Среди леса и дождя расцветает сакура

Кап. Кап. Кап. Сорок пять. Сорок шесть. Сорок семь. Вжимаясь спиной в стенку палатки, Габриэль беззвучно шевелила губами. Она то хмурилась, украдкой глядя на свернувшегося в комочек Саэки, то поспешно прикрывала глаза, пытаясь вспомнить, на какой цифре прервался её счет. Начинала заново. Холод мурашками струился вдоль позвоночника, рука затекла и неприятно покалывала, а всё тело выпрямилось, как натянутая струна. Габриэль мечтала поскорее покинуть тесную палатку, провести под ненавистным дождём пару часов, промокнув до нитки, но зато приведя в порядок мысли и тело: у неё никогда не получалось медитировать лёжа. Мечта изначально провальная: не хотелось будить Саэки, да и дождь лил ледяной. Габриэль только прибавит проблем, которых и без того хватает с головой. Заболеет, а наутро Саэки нарочито вежливым тоном станет отчитывать еë, скармливая горькое лекарство с ложечки. Впрочем... Было что-то интимное в том, как Харуно обращался с больными – так думала Габриэль. Всё его внимание – на тебе, а нужно ли что-то большее для счастья? Пальцы осторожно ложились поверх запястья, считая подскочивший пульс, восхитительный взгляд зелёных глаз украдкой метался к лицу, покрытые лечебным бальзамом губы приоткрывались в растерянности, мягкие ладони скользили по лопаткам, спускаясь к пояснице, отчего Габриэль каждый раз вздрагивала, а щеки невольно розовели. В её жизни в принципе стало слишком много розового. Не то чтобы она возражала. «Ты боишься врачей?» – спросил Саэки как-то раз без тени насмешки в голосе. А Габриэль оставалось только хрипло рассмеяться и покачать головой, оставляя его в еще более глубоких раздумьях. Если бы Габриэль боялась врачей, то стала бы она приходить к этому милому розоволосому парнишке по всяким пустякам? Царапины, порезы, ссадины – всё это Габриэль никогда не грозило благодаря надёжному щиту из песка. Всё это, на крайний случай, умели обрабатывать Канкуро, Темари или Баки. Но ни один из них, ни один другой медик в мире не умел смотреть ей в глаза тревожно, качать головой, оценивая испещренное синяками тело, не умел ласково разглаживать края пластыря по ладони, касаться едва ощутимо свежих корост или сидеть перед ней на коленях, скользя чакрой по лодыжке и шепча себе под нос: «Ну как можно так неаккуратно? Ещё и с песчаной защитой...» Кап. Кап. Кап. Четырнадцать. Пятнадцать. Шестнадцать. Габриэль прикусила щеку. Шестнадцать... Им всего лишь шестнадцать, а она уже окунулась в омут чарующего, неведанного доселе чувства с головой. Иногда Габриэль казалось, что оно пожирает её, захватывает сознание целиком, не оставляя ничего, кроме цветущей сакуры. И почему так? Саэки по всем пунктам должен был лишь раздражать её. Слишком шумный, навязчивый, яркий, опекающий. Его легко вывести из внутреннего равновесия, бесцеремонный, совсем не умеет держать себя в руках, язвительный, часто скрывает гнев за натянутой глупой улыбкой. А ещë Саэки – святая наивность – сам не осознавал, насколько все его робкие касания, открытые заигрывания или искренняя похвала сводили её с ума. Абсолютно всё в нём сводило с ума, всё в нём было не так. Даже слова, которые он невзначай, боясь спугнуть, произносил вот уже на протяжении нескольких лет, как непреложную истину: «Ты мне нравишься». Глупо. Он даже никогда не требовал взаимности, словно понимал, что у него нет никаких шансов. И всё равно подмигивал каждый раз, когда ловил на себе её взгляд, теребил собранные в хвост волосы от смущения и, пробираясь с ней сквозь толпу, брал за руку и уверенно вёл вперёд. Саэки лежал в центре палатки, щекой прижимался к её предплечью, и Габриэль кожей ощущала мерное тёплое дыхание, от которого, как ей казалось, она могла бы расплавиться. Длинные пряди розовых волос разметались во все стороны – утром будет сложно расчесать, и Габриэль надеялась, что сможет предложить как бы между делом: «Помочь?», а Саэки неловко улыбнётся, поджав губы, и вручит ей в руки деревянный гребень. Доверчиво повернётся спиной к шиноби из другой деревни и позволит перебирать прядь за прядью, ненароком касаться покрывающейся мурашками шеи и упиваться вишнёвым запахом шампуня. Где-то вдалеке грянул гром, молния осветила палатку, блики пробежались по идеальным чертам лица, отражаясь в зелени глаз. Габриэль с ужасом осознавала, что вот уже некоторое время Саэки не спал – смотрел на неё в ответ изучающе и щурился. – Снова бессонница? – произнёс хрипловатым, заспанным голосом. Габриэль внутренне чертыхнулась, когда Саэки подполз ближе – так естественно, словно они только и делали, что спали вот так, рядышком, целую вечность. И хотя Габриэль не привыкла к физическим контактам, от него веяло теплом, уютными объятиями и любовью. Иронично, но всех трёх составляющих в данный момент жизни ей катастрофически не хватало. Соблазн невыносимо велик, и Габриэль бы не простила себя, если бы не поддалась ему хотя бы на одну ночь. Она заставила себя расслабиться, вытянула руку, обнимая его, упёрлась подбородком в макушку и прильнула, прижимаясь тесно, изо всех сил увеличивая площадь соприкосновения и рвано выдыхая из-за отступившего холода. Саэки, казалось, совсем не ожидал такого от неё и вновь открыл глаза. Габриэль не знала, что он думает по этому поводу, не видела его лица, но чувствовала, как щекотали затрепетавшие ресницы шею. Саэки заворочался. Уткнулся носом ей в ямочку меж ключицами и погладил ладонью спину, отчего волосы на теле встали дыбом, а по коже поползли мурашки. – Замёрзла? – спросил он тихо. – Немного, – через силу ответила Габриэль, пытаясь угомонить зашедшееся в припадке сердце. Она едва заметно подрагивала, хотя сейчас, рядом с ним, было так тепло... Нет. Жарко. С самого дна на поверхность всплывало что-то тёмное, инстинктивное, что-то, что пугало до чёртиков от осознания: оно ни за что не должно проявить себя. Ещё более страшно стало, когда Габриэль поняла, что Саэки прекрасно чувствовал пылко бьющееся сердце. Но молчал, продолжая обнимать, не пытался отстраниться или отвернуться – только хлестко обжигал прерывистым дыханием. Как будто Габриэль и без того не сгорала от переполняющих эмоций. – Габи, – прошептал он, не поднимая головы, мягкие губы при этом коснулись оголенной кожи, и Габриэль вздрогнула, готовая зарыдать от счастья, что никто не видит её горящее багряным маревом лицо. Вот вам и невозмутимая Казекаге. Проявляет кощунственный непрофессионализм: тает, как лёд на солнце, от нежных касаний ученика Пятой. – Габриэль, – повторил Саэки с придыханием и какой-то непонятной дрожью в голосе. Ладонь легла ей на талию, пальцы царапнули по спине, сжимая в кулаке ткань ночной рубашки, и... У Габриэль весь хваленый самоконтроль трещит по швам, а Саэки и не думает об опасности ситуации. Ей следовало бы отрубить голову. Сама она человек пропащий, а Саэки... Саэки... Кто позволил ей загубить Саэки? Кто позволил поддаться очарованию заглушающего все звуки дождя? Кап. Кап. Кап. Один. Два. Три. Саэки под ней – худощавый, длинный, с ещё не сформировавшимся подростковым телом, немного угловатый и нескладный. Габриэль искренне считала, что никого очаровательнее и привлекательнее в жизни своей не видела. Но раз уж тянет на милых эмоциональных мальчишек, то ей следовало бы лежать сейчас где-то подле Наруто и смотреть на него влюблёнными глазами, а не травиться капающим с губ Харуно ядом. Головокружение, нарушение сердечного ритма, лихорадка, помутнение рассудка, привыкание – почему никто не выдал список побочных эффектов? Губы у него и в самом деле ядовиты. Но как остановиться, попробовав раз? Рукой Саэки зарылся в алых волосах, спадающих на его лицо, чуть надавил на затылок, чтобы не смела отстраняться (как будто в этот момент она могла допустить хоть одну мысль об этом), другой – притягивал к себе за талию, пробегаясь кончиками пальцев по изгибам её тела. Дыхание смешивалось, прерывалось в сладкой дрожи и растворялось в воздухе. Габриэль жадно ловила его губы, порывисто прижималась к ним своими, лаская их языком так, что он от удовольствия мычал в поцелуй, и Саэки покорно открывался, отдавался ей, позволяя творить всё, что она только вздумает. Каждый сантиметр кожи полыхыл ярким пламенем, каждый поцелуй оставлял ожоги. Габриэль самозабвенно окунулась в него, и не существовало больше внешнего мира – зачем он ей, зачем гроза-лес-Суна-Коноха, когда Саэки, её Саэки Харуно послушно откидывает голову назад, позволяя царапать зубами нежную шею, кусать собственнически до кровоподтёков, чтобы утром все увидели и поняли, что распределять их двоих в одну палатку было одновременно самым глупым и самым лучшим решением, которое они когда-либо принимали; когда дышит сбивчиво, ничего не соображая уже, коротко всхлипывает... Всё меняется в тот момент, когда она не замечает, как начинает ерзать от охватившего её нетерпения, случайно подаётся бедрами вперёд – слишком сильно и резко, и Саэки, задыхаясь, унизительно стонет. У Габриэль в животе всё подпрыгивает, переворачиваясь. Она смотрит на него сквозь полумрак, раскрасневшегося, запыхавшегося, стыдливо прикрывшего рот рукой, упирается ладошками о его грудную клетку, пытаясь осмыслить суть произошедшего... И вдруг вспыхивает, шумно втягивая ртом воздух, мгновенно соскакивает с него. – Прости, – говорит быстро, даже не глядя в его сторону. – Я немного... увлеклась. Ты в порядке? – Да, в полном, – севшим голосом отвечает Саэки, не зная, куда себя деть от смущения. – Это не совсем твоя вина. То есть... Ну, знаешь... Ночь, симпатичная мне девушка, поцелуи... Габриэль сухо кивает, но на самом деле пальцы у неё дрожат, и нечто в глубине её души требует, чтобы она заставила его повторить этот звук. Саэки сглатывает, нервно поглядывая на неё, его лицо пылает. – Я не хотел, прости... Извинения совсем ни к чему. Габриэль пытается сказать это без слов, заткнуть в нём извечное чувство вины, целует его так нежно, как только может, почти целомудренно, но в его горле нарастает сладкая вибрация, он хватается за неё с отчаянием и тут же мягко отталкивает, вскакивая с места. С трудом восстанавливая дыхание, Габриэль прикрывает глаза. Когда Саэки начинает говорить, голос не слушается его. – П-прости, я-я-я-... Пока! Рука судорожно дёргает заклинивший замок, Саэки уже собирается сбежать от неё под этот чёртов ливень, но она останавливает его, хватая за рукав. – Не уходи, пожалуйста, – просит тихим поникшим голосом. – Я больше не прикоснусь к тебе. Её печаль всегда пробуждала в нём непреодолимое желание позаботиться и успокоить, Саэки не может с этим ничего поделать, все прочие беспокойства уходят на второй план. – Габи, милая, дело не в том, что я не хочу, чтобы ты прикасалась ко мне. Мне... очень понравилось. Но я не могу держать себя в руках, когда ты это делаешь, и... «Так не держи», – Габриэль не произносит эти слова вслух лишь потому, что прекрасно понимает его. Понимает, как легко поддаться соблазну при всём осознании неправильности происходящего и как тяжело потом смириться со своим поступком и не возненавидеть себя за слабохарактерность. Как легко среди леса и дождя забыть, почему все эти годы она столь старательно отказывалась от него, возводила стену, которую собственными же руками и разрушила. Саэки выглядит совсем уж подавленным, его плечи опущены, зубы терзают нижнюю губу, но на этот раз Габриэль не собирается оставаться в стороне. Она знает, как можно хоть немного поднять ему настроение. Саэки не скрывает удивления, когда Габриэль берет его ладони в свои. Её сердце готово взорваться при одной мысли о том, что она собирается сказать. Руки потеют. Она глубоко вздыхает и говорит так отчётливо, что сомневаться не приходится: – Ты мне нравишься. Но Саэки по-совиному моргает, не веря собственным ушам, пытается развеять гендзюцу, и, когда ничего не происходит, обхватывает её лицо руками, пристально разглядывая. – Что ты сказала?.. Габриэль сглатывает, поджимает губы, но не отводит взгляд ни есть секунду. Саэки выискивает ответ в немигающих голубых глазах, не находит там и тени шутки. – Ты мне нравишься. Румянец на привычно равнодушном, совершенно ничего не выражающем лице говорит сам за себя. Его губы растягиваются в слабой улыбке. А после на Габриэль обрушивается цветочный вихрь. Мелкие быстрые поцелуи шёлковыми лепестками хаотично сыплются на лоб, щеки, подбородок, с десяток приходится на один только кандзи «любовь», дразняще щекочут уголки поджатых, улыбающихся губ, мимолётно касаются кончика носа и прикрытых чёрных век, озорной смех льётся атласными лентами, наполняя сердце радостью, Саэки отрывается от неё только для того, чтобы сказать: – Люблю тебя. Очень-очень сильно. Он снова старательно покрывает её лицо ласковыми поцелуями, не обделяя вниманием ни один сантиметр, поглаживает большими пальцами щеки, повторяя это волнующее: «Люблю-люблю-люблю», словно желая запечатать каждое слово под кожу, чтобы запомнила и никогда не сомневалась: точно любит. И обычно невозмутимая Габриэль млеет в его руках, застенчиво прячет глаза и краснеет до корней волос, чувствуя себя самым счастливым человеком в мире. Ей нравится, что улыбку у него вызвать так просто, что его слова и действия не пугают её. Нравится перспектива быть зацелованной до смерти. Нравится Саэки Харуно. Габриэль определённо давным-давно сошла с ума.