизнь станет залогом жизни твоего ненаглядного алхимика, — чувственные губы растягивает злая усмешка. — Ты будешь исполнять то, что я тебе говорю, а твой Альбедо будет жить долго и счастливо. В полном неведении о том, что между нами с тобой происходит. Ведь ты же не хочешь, чтобы он узнал, верно? — Я не понимаю, о чем ты, — Итер, судорожно и сосредоточенно перебирающий варианты, слушает краем уха. Болтает, предпочитая тянуть время. Оглядывается уголками глаз, едва не спотыкается о миску для лисиц. Те бросились прочь, едва он вошел, испуганные появлением незнакомого человека. — Не надо мне лгать, — оскал на лице голема становится откровенно злобным. — Я видел, как он смотрит тебе вслед. И я видел, как на него не можешь насмотреться ты. Только благодаря этому ты вообще запомнил, как он выглядит, и в чем различия между им и мной. Ты влюблен, а он души в тебе не чает, — неожиданно, фальшивка останавливается. Итер — тоже, потому что за спиной лениво звенит холод — крио-слаймы перегородили собой ход. Шаг — и на него набросятся, не зная жалости. Либо подделка, либо слаймы. Слаймы предпочтительнее, но нет сомнений: двойник Альбедо атакует тоже, и Итер может не успеть отбиться, задавленный холодом и численным перевесом. — Впрочем, если ты сам этого всего еще не понял — так даже лучше, — двойник неожиданно протягивает ему свободную от палитры руку. «Рабочую» руку. Итер возьмет ее… Не рабочей. И сможет вытащить меч. План почти готов, Итер делает шаг вперед. Он почти уверен, что успеет атаковать раньше, чем голем сообразить. Но тот спешит огорошить, опуская руку и поворачиваясь, готовый отступить: — Поторопись и реши: или у нас сделка, или я просто ухожу, а завтра на горе загадочно пропадет первый путник. За ним второй, третий. Найдутся выжившие, уверенные, что видели главного алхимика Ордо Фавониус рядом с погибшими. Найдется и он сам, будет взят под стражу, а потом, м… Людишки организуют «загонную охоту» на двойника. Будут гонять, как зайца, пока не догонят и не нанесут последний удар… А меня выпустят, — фальшивка улыбается. — Так погибнет твой дорогой Альбедо, а вместе с ним — куча невинных людей. Детей. Мужчин. И мы оба будем знать, кто в этом виноват, — подделка улыбается с видимым удовлетворением, а стиснувший зубы юноша отзывает меч, признавая поражение. Верно. Он и забыл — Драконий хребет посещает не только Альбедо, но и обычные люди. Ученые. Искатели приключений. Даже тот мальчик, Джоэль, пытался добраться, чтобы найти отца. Он не может просто закрыть все дороги. Не может запретить подниматься на гору. Двойник Альбедо видит, как Итер принимает решение, и первым шагает обратно. — Идем отсюда, путешественник. Тут нам больше делать нечего. Итер безропотно следует за ним. Ужасно хочется хотя бы в спину плюнуть, но кто знает, что может быть наготове у того, кто даже собственную внешность лепит так, как ему захочется.✧
Пещеру глубоко в недрах горы явно когда-то высекали жители Сал Виндагнир: механизм дверей буквально намекал, что это не последний обитатель пустующего пространства озаботился сохранением своих вещичек. А вещичек было достаточно: увидев битком набитые бумагами полки и до жути знакомое оборудование, Итер усомнился, что это не полная копия лаборатории Альбедо. Те же приборы. Те же реактивы. Угол, заставленный отвернутыми к стенкам холстами, изящная ширма, из-за которой выглядывает угол кровати. Очаг, в котелке над которым кипит что-то съестное. Слишком недавно кипит, чтобы думать, будто бы его поставил двойник Альбедо, даже если двойник снимает котелок с огня и отставляет в сторону. Подтверждая эти мысли, тело двойника перед Итером вдруг падает, будто кукла, у которой обрезали ниточки. Дернувшийся вперед юноша замирает — правда кукла. Шарнирная поделка в полный рост таращит стеклянные глаза в сторону. Итер вздрагивает, пятится. И натыкается на кого-то еще. Чуточку сверху на него насмешливо смотрит голубыми глазами истинный хозяин обители. — Привет, Итер, — говорит он беззаботно, и небрежно уклоняется от лезвия меча. Итер белеет от бешенства, маскируя аномальный страх, вновь пронзивший его от макушки до пят. Быстрый и сильный; он выглядит так, как мог бы выглядеть Альбедо через пару лет, если бы мог взрослеть. Волосы чуточку длиннее, лицо чуточку мужественнее, жестче, смазливее. Всего в нем чуточку больше и это все выдает попытки вылепить идеал. Надо думать, Рейндоттир поначалу была очень тщеславной дамой. Итер кидается на него почти в отупении, а тот играючи уходит от ударов. Подмышкой у него оставленный стоять у статуи архонтов холст и сложенный мольберт. — Ну-ну, не злись. Было бы скучно, если бы я просто взял и вышел к тебе. В таком виде даже дураки из искателей приключений поняли бы, что я не Альбедо, — он улыбается, с легкостью удирая от попыток Итера надрать себе задницу. — Облегчать всем мои поиски я не намерен, а ты, — он делает неожиданный рывок вперед и Итер обнаруживает себя прижатым к стене, с зажатым в крепкой хватке запястьем и подбородком. За спиной двойника — хотя, какой он теперь двойник? — театрально падают мольберт и холст, а из пережатой до боли руки Итера выпадает меч. — Ты никому не сможешь рассказать, где именно я укрываюсь. И знаешь, почему? Итер не знает. Итер дергает теряющей чувствительность рукой и морщится от боли. Виновник этого только скашивает взгляд, с любопытством отслеживая неуклюжие попытки, а потом Итер вскрикивает — его неожиданно быстро отпускают и с легкостью перебрасывают через все помещение на кровать. Путешественник может поклясться, что почти не почувствовал руки на своем поясе, до того деликатно те сжались перед броском. Он просто через мгновение сначала оказывается в воздухе, чудом не зацепив свод пещеры, а еще через секунду — уже на матрасе скрипнувшей кровати. — Зови меня Аврум, — будто ни в чем не бывало проговаривает элегантно шагающий через помещение… Условный старший брат Альбедо? — И сними сапоги, пожалуйста. Сон мне не очень нужен, но чистая постель — это приятно, знаешь. Итер ощущает себя окончательно выбитым из колеи. Аврум, между тем, практически мановением руки закрывает тяжелый механизм дверей. Та закатывается на место со слышным скрежетом камня. Молодой человек вдруг напрягается, осознавая, что путь к отступлению отрезан, и теперь они остались наедине. — У Рейндоттир было много попыток создать живое, — вдруг говорит Аврум, обернувшись к Итеру, а после и вовсе шагает к постели, на которой тот замер. — Одни ее образцы даже из питательной среды не выползали. Другие получались вполне рабочими. Она пыталась создать живое и от скуки прививала нам различные пороки, усиливала показатели и добавляла искусственные слабости. Гордыня и при этом бешеная регенерация, но нулевое человекоподобие. Бешеная сила, но парализующее слабое место и в комплекте с ними — полное отсутствие самоосознания и собственной воли. Ничего не делалось просто так — все скрупулезно документировалось и учитывалось при следующей попытке, — Аврум на ходу расстегивает пуговицы своего плаща, как-то игриво приподнимает кисти, чтобы расстегнуть запонки на рубашке. Словно дразнит демонстрацией безоружности, но Итер еще не настолько осмелел после полета через весь зал, чтобы верить в это. — К слову, меня она готовила, как разведчика. Ну знаешь, слияние с рельефом местности, изучение противника, внедрение, получение информации, быстрая и неотслеживаемая ее передача. Аврум почти показательно раздевается, сопровождая процесс болтовней, снимая одежду и амуницию, пока не остается босой, в одной рубахе и брюках. Итер машинально подмечает стойку — противник готов, если потребуется, использовать все свои преимущества для вразумления голыми руками. Просто на разнице в силе, весе и телосложении. — Сними сапоги, Итер, — неожиданно спокойно напоминает молодой человек. Итер понимает, как именно ему удалось с легкостью имитировать поведение Альбедо — сосредоточившись, тот буквально перекрывает таящийся в нем фонтан жажды общения. — Мы договорились, что ты исполняешь мои указания, а я не начинаю работать над чередой очень несчастных случаев, которые скомпрометируют Альбедо. Итер неохотно подчиняется. Перепутать Альбедо с такой версией его двойника не получилось бы даже издалека, со спины, в полной темноте: то, как Аврум движется, подходя и замирая у края кровати, то, как смотрит и как говорит. Похожи, как старший и младший брат. Но чуточку пушистее и длиннее волосы, чуточку выразительнее глаза, опушенные светлыми ресницами, разные улыбки. Только взгляд наблюдателя — почти одинаковый. Сапог с замерзшей ноги стягивается с трудом. Итер тут же поджимает ледяную ногу, и цепенеет, когда Аврум опускается перед кроватью на корточки и тянет второй сапог. Тот стягивается с усилием, а потом Итер вздрагивает — ладони чужака охватывают стопу и подъем. — Совсем холодный, — констатирует Аврум, и целует Итера в лодыжку. Путешественник в ужасе пискает — и дергает ногой, чуть не пнув нарушителя спокойствия в лицо. Тот успевает уклониться, а потом с самым невозмутимым видом поднимается, чтобы подбросить дров в очаг и на стойки с кострами. Заодно он бросает в огонь щепотки какого-то порошка, и вскоре в помещении становится по-настоящему тепло, если не сказать, жарко, а в воздухе плывет одурительный аромат морозной мяты, от которого становится холодно на кончике языка. Аврум возвращается и садится на край постели. Итер машинально отодвигается, сохраняя расстояние между ними. — Что тебе нужно? — наконец решается задать вопрос он. По плану Альбедо, одного проницательного путешественника уже должны были прикончить, а не трепаться языком. Аврум хмыкает, и точно как Альбедо скрещивает руки на груди. Итер моргает, чтобы согнать наваждение. — Долго же ты решался, — констатирует он, и почти без перехода отвечает: — Ты. — Что? — не понимает Итер. Аврум смотрит на него с жалостливой снисходительностью, как на недалекого, и почти по слогам проговаривает: — Мне нужен ты. Я же говорил — я видел, как ты смотришь на Альбедо. Видел, каким внимательным и нежным ты можешь быть, и, — Аврум резко наклоняется к лицу отпрянувшего юноши, его глаза блестят, — я уже убедился, что ты можешь быть очень послушным, получая четкие инструкции. Альбедо быстрее бы пошевеливался и ворочал мозгами поактивнее, если бы только знал, каким ты можешь быть. Я — знаю, — Итер вздрагивает от скользящего касания к своему лицу. На секунду ему кажется, что сейчас его просто бесхитростно отправят в полет одним ударом, но существо напротив лишь гладит его по щеке, ощупывает кончиками пальцев скулу, гладит подушечкой большого пальца на губам. Давит — и Итер слегка размыкает губы, вызывая новую усмешку. — Стань моим — и это закончится, — говорит Аврум. — Я ничем не хуже Альбедо, даже лучше. Итеру вспоминается прогноз друга. Изучить все, что знает оригинал, и заменить его в душах других людей. — Альбедо не шантажировал меня, — едва слышно возражает Итер, отслеживая движения чужих рук. Расстегнутая пуговица на штанах заставляет его взвиться и перехватить чужие пальцы, полезшие, куда не следовало. — И он никогда бы не стал… — Никогда не говори мне, что Альбедо чего-то никогда бы не сделал, — жестко обрывает юношу Аврум, крепко сжав пальцами его лицо, так, что у Итера губы сложились, как рот рыбки. — Ему четыреста, и ты не представляешь, что он делал, прежде чем обрел тот шаблон поведения, которого он придерживается сейчас. На лице Аврума отражается напряженное обдумывание, а затем на нем явностно проступает озарение. Замерший, он медленно отпускает лицо Итера, выпрямляет спину, и едва дыша шепчет: — Раздевайся, Итер. Итеру кажется, что он ослышался. Он изумленно моргает на такой резкий переход от болтовни к действиям, и едва не подскакивает, когда Аврум нетерпеливо торопит его: — Раздевайся, Итер, живее. Снимай штаны, трусы, наплечники, кольчугу, ленту с волос. Снимай все, кроме украшений и своей кожи! Итеру жутко, настолько искрятся идеей голубые — такие схожие с глазами Альбедо — глаза. Он не чувствует пальцев, когда снимает латные перчатки. Когда развеивает наручи, когда расстегивает застежки плаща и снимает наплечники, а за ними и кольчужный верх. Поддоспешник снимается с трудом, Итер едва удерживает его непослушными пальцами, потом тянет ленту для волос. Глаза Аврума вспыхивают золотом, когда он расплетает плетение на пушистые прядки, и все время, пока Итер возится со штанами и бельем, Аврум перебирает пальцами его волосы. — Что теперь? — безразлично интересуется Итер. Хочется сжаться в комок, пряча стыдную наготу, и он подтягивает колено к груди. Тем неожиданнее ощутить поцелуй на плече — легкий, щекотный. Аврум согрелся вместе с самим Итером, и стоит только в изумлении повернуть голову — в губы впиваются поцелуем. Итер упускает мгновения, растерявшись, а его запястья уже сжимают, прижимая в груди. Чужой язык удивительно тщательно изучает его рот, скользит по нёбу, гладит язык — и Итер возмущенно стонет, когда ему щекочут нёбо. Аврум смеется, коротко выдыхая, и прикрывает горящие золотом глаза. «Совсем не похож на Альбедо,» — решает Итер, и все же незаметно увлекается поцелуем, норовя куснуть, пойти ответным натиском. В кровать они валятся, когда Итер начинает дергать руками, раздосадованный безуспешностью своих попыток взять верх. Аврум не только манипулятор, но и тиран, вот только опухшие от поцелуев губы и горящие щеки ничуть не против этого. Молодой человек смеется, весело сверкая глазами, и Итеру кажется, что он никогда не видел столько жизни и сияния в идеально сдержанном Альбедо. Альбедо был идеальным созданием — для Драконьего хребта, вписываясь в ледяные просторы всем своим существом, но Авруму будто бы была уготовлена судьба жить на золотом берегу отмели Яогуан, на холмах и взгорьях деревни Миньюнь, на берегах озера Лухуа. Альбедо был зимой, но Аврума поцеловала золотая осень, по-летнему теплая и мягкая. Итер ловит себя на странных мыслях — и отбрасывает их. Он торопится впиться поцелуем в горячие губы, стонет, ощущая скольжение руки по спине, вниз, вниз, выгибается, когда его ягодицу сжимают. Аврум целует его, целует, отстраняется, вцеловывается в шею, оставляя лиловые пятна-отметки, шепчет: — Ты такой сияющий, Итер. — Это ты — сияющий, — не соглашается с ним путешественник. — Но я не буду возражать, если мы будем сиять вместе. — О большем я не смел бы просить, — Аврум усмехается, встряхнув волосами, и они стоят на коленях друг перед другом, а Итер никогда еще не ощущал в себе столько легкости, восхищения и любви. Бабочки в животе сладко дергают крылышками. — Ты прекрасен, Итер, — тише повторяет Аврум, и юноша закатывает глаза, поджимает губы, и буркает, отчаянно краснея: — Заткнись. Аврум снова смеется — и у Итера болит сердце, потому что это лучшие звуки, что он слышал. Альбедо при нем не смеялся. Улыбался только так, что все вокруг будто освещалось. Стеснялся. Аврум был проще. Доступнее, открытее. Ближе. Масло шелковицы в раскупоренном флаконе пахнет нежно — вспоминается Ли Юэ, долгие походы по городу, отдых на террасе возле цветущих кустов. Чжун Ли, рассказывающий истории, и Сян Лин, торопящаяся подать на стол золотистый рассыпчатый рис с приправами. Аврум будит в Итере воспоминания о любви, поднимает теплые, счастливые встречи. Ласкает, оглаживая и зацеловывая, и в нем больше нет ничего пугающего. Итер бесстрашно притирается голой кожей к голой коже, терпеливо ждет, когда Аврум встает, чтобы вновь доложить дрова и сыпануть порошок в огонь. Пахнет знойным, разогретым солнцем заоблачным перчиком и цветами цинсинь с вершин гор. Итер жадно вдыхает, так, что голову ведет, и нетерпеливо тянет руки к партнеру. — Я хочу, — обрывисто бросает юноша, облизывая припухшие губы, и вскидывает требовательные глаза, жестами призывая Аврума обратно. Заинтригованный, тот торопится вернуться к постели, и стоит ему оказаться в зоне досягаемости Итера, как тот спешит на практике пояснить, чего именно он хочет. Ручки ложатся на белые бедра, алый рот с тихим стоном целует влажную головку. Аврум задыхается, стонет в голос — Итер ведет себя так, словно дорвался, и его рот — это что-то умопомрачительное. Горячий, тугой — Итер настойчив, вбирая плоть как можно глубже, дразня языком, то потирая головку, то приминая венки. Аврум едва держится на ногах, и звучно ахает, когда все кончается. Между бровей возникает глубокая морщинка. — Итер, ты… — Скорее, — бесцеремонно перебивает этот… мальчишка, и гладит его по бедру. — Больше не хочу ждать, пожалуйста, Аврум… Собственное имя слетевшее с чужих губ звучит неописуемо сладко. Слаще вина, слаще меда. Он едва сдерживает себя, сплетаясь в объятиях с оказавшимся самым прекрасным человеком на свете юношей, стирая с его лица свое семя, целуя желанные губы. Он приникает пальцами, покрытыми маслом, к складкам между ягодиц — и те с легкостью погружаются внутрь, а Итер стонет, прогибаясь. Авруму остается только вскинуть брови и выбросить из головы — не его дело, чем занимался Итер прежде наедине с собой, да и с кем-то другим — тоже не важно, потому что теперь Итер принадлежит ему. Без единой заминки Итер встает на постели на колени и локти, потом медленно и сладко прогибается — Аврум едва дышит, наблюдая, как он раскрывается перед ним. Ягодицы чуточку расходятся в стороны, и между ними все блестит от масла. Попка Итера нежно-розовая, и Аврум не может удержаться — сжимает руками половинки, гладит, легонько хлопает, снова мнет. Потом сводит и притирается членом, звучно простонав — он и не думал, что будет так хорошо. Итер нетерпеливо водит бедрами, дергает розовой пяточкой — и Аврум с тихим нутряным рычанием приступает к исполнению его желаний. Член входит медленно, гладко, так, что Итер ощущает каждый миллиметр, погружающийся в него, и ему хочется нетерпеливо визжать, стучать кулачком по постели, поторапливая. Он становится доволен только тогда, когда Аврум с горячим выдохом Итеру на лопатки притирается бедрами к ягодицам — а потом качает бедра обратно и снова вперед. Снова. И снова. И снова. Опять и опять, пока Итер торжествующе вскрикивает «Да!» и почти присаживается на постели, сжимая зубы и сжимаясь на члене. От удовольствия прошивает дрожь, член стоит, как каменный. Итера бросает в жар от удовольствия и частого дыхания, и снова кружится голова; по спине, по груди, по бедрам стекает пот. Жарко и сладко, и он активно вертит бедрами, насаживаясь, встречая движения на середине, хрипло посмеиваясь от возбуждения и тут же звонко ахая, когда Аврум низко рычит, толкаясь особенно жестко, до шлепка. — Мой, Итер, ты мой, слышишь? — стонет молодой человек, и путешественник охотно соглашается, оглашая зал стонами — твой, только твой, сильнее, пожалуйста, я скоро кончу, нет, не сжимай мой член, не дави на головку, не надо, Аврум, я- Итер оглашает пространство оглушительным вскриком удовольствия и выгибается в спине, его член, мелькающий малиновой головкой в белом кулаке, брызжет семенем на постель. Неожиданно Аврум хрипло стонет, и мир словно освещает вспышка. Через секунду Итер встает на колени на постели, закатив глаза, и Авруму приходится придержать его поперек груди. Юноша так и замирает, чуточку изгибаясь снова и снова, словно получая глубокие толчки внутри, и едва слышно хрипит, почти не дыша. Его глаза широко распахиваются в самом конце, он потрясенно выговаривает с третьей попытки: — По… Че… Му я? — после чего неожиданно валится на постель, потеряв сознание. По лицу Аврума пробегает быстрая гримаска сожаления, и он осторожно, самыми кончиками пальцев касается подтекающих его семенем ягодиц. Пальцы марает жидкое золото — очередное свидетельство его алхимической природы и одна из причин, почему Рейндоттир выбрала ему именно это имя. — Прости, Итер, — искренне извиняется перед юношей Аврум. — Ты — самое лучшее, что случилось со мной с тех пор, как я был создан. И мне не жаль, что я так поступил. На коже внизу живота Итера медленно расползается золотая цепочка крошечных алхимических знаков, сливаясь в один единственный знак. Крошечный, не больше ногтя — гарант их договора. Гарантия того, что Итер придет снова. Только сюда. Только к нему. Как к наваждению. Как к возлюбленному. Аврум выдыхает, убедившись, что все прошло успешно, и нежно касается теплой щеки, заправляя светлую прядь за розовое ушко. Итер сладко сопит — и все равно льнет к пальцам, улыбаясь даже сквозь сон. — Аврум… — Я здесь, любимый. Я здесь, — молодой человек вытягивает из-под теплого тела одеяло, укрывает и отходит за ширму, снимая со спинки стула пушистое полотенце. Одним краем он со смешками протирает между ягодиц сонно вертящегося Итера, остатком материи вытирает себя и свои припыленные ступни, с радостью ныряя под одеяло. Итер мгновенно прилипает к горячей груди, норовит обхватить руками и ногами, пряча мерзнущий нос. Аврум улыбается, утыкаясь в пушистую макушку юноши. Он ощущает себя совершенным. Он ощущает себя… Живым.✧
Итер просыпается поздним утром и в совершенном одиночестве. Под одеялом тепло, тело ноет, в воздухе вкусно пахнет едой. Юноша садится, морщится, когда между ягодиц саднит, и трет лоб, пытаясь унять настойчивое ощущение, что он что-то упустил. Встреча. Сделка. Убежище. Кукла. Аврум. Последнее — имя — самое яркое. Тело прошивает чувственный жар возбуждения, и воспоминания наваливаются. О том, как они были вместе. Как Итер голодно наседал ночью — дважды. Как утром Аврум выбрался из его цепких ручонок, оставив в качестве сладкого — поцелуй, и пообещал: мы встретимся снова. Воспоминания заставляют путешественника с одной стороны краснеть, а с другой поднимают волосы дыбом от ужаса. Легкость, с которой он перестал считать двойника — двойником, принимая за человека и больше того — влюбляясь в него, поражала. Другая сторона проблемы была в том, что он не вернулся вчера и не успокоил Паймон. Зная неугомонную кроху, сейчас границы Драконьего хребта должны уже вовсю атаковаться поисковиками, зовущими его по имени. Итер торопливо откидывает одеяло и ежится — костры горят ярко, но вход открыт. Сделка вступила в силу. Аврум выпускает его из своих сетей и даже заботится о том, чтобы Итер был чистым и не голодным. Как мило с его стороны. Итер хмыкает и все же поднимается, разыскивая свои вещи. Уже одеваясь он нахмурится — рисунок на коже, которого вчера не было. Мазок золотой краски, похожий на какой-то знак. Он навязчиво светится над поясом штанов, привлекая внимание, и Итер, смутившись, натягивает их повыше. Уже перед самым выходом его внимание привлекает прикрытый тканью холст, установленный на мольберте. Вчера его тут не было, и Итер рискует заглянуть под ткань. Через минуту он торопливо опускает угол отреза обратно и с красным лицом ретируется из зала, ругаясь себе под нос, маскируя стыд под злость. Среди мазков краски от желтого и рыжего до золотого и красного, словно на поле из опавшей осенней листвы, раскинулась фигура. Его фигура. Тщательно, до последней детали проработанная — совершенно обнаженная. Не было сомнений, что списывалось с натуры от и до, до последнего шрамчика и родинки. На лице с легкостью угадывалась улыбка, а на животе — мазками прозрачного серебра — сперма. Аврум оставил на память — и в качестве компромата, не иначе — образ Итера, каким тот был ночью. Вопреки возмущению и стыду, сердце кольнуло жаром влюбленности. «Нужно будет рассказать Альбедо» — решает юноша, и торопливо спускается по протоптанным дорожкам к очертаниям лагеря за пределами неприветливой горы. Со вчерашней площадки-уступа, на котором незыблемо стоит статуя архонтов, за ним наблюдают золотые глаза, медленно голубеющие, как только фигурка с длинной косой теряется. — Мы еще встретимся, Итер, — успокаивает себя тот, кто ночью в чужих глазах из голема вырос до человека, и машинально трет плечо — путешественник оказался кусачим и злопамятным. Но и это приятно. Драконий хребет затихал, в одночасье лишивших всех своих вторженцев. Оно и к лучшему.✧
Жизнь шла своим чередом. О том, что он все-таки встретил двойника и выжил, Итер рассказал Альбедо, но о прочем умолчал. О золотых глазах, о красках золотой осени. О горячих поцелуях и пробуждении в смятой постели. О чем-то Альбедо догадался сам. О сделке. Об условиях. О золотой метке — Итер оплошал, не скрыв ее снова, когда пришел. Альбедо заставил его лежать на кушетке почти четыре часа — время, которое потребовалось алхимику, чтобы рассмотреть руны под лупой и перенести на бумагу полностью. Получившееся ему явно не понравилось, но о смысле и знака, и рун, он промолчал. Только взгляд как будто стал еще печальнее и на секунду молнией сверкнула злая боль. Когда именно частые встречи обернулись почти постоянными прогулками по Драконьему хребту, Итер не запомнил. Просто они сталкивались лицом к лицу — рисующий или ставящий опыт Альбедо, безукоризненный и идеальный каждой пуговичкой, совершенный. Холодный, как климат горы. Иногда Итер замечал, как с шеи пропадает золотая четырехконечная звезда, а иногда она возвращалась, но это не мешало Альбедо осторожно касаться его губ губами, прикрывая голубые глаза длинными ресницами. Итер в первый раз тревожно замер, ожидая, когда из-за скал выскочит старшенький сын Рейндоттир, но никто не выскакивал. Альбедо лишь грустно улыбнулся и отступил, не смея давить, сетуя о морозе и осторожно уводя Итера за руку — прочь с открытого пространство в тепло пещеры с лабораторией. Иногда, лежа у очага и наблюдая, как Альбедо неспешно движется от колбы к колбе, синтезируя то одно, то другое, Итер гадал, не заменил ли Аврум своего брата одной из своих марионеток? Это разорвало бы их сделку, но кто знает, узнал бы о своей свободе Итер — и принял бы он эту свободу? Сердце до сих пор сладко екало от воспоминаний, бабочки шуршали крылышками в животе, в штанах поднимал голову неудушимый змий искушения. О чем Итер знал наверняка, так это о том, что иногда просыпался и видел мерцающее золото барьера, которым Альбедо запечатывал свое «убежище» после похищения своих записей, и самого вроде бы Альбедо, трепетно целующего золотую метку на его животе. А иногда Итер просыпался уже в другом месте — от горячих поцелуев и чтобы увидеть, как золото затапливает голубые радужки. Тело отзывалось мгновенно, и никогда Аврум не давал ни единого повода жалеть о сделке. Утром Итер снова просыпался в лаборатории Альбедо — сексуально пресыщенный и с трудом скрывающий лиловые отметины на шее, чтобы наблюдать, как Альбедо правит картину, в мазках и фигурах на которой угадывалась чужая рука. Все это заставляло Итера теряться и не гадать вовсе, которое из двух творений Рейндоттир возжелало побыть «особенно человеком» в эту ночь. На возвышении в углу пещеры Альбедо неразглашаемым достоянием установлен и закреплен камнями холст, с портретом, написанный с натуры, и юноша знает: картину поставил и написал не Альбедо. Альбедо не стал бы рисовать Итера с поволокой во взгляде и отражением своего силуэта в глубине зрачков. Вездесущесть Аврума заставляет Итера сомневаться, что его Альбедо все еще жив, но «пока живу — надеюсь». Ничего, кроме надежды, Итеру не остается.✧
— Итер, ты… Неугомонный, — в груди Аврума клокочет по-настоящему драконий рык. Итер скачет на его члене, держась за подставленные руки, как за поводья, и звонко стонет. Он сияет, румяный от удовольствия и физической нагрузки, красивый до невозможности. Перед ним невозможно устоять. Аврум даже не пытается. Аврум с легкостью подминает путешественника под себя, вцеловывается в его стонущий рот, в его шею, в его плечи, и берет. Берет все, что ему готовы дать, и уже не важно, из-за чего они оказались в одной постели, потому что Итер никогда не ощущал это, как свою обязанность. Как выкуп за чужую жизнь. Золотые глаза ласкали его тело с жаром, который нельзя подделать, без сальности и грязи. Итер влюблен и предпочитает не думать о младшем брате рядом со старшим. Так правильно. А что до робкой нежности Альбедо — Итер предпочитает не думать, изменяет ли он хоть кому-то из них. С Аврума станется все же убрать помеху, если Итер начнет колебаться. Колебаться нельзя, они не встречаются, Итер может иметь хоть десять постоянных любовников — другой вопрос, нуждается ли он в них, когда есть один, с которым любовь пахнет любимыми вещами поменьше. Итер стонет и отдается совершенно искренне, и его свет способен осиять мир.✧
— Ну что, братишка, понял, как нужно делать? Понял, какой он, как ему хорошо? — за неприметным выступом скал в зале стоит стул, а на стуле сидит молодой человек. Светлые волосы, голубые глаза, золотая метка на горле. Сидит в объятиях куклы, как две капли похожей на него самого — за исключением этой самой метки. Кукла заставляет смотреть в стоящее чуть поодаль зеркало, в котором отражается все, что происходит на кровати. Каждое движение, сопровождающееся звуком, принесенным восхитительной акустикой. — Ты одурманил его, — холодно констатирует молодой человек. — Как можно! — изумляется кукла. — Формула номер пять — твоя формула, Альбедо. Твоя наработка о веществе, раскрепощающем собеседников. Почти порошок правды — вытаскивает наружу то, что в человеке уже есть. В Итере много чего есть, — кукла гадко смеется, и тут же вздыхает. — Посмотри, какой он, Альбедо. Посмотри, как он красив, вслушайся только, как он стонет. Разве он не совершенен, Альбедо? Разве ты не хочешь забрать его себе? — искусительно шепчут в ухо глянцевые губы куклы, и растягиваются в улыбке. Альбедо сохраняет равнодушное выражение лица — и только руки, сжатые в кулаки, выдают, что ему не все равно. Руки — и натянутая ширинка на его штанах. Смотреть на Итера и оставаться равнодушным невозможно. В эти самые минуты Альбедо представляет на месте Аврума себя. Лишь представляет, потому что на месте Аврума он никогда не будет — иначе Итер умрет. Умрет — и не поймет, что именно наслаждение стало смертельным. Аврум — обучаемость, выкрученная на максимум. Рейндоттир просто хотела себе идеального подпольного разведчика. Идеальный разведчик стал идеальным только научившись ублажать и убивать отсроченно. Медовая ловушка в образе человека, на деле — настоящий паук, и не менее ядовитый. Слабость истинно паучья — Аврум не знает, что такое насыщение. Итер никогда ему не приестся и не наскучит. Самое страшное в нем — это одержимость своей целью. Аврум стал гением, потому что способен гиперфиксироваться на цели. Альбедо на секунду закрывает глаза, чтобы открыть их снова — и смотреть. Смотреть с бешено бьющимся сердцем. Смотреть, даже если он уже прокусил себе губу до крови. Альбедо завидует и тщательно закрывается — как и Аврум, он ощущает, что только Итер улавливал достаточно, чтобы мягко направить искусственных созданий к дарованному божественностью. Подтолкнуть, помочь почувствовать, что вот это вот — жизнь. Сейчас Итер для Альбедо — табу. Он не хочет спровоцировать того, кого Рейндоттир отбраковала, но не сумела убить. А еще, Альбедо горько. Почему же. Почему, если Рейндоттир создала его идеальным в своей неидеальности, подобным людям… Почему, глядя на Итера в объятиях Аврума, Альбедо ощущает отбракованным себя? Отбракованным, искусственным, не настоящим. Почему тот, кто вдыхал в него ощущение жизни, помогал быть человеком — сейчас там, с другим? Ближе, чем Альбедо бы хотелось. Недосягаемо для единоличного обладания. Кукла смеется ему в ухо. Несовершенство. Альбедо — человечность со всеми ее недостатками и достоинствами. Альбедо — хладнокровие, позволяющее ему отстраниться и держать себя в руках вопреки чему угодно. Альбедо — не способен совершать поступки, определяющие будущее, толкающие события идти по непредрешенному пути. Он не способен прокладывать историю сам — лишь следовать ее течению. Альбедо снова смотрит в зеркало, ловит взгляд золотых глаз, которые даже не могут видеть его, лишь смотрят в зеркало. Смотрит, как искусительно изогнутые в улыбке губы шепчут: «Альбедо — не совершенный…» И впервые с момента своего создания, Альбедо ощущает, что это так. Альбедо — не совершенство. Альбедо должен достичь Цитринитас. И кто знает, под кем Итер, вдыхающий жизнь, будет стонать тогда. 05.12.2021