«Чуланчик с историями»

— Мой дорогой муж, — тихо переступаю порог спальни, потерявшую былую роскошь и красоту. В разрушенных покоях темно и душно. Отголоски прошедшей битвы в стенах Малого дворца напоминают о себе разодранные шторы, битое стекло под ногами и засохшие пятна крови. Печальное зрелище! Будто что-то прекрасное безвозвратно утеряно. Дарклинг сидит возле камина, облаченный в черный кафтан, и темнота эта будто сочится из его пустой души. Проступает насквозь, накрывая, как покрывало. Плотное и беспросветное. Окруженный ореолом мрака, склонив голову, наблюдает за языками пламени. — Моя дорогая жена, — тяжесть в голосе Александра непосильной ношей ложится на мои плечи. Вынести ее бремя невозможно. Бесшумно опускаюсь в кресло напротив, чтобы рассмотреть незнакомого человека, в которого превратился мой муж. Если бы не мое влюбленное сердце, затрепетавшее в груди при виде Дарклинга, я, возможно, бы его и не узнала. — Думала, что я погиб? — горькая ухмылка Александра безжалостно полосует моё сердце. Он не отрывает глаз от камина, сцепив пальцы в замок. Огонь освещает изувеченное лицо Дарклинга. Внутренняя тьма вышла наружу. — Я рада, что ты жив, Александр, — он непроизвольно вздрагивает и лишь на мгновение прикрывает глаза. Вспоминает былые времена, когда одно его имени, произнесенного мной с нежностью, было достаточно, чтобы вызвать улыбку на серьезном лице Дарклинга. Это что-то чудесное из далекого прошлого. Тонкая связь с моим настоящим Александром. — Ты человек, которого я люблю, — пристально слежу за реакцией Дарклинга. Он кривит губы в ухмылке и переводит взгляд своих обсидиановых глаз на меня. Живое воплощение истинного мрака. — Человек, которого ты любила, давно умер, — шрамы Александра неестественно двигаются, оживая на его лице. На самом деле это страшная иллюзия. — Хуже! Его поглотила тьма и погоня за вечным, — сползаю с кресла лениво и обреченно падаю на колени перед Александром. Поднимаю его лицо за подбородок, чтобы языки пламени освещали каждый миллиметр шрамов. Рассеченную кожу глубоких порезов не сможет залечить ни один целитель. Внутренняя тьма не позволит Дарклингу исцелиться. Это плата за силу и могущество. — Почему тебе всегда было мало? — кончиком пальца очерчиваю шрам на левой щеке, по контору которого запеклась темная жидкость, приблизительно похожая на кровь. — Чем больше власти дает сила, тем больше хочется, — Александр не отводит глаз, детально изучая знакомые черты лица девушки, что добровольно вернулась в логово монстра. — Даже моё любящее сердце не в силах оправдать все твои поступки, — скольжу пальцем по губам Дарклинга, прислушиваясь к дыханию мужчины. — Оно тебя убивает! Питается тобой! — от звенящего шепота мороз бежит по коже, и корочкой льда покрывается сердце. За спиной Александра возникает некая расплывчатая тень, похожая на плотный туман с нечеткими человеческими очертаниями. Клубящаяся вокруг над полом и поглощающая собой всё светлое и живое, что есть вокруг. Что осталось в Александре. Абсолютная тьма в истинном ее обличии. Клубится за спиной. Разрастается до нечеловеческих размеров, подпитываясь жизненной силой Дарклинга. Истощая его. Александр зажмуривает глаза и давит ладонями на виски, пытаясь усмирить эту невыносимую боль. А ничегой наползает со всех сторон, приближаясь ко мне. Ведь именно я заставляю Александра бороться. Я последний лучик света в его душе, и они не позволят мне существовать. Дарклинг истошно вскрикивает, пронзенный невидимой и не ощутимой для меня болью. Я привстаю на коленях и, насколько неудобная поза позволяет, обнимаю. Закрываю его своим телом, как теплое одеяло укрывает любовников. Более отчетливый силуэт ничегоя вырисовывается прямо у меня перед глазами. Тьма протягивает ко мне свои щупальца и словно что-то высматривает в моих глазах. Я ощущаю ее дыхание на своей коже, но продолжаю обнимать Александра. Единственный жалкий способ защитить его. Через несколько бесконечных секунд наедине с пустотой все исчезает. В спальню возвращается дневной свет, а сгусток тьмы словно засосало обратно. В тело Дарклинга. Обхватив его лицо ладонями, приподнимаю, заглядывая в глаза. На дне расширенных черных зрачков мелькает позабытый страх и вселенская печаль. — Поразительно, что ты единственная, кого они боятся, — с глухим ударом упирается своим лбом в мой и отрывисто дышит. Я оседаю на пятках и глажу руки Александра. Черные вены отчетливо проступают под кожей тонкими нитями. Тьма в его крови. — Потому что ты принадлежишь не им, а мне, — выдыхаю свой пылкий ответ и целую потрескавшиеся губы Дарклинга. Жесткие, отвыкшие от поцелуя и давно не знавшие улыбки, но до сих пор принадлежавшие мне одной. Александр неосознанно расправляет плечи, укладывая правую ладонь мне на щеку, и большим пальцем поглаживает щеку. Медленно исследую любимые губы, напоминая, что поцелуй — это прихоть святых. Так человек говорит другому человеку о своих чувствах. О своей любви. Мой поцелуй для Александра — крупица силы и света, которой я подпитываю его. — Спасибо, /Т.И./...