Вопреки судьбе

      Мо Жань должен был с этим разобраться. Его терзали сомнения, что же всё-таки происходит и почему учитель вёл себя так странно. Шрам, с которого он снял повязку, оставшись в одиночестве, ещё немного кровоточил в этот день. Хорошо было бы спросить у Ши Мэй, но увидеться с подругой пока никак не получалось, да и не хотелось раскрывать свои подозрения кому-либо, пока он не убедится сам. Мо Жань с трудом дождался следующего дня, чтобы спросить… Что спросить? Он и сам плохо представлял, но ему нужно было поговорить с Чу Ваньнином. Пар у их группы как назло не стояло, однако тянуть больше не хотелось. После завершения занятий Мо Жань будто нарочно медленно направлялся к кабинету химии, гадая, остался ли Чу Ваньнин сегодня работать после лекций. Впрочем, гадать здесь особо не приходилось: в девяти случаях из десяти учитель задерживался на работе допоздна. Только вот что Мо Жаню следовало сказать? Спросить: «Вы уверены, что у вас на затылке нет шрама от вырезанной метки?» Он готов был молиться всем известным богам, чтобы его предположения оказались ошибочными. Ведь тогда бы вышло, что он не только собственными руками разрушил своё возможное счастье, но и сделал куда более ужасную вещь: причинил любимому человеку боль. Чудовищную, невыносимую боль… Что делал учитель в тот день? Кажется, вёл пары. Если бы Чу Ваньнин сорвал занятие, даже по причине собственной болезни, по университету наверняка пронеслись бы слухи. Нет, думал Мо Жань, лучше пусть он всю оставшуюся жизнь потратит на поиск и заботу о настоящем соулмейте, чем правда окажется такой… Но что бы сказал Чу Ваньнин, узнай он, что один развязный мальчишка из числа его студентов на самом деле предназначен ему странным замыслом судьбы? Мо Жань должен был просто спросить… В конце концов, юноша дошёл до нужного кабинета и заметил, что дверь чуть приоткрыта — значит, учитель точно был внутри. Но не успел он сделать шаг вперёд, дверь резко распахнулась, едва не ударив его по носу, и прямо перед его лицом предстал Чу Ваньнин.  — Учитель! — Мо Жань невольно сделал шаг назад и уважительно склонил голову. — Добрый день! Вам куда-то нужно было идти? Я не займу много…  — Хм, я как раз тебя искал. Пройди в мой кабинет, мне нужно кое-что тебе сообщить, — Чу Ваньнин никогда не отличался приветливостью, но сегодня выглядел как-то особенно недружелюбно. Едва взглянув на Мо Жаня, он прошёл обратно и сел на своё привычное возвышающееся над аудиторией место за столом.  — Вообще-то я тоже хотел что-то сказать учителю… — Мо Жань, неловко переминаясь, прошёл следом. Он оказывался наедине с Чу Ваньнином в этом самом кабинете уже не единожды, но, пожалуй, впервые испытывал это странное чувство. Оно напоминало страх. Было действительно страшно.  — Говори, — ответил Чу Ваньнин.  — Это не то чтобы очень важно. Пожалуйста, вы первый. Чу Ваньнин не каждый день приглашал в свой кабинет, чтобы что-то сообщить, и если бы Мо Жань сходу вывалил свои подозрения, велика была вероятность, что он вообще не узнает, о чём ему хотели сказать. К тому же, в глубине души хотелось по возможности отсрочить то, с чем он пришёл. Чу Ваньнин не стал спорить.  — Тебе известна эта книга, — учитель положил на стол потрёпанный томик в мягком переплёте, действительно даже слишком хорошо знакомый Мо Жаню. Видимо, Ши Мэй всё же не торопилась его уничтожить. — Полагаю, именно из неё ты черпал информацию перед проведением так называемой операции. Ты уже мог убедиться, что всё здесь описываемое является полнейшей чушью, однако ценой стало не только твоё физическое и генетическое здоровье, но и твоего соулмейта. Думаю, мне не нужно тебе пересказывать, с какими последствиями сталкивается человек, удаливший метку, тем более в подобных условиях. Тебе невероятно повезло, что ты выжил и не получил заражение из-за антисанитарии, и что твои друзья вовремя оказались рядом.  — Я знаю… Ши Мэй говорила, вы совершенно правы учитель… — с каждым словом обвинения Мо Жань всё ниже опускал голову под тяжестью давившего чувства вины.  — Я позвал тебя не для того, чтобы читать нравоучения, — продолжил Чу Ваньнин. — Моя обязанность, как педагога, состоит не только в том, чтобы передавать знания, но и в обеспечении безопасности студентов на территории университета. Твоя книга, как выяснилась, представляет угрозу для неокрепших умов, которую нужно предотвратить. В связи с этим у меня к тебе вопрос: где ты взял книгу и знаешь ли ты, где могут быть её копии или прочая литература аналогичного содержания?  — В библиотеке. Это была даже не научная секция, а художественная литература, к тому же книга не стояла в тематическом отделе, а валялась на полке, примятая остальными. Копий я не видел. Это была единственная книга из тех, что я смог найти, где вообще упоминалось о возможности удаления метки. Кажется, она довольно старая: я забыл её зарегистрировать, но датчик не сработал на магнитный чип.  — Хорошо, я попрошу персонал пробить по базе данных её и возможные аналоги. В будущем среди студентов неплохо было периодически проводить разъяснительные беседы. Ещё кое-что. Мо Жань, ты ещё не нашёл своего соулмейта?  — Нет… — молодой человек напрягся, услышав неожиданный вопрос.  — Судя по всему, это был я. Мо Жаню показалось, что он только что ослышался, сердце вдруг застучало, а перед глазами начало всё расплываться. Хоть у него самого возникли такие подозрения, до конца в них до сих пор не верилось, казалось невозможным, слишком глупым стечением обстоятельств. На лице Чу Ваньнина же между тем не дрогнул ни единый мускул, с тем же ледяным выражением лица он продолжил:  — Порой в генетике случаются сбои, и механизм, выработанный природой для размножения человечества, создаёт однополые пары, не способные принести потомство. Это случается крайне редко, но так уж вышло, что мы попали в это отклонение. Можешь считать, что тебе повезло. Ты нашёл соулмейта, перед которым испытывал обременение и чувство вины, и обо мне тебе не нужно до конца жизни «заботиться», — последнее слово Чу Ваньнин произнёс с особым отвращением, будто даже сама мысль о подобном вызывала у него неприязнь. — Можешь считать, что мне ты ничего не должен, в конце концов, я ничего не потерял от разрыва связи. До вчерашнего дня я даже не знал, что у меня была метка. Можешь идти к той, ради кого ты пытался избавиться от связи. Свободен.  — Но это были вы! — не отдавая себе отчёта, выпалил Мо Жань. Чу Ваньнин, уже успевший, кажется, забыть о его существовании после своей воодушевлённой тирады, поднял от бумаг непонимающий взгляд.  — Если это действительно так, то… как вы могли понять только вчера? Только не говорите, что не чувствовали боли, когда я… Это было адски больно, вы такой же человек, как и я, вы не могли это не почувствовать. Я понимаю, что вы можете испытывать ко мне лишь презрение, я сам никогда не прощу себя за то, что причинил вам боль. Я уйду… если вы так хотите. Но прежде я должен сказать. Это были вы! Я влюбился в вас с первого дня в университете и пытался найти способ безопасно разорвать связь, чтобы иметь возможность добиться вас. Но я и подумать не мог, что моим соулмейтом окажетесь вы. Ваша рука вчера показалась мне знакомой, и я понял, что уже держал её раньше. Всё это я хотел сделать только ради вас. Я люблю вас.  — Что... что ты такое говоришь? — голос Чу Ваньнина звучал непривычно напряжённо. — Я слышал, как ты упоминал о том, что влюблён в другую девушку. Тогда, в столовой… Мо Жань задумался на секунду, вспоминая, где мог такое сказать.  — Но я имел в виду вас! Не мог же я назвать друзьям ваше имя без вашего на то разрешения.  — Это влияние метки, — упорно возразил Чу Ваньнин. — Возможно, тебе казалось что-то такое, это нормальная гормональная реакция, но теперь…  — Нет! Метки больше нет, мы уже не соулмейты, вы сами чувствовали этот холод. Ши Мэй сказала, что я не успел перерезать все нервные окончания, и часть из них прижилась, поэтому мне ещё доступны некоторые эмоции. И я люблю вас. Не из-за метки, не из-за гормонов. Просто люблю.  — Прекрати повторять это! — скрипя зубами, выдавил Чу Ваньнин. И после непродолжительной паузы тихо выдохнул: — Что во мне может быть такого? Этот вопрос прозвучал для Мо Жаня более неожиданным, чем все предыдущие гневные отповеди. А ещё в его сердце неведомо откуда вспыхнул крохотный, тёплый и опасный огонёк надежды.  — Как что? Ну… много чего. Вы красивый… Чу Ваньнин, безусловно, был божественно красивым, но что-то подсказывало Мо Жаню, что он подобрал не самый удачный комплимент, с которого следовало начинать подкатывать к уважаемому профессору. Однако как назло, больше в голову совершенно ничего не лезло. Повисла напряжённая тишина, Чу Ваньнин сверлил ледяным нечитаемым взглядом. Чтобы разбавить обстановку хоть чем-то, Мо Жань на всякий случай повторил:  — Очень красивый. В следующее мгновение из-под стола учителя резко вылетело что-то непонятное и, проделав дугу в воздухе, приземлилось прямо на колени Мо Жаня. Взглянув вниз, юноша обнаружил обломок карандаша. То есть, это был действительно обломок, который, похоже, только что сломали голыми руками. Подняв карандаш, Мо Жань вернул взгляд Чу Ваньнину: тот смотрел почти столь же сурово, но кончики ушей предательски порозовели. Это показалось настолько очаровательным, что молодой человек не смог сдержать улыбки.  — Тебе что-то кажется смешным? — голос Чу Ваньнина звучал действительно опасно.  — Не смешно. То, что с нами произошло, это совсем не смешно, — Мо Жань вновь потупил взгляд. — Это глупо, обидно, непоправимо. Я не смею даже надеяться на ваше прощение и тем более на то, чтобы остаться подле вас. Я пойму, если вы больше не захотите меня видеть, если считаете, что наша связь была бременем, и никогда не испытывали ко мне ответных чувств. Только скажите мне это сейчас, учитель. Скажите, мне уйти? Чу Ваньнин молчал, не отводя взгляд, и со стороны могло показаться, что вопрос задан вовсе в пустоту. Но Мо Жань, терпеливо прождав достаточно долго, всё же расценил это как жест одобрения.  — Хорошо, если вы молчите, можно я останусь?..  — Разве ты не делал всегда, как хотел? Зачем теперь спрашиваешь у меня разрешение? — тихо ответил Чу Ваньнин. Мо Жань закусил губу. Учитель ни за что бы не ответил, если спросить его, любит ли он в ответ. К этому человеку нужно было терпеливо искать подходы, чтобы пробиться через ледяную броню.  — Вы правы, но теперь я хочу спросить. Учитель, можно мне попытаться? Можно мне доказать, что буду любить вас, несмотря ни на какие метки? Чу Ваньнин на этот вопрос также не пожелал отвечать, продолжив хранить упрямое молчание. Мо Жань попробовал зайти с другой стороны.  — Можно взять вас за руку? — ожидаемо, согласия или отказа не последовало, и тогда молодой человек накрыл своей ладонью ту руку учителя, которая лежала сейчас на столе. В крайнем случае, он был готов пережить ещё один удар в челюсть. — Скажите, если будет неприятно. Однако Чу Ваньнин в этот раз не проявил сопротивления, только прохладные пальцы дрогнули и чуть сжались под накрывшей их крупной ладонью. Мо Жань перевернул руку учителя и сплёл их пальцы, тесно прижав ладони. Холодок пробрался под кожу, разливаясь по внутренностям — так теперь будет всегда, если он решит взять учителя за руку, и Чу Ваньнин будет чувствовать то же самое. Но сейчас Мо Жань даже не ощущал этот холод, сердце его переполнял восторг, а искорка надежды пробудила неистовый пожар, который уже не в его силах было потушить. Мо Жань не знал, что ещё можно сказать, он готов был хоть целые сутки сидеть вот так. В конце концов, Чу Ваньнин выдернул свою руку и быстрым шагом вышел из своего же кабинета, даже не закрыв дверь и не забрав портфель с личными вещами.

***

Никто из них пока ещё не знал, как искать подходы к непростому характеру другого, несмотря на четыре года, проведённых бок о бок. Множество глупых ошибок и недоразумений было совершено, и предстояло ещё разбираться с их последствиями, которые не пройдут до конца жизни. Им больше никогда не быть соулмейтами. Если характер Чу Ваньнина мало поменялся после удаления метки из-за особенностей его темперамента, Мо Жаню предстояло ещё долго привыкать к поблёкшим эмоциям. Но теперь они наконец узнали, что их любовь была взаимна. Мо Жань хорошо умел ждать и готов был долго и терпеливо, слой за слоем раскрывать плотный панцирь Чу Ваньнина, попутно давая узнать что-то новое о себе. Этой судьбе Мо Жань не хотел противостоять, ведь, чувствуя тяжесть и прохладу ладони учителя в своей руке точно знал — всё у них будет хорошо.