Немного мертва!

Девушка помнила, как в детстве наслаждалась сладким сном летнего деревенского утра, и нежный, но строгий голос бабушки будил Мирославу фразой: «Вставай! Кто рано встаёт, тому Бог подаёт!». И она, нарочито медленно и лениво, переворачивалась на другой бок, так, чтобы бабушка увидела её жалостное лицо, которому было просто необходимо поспать ещё чуток. Бабушка тяжело вздыхала, целовала внучку в лоб и уходила работать в огород, тем самым разрешая ей поспать ещё немного. Сейчас же у Славы нет ни деревни, ни любящей бабушки. Только соседи по коммуналке, что встают в раннее утро, да хронический недосып. Вставая с кровати, девушка невольно взглянула на часы. Циферблат показывал ровно 5:00. Вот уже какую неделю подряд Мирослава просыпалась не от ненавистного будильника, а от более ненавистных соседей, которые топают, шумят и включают телек спозаранку, не давая спать нормальным людям. Здание-то допотопное: стенки тонкие, картонные, любой шорох слышно так, словно и не в соседней комнате шуршат, а тут, прямо под носом. Вообще, здание само по себе не пригодное для проживания: на стенах плесень, повышенная сырость, конденсат на окнах, трещины в полу. А ЖКХ только руками разводит, мол, не до вас нам сейчас, терпите. Вот Мирослава и терпит. А что ей остаётся?! Что может сделать сирота из детдома, у которой порой денег на еду не хватает, не то, чтобы на взятку чиновникам?! Правильно – ничего! Как и многие другие жильцы этого дома. Не умываясь и не причёсывая свои чёрные кудряшки, девушка накидывает поверх пижамы халат, обувает тапочки и шаркающей походкой отправляется на общую кухню, где предположительно находились наглые нарушители её сна. Она не ошиблась. За небольшим столом, на деревянной табуретке, восседал Пётр Алексеевич со свежей газетой в руках и покорно дожидался своего завтрака. Над ним хлопотала его жена - необъятных размеров женщина, в домашнем халате фиалкового цвета и с, казалось бы, вечными бигудями в волосах - особо не заботясь о том, что громыханием кастрюль может потревожить чуткий сон кого-то из своих соседей. Мирослава поморщилась, когда крышка от чайника с громким хлопком упала на пол. - Нина Львовна, - спокойно начала она, - Вы, быть может, пощадите барабанные перепонки жителей этого захолустья? Соседка резко развернулась и, прижимая к себе поднятую с пола крышку, промямлила: - Извини, Славочка! Извини. Я постараюсь больше не шуметь. И попыталась ретироваться из кухни, но голос её мужа заставил женщину застыть как каменное изваяние. - Да что ты перед ней лебезишь, словно она прЫнцесса какая-нибудь?! – откладывая в сторону газету и глядя поверх своих узеньких очков, грозно вопросил Пёрт Алексеевич. – А ты что командуешь всеми и вся? – обратился он к Мирославе, вставая. – Властолюбивая наша! Чем же тебе собака-то наша не угодила? Породистая, между прочим, была! А ты её вон, на улицу зимой выгнала! И не совестно тебе? Где же мы её искать будем? Сколько же ты у нас кровушки-то попила за этот год! Сколько же мы натерпелись от тебя! Да за что ты нам вообще досталась?! За какие такие грехи?! - Чья бы корова мычала, - гордо вздёрнула подбородок красавица с серыми глазами и с вызовом посмотрела на соседа, - Пётр Алексеевич, миленький, будьте так добры, не переваливайте всё с больной головы на здоровую. Животные – это не для коммунальной квартиры. Как обзаведётесь своей, собственной, так хоть зверинец устраивайте. Мужчина чуть ли не задохнулся от возмущения. - Не тебе, малолетке, меня, взрослого мужика, жизни учить! – не сдержался он, и хлопнул кулаком по столу. - И это, по-вашему, жизнь? Богом забытый завод, на который вы по утрам собираетесь так, что весь дом на ушах стоит, и такой же, всеми забытый, Вы! - Ты… Да ты… Пётр Алексеевич бухнулся обратно на табуретку и схватился за сердце. Ему было настолько обидно за себя, за завод, что он – взрослый мужик, был готов разреветься, словно девка какая-нибудь. Ему не привыкать к ссоре с Мирославой, она вообще была особа конфликтная, но так далеко у них ещё не заходило. - Ниночка, накапай корвалольчику, - попросил Пётр жену. Пока та искала лекарство, он не выдержал и спросил у девушки: - И почему ты такая… злая? - Трудное детство, - вот так просто ответила Мирослава и покинула кухню. Девушка не понимала, к чему весь этот концерт, который устроил её сосед. Неужели она и вправду его обидела? И главное чем? Тем, что сказала правду? Глупо! Она же не обижалась всякий раз, когда ей напоминали о том, что её бросили, или говорили, что она никому не нужна. На правду ведь не обижаются. Хотя, как показывает практика, на неё-то как раз все и обижаются. К завершению своих почти двадцати лет жизни, у девушки никого не было: ни лучшей подруги, с которой она могла бы вечно ходить под ручку, сплетничать о мальчиках и прочей девчачий чепухе, ни парня, с которым бы встречала рассветы и провожала закаты, ни просто хороших знакомых, которым бы она могла скинуть СМС с поздравлениями на Новый год и День Рождения. Быть может, это потому, что у неё скверный характер, или из-за того, что она такая нелюдимая и злая, как сказал Пётр Сергеевич? Мирослава покинула квартиру сразу же, как только привела себя в порядок, поскольку на душе все ещё остался неприятный осадок от утренней ссоры. Ничего, погуляет пару часов на улице, пока не откроется универ. Ей не привыкать. Апрель на дворе, чай не замёрзнет! Выйдя из подъезда, девушка прошла до ближайшего светофора, который стоял поблизости. Остановка была на другой стороне улицы. Она подождала, пока загорелся зелёный свет, и была уже на полпути к своей цели, когда услышала позади себя сперва истошный крик, а потом визг тормозов. Будто в замедленной съемке девушка повернула голову. Здоровенный «КамАЗ» нёсся прямо на Славу. Она даже не успела испугаться. Успела только подумать: «Мне капец…». И капец действительно случился. Черепную коробку разорвала ужасающая боль. А потом на девушку опустилась темнота…