или глава, в которой скрипят двери шкафов
Париж,
2001 г.
Если честно, сам не знаю, как мы оказались здесь. Вот я пытаюсь спасти от воды наброски, а вот я за столиком дорогой кофейни, с новым альбомом и карандашами (и кучей всего другого, господи, огромной кучей). Напротив — профессор де Флер, курящая тонкую сигарету. Хоть я и на дух не переносил сигаретный дым, мне ничего не оставалось, как терпеть, пытаясь незаметно отворачивать голову. Лопатки зазудели фантомной болью. Константин, принеси мои папиросы… Ненавижу сигареты. — Мне стоило сначала спросить, не против ли ты, если я закурю, — ровным голосом произнесла профессор де Флер, глядя на меня в упор. — Боюсь, сегодня я со всех сторон виновата перед тобой, Константин. — Нет, что вы, — замахал я руками перед собой. — Вы не обязаны… — Ты еле переносишь запах, — заметила Николетт, и мне стало не по себе от ее тона. Сложно было понять: это был упрек или просто наблюдение. Лучше лишний раз извиниться. — Простите. — Тут я должна просить прощения, — губы де Флер растянулись в тонкой улыбке, и она затушила сигарету, отчего я невольно вздрогнул. Ненавижу сигареты. Я невольно бросил взгляд на пакет, чтобы хоть как-то отвлечься от дымных колечек. Уму непостижимо, сколько же она накупила для меня. Дорогие карандаши самой разной жесткости. Графитовые, угольные, масляные. Стоит ли говорить, что таких у меня никогда не было? О, и еще бумага! Плотная — для акварели, и более тонкая — для эскизов. Не та дешевая, с низкой плотностью, которую я купил по скидке. Клячки, растушевки, держатели… Держатели! Это уж точно облагается налогом на роскошь. И я был бы в полном восторге, до поросячьего визга, если бы не одно но. Хоть новые вещи были намного лучше старых, от них у меня скребло под ложечкой. Я чувствовал себя бесконечно обязанным, и мне не нравилось это ощущение, переносящее в прошлое. За вознаграждением всегда следует плата — это еще один урок, который я прочно усвоил. Нельзя быть таким неблагодарным, Константин… Я знаю! Но как отблагодарить так, чтобы показать всю свою признательность и скрыть всю неадекватность — вот что мне было невдомек! — Вам не стоило всего этого покупать, профессор, — неуверенно начал я, лишь бы избавиться от тишины за столом, которая, казалось, ничуть не тревожила саму де Флер. Она все рассматривала и рассматривала меня, будто я был лабораторной лягушкой. По спине пробежали мурашки. Я чувствовал себя совершенно беззащитным перед ней. Умом, конечно, понимал, что глупо бояться всех подряд, а с другой стороны… Что у меня было, кроме страха? — Я всегда плачу по счетам, Константин, — улыбнулась она хищно. — Мне стоило быть аккуратнее. Тем более, жалко лишать возможности рисовать такого талантливого художника. Невольно, но я покраснел. Никогда и никто не говорил мне, что мои рисунки хоть чего-то достойны, даже самой маленькой похвалы. Наверное, поэтому моя защита так скоропостижно пала. Оглядываясь назад, я мечтал бы сказать, что у меня не было выбора. Но увы, я пропустил все жирные намеки и все кричащие указатели. Я так изголодался по человеческому теплу, по любви, что послушно проглотил каждую наживку. У меня был выбор. И я снова сделал неправильный. Глупый. — Спасибо, — прошептал я, пряча взгляд. — Но все же, вы купили материалы дороже, чем те, что были у меня. Мне немного неловко. — Никакой неловкости, Константин, — как же она произносила мое имя. Это не описать словами. Клянусь, я таял лишь от одного ее «Константин», уже не обращая внимания ни на что другое. Это было так… сладко. — Я никогда не была скупой. Особенно для таких очаровательных молодых людей, как ты. Я почувствовал мимолетный жар внизу живота, и тут же захотелось провалиться сквозь землю. Какой же я испорченный! Мне с трудом удалось удержаться и не завыть, спрятав лицо в ладонях. — Расскажи мне о себе, — внезапно профессор де Флер поддалась вперед, обнажая декольте. — Рассказать… о себе? — нервно выдохнул я, уткнувшись взглядом в белую скатерть. — Это же не так сложно, как римское право, верно, Константин? — ухмыльнулась Николетт. Столик был совсем маленьким, поэтому де Флер не стоило никакого труда дотянуться до меня и мягко приподнять пальцами подбородок. Смотри мне в глаза, Костя… — Расскажи мне о себе. Откуда ты родом? Кто твои родители? Как очутился здесь? Меня охватил ужас. Никакой убедительной легенды я себе не придумал, и теперь судорожно пытался вспомнить хоть что-нибудь нейтральное из моей недлинной, но полной скелетов жизненной истории. На ум приходило лишь то, что должно как можно скорее забыться. — Я… ну… Я приехал из России, — еле удалось выдавить из себя. Поперек горла встал ком. Я приехал из России, а еще, знаете, я шлюха. Вот такие пироги… Господи, она знает. Она все знает обо мне… Мне не нужно было говорить ни слова, чтобы она прочитала меня, как открытую книгу. Сейчас она разоблачил меня, и настанет конец всему. Моя новая жизнь закончится, так и не начавшись толком. Я был глупцом, когда думал, что смогу скрыть все, что произошло. Грязный, грязный, грязный… — Почему ты так разнервничался? — заботливо спросила де Флер, но взгляд ее выдавал. Николетт видела меня насквозь, сканировала, и я понимал, что не смогу ей соврать. Не только потому, что в принципе не умею врать, но и потому, что она чувствует ложь, как ищейка чует свою добычу. Длинные пальцы продолжали сжимать мой подбородок, не давая отстраниться и убежать. — Я-я просто не очень хочу это обсуждать. Знаете, я немного скучаю по Родине. Поэтому мне… грустно об этом говорить. Мой мальчик научился врать?.. — Я ведь тебя не заставляю, — легко пожала плечами профессор де Флер, и убрала с подбородка пальцы, напоследок пробежавшись по коже кончиками ногтей. — Мне просто захотелось узнать тебя ближе, Константин. Вполне человеческое желание, как ты считаешь? Глаза забегали по столу. Откуда я мог знать, что мне считать, а что нет? Может быть, это такая французская вежливость? А может — пошлый намек! Этого точно не было ни в одном из моих учебников по культуре Франции. — Что так усердно читаешь? Невинный вопрос, но сразу захотелось спрятать книгу подальше. — Да так, просто путеводитель по Парижу, — пожал я плечами и поспешил добавить. — Все дела я уже сделал! — Ну, читай-читай. Кто-то же должен быть моим гидом, верно, малыш? — Да… — Да, — все же выдавил из себя я. Если не знаешь наверняка, что ответить, то лучше согласиться. Целее будешь по итогу. Господи, профессор де Флер не она! Хватит их постоянно сравнивать! — Я думаю, мне стоит вернуться в общежитие, — тихо, чтобы у де Флер была возможность “не услышать” мои слова, если те ей не понравятся. — Я обещал помочь Алессандро с семинарами. — Конечно, Константин, иди, — вновь улыбнулась Николетт. Все же было в ее улыбке что-то жуткое, неестественное. — Свои слова нужно держать. И только я хотел встать, как де Флер мягко, но требовательно сжала мое запястье в тиски. — Только я тоже возьму с тебя слово. — Слово? — Да, — кивнула Николетт и будто невзначай провела большим пальцем по моей выпирающей на кисти косточке. Интересно, все французы такие тактильные? — Ты ведь дорисуешь мой портрет? Я жажду увидеть себя твоими глазами. Прикосновения стали более настойчивыми, будто она втирала мне под кожу свою волю. Но пальцы были такими ласковыми, а я… Как я мог отказать?***
Мальчик был золото. Чертово совершенство. И я говорю не о том, что сейчас тихо сопит в постели — вчерашний официантишка, — а о том студенте. Константине. Было что-то ироничное в том, что на очередную (честно, мне было плевать, сколько точно лет прошло) годовщину смерти своего горячо ненавидимого мужа я лежала в номере лучшего отеля Парижа, лениво выкуривая уже вторую сигарету подряд, и думала о мальчишке в два раза младше меня. — Дерьмо, — протянула я довольно. — Да у тебя никакой профессиональной этики, де Флер. Сложно было назвать лежащее рядом тело мужским. Да и вообще, я не любила грубые мужские тела. Вот юношеские, те, что еще не успели осознать себя как “сильный”, черт его дери, пол — это другое дело. То, что доктор прописал. Есть люди, которые никогда не вырастают в зрелых и самодостаточных личностей. И они — мои самые лакомые кусочки. Те, которым нужна сильная направляющая рука рядом. Те, что не могут принять решения, не обернувшись на тебя и не спросив: “Можно?”. Мне было жалко будить юношу, что согрел сегодня мою постель, хотя я и не люблю этих ночных обжиманий после секса. Слишком это интимно и неуместно. Доставили друг другу удовольствие — и хватит. Нечего изображать из себя воркующую парочку подростков, которые только лишились девственности. Хотя… тут уж для кого как. На тонкой бледной коже расцветали синяки и засосы, будто подсвечиваемые изнутри. Это, можно сказать, моя любимая часть — смотреть, как наливаются мои метки. Я забуду этого мальчишку уже на завтрашний день, а он еще по меньшей мере неделю будет наслаждаться этими следами, помня о той, кто их оставил. Обо мне. Волнистые каштановые волосы и нос с небольшой горбинкой. М-м-м, кого-то мне это напоминало. Да, мальчишка действительно был похож на Константина. Даже слишком похож для случайного выбора. Было ли мне стыдно? Ничуть. Хотела ли я его? Черт возьми, да! Константин, честно сказать, был зашуганным. Вечно один, постоянно сидит в своих книжках, вздрагивает от каждого шороха и обреченно смотрит на все и всех, как пришибленный. Лучше бы нашел себе девушку. Ходил бы с ней под ручку, глупо смеялся и забывал об учебе. В общем, лучше бы вел себя как обычный парень девятнадцати лет. Вместо же этого Константин походил на человека, которого всю жизнь держали в четыре стенах. А теперь он вдруг оказался на воле и все не мог надышаться. «Слишком нежный», — подумала я, впервые увидев Константина. Черт возьми, да я буквально видела розовые очки, пристроенные на аккуратной горбинке. Он боязливо озирался по сторонам, и его кудряшки смешно подпрыгивали в такт движения головы. А чего стоили эти блестящие ореховые глаза? Большие, как у оленёнка. Действительно, вылитый Бэмби. Хотелось присвоить Константина себе, как красивую вещь. На его беду, такие люди, как я, падки на красоту. Особенно если та идет вкупе с невинностью. А невинным Константин, безусловно, был. Тут и к гадалке не надо было ходить. Он буквально излучал эту пресловутую непорочность, как ангелы на иконах. Весь его вид буквально кричал мне: “Испорть меня!”. О, я бы с радостью. И я это сделаю. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. Это лишь вопрос времени, когда он сдастся. Конечно, после нашего “свидания” в кафе я могла бы сходить в университетскую канцелярию и узнать все, чего душе хотелось. Но разве же в этом был хоть какой-нибудь интерес? А вот так, шаг за шагом, приручать этого дикого зверька — это ведь совершенно иной градус удовольствия. Доступность тоже в какой-то момент приедается.