или глава, в которой познается важность римского права
Париж, Франция
2001 год
Я бежал. Бежал сломя голову, но она все равно догоняла. — Константин, подойти ко мне… Этого голос. Мягкий, вкрадчивый, но мне слишком хорошо известно, что за лаской скрывается лязг железных кандалов. С трудом удается сопротивляться. Я ослушался, нарушил все правила. Пытаться загладить вину уже не имеет никакого смысла. И я не хочу. Не хочу больше быть рабом. Не хочу, чтобы чужие руки вновь касались меня. Не хочу. Не могу больше. Да, я бесконечно виноват перед ней. Да, я неблагодарный. Но я схожу с ума в этих четырех стенах, где мне не позволено ничего, кроме послушания и покорности. И я бегу. — Константин… Константин. Не привычное «Костя». Значит, я очень сильно провинился. И меня точно не ждет ничего хорошего. Нет! Нет, нет, нет, только не снова, пожалуйста. Я не хочу, не хочу, не хочу… — Мой мальчик, неужели ты думаешь, что сможешь сбежать? От меня… Легкие горели, дыхание спирало, но страх гнал вперед, как хлыст лошадь. — Константин, мое терпение не бесконечно… Тело перестает слушаться. Не могу бежать дальше. Конечности наливаются свинцом, и невидимые путы тянут назад, не оставляют места сопротивлению. Ноги сами собой подгибаются, я падаю на колени, больно ударяясь о каменный пол. — Нет, пожалуйста! Отпустите, не надо, не надо больше! — шепчу, потому что нельзя кричать, нельзя перечить, нельзя звать на помощь. Но в ответ лишь смех. Высокомерный и снисходительный, пробирающий до костей. Ладонь ложится мне на рот, и ногти — алые, острые — впиваются в губы, раздирая до крови. — Ну что ты, птичка, покричи, а я послушаю… Веревки врезаются в руки, обхватывают тисками от кистей до локтей. Я чувствую себя таким беспомощным и жалким, ненужным и грязным. — Ты, верно, забыл, кому принадлежишь, мой мальчик… Силки и руки оплетают каждый сантиметр тела. Не могу двигаться, не могу убежать, не могу закричать и позвать на помощь. Почему? Почему я, глупый идиот, тогда поверил, доверился, остался?! Сердце билось бешено, как в предсмертной агонии. Тоже пыталось вырваться и сбежать. — Ну вот, ты снова на своем месте. Ты ведь помнишь, где оно, дорогой? Со мной. У моих ног… Лишь бы не заплакать, лишь бы не заплакать и не разозлить её еще больше. — Никогда, никогда не сбежишь от меня… Было тревожно. Снова. Хоть эта ужасная дрожь в сердце давно стала постоянным спутником жизни, мне все никак не удавалось привыкнуть к чувству, будто легкие протыкают иголками. За окном было еще темно, но я знал, что нет смысла снова пытаться уснуть. Губы саднили — снова прокусил, пытаясь сдерживать крики и стоны. Нельзя кричать. Кровать была мокрой от холодного пота, и я обреченно вздохнул. Каждая ночь повторяла себя, но все равно — эта была ночь на свободе. А свобода все делала лучше. Я обернулся на своего соседа, Алессандро Росси. Он всегда спал глубоко, как медведь (да и выглядел, к слову, так же), поэтому ничего о моих кошмарах не знал. И слава богу. Мне было страшно увидеть в темных глазах жалость. Или еще хуже — омерзение. Я не горжусь тем, как жил. Но мой стыд меня не оправдывает. Луна просачивается сквозь тонкие занавески, вытягивая тени в небольшой комнате общежития. Шел уже третий месяц учебы в Сорбонне, а я так и не привык просыпаться здесь, а не в московских хоромах. Хотя и к ним за годы мне тоже не удалось привыкнуть. Наверное, это и есть моя участь — не иметь собственного дома. Нет. Нельзя думать о плохом. Все самое страшное уже позади. А скоро все совсем-совсем наладится, и я точно буду счастлив. Без сомнений. Только бы не думать, не вспоминать. Прошлое должно оставаться в прошлом. А все, что было в прошлом, уже неважно. Теперь у меня новая жизнь. Даже фамилия новая. Все с чистого листа, как я и мечтал. А пока нужно успокоиться. А лучше — подготовиться к сегодняшним занятиям. Еще раз.***
Утром Сорбонна встретила меня по сложившемуся меж нами обыкновению: гудением голосов и толпой людей, которые так и не стали мне хоть сколько-нибудь знакомыми. В этом, конечно, была только моя вина. Казалось, я совершенно разучился общаться, пока был…в общем, там, где был. Неважно. Учебный день только начался, а мне уже хотелось забиться в свой уголок в общежитии и спрятаться ото всех. Я никогда не видел столько людей в одном месте, и до сих пор не мог привыкнуть. Они все переговаривались, иногда смотрели на меня. Столько глаз разом. Мне казалось, что каждый из них знает, чем я занимался в прошлом. Становилось дурно. Я натянул рукава свитера на вспотевшие ладони. Пристроившись на краю первого ряда огромного амфитеатра, я принялся кропотливо делать пометки в записях. Хоть французский мне пришлось изучать долго и упорно, все-таки находилось множество юридических терминов, к которым жизнь меня не готовила. Их я переводил долго, вникая в сущность понятия. Мало было этого, так еще и курс латыни окончательно добивал все филологические потуги. Поэтому над каждым незнакомым словом было много пометок, чтобы я ничего не спутал и не забыл. Страх быть отчисленным подстёгивал лучше любого другого наказания. Мне не хотелось возвращаться в прошлую жизнь… Стоп! Хватит! Достаточно, осадил я сам себя. Чистый лист. Думай о чистом листе. Я чистый лист. Профессор Дюбуа, лектор по римскому праву, как всегда задерживался, поэтому студенты, почуяв давнюю французскую возлюбленную — свободу, — голосили каждый на свой лад. Я же старался сосредоточиться на карандаше в ладонях. Мне не нравились громкие звуки. Шум никогда не приводил ни к чему хорошему. — Наконец-то пятница, — радостно протянул Алессандро и со всей силы шмякнул смятую и пожелтевшую от пролитого кофе тетрадь о дерево. Я вздрогнул и как можно более незаметно отодвинулся в сторону, стараясь занять поменьше места. Не то чтобы мне было боязно, но было спокойнее, когда я чувствовал свободное пространство вокруг себя. — Салют, Костя, — еще больше просветлел Алессандро и, в один прыжок перемахнув через парту, присел ближе ко мне. — Как жизнь молодая? Смотрю, все строчишь свои конспекты. Расслабься, дружище, пятница же. Каждый гражданин обязан основательно готовиться к отдыху. Так даже в Конституции написано! Не читал? — П-привет, Алессандро, — робко поздоровался я и, чтобы не показаться невежливым, на мгновение поднял взгляд на Росси. Важно смотреть людям в глаза, когда с ними разговариваешь — это вежливо. Иначе тебя посчитают неотесанным дураком. И будет плохо. — Да сколько раз говорить, просто Сандро! — отмахнулся Росси, хлопнул меня по плечу, и завёл пространную беседу обо всем на свете. Я не всегда поспевал за полётом его мысли, но соврал бы, сказав, что мне не нравилось внимание Сандро, хоть оно и вводило в замешательство. Я действительно мечтал о друге, с которым всегда можно было поговорить без волнений и тревог, поделиться тем, что на душе…Чтобы был рядом тот, кто не осудит и поддержит. Но где я, стеснительный, скучный, странный, глупый, и он. Алессандро России был звездой правового факультета. Не потому, что имел выдающиеся академические способности, вовсе нет. Скорее он вовсе плевал на учебу с высоты Эйфелевой башни. Но благодаря своей льющейся через край харизме, которая очаровывала каждого, кто хоть раз его видел, Алессандро любили все. И почему-то такой человек как Росси, неудержимый и яркий, уже третий месяц настойчиво пытался со мной…подружиться? Чего он пытался добиться на самом деле — я совершенно не понимал, но у меня никогда не было друга, и соблазн его завести перевешивал страх. В конце концом, сложно избегать того, с кем живешь в одной комнате. Здесь, в чужой стране, где рядом не было ни единой души, я в полной мере осознал свое одиночество. Поэтому Росси, сам того не осознавая, скрашивал вынужденное отшельничество. Но я сам хотел начать все сначала. И завести первого в жизни друга — хороший первый шаг. Во Франции все было по-другому. Другие люди, другой быт, другие традиции…Этого всего не вычитаешь в учебнике, и я чувствовал себя выброшенным в воду ребенком, которому теперь либо придётся научиться плавать, либо утонуть. Пока что я безуспешно барахтался. Росси так бы и продолжил свой нескончаемый монолог, если бы гул аудитории не разрезало цоканье каблуков. С каждым шагом разговоров становилось все меньше. А когда затихли и они, в аудитории воцарилось полное безмолвие. — Приветствую вас, коллеги. К сожалению, профессор Дюбуа заболел, поэтому сегодняшнюю лекцию проведу я. Ко мне можно обращаться профессор де Флер. По коже пробежал табун мурашек. Глубокий бархатистый голос обволакивал сознание, словно дурман. Я поднял взгляд на кафедру и обомлел. Передо мной стояла самая красивая женщина, какую мне когда-либо приходилось видеть за все девятнадцать лет жизни. Копна пышных курчавых волос, стройная фигура, и совершенно непередаваемый высокомерный взгляд чёрных глаз. Фамилия воистину соответствовала хозяйке: профессор де Флер действительно была цветком. Хищным, но от этого не менее манящим. Я отдёрнул себя. Боже, как неприлично — думать о своем преподавателе в подобном ключе. Встрепенувшись, я схватил ручку и принялся конспектировать плавную речь, порой не понимая, что пишу. — Давайте заглянем немного вперед, в наследственное право. Мадемуазель де Флер закатала рукава рубашки и оперлась бедрами о кафедру. Оливковая кожа ярко контрастировали с белизной рубашки и, казалось, отливала золотом. Я не мог отвести взгляд. — Предположим, легионер был в далёком походе. И сказал: «Если умру, то пусть моя земля перейдёт моему отцу». Будет ли его распоряжение иметь силу? О, я знал ответ, я читал! Мне так хотелось поднять руку, но вдруг я ошибаюсь? Или меня посчитают выскочкой. Или дураком. Я знаю, знаю, что на самом деле глупый, но ведь сейчас я точно знал ответ. Может быть, стоило попробовать? Лекторий, как назло, тоже молчал, и я заёрзал, мучаясь в нерешительности. — Что, неужели ни одной мысли? — вздёрнула словно выведенную углем бровь мадемуазель де Флер, и мне показалось, что она кинула на меня быстрый оценивающий взгляд. — Пс, Костя, ты понял эту муть? — прошептал Алессандро. — Кажется. Он кивнул и хитро улыбнулся. О, мне не нравилась эта улыбка… — Угу, я тебя услышал, — кивнул Алессандро и поднял руку. — Профессор де Флер, мой друг знает ответ. Сандро, чтоб тебя! Я буквально кожей ощутил, как все взгляды в лектории вдруг обратились в мою сторону. В особенности один пронзительный взгляд черных глаз. — Что ж, спасибо за то, что так любезно оповестили меня, мсье, — ухмыльнулась профессор де Флер. — Может быть, ваш друг дальше справится без посторонней помощи? Студенты засмеялись, а я еще больше сжался, готовясь к неизбежному позору. В ушах зазвенели голоса. Даже жужжание лампочки стало нестерпимо громким. Шелест тетрадных листов, щёлканье ручками — все слилось в единый гул. — Разумеется, — обворожительно улыбнулся Алессандро и пихнул меня локтем. — Д-да, да, конечно, — во рту сразу стало сухо, и я боялся закашлять или запнуться. Но куда деваться с подводной лодки? — Я думаю, что завещание легионера будет иметь силу, потому что… — не волнуйся, Костя, успокойся, все идет хорошо. — Потому что воины могли составлять завещания как в обычной форме, так и без каких-либо формальностей. Это особая форма завещания для воинов – testamentum militis. Я ждал вердикта, как приговоренный к казни, но профессор де Флер все молчала. Лишь спустя полминуты уголок ее губ взметнулся вверх. — Потрудились почитать наперед, студент? Я не мог понять, говорит профессор это с претензией или же с одобрением. А может, просто со снисхождением. — Немного. Нейтральный ответ. С нейтральным ответом меньше вероятность, что попадешь в беду. — Что ж, весьма недурно мсье… — Романов, мадам. — Неужели сам Романов? — профессор де Флер взметнула брови в притворном удивлении. И все-таки, я никогда не видел таких изящных бровей. — Нас почтила вниманием особа голубых кровей? Я немного замялся. К чему она это?.. Эта шутка или меня хотели поддеть? — Нет, просто одна и та же фамилия. Профессор де Флер посмотрела на меня с хитрым прищуром и еле заметно кивнула. — Ладно, поверь вам на слово, мсье Романов. А вы, — она обратилась к аудитории, вздёрнув вверх острый подбородок, — берите пример со своего товарища. Лекция продолжилась как ни в чем не бывало. Только профессор де Флер изредка кидала любопытные взгляды. Мне одновременно было и неловко, и…приятно? Я не знаю, как описать то теплое чувство, что во мне рождало это внимание. Я знаю, что не очень красивый. И совсем не мужественный. Но вот настолько красивая женщина не брезгует на меня смотреть. Смотреть так по-особенному. Значит, не совсем уж я пропащий. Это мне больше всего нравилось в новой жизни. Она давала мне надежду на лучшее каждый день. Надежду на то, что я не бесполезный, что я могу добиться чего-то сам. Что я заслуживаю большего. Что смогу отмыться от всей той грязи, что въелась в кожу. И это стоило всех богатств мира. За этими мыслями я совершенно не заметил, как пролетели оставшиеся полчаса. В груди приятно покалывало, и улыбка грела губы. Люди вокруг спешно засобирались, и Алессандро легонько коснулся моего плеча. — Пойдём пообедаем, Костя? Раньше я очень стеснялся есть при ком-то. Не только потому, что банально стеснялся, но и из-за денег, которые мне было ужасно боязно тратить. Никогда в жизни я не распоряжался наличными. У меня не было своих карманных. А те неловкие попытки заработать самому и считать не стоит. И теперь, когда мне платили стипендию, когда у меня были собственные деньги, я боялся по незнанию просадить всё. Поэтому экономил как мог. Но сейчас мне было настолько радостно на душе, что я, даже не задумываясь, кивнул. Один раз можно себе позволить. — Да, конечно, пойдем! — наверное, я впервые за очень долгое время был так счастлив. Алессандро вернул мне улыбку и даже не обратил внимания на окруживших его поклонников (преимущественно женского пола, конечно), которые всюду его сопровождали. — Мсье Романов, останьтесь, пожалуйста, на минуту. Обернувшись, я неверяще уставился на профессора де Флер, которая невозмутимо перебирала бумаги за кафедрой. — Дружище, а ты не промах. Горжусь! — шепнул мне на ухо Сандро и хлопнул по плечу. — Я буду ждать тебя за дверью. Я подошел к кафедре, освобождая путь нескончаемому потоку однокурсников. Профессор де Флер все стояла, оперевшись о стол. Глаза ее бежали по бумаге, и у меня создалось впечатление, что она даже не читает написанное. Но ведь это глупо. Зачем бы ей притворяться? Когда последний человек покинул лекторий, профессор де Флер наконец заговорила. — Знаешь, я и не представляла, что студент может слушать лекцию по с таким упоением, — произнесла профессор де Флер, медленно обходя кафедру. — Я польщена. До глубины души. И вот я снова попал в эту смущающую глупую ситуацию, когда не знал, что ответить. — Спасибо. Лекция была очень… очень интересной, — прошептал я, опустив глаза. Так точно не получится невежливо. Я невольно окинул взглядом высокую фигуру в строгом брючном костюме. Из-под ресниц, чтобы не было заметно. Хотя черные, как самая темная южная ночь, глаза, казалось, были вездесущи. — Правда? — слова профессор де Флер произносила медленно, будто смакуя. — Я ведь впервые читаю лекцию. Она подходила все ближе и ближе. Я был не очень высоким, но рядом с профессором разница в росте ощущалось еще острее. За кафедрой это было незаметно, но она возвышалась на добрых пятнадцать сантиметров. И дело было не только в лакированных каблуках. — Вы подаете информацию очень доходчиво, — учтиво заметил я. — Это была лучшая лекция по римскому праву, которую я слышал. Хотелось отвесить себе подзатыльник за такие вольности, но я не мог удержать своего восторга. Профессор де Флер просто должна была знать, насколько неповторима. Хотя что-то мне подсказывало, что она и так об этом знает лучше всех остальных. — Что ж, я польщена. Неимоверно приятно, когда твою работу так высоко оценивают, — она процессор де Флер улыбнулась, на мгновение задумчиво прислонив палец к губам. — Знаешь, смотря на тебя, я вспоминаю себя в университетские годы. — Сомневаюсь, — смущенно пожал я плечами. Профессор де Флер просто очень плохо меня знала. Я не мог представить, чтобы такая, как она, была неуверенной глупой студенткой, которая не могла связать двух слов со сверстниками. И уж тем более она не…Никогда бы не совершила того, что делал я. — И очень зря, — добродушно ответила профессор де Флер. — Я вижу в твоих глаза такую же страсть. Жажду знаний, выражаясь топорно. Помню, я тоже читала материал наперед, погружалась во все с головой. Днями и ночами изучала, писала…Все пальцы в мозолях были. Я сам не заметил, как потянулся к своей мозоли на среднем пальце левой руки, но от цепких глаз профессора ничего не укрылось. — Вижу, ты понимаешь, о чем я говорю, — она хитро ухмыльнулась, хмыкнув. — И кстати, я так же, как и ты, всегда очень волновалась, когда отвечала устно. — Не поверю! — горячо возразил я. Просто не мог поверить в эти слова. — Вы кажетесь такой уверенной. — Ошибаешься, — покачала она головой. — Это пришло с опытом. Чем больше говорила, тем легче становилось. У тебя тоже получится, я не сомневаюсь. — С-спасибо… Общаться с профессором де Флер было одновременно и легко, и неимоверно сложно. Легко, потому что я не чувствовал никого давления. Она не напирала авторитетом, заставляя чувствовать себя ничтожным по сравнению с ней. Мне никто не говорил хоть отдаленно похожих слов. Никто так не хвалил. И я даже представить не мог, насколько это может быть прекрасно. Но все же, мне было тревожно. Мысли о том, что вот сейчас я ляпну что-то глупое, и вся эта атмосфера разрушится, и профессор больше никогда не посмотрит на меня такими же глазами. И хуже всего — разочаруется. — Ты действительно умный парень. — Я… я просто очень стараюсь… — начал мямлить я и тут же зажмурился от стыда. Ну вот опять! Опять я все испортил! — И это видно, Константин. Константин. Это обращение ножом резануло по ушам, и я вздрогнул всем телом. — Н-называйте меня Костя, пожалуйста. Я не осмелился просить обращаться ко мне как к «мсье Романову». Но и свое полное имя не мог терпеть. За ним не следовало ничего хорошего. Чистый лист. Я чистый лист. — Как скажешь. Костя. Ее голос был настолько бархатным, что внутри что-то ярко вспыхнуло. Я никогда такого не испытывал. Никогда со мной так не общались, никогда не смотрели так заинтересованно и в то же время без пошлости. Все было так ново и волнительно, но мне, стыдно признаться, нравилось. Потому что в профессоре де Флер не было ни одного призрака прошлого. Она видела во мне человека. Интересного человека, с которым можно поговорить как с равным себе. Неужели мне так мало нужно было для счастья? — Ты ведь приезжий, Костя, — профессор де Флер подошла еще ближе, и я инстинктивно обнял себя. Стало еще более неловко, но где-то глубоко внутри мне, наверное, хотелось, чтобы она была ближе. — Почему решил переехать во Францию? Переехал, конечно, сильно сказано. — Я с пятнадцати лет учил французский язык, — попытался ответить я так, чтобы ничего толком не рассказать. — Влюбился в него и стал мечтать о том, как буду жить в Париже. — У тебя действительно очень хорошее произношение. Я бы даже сказала превосходное, — похвалила профессор де Флер, и я почувствовал, как горят уши и щеки. — Если бы не твоя фамилия, я бы в жизни не поняла, что ты русский. Если бы профессор де Флер знала, как меня этому произношению учили, она бы не стала меня хвалить. — Лишь наполовину, — постарался перевести я тему с французского. Слишком много плохих воспоминаний. Хотя с родителями тоже связано мало хорошего. — Моя мама армянка. — Хм, — задумчиво промычала профессор де Флер. — Очень интересно. — Эм…Да, наверное. Мне было неприятно говорить о том, что происходило в прошлом. Если бы только я умел нормально врать, то придумал бы совершенно иную историю своей жизни. У меня были бы любящие родители, которые звонят мне по вечерам, приезжают на каникулы. Не…не поднимают руку. Не выгоняют из дома. На мне не было бы столько липкой грязи. Я бы никогда не делал тех вещей, что мне приходилось совершать в прошлом. Но это лишь сказка, которую мне бы хотелось сочинить. — Ладно, оставим разговоры о детстве для более приемлемого случая. К чему я вообще завела этот разговор, Костя, — мое имя так мягко слетало с ее губ, что мне было тяжело сосредоточиться на словах, и я тут же забыл о всех тяжелых размышлениях. — Я бы хотела тебе кое-что предложить. Сердце тут же пропустило удар. Нет, не может быть…Профессор де Флер же не может…Она не могла узнать! — Я бы хотела тебе предложить стать моим помощником. Хочу лично обучать тебя. Мне сложно описать то ощущение, которое вылилось на меня ушатом холодной воды. Будто все тело разом отказалось. Словно каждую косточку вынули из тела и заменили муравьиным гнездом. — Мне… — я задохнулся. Дыхание перекрыла жестокая рука. — Я…я д-должен идти. Меня охватил такой сильный страх, что стало все равно на последствия. В голове ярко-красным горело «БЕЖАТЬ», и я бежал. Пулей вылетел за дверь , ничего не слыша и не видя. Нет-нет-нет. Нет! Я больше не буду подобного делать. У меня новая жизнь. И в ней больше нет места таким…таким вещам! Очнулся я только когда оказался под одеялам в комнате общежития. Все тело извивалось в судорогах, невозможно унять эту бешеную дрожь, что ходила по коже ходуном. Хотелось выть, рыдать, рвать на себе волосы. Все, что угодно, лишь бы избавиться от этого разрывающего внутренности чувства. Все хорошо, все хорошо, все хорошо… Нужно дышать. Просто дышать. Вдох… Выдох… Ну пожалуйста. Пожалуйста, хватит… Вдох…выдох… Я чистый лист. Меня больше никто не тронет. Ее нет рядом и больше не будет. Меня никто не тронет. Я ушел. Вдох…выдох… Я ушел, но это осталось внутри меня.