***
Весь сей день — или ночь — кажется смутным кошмаром. Где-то между телефонным звонком перед концертом Тачихары и звонком в дверь Дазая, разум Чуи включил автопилот и с тех пор отказывается его выключать, оставаясь в сонном, тревожном состоянии на протяжении всего полета. Он замечает, как Осаму и Йосано изо всех сил стараются отвлечь его, разговаривая о том да о сем, спрашивая, какой фильм посмотреть, и предлагая ему закуски — те, которые он обычно любит. К слову, если бы Чуя хотел бы с ними поговорить, он просто не может. Он продолжает смотреть на свой телефон с толикой чаяния, хотя понимает, что сеть недоступна. Но звонок поступит, когда они приземлятся. И Чуя не знает, готов ли он услышать, что будет на другом конце провода. Поэтому он просто смотрит на гаджет, глупо надеясь на внезапную сверхспособность, коя даст ему возможность исполнять желания. В кои-то веки юноше удается задремать, прислонившись к твердому и теплому предмету рядом с ним. Глубокий сон, по крайней мере, позволяет его страхам и тревогам на некоторое время исчезнуть. Накахара просыпается от легких колебаний самолета, а когда турбулентность стихает, он замечает, что предмет, за который он уцепился, будто от него зависела его жизнь, на самом деле является рукой Дазая. С тяжелыми веками Чуя сначала смотрит на человека, исполнявшего роль поддержки, а затем опускает глаза на его телефон. Дазай, должно быть, узрел его взгляд, так как слегка поворачивает голову. — Тебе удобно? Рыжеволосый кивает, больше интересуясь письмом на экране Дазая. — Что ты читаешь? — Книга называется «Бессмертный». — Она про зомби? Он чувствует, как содрогается грудь кудрявого от тихого смеха. — Нет, это про Кощея Бессмертного и Марью Моревну. Русский фольклор с некоторыми... модификациями. — Какими такими модификациями? — Кощей — красивый молодой человек, а не старпер, каким его обычно изображают. Чуя улыбается и тут же чувствует дольку вины, заставляющую его тяжело вздохнуть. — Я не знал, что ты увлекаешься подобными вещами. — Ты многого не знаешь. — Свободной рукой Дазай заправляет его прядь волос за ухо, и устроившийся рядом парниша закрывает глаза, еще больше прижимаясь к шатену и пытаясь раствориться в его тепле. — Как ты себя чувствуешь? — Я просто устал, — пробормотал он. — Мы можем отодвинуть сиденье, чтобы ты мог вытянуться... — Дазай начинает двигаться, но Чуя крепче прижимается к нему, якобы намекая остановиться. — Нет, нет, стой. Осаму замирает. Чуя сглатывает и шепчет: — Вот так. Кудрявый ничего не говорит, медленно расслабляя тело и позволяя меньшему прижаться к нему. Некоторое время они не сменяют позиции. Дазай читает. Чуя не сказать чтобы спит, но и не совсем бодрствует, улавливая лишь отдельные фразы из книги. Вслед за тем Осаму достает наушники и молча предлагает один юноше. Тот соглашается, и, слушая приятную, расслабляющую музыку, прижавшись к Дазаю, у него снова выходит заснуть.***
Дазай чувствует напряжение Чуи, когда самолет касается земли, — его нога постукивает, словно он пытается просверлить отверстие в полу, а глаза снова и снова бросаются к телефону — настолько часто, что кудрявый подумывает украсть его. (В интересах всех присутствующих он решает удержаться). — Эй, — говорит он вместо этого (как дурак). — Все будет в порядке. Голубоглазый не может даже посмотреть на него. — Ты этого не знаешь. Да, правда. Дазай не уверен, с каких пор он стал тем, кто дает легкомысленные обещания. Опять же, его здравый смысл, кажется, исчезает, когда дело касается Чуи. — Ты прав, но что бы ни случилось, у тебя есть мы. Чуя хотел было ответить, но его глаза резко устремляются на шатена, широко распахнутые и испуганные. — Мне страшно, Дазай. Что если... что если мой отец позвонит, и это... это... Что, если уже слишком поздно? — А что, если он позвонит и скажет, что операция прошла успешно? — сулит Дазай. — Не надо давать мне глупых надежд. — Я даю тебе вполне реалистичные вероятности. Полет длился уйму времени и часть его они потратили на разговоры о состоянии отца. Осаму до сих пор слегка раздражен тем, что узнал об этом так поздно. Он полагал, что Чуя достаточно ему доверяет и спокойно может рассказать о подобных личных проблемах, но еще больше Дазая раздражает то, что он должен был сам заметить странное поведение Чуи. Он всегда хорошо разбирался в людях, так почему же он вдруг упустил что-то настолько очевидное, когда дело касается единственного, действительно имеющего значение человека? — 90% абсцессов легких заживают без каких-либо осложнений. Самолет останавливается, прощание капитана едва слышно из-за начавших хлопать пассажиров. Акико, которая большую часть времени спала с шелковистой черной повязкой на глазах и своими AirPods, поворачивается, бросая на Чую вопросительный взгляд. — Что за хрень? — Здесь это в порядке вещей, — рыжеволосый сморщился, — не спрашивай меня. Я тоже не понимаю. — Выражение его лица резко меняется, когда на его телефон приходит несколько сообщений. Дазай молча наблюдает, как тот открывает их, никак не ожидая, что Накахара схватит его руку, отчаянно сжимая ее, пока он читает, и, наконец, испускает глубокий вздох. — Папа говорит, что операция прошла хорошо, — шепчет он, прежде чем повернуться к Дазаю. — Он все еще спит, но он... он в порядке. Кудрявый проводит большим пальцем по нежной коже кисти меньшего. — Я же говорил тебе. Когда остальные пассажиры начинают потихоньку выходить, Акико хватает свою дорожную сумку и сжимает плечо голубоглазого. — А я скажу, что это повод для праздничного бокала шампанского. Или кофе. Или того и другого. Дазай отказывается от шампанского, игнорируя тот факт, что он решил так, ибо скоро он лично встретится с отцами Чуи, а он не хочет знакомиться, воняя спиртным, потому он довольствуется наблюдением за Чуей и Йосано, кои выпивают по добротного размера бутылке игристого, прежде чем вызвать такси. Из-за разницы во времени ночь в Париже только наступает, поэтому последние двадцать четыре часа кажутся бесконечными. Завтра Осаму должен будет позвонить отцу. Хаяши уже знает об этом, дав Чуе тысячу слезных обещаний, что все в порядке и что она будет очень рада принять его обратно, если или когда его отцу станет лучше, однако Генэмона кудрявый попросил оставить ему. Присутствие Йосано здесь облегчит задачу, но не совсем упростит ее. Пока же Дазай вдыхает иностранный ночной воздух и сосредотачивается на настоящем. Сегодня он на стороне Чуи, и ему не терпится узнать, что же из этого выйдет. Во время поездки по городу Накахара стал более разговорчивым, попутно указывая на магазины и здания, мимо которых они проезжают. Осаму прочувствовал растущее напряжение меньшего, когда машина подъехала к больнице. Возникший напряг не покидал его на протяжении всего процесса поиска палаты отца. После разговора с администратором и телефонного звонка от Поля ребята идут по тускло освещенному коридору. В самом конце коридора кто-то выходит из одного среди помещений. Мужчина высокий, ростом соперничает с Дазаем, у него длинные светлые волосы, заплетенные в косу, и элегантные черты лица. Но больше всего, как родителя Чуи, его выделяет походка. Шатен успевает заметить это, прежде чем Чуя со скоростью света бросается в распростертые объятия отца, обвивая его со всех сторон. Дазай сглатывает, думая, что должен отвести взгляд. Рядом с ним слышится тихое всхлипывание, и когда он поворачивается к Акико, та вытирает глаза краешком рукава. — Ты плачешь? — Нет, — огрызнулась она, сверкнув глазами. — Просто в глаз что-то попало. — Хм-м. Дазай не винит ее. После того, как он увидел Чую таким подавленным, сейчас он получает удовольствие, наблюдая за ним, прижавшимся к отцу. Но где-то глубоко внутри, скрытое за масками и слоями непонятной лжи, таится что-то еще. Что-то похожее на жгучую ревность. Дазай не решил, хочет ли он быть тем, кто обнимает, или тем, кого обнимают. Выяснять это он тоже не планирует. Как только Накахара отстраняется, он тихо заговаривает с отцом на французском, а затем поворачивается и машет им двоим рукой. Шатен не нервничает, молодцом держа себя в руках, но он полагает, что сейчас произойдет один из решающих моментов. Это отец Чуи. И если все действие должно когда-нибудь выйти за рамки случайного секса — а Дазай планирует дать рыжему понять, что это так — то этот человек, и тот, что лежит сейчас на больничной койке, однажды станут важной частью жизни Дазая. К счастью, кудрявый всегда умел производить хорошее впечатление на родителей — на всех, кроме своих собственных, то есть. — Папа, — начал Чуя. — Познакомься, это Дазай и Йосано. Ребята, это мой папа. Его отец лучезарно улыбается им обоим, затем протягивает парню руку. — Рад наконец-то встретиться с тобой лично, Дазай, пусть и при таких обстоятельствах. Пожатие оказалось более крепким, чем он ожидал. — Взаимно, сэр, — отвечает юноша по-французски. — Зовите меня Поль. — Затем мужчина поворачивается к Акико. — Видел вас на фотографиях. Большое спасибо, что вы заботитесь о Чуе. — Не беспокойтесь об этом, — отвечает девушка. В школе они с Осаму учились в одном классе, где изучался французский язык, и имели наивысшие оценки. — Это самое малое, что мы можем для него сделать. Голубоглазый выглядит более спокойным, чем ранее, хотя его взгляд все время устремлен на дверь, из которой вышел Поль. — Не могли бы вы подождать немного снаружи? — спрашивает он, почесывая затылок. — Я знаю, это дерьмово, но время позднее; только семье разрешено. Йосано машет рукой. — Не переживай о нас. — Мы сходим за добавкой кофе, — добавляет Дазай. — Позвонишь мне, когда закончишь? — Накахара выдерживает его взгляд и молча кивает в знак благодарности. Мимолетные прикосновения и жесты, вероятно, слишком избаловали Осаму, так как прямо сейчас ему приходится вдавливать ногти в кожу, образовывая полумесяцы, потому что все, чего он хочет, это подойти к нему и... ...поцеловать, но они далеко от такого будущего, и, по словам Чуи, никогда его не достигнут. Авантюра, ради коей Дазай готов терпеть убытки, даже если пострадает.***
— Мне нравится преданность твоих друзей. Чуя вполуха слушает мужчину, входя в палату и видя отца, лежащего на белой больничной койке. Его кожа приобрела призрачную бледность и выглядит полупрозрачной на фоне чернильно-черных волос. Облеплен кучей трубок и проводов, но — но, он все еще дышит, отец прямо перед ним, а это самое главное, верно? — Он еще не очнулся? — Операция была тяжелой, — молвит Поль, устраиваясь в кресле рядом с кушеткой. Он выглядит совершенно здоровым, но когда Накахара присматривается к нему внимательнее, замечает изнеможение за наигранным спокойствием. На его лице больше морщин, чем обычно. Мешки под глазами. Коса выглядит так, будто ее заплели несколько дней назад — а это что-то да значит. Сглотнув, Чуя отводит взгляд и берет Артюра за руку, сжимая ее так, словно может согреть его тело, если очень постарается. — Мне так жаль, что я был не рядом. Я должен был вернуться, как только... — Чуя. Юноша поднимает голову, сдерживаясь, дабы не заплакать, потому что это пиздец. Они его родители. Люди, которые дали ему нормальный дом, когда он был готов сдаться и потерять всякую надежду. А что делает Чуя? Он — — Ты не мог знать, что так произойдет. — Но он всегда часто болел. — А ты не можешь бросать все каждый раз, когда отец болеет. Мы твои родители. Ты наш ребенок. Мы должны заботиться о тебе, а не наоборот. Рыжеволосый испускает тяжелый вздох, который, кажется, он удерживал уже несколько недель. — Я просто хочу, чтобы с ним все было хорошо, — пробормотал он. — С ним все будет хорошо. Нужно время. Несколько мгновений они просто сидят молча, но когда Чуя зевает в пятый раз, Поль встает. — Позвони своим друзьям и возвращайся домой. Поспи немного. Возвращайся только тогда, когда ты не будешь похож на ходячего мертвеца. — Но папа... — Никаких «папа». Чуя поспорил бы еще, однако отец прав. Если он останется здесь подольше, он заснет, а где-то его ждут Дазай и Йосано, вероятно, такие же измученные. — Я останусь здесь, пока твой отец не проснется, — говорит Поль, выпроваживая пврня за дверь, — а утром зайду переодеться. Тебе нужен ключ? — Э-э, да. — Вот. В холодильнике должна быть еда, но если ты ничего не найдешь, я могу дать тебе немного денег на еду... — Не стоит. У меня есть свои. — Чуя, — — Папа, — хмыкает голубоглазый. Вернувшись в Йокогаму, он сумел накопить довольно неплохую сумму из ежемесячной зарплаты, что он получает, так как эта чертова семья настаивает на оплате каждый раз, когда он гуляет с Дазаем или со всеми в общем. А у его отца, вероятно, сейчас хватает забот, чем платить за еду на троих, так что. — Мне хватит. Правда. — Ты все такой же упрямый, — ворчит Поль, прижимая Чую к груди и ероша его волосы. — И меняться не собираюсь. — Хорошо.***
Когда Чуя, впервые спустя несколько месяцев, отпирает дверь своего дома, его охватывает странное, бурлящее чувство. Дазай и Акико вот-вот увидят всю его жизнь, и хотя сейчас это уже не должно беспокоить — в конце концов, Накахара живет в доме кудрявого — это все равно будоражит. Наверное, оттого, что Чуя не думал, что сие случится. Заходя внутрь, первое, что его поражает, — запах. Смесь одеколонов его отцов, ванильных свечей, лемонграсса и — дома. — Вот и все, — проговорил Чуя и неловко отошел в сторону, когда ребята ввалились в прихожую. Она не крошечная, но тесновата по сравнению с тем, к чему они, вероятно, привыкли. Голубоглазый оглядывает квартиру, ища какие-нибудь изменения. Насколько он знает, все должно быть по-прежнему, за исключением нескольких новых штор, о которых Артюр страстно писал ему. Ничего не изменилось. Их уютная кухня, до краев заполненная кастрюлями, чайниками и ненужным декором. Гостиная с отвратительным желтым диваном. И — — Баки! — Чуя приседает и протягивает руку, когда его самое любимое животное бежит к нему. Его французский бульдог. Песик виляет хвостом так сильно, что чуть не падает перед ним, хрипя и взволнованно подвывая. — Привет, моя дорогая! Привет, красавица! Привет... — Она прыгает на него, пытаясь облизать лицо, и юноша смеется, в свою очередь пытаясь погладить ее — что труднее, чем кажется, когда она так гиперактивна. — Ты скучала по мне? Да, я тоже по тебе скучал! Я так по тебе скучал! Йосано, все еще на каблуках, приседает рядом с ним, и подает рукой вперед. — А кто тут у нас такой пухленький? Чуя хихикает, затаив дыхание, и смотрит на Дазая, нахмурив брови, когда видит, что тот стоит в пяти футах от Баки. Если подумать, он никогда не видел, чтобы тот хоть раз погладил Дьябло, но всегда сводил это на его характер. Однако это по другой причине. Глаза Дазая встречаются с его глазами, и Чуя замечает полуулыбку, прежде чем кудрявый предложил ему руку, дабы помочь подняться. Он морщит нос. — От тебя пахнет псиной. — Баки чудесно пахнет, — отвечает Чуя. — Не оскорбляй ее. Дазай поднимает руки. Пыхтя, рыжеволосый пытается немного размять мышцы. Прошло уже бог знает сколько часов, а он все еще не может избавиться от напряжения; и не сможет, пока не проснется его отец. Чуя позволяет гостям осмотреть остальную часть квартиры и пошарить вокруг, пока он проверяет холодильник в поисках чего-нибудь съедобного. Сейчас он слишком измотанный для беспокойства о том, что они могут обнаружить нечто постыдное в его комнате, учитывая, в каком состоянии он оставил ее в день отлета в Йокогаму. Как будто там взорвалась гребаная бомба из одежды. На кухне остался куриный суп, и хотя уже полночь, голубоглазый хватает каструлю и ставит на плиту, чтобы разогреть. Плевать на время. Где-то с другой комнаты доносятся слова Йосано: — Ой, посмотри на его пухлые щечки! Чуя закатывает глаза. — У него такое злобное выражение лица, — замечает Дазай, слегка забавляясь. — Он выглядит так, будто хочет ударить фотографа. Скорее всего, они говорят о фотографии, сделанной в канун Рождества на фоне Эйфелевой башни. Первый год Чуи с Полем и Артюром и первое Рождество, которое он действительно отпраздновал, как в кино, только тогда от всего этого у него закипала кровь. Чуя настолько привык к тому, что его каждый раз выкидывали, как старое тряпье, что когда происходило обратное, он ничего не понимал. И ненавидел это. Он ненавидел, когда не мог знать их мотивов, ненавидел их беззаботные улыбки, ненавидел — ну, в общем, ненавидел практически все. Поэтому, когда они попросили какого-то случайного туриста сфотографировать их втроем, Чуя решил показать им, насколько сильна его ненависть, будто часть его самого хотела снова быть брошенной. Лучше раньше, чем позже. Потому что быть брошенным людьми, которых знаешь несколько месяцев, легче, чем быть отвергнутым теми, кого ты полюбил. Вспоминая об этом, Накахара раздосадованно качает головой. На протяжении многих лет его отцы терпели кучу дерьма от глупца, и все же никогда его не покидали. Насыщенный запах супа, к счастью, отвлекает Дазая и Йосано от настенных фотографий в рамках и ведет на кухню. Садясь за стол для перекуса, они тихо обсуждают план на завтра. Во-первых, больница. Если Артюр очнется и почувствует себя лучше — Чуя уже представляет, как они вдвоем пойдут гулять и покажут гостям город. Акико уже сообщила, что ей придется лететь обратно через две ночи из-за работы. Пребывание Осаму во Франции зависит от разговора с отцом. А вернется ли Чуя с ним — ну, это еще неизвестно. Он не сомневается, что родители скажут ему вернуться в Йокогаму и закончить год программы, и, к тому же, Чуя сам не хочет оставаться в Париже и тянуть время до поступления в колледж. У него есть друзья в Йокогаме. Ему еще есть что испробовать, что сделать. Он даже не попрощался со всеми как следует. Глядя на Дазая, задумчиво потягивающего суп, у голубоглазого сжимается грудь. Он не хочет это заканчивать. Что бы это ни было. Пока не готов. Он думал, что у них еще есть немного времени, по крайней мере, до октября, и... Чуя не готов. Однако жизни наплевать, готов человек или нет; все идет на самотек, а если состояние его отца не улучшится... Чуя никогда не сможет ужиться с самим собой, если просто вернется в Японию. К тому времени, как с едой покончено, на всех оседает толстый слой усталости, не позволяющий держать глаза открытыми, не говоря уже о том, чтобы двигаться, поэтому голубоглазый заставляет себя заняться подготовкой дивана. Он чувствует себя немного виноватым за то, что Йосано придется спать на нем, но он не может отдать ей кровать своих родителей, а диван слишком мал для двоих. Йосано, напыжившись, просит его излишне не беспокоится и даже заявляет, что ей доводилось спать и в худших местах. Такую идеальную принцессу, как она, трудно представить в каком-нибудь захолустье, но Чуя знает, что она гораздо храбрее, чем кажется на первый взгляд. Когда, наконец, дверь его комнаты — все убрано с тех пор, как он стоял здесь в последний раз — захлопывается, погружая его в темноту, Чуя сглатывает нервный комок в горле и направляется к своей кровати. Кровати, в которой лежит Дазай. Она невелика, а значит, они будут довольно близко, что уже не так важно, на самом деле. Но... Чуя на 99% уверен, что отец обязательно заглянет к нему, когда вернется домой, и обнаружит их. Вместе. Неважно. Он слишком устал, чтобы волноваться о подобном. Забравшись под простыню, юноша вслепую тянется к Дазаю. — Не спишь? Раздается шорох, кудрявый переворачивается, чтобы повернуться к нему лицом, как он полагает. — Ага. — Хорошо. — Чуя опускает голову на подушку. — Мне нравится твой дом. — Спасибо. Мне твой тоже нравится. Дазай тихонько фыркает. — Особенно мне нравятся твои простыни. Человек-паук, да? О боже. Несмотря на то, что в комнате слишком темно, чтобы что-то разглядеть, Чуя все равно закрывает глаза руками, постанывая себе под нос. — Это постельное у меня с девяти лет! — Он получил их во время периода увлечения супергероями — хотя, по сути, он закончился всего несколько лет назад — и никогда не задумывался выбросить простыни, так как Артюр всегда настаивал сохранить их на «всякий случай». — Ммм, — хмыкает Дазай и каким-то образом умудряется найти и ущипнуть его щеку. — Я также видел твои фотографии с Хэллоуина. — Чуя застонал еще громче, но когда он понял, как это звучит снаружи комнаты, он подавил звук, изливая смущение в приглушенном смехе. — Ты очень милый в костюме Паучка. — Заткнись, — шипит голубоглазый, из-за боли в щеке отбивая руку кудрявого, хотя это только заставляет того схватить его за талию и прижать к груди, — как будто ты не носил такие вещи в детстве! Держу пари, ты любил Бэтмена! — Я никогда не смотрел эти фильмы про супергероев, — изъявляет Дазай. — Слишком нереалистично, как по мне. — Какой ребенок вообще обращает на это внимание? — вздыхает Чуя, пытаясь выпутаться из этого проклятого осьминога. — Я. — Выходит, ты всегда был таким претенциозным? — Если ты имеешь в виду ум, то да. Я родился умным. — Я не это имел в виду. — Это заставляет его задуматься о том, каким было детство Дазая. Наверное, намного шикарнее, чем у Чуи, да, но никакое. Пустое. Осаму ладит с Хаяши, но, по его словам, не искренне. Отец Дазая — это... его отец, и, к слову, как родитель он не совсем хорош. Он почти не разговаривает с Рю и Гин. Какое-то одинокое детство. — Marvel и DC, может быть, и не очень реалистичны, — пробормотал Чуя, — но они забавные. Когда-нибудь мы их посмотрим. — Нам до сих пор не удавалось досмотреть ни один фильм, — услужливо замечает кудрявый. Он не ошибается. Их совместный просмотр фильмов всегда заканчивается оргазмом. — Ну, разве гении не должны быть хороши в многозадачности? — шепчет рыжеволосый, прижимая руку к груди Дазая и медленно двигаясь ею вверх. — Что мешает тебе трахать меня и смотреть кино? Осаму отражает прикосновение юноши на его бедре. — Я был бы идиотом, если бы обращал внимание на что-то кроме тебя, когда ты голый и издаешь прекрасные звуки. Чуя зажмуривает глаза. Почему он всегда возбуждается, как бы невинно ни начинался разговор? И почему этот говнюк всегда говорит так... так романтично! Он понимает, что в основном это просто флирт, а кареглазый слишком хорош в подкатах, но иногда кажется, что это нечто большее. Гораздо большее. — Спокойной ночи, — хриплым шепотом выпаливает рыжеволосый. Кратковременное молчание Дазая говорит о его удивлении резкой сменой настроения, но через несколько секунд он все же произносит: — Спокойной ночи, Чиби, — и его пальцы медленно ускользают от меньшего. Тот сразу же начинает скучать по прикосновениям, хотя сейчас это и к лучшему. Все действия Осаму очень отвлекают, а здесь, в постели Чуи, рядом с гостиной и достаточно далеко от ванной, они были бы в затруднительном положении, имея только несколько салфеток и смазку, которую пришлось бы искать в первую очередь. Так что придется спать. Как бы возбуждающе и приятно ни звучала перспектива секса... Спать. Накахара глубоко вдыхает и вытягивает ноги, слишком измотанный, чтобы даже заметить, что переплел их с ногами Дазая. Спать.