«Чуланчик с историями»

Вразвалочку ковыляю босиком по прохладному полу, придерживаясь за поясницу. Мысленно подсчитываю, сколько шагов осталось до столовой, чтобы плотно позавтракать и вернуться в постель. Передвижение забирает слишком много энергии, и чем больше я прикладываю усилий, тем сильнее обливаюсь потом. Во время беременности мне всегда жарко. В летнем сарафане. Без одежды. Всегда. Я уже не знаю, куда деться? — Сеньора, желаете чего-нибудь? — с грохотом неповоротливой туши, будто слон в посудной лавке, приземляюсь на стул и пытаюсь отдышаться. Опускаю руки вдоль туловища, горделиво выпячивая выдающейся животик. Хотя в этом практически нет моей заслуги. Просто малышка внутри меня крепенькая и здоровенькая и готова скоро появиться на свет. — Топор, пожалуйста, Петра, — испускаю страдающий вопль отчаяния и запрокидываю голову назад, рассчитывая уловить малейшие дуновения ветерка. Боковым зрением улавливаю негодующий взгляд Николаса. Его сверкающие глаза перебегают с моего живота к моему лицу, и он поджимает губы, сдерживая злость. — Не смешно, — сухо и раздраженно. — Не ты ходишь беременный в изнуряющую жару, поэтому не указывай мне, чего желать и как шутить, — сердито зыркаю на мужа, в душе которого внезапно просыпается чрезмерная забота и повышенная чувствительность. Лейстер сжимает челюсти, и желваки ходят под кожей от распирающего чувства несправедливости. Закрываю глаза и перевожу дыхание. Уровень гормонов зашкаливает до критической отметки, и я не представляю, чего ожидать от собственного организма. В одну секунду я готова вступить в открытый бой с Николасом Лейстером, который женился на мне только из-за ребенка. А в следующую готова разреветься. И первые слезы тихо сбегают по щекам. Застывают на подбородке и капают на живот, быстро впитываясь в ткань домашнего платья. Слезы душат, а всхлипы раздирают грудь. Я опускаю голову и, как маленькие дети, прижимаю подбородок к груди, чтобы спрятать свои непрошенные слезы. Сижу и реву на глазах у всей семьи за завтраком! Что-то новенькое. — Я так устала, — плачу навзрыд, растирая слезы ладонями. Николас, сидящий рядом, столбенеет и перестает дышать, не понимая, как реагировать на внезапный выброс эмоций. Умоляющим взглядом просит помощи и поддержки у любого члена семьи, пока я умываюсь горючими слезами. — /Т.И./, это естественно. Твой организм перестраивается на новую жизнь, — воркующим голосом заботливой матери Рафаэлла старается меня успокоить и подбодрить, что совершенно не радует ее родную дочь — Ноа. Невозможно соперничать с беременной женой симпатизирующего тебе парня и бороться за его внимание. Но это был выбор Николаса. Я не тащила его под венец и не заставляла жениться. Лейстер самостоятельно принял решение, взяв ответственность за свой поступок. — Ладно, ладно, — подтираю слезы под глазами. — Всё! — порывисто выдыхаю, отпуская напряжение. — Я собралась! Собралась! — разминаю шею и плечевые суставы круговыми движениями, словно готовлюсь к забегу. — Просто у меня в голове не укладывается, — насколько позволяет изменения в моем теле, облокачиваюсь на стол, — как один человек может вытолкнуть другого. Это немыслимо! — шокирующим тоном сообщаю ужасающие вещи, взглядом гуляя по милым рожицам растерявшегося семейства. — Не думаю, что я должен это слышать, — Ник откладывает столовые приборы и поджимает губы в тонкую линию. — Согласен, — Лейстер старший перекидывается с сыном неловкими взглядами. Впервые их хоть что-то объединяет. — Да не будьте вы такими недотрогами, — пафосно откидываюсь на мягкую спинку стула и поглаживаю большой животик ладошками. — Как детей делать, так это вы самые первые, — Уильям краснеет до кончиков ушей, ковыряя остывший завтрак в тарелке. На мое умозаключение Николас надменно хмыкает, за что получает пинок по ноге под столом. — А как послушать о тяготах жизни беременной девушки, то у вас уши в трубочку сворачиваются. Без обид, мистер Лейстер, — выставляю ладонь перед лицом мужчины, обрубая на корню любые попытки оспаривать мое видение. Женская часть семейства благоразумно помалкивает: Рафаэлле известно все о беременности, а Ноа этого пока не понять. — Да почему же так жарко? — это вопрос в пространство, обращенный во вселенную, с целью узнать, когда невыносимая жара сменится спасительной прохладой. Сдергиваю со стола белоснежную салфетку и вытираю пот со лба и шеи. Под грудью тоже скопились капельки пота, но не за столом такое делать. — Надо прокатиться, — поддерживаемая невидимыми силами, вскакиваю на ноги и целенаправленно двигаюсь к выходу. Не замечаю даже, как Николас меняется в лице. Секунду назад я ныла и жаловалось, превратившись в лужу из слез. А сейчас я на пути к элитным автомобилям, чтобы прокатиться с ветерком. — Совсем с ума сошла? — Лейстер перехватывает меня под локоть и перед носом захлопывает входную дверь, оттесняя на безопасное расстояние от внешнего мира. Заслоняет собой солнечный свет, льющийся через матовые стекла, и возвышается надо мной как вековое дерево. В тени его раскинувшейся кроны хочется вздремнуть и насладиться обдувающей свежестью. И я позволяю себе слабость. Потребность уставшего тела. Единственное желание молодой девушки, которая сама еще ребенок, чтобы становиться матерью. С отчаянием бросаюсь в объятья Николаса, прижимаясь щекой к могучей груди мужа. Мне казалось, что порыв моих объятий слишком напористый, но Лейстер даже с места не сдвинулся под напором и давлением моего тела. В нерешительности Ник тихонечко приобнимает меня за плечи, опасаясь доставить лишний дискомфорт. Успокаивающе гладит по влажным волосам, позволяя мне вобрать в себя силу его тела и твердость духа. Напитаться стойкостью. Но я не хочу быть сильной! Я хочу быть беззащитной и хрупкой в объятьях любимого человека. — Ты хорошо справляешься, — Лейстер шепчет мне в волосы. — Лучше, чем я, — он усмехается, и его грудь хаотично дергается. Натянуто улыбаюсь и отстраняюсь, возвращая Николасу личное пространство. Это не те слова, которые я желала услышать! И по сникшему виду Лейстера я понимаю, насколько печально и даже жалко выгляжу. — Не переживай, я никуда не поеду, — Ник предпринимает попытку остановить меня и сказать несколько утешительных слов, что разрушат непреступную стену между нами. Но я ухожу в гостиную, не оборачиваясь. Игнорирую ноющую боль собственного сердца и острую потребность вернуться, чтобы попытаться. Попытаться меньше любить человека, для которого я — всего лишь выполненный долг.