Аламо

Вы когда-нибудь видели индейский посёлок в тихий осенний вечер? Стройные ряды вигвамов, поставленные кругами рядом с самой большой палаткой - палаткой вождя племени. На свободном месте в сплошном хаосе расставлены предметы быта, делающие это место уютнее: горшки, сырье для оружия, ковры и станки для их починки и плетения, игрушки, дрова... И, конечно, между вигвамами гуляют постоянные обитатели посёлка, его полноправные члены - животные. Собаки и лошади спокойно, совершенно не боясь присутствия рядом с ними человека, спали или паслись, играли или наблюдали за шелестом листвы. Но не все спешили расслабиться и подставить спинку погреться под последними теплыми лучами солнца. Чуть поодаль от скопления вигвамов стоял рыжий конь, беспокойно оглядывающий окрестности. Его уши, порванные во множестве мест, дергались из стороны в сторону, стремясь поймать малейший звук опасности. На глаза жеребец не надеялся - он был невысокого роста, по сравнению с другими лошадьми индейцев, и дальность обзора была ограничена. Этого жеребца звали Медведь, и он полностью оправдывал своё имя. Рыжий компенсировал свой рост большой выносливостью и силой, которую долго добивался тренировками и скачками по непредсказуемым холмам и лесу. Сейчас Медведь - вожак табуна, и он является им уже третий год, хотя многие новички, обращая внимание на его рост, но не на силу, вызывали его на бой за главенство. Но жеребец быстро отбивал их желание, оставляя на память следы от укусов. Медведя не волновали известия о пуме. Он видел её падение в водопад и знал, что, если она осталась жива, то всё равно слишком сильно ранена пегим жеребцом-одиночкой. Жеребец встряхнул головой и перевел взволнованный взгляд на корал, где обычно держали новых пойманных или украденных лошадей. Сейчас там ярко выделялось крупное пегое тело, неподвижно лежащее уже весь день. Рядом с ним высилась небольшая нетронутая горка красных спелых яблок, дожидающаяся пробуждения коня. От мудрого взгляда Медведя не ускользнула ни одна особенность чужака: он заприметил его странное, слишком мощное строение тела для мустанга, его недлинную гриву, медленно растущую явно после стрижки и, конечно, его клеймо US на плече, перечеркнутое свежими рваными ранами от когтей большой кошки. Рыжий вожак сразу понял, что этот одиночка - сбежавший жеребец, домашняя зверушка солдат из форта, и боялся, что его пегая шкура невольно принесет неприятности в их тихое существование. "От домашних радости не жди, - подумал жеребец, невольно начиная выискивать по окрестностям пегую Грозу и новенького буланого жеребца, - они всегда приносили нам проблемы. Особенно своей неспособностью к выживанию. - Взгляд Медведя вновь остановился на корале. - Хотя этот жеребец смог победить пуму, надолго отбив у неё желание возвращаться в эти края, и спас моего сына... Может, он и не настолько бесполезен, как кажется. Время покажет". Фыркнув своим мыслям, он начал спускаться вниз, к коралу, заметив шевеление пробуждающегося жеребца. У Аламо никогда в жизни не болело тело так сильно, как сейчас. Казалось, будто он прошел под седлом тяжелого наездника карьером сотни миль. Едва слышно простонав, жеребец приоткрыл глаза и тут же зажмурился и потряс головой, ослепленный солнцем. Наконец, боль в глазах прошла, и Аламо вновь разомкнул веки и осмотрелся. "Что это за место? - подумал он, с непониманием на морде оглядывая хрупкое на вид ограждение корала. - Что за дела? - его взгляд упал на кучку яблок. Рот мгновенно наполнился слюной, а в желудке заурчало, но жеребец заставил себя осматриваться дальше. - Я не по... Ох, нет, только не это! - Аламо увидел стоящие неподалеку вигвамы. Его ещё спящий нос учуял запахи костра и еды, а плохо слышащие уши поймали звуки бурлящего жизнью посёлка. - Во имя всех духов природы, что со мной произошло?!" Аламо попытался подняться, но онемевшие от долгого лежания ноги не хотели слушаться, однако после нескольких попыток жеребец наконец-то смог встать. Ноги мелко дрожали от натуги, а передняя левая вообще не чувствовалась, но конь не намеревался быстро сдаться. На негнущихся ногах, с дикой болью в плече и шее, жеребец подошел поближе к забору и, прислонившись к нему, тяжело вздохнул. Ограждение от его веса прогнулось и дерево застонало, но выдержало немалый вес животного. Чувствительность кожи потихоньку вернулась, и Аламо ощутил приятную, но неестественную прохладу, пятнами покрывавшую шею и тянувшуюся по плечу и ниже, вдоль ноги. Изогнув шею, он увидел, что на свежих ранах от когтей пумы лежит какая-то странная субстанция светло-зелёного цвета, едва слышно пахнущая цветами, травяным соком и топленым жиром. - Да что же случилось? - тихо спросил сам у себя жеребец, не ожидая ответа, но... - Ну, ты подрался с пумой, спасая моего сына, но после битвы упал в обморок, и тебя притащили сюда, в посёлок, - ответил грубоватый хриплый голос. Обернувшись, Аламо увидел невысокого, но мускулистого жеребца, который, скептически осматривая пегого, неспешно подходил к коралу. - Я смотрю, ты самостоятельно встал. Значит, не такой изнеженный, как другие домашние. - Я не домашний! - гневно фыркнул Аламо, прижав уши и прищурив глаза. - Кто ты? И что произошло? Как я оказался здесь? И чем покрыта моя шкура!? - Успокойся, - коротко фыркнул рыжий и подошел к Аламо. - Моё имя Медведь, я вожак местного табуна лошадей индейцев, я везу на своей спине вождя племени Лакота. Как я уже сказал, ты потерял сознание после битвы, и мой хозяин решил, что тебя надо спасти. Честно говоря, я был согласен с ним до того момента, как мне пришлось тащить тебя на носилках. Ты очень тяжелый. – Медведь усмехнулся, обнажив сломанный резец, но тут же вновь посуровел, глядя прямо в глаза Аламо. - Твои раны осмотрел наш шаман, Коготь Орла. Именно он покрыл твои ранения целебной мазью. Скоро они заживут, но останутся шрамы, - рыжий мотнул головой в сторону перечеркнутого клейма, - хотя некоторые из них символичные и очень пойдут тебе. Аламо задумчиво шевелил ушами, внимательно слушая вожака. Дослушав до конца, он тихо вздохнул: - Вот оно как... Я надеюсь, меня не будут приручать? - жеребец прищуренным глазом оглядел вигвамы. - я ведь их одним ударом поубиваю. -Скорее всего нет, не будут, - ответил Медведь, тоже переводя взгляд на посёлок. - Но это ведь люди. Они всегда всё стараются приручить, даже если это запрещено. И да, - морда рыжего вновь посуровела, и он посмотрел на Аламо, прижав оборванные уши к голове, - даже не вздумай обижать нашего шамана. Он спас тебя от смерти, быстро залатав твои раны. Хоть одно фырканье в его сторону - и я тебе откушу уши, ясно? Аламо презрительно скривил морду, обнажив резцы: - Я не буду терпеть, если на меня захотят сесть. Я достаточно натерпелся в форте седла и уздечки. - У индейцев нет седел, - ответил Медведь, отходя от корала, - и уздечки у них не такие, как у белолицых. Ладно, я тебя предупредил насчет шамана. И буду начеку. Медведь развернулся и рысью двинулся на холм. Аламо наблюдал за его подъемом, думая, как же этот низенький конь допрыгнет до его ушей. Но решил, что лучше поверит ему на слово. Подъем и разговор с вожаком вымотали жеребца, и он, осторожно помотав головой, пытаясь отогнать усталость, вновь оглядел корал, надеясь найти какое-нибудь место поудобнее. И вновь взгляд упал на кучку яблок. "Надо поесть, - лениво вспыхнуло в голове коня, - иначе могу больше не встать". Аламо попытался оторваться от забора, который так хорошо поддерживал его мощное тело от падения. С третий попытки ему это удалось, однако он не учел тот факт, что был ещё слаб от долгого лежания. Широко расставив дрожащие ноги, Аламо усмехнулся, подумав, что сейчас он больше напоминает новорожденного жеребёнка, чем взрослого сильного жеребца. - Хорошо, что этого не видит мой отец, - тихо фыркнул Аламо, неуверенно делая шаг. Когда солнце уже почти коснулось горизонта, а куча яблок заметно уменьшилась, к Аламо вернулись его силы. И хоть поврежденная конечность всё ещё немела и плохо слушалась, он смог обойти весь корал, осмотрев его вдоль и поперек, заодно разминая залежавшиеся мышцы. Иногда к его убежищу подходили люди: мужчины с азартом и интересом оценивали его силу и стать, дети и женщины стремились поласкать и подкормить овощами и свежей травой с ближайших холмов. Но Аламо лишь грозно фыркал на них, прижав уши и отходя в противоположный конец корала. Он не хотел внимания и ласки, только покоя. За эти несколько дней он отвык от людей и не хотел иметь с ними больше ничего общего. Заметив его нежелание общаться, люди перестали подходить, лишь иногда поглядывали на коня, думая, что такой красивый и статный конь – большая удача для племени. Вождь не раз поднимал тему о том, что колонисты очень близки к их поселку и что людям вскоре нужно будет уйти. Такой сильный конь мог бы помочь им быстрее перенести все вигвамы и предметы быта, но надежда людей таяла от воспоминаний, как пегий реагировал на их приближение. Лишь один человек не робел под грозными звуками и движениями жеребца. И он готовился зайти к нему в корал. Аламо стоял, облокотившись на загорождение, и с тоской смотрел на бурлящую неподалеку реку. Во рту было сухо, и яблоки, какими бы они сочными не были, не могли утолить жажду полностью. «Замечательные здесь люди», - подумал Аламо, причмокнув губами. – «Еды оставили, но вот о воде как-то не подумали». Он услышал приближающийся топот копыт и, глубоко вздохнув, обернулся на приближающихся гостей. Вороная кобыла шла легкой рысью к коралу, а за ней, скача во все стороны, спешил малыш Шикоба. Аламо улыбнулся, глядя на резвящегося малыша, и оторвался от забора, чтобы пойти навстречу гостям. Потихоньку, сильно хромая, подволакивая больную ногу, он приблизился к противоположной стороне корала, где его терпеливо ждала лошадь, с теплой и кроткой улыбкой. - Здравствуй, храбрый воин, - сказала вороная, когда Аламо приблизился. Её говор был спешный, и необычный акцент прибавлял незнакомке загадочности. – Я хотела лично поблагодарить тебя, что спас моего сына. Он мой первенец, и не описать словами ту боль, когда я недоглядела за ним, - кобыла опустила свои карие глаза, будто вспомнив те жуткие мгновения, когда малыш провалился в пучину вод, но тут же подняла их обратно, смотря прямо на Аламо, - но духи были благосклонны ко мне, послав тебя! Могу ли я узнать твоё имя, храбрец? - Аламо, - смущенно пробасил жеребец и тут же прочистил горло, стараясь скрыть удивление. – Моё имя Аламо. – Повторил он ещё раз и прислонился к коралу, чтобы было легче стоять. Шикоба подскочил к нему, ткнулся мордой в гнедое плечо и тут же отскочил обратно в траву, заметив её колебание. – Я не храбрый воин, кобыла-мать, я исполнял свой долг. Я не мог оставить малыша в беде. И я очень рад, что Шикоба не пострадал от падения с водопада. Но могу ли я узнать твоё имя? Кобыла, что внимательно слушала его, приветливо улыбнулась на вопрос. По меркам Аламо она была красива: чистая ворона шерсть без отметин, длинная заплетенная в косу грива, на её левом плече красовался полумесяц, нарисованный синей краской. Тонкая, как тростинка, явно породистая и быстроногая. «Такую кобылу я бы не догнал никогда в жизни», - подумал жеребец и мысленно усмехнулся. – «Да в принципе и не хочется. Не моего вкуса». - Моё имя Полночь, - ответила кобыла, кивнув головой в приветствии. – Я оказалась у индейцев в очень молодом возрасте, вместе с сестрой. А сейчас я главная кобыла в табуне. Да, молодой жеребец, отец Шикобы – это Медведь. – Она тихо рассмеялась, увидев удивление на морде коня. – Ты удивлен, что этот коренастый жеребец догнал меня? Ну, скажем, я поддалась ему. – Полночь перевела взгляд на резвящегося рядом жеребёнка, который периодически подбегал к матери, чтобы получить её улыбку одобрения, и убегал обратно в траву. – Шикоба не первый его сын, но любит он его больше всех остальных. - Такого очаровательного жеребёнка трудно не полюбить, - ответил ей Аламо, с усмешкой наблюдая, как Шикоба, заливисто смеясь, пытался поймать ветер, что колебал траву. Его прыжки в разные стороны напомнили ему его детство. – Хорошо, что он родился на свободе. Хоть с детства знает, что такое трава. – Он усмехнулся от собственных слов и, когда Полночь подняла на него вопросительный взгляд, сразу же ответил. - Форт, где я родился и вырос, находился в довольно пустынном ущелье. Там не было травы, только кустарники, которые росли в тени скалистых выступов. Многие пугались их шороха, когда впервые выходили за забор. А здесь хорошо. Здесь теплый ветер и зелень. Да, Шикобе очень повезло. - Как повезло и мне, и тебе. – Ответила ему Полночь, ласково касаясь носом щеки жеребца, всё с той же кроткой и доброй улыбкой. – Не грусти, Аламо. Да, твоё прошлое не изменишь, но это опыт. Опыт, который поможет тебе в будущем. Здесь спокойно. Люди тут приветливые, не обижают нас. – Аламо закатил глаза, но Полночь лишь тихо рассмеялась на его выражение морды и обернулась к вигвамам. Солнце уже постепенно заходило за горизонт, в лесу послышался стрекот сверчков и первые угукания сов. Светлячки под кронами деревьев только начинали свой таинственный танец, Шикобу так и тянуло посмотреть на них поближе, но предупреждающее ржание матери останавливало его и возвращало обратно под её теплый бок. Над вигвамами вился дым, едва колебавшийся под ветром, запахи приготавливаемой пищи окружили посёлок, и собаки пересели ближе к кострам в надежде на подачку. Лошади тоже потянулись с лугов и холмов к жилищу человека, ночью начинает холодать, а у костров в окружении собратьев легче переносить холода. Аламо вздохнул, понимая, что эту ночь в корале он проведёт один, под звёздами, но в холоде. Полночь сочувственно посмотрела на жеребца, понимая причину его вздоха, но ничего не могла сделать: старшей кобыле следовало следить за подопечными наравне с вожаком, да и Шикобе надо было уже ложится спать, он был мал для поздних прогулок. - Аламо, - тихо позвала кобыла жеребца, что с тоской смотрел в сторону реки, и, дождавшись, когда он обернется, коротко кивнула, отходя от корала. – Нам пора уходить. Завтра мы зайдём к тебе ещё, ты очень понравился Шикобе, да и Медведь не против. И я понимаю, что тебе здесь одиноко. – Коротким фырканьем она позвала к себе резвящегося сына. Когда Шикоба прижался к её ногам, она ахнула и резко подняла голову к Аламо. - Я вспомнила одну вещь! Аламо, за тобой и твоими ранами следит наш шаман… -Да, Полночь, я знаю. – Ответил ей жеребец, отрываясь от ограждения. Забор с гневным скрипом встал на место. – Медведь говорил об этом. И говорил, чтобы я был к нему добр, иначе оборвет мне уши. - И он может легко сделать обещанное. -Я понял это и не собираюсь ничего делать. Ну, вам пора идти. Буду завтра вас ждать. – Аламо опустил голову и протиснул белый нос в щель между ветвями. – До завтра, храбрый жеребёнок. - Добрых снов, Аламо! – Шикоба прикоснулся своим чуть влажным бархатным носом к морде Аламо и рванул за уже уходящей матерью. Немного поглядев им в след, жеребец отошел в глубь луга, ближе к лесу, надеясь, что там будет не так подветренно. Его нога слушалась всё хуже и хуже, остатки мази загрязнились и потемнели, большая её часть оставалась на ограждении корала, и Аламо ничего не мог с этим поделать. Усталость от последних пережитых дней камнем упала на его плечи, и ему казалось, что если он сейчас ляжет, то моментально уснет до завтрашнего дня. Но мечты о сне пришлось отложить, когда звук открывающегося корала заставил его вздрогнуть и прогнать дремоту. Аламо резко обернулся, одновременно поворачиваясь передом к воротам, в которые входил одинокий индеец. Жеребец прижал уши и грозно гукнул, пытаясь его припугнуть, но индеец лишь усмехнулся, закрывая ворота и стягивая с плеча сумку. Он держался на расстоянии, но не скрывал ничего, что делал, и Аламо остался на месте, крепко держась на всех четырех ногах, какую бы боль ему это не приносило. Его уши остались прижаты, и шумное дыхание перекрывало все другие звуки сумерек. Индеец поглядывал на него краем глаза, присев на корточки и доставая из сумки разные горшочки и бурдюки из кожи. До Аламо дошёл слабый запах мазей, и он чуть успокоился, поняв, что к нему зашёл никто иной, как Коготь Орла, местный шаман. Он посмотрел в сторону посёлка, услышав перемену шума, и увидел нескольких молодых мужчин, которые держали в руках верёвки и с беспокойством смотрели на корал. «Они стоят поодаль, не подходят ближе, - подумал Аламо, переводя взгляд то на них, то на индейца, что продолжал копошиться в своих банках и сумках. – Ждут, когда я что-то сделаю, ждут, когда нападу». Жеребец понимал, что если он что-то сделает с шаманом, то не только Медведь оторвёт ему уши. Он не знал, как индейцы наказывают своих лошадей, и не хотел узнавать, и, вспомнив ощущения от плети его всадника, вздрогнул. Решив отвлечься, он начал осматривать этого храброго шамана, что в одиночку зашёл в корал к полудикому раненому жеребцу. Индеец был пожилым. Его седые волосы окрасились жёлтым цветом под заходящим солнцем, а выбившиеся из двух кос тонкие волоски в беспорядке шевелились под ветром. На голове была широкая расписная лента, концы которой покоились между лопатками и были украшены разномастными перьями. Лицо покрыто множеством морщин, губы, сухие и тонкие, постоянно шевелились, пока индеец перебирал баночки и что-то смешивал в миске. На шее его болталось ожерелье из когтей орла. Рубашка из оленьей кожи была скромно украшена на рукавах, но выделялась большим количеством кармашков, и периодически шаман доставал то из одного, то из другого сухие веточки и цветы, добавляя их в смесь. Обычными мягкие штаны и мокасины из той же кожи светлых цветов выглядели удобными и теплыми. Во всем его облике не было ни страха перед диким животным, ни гнева, ни упрямства, только доброта, индеец будто излучал внутренний свет, который частично успокоил Аламо. Его руки, тоже покрытые морщинами и старческими пятнами, помешивали свежую мазь, куда периодически добавлялись новые ингредиенты. Жеребец не поднял ушей, но дыхание его стало чище, а поза не такая грозная. Он не доверял этому человеку, но и не видел в нем угрозы. И, будто поняв это, индеец поднял на него глаза, светло-карие, и по-доброму улыбнулся - в уголках глаз и носа углубились морщины. Он кивнул головой, будто поняв жеребца, и с кряхтением встал, оперевшись на забор корала, держа в одной руке миску с готовой мазью. - Я знаю, что ты сбежал из форта, юный конь, - сказа шаман скрипучим старым голосом, от неожиданности Аламо фыркнул и дернулся задом от человека. Тот же, не обращая внимания на испуг жеребца, медленно приближался к нему. – И знаю я, что ты не хочешь видеть людей после такого, но, увы, судьба решает по-другому. Остановившись в нескольких шагах от морды Аламо, он вытянул вперед руку, ладонью вверх, на что жеребец грозно заржал и отклонил назад голову. Аламо хотелось встать на дыбы, пригрозить этому человеку, чтобы тот не творил глупостей, но не мог встать на задние ноги, слабость давила на него, и он смог лишь немного приподнять передние, привстав над человеком. Мужчины у поселка с испуганными восклицаниями дернулись в сторону корала: увидев, как огромный конь привстал над их хрупким пожилым шаманом, они думали о худшем исходе. Они видели гневно прижатые уши коня, его оскал, слышали его дыхание и угрозу в ржании, вся поза коня показывала силу, мощь и ярость. Но они остановились так же резко, как и начали движение, когда увидели, что конь с болезненным ржанием медленно опустился на землю и лег на бок. Шаман легким касанием к щеке коня успокоил его, но, решив больше не беспокоить животное, ловкими движениями очистил раны от остатков мази, омыл их чистой водой из кожного мешка на поясе и начал аккуратно класть свежую мазь. На каждое его движение конь вздрагивал и фырчал, но не вставал и не пытался оттолкнуть человека, и мужчины успокоились, поняв, что животное поддалось. Аламо хотел лишь пригрозить, чтобы шаман не творил глупостей, но резкая вспышка боли в плече ослепила его, и он с болезненным стоном опустился на землю. Он слышал восклицания у вигвамов, слышал, как на его стон отозвался Шикоба, но больше не пытался встать. Да, он сдался в этот раз и даже не отреагировал на прикосновение старческой руки к его морде, ему было всё равно, боль в плече перекрыла все другие эмоции. Шаман был ловок, и любые его прикосновения были легки и точны, не причиняли лишнего беспокойства. Но когда он начал накладывать свежую мазь, Аламо не мог удержать фырчания: она щипала и жгла, и даже тихое шептание целителя не унимало этот дискомфорт. - Лежи, лежи, грозный жеребец, - уже громче сказал Коготь Орла, и Аламо невольно дернул ухом в сторону его голоса. – Никто не будет тебя приручать против твоей воли, ты слишком сильный и грозный, люди тебя боятся. И ты ранен, раны твои глубоки и опасны. Так что отдыхай. Ты останешься у нас столько, сколько будет нужно, не тебе это решать. Смыв остатки мази с рук, шаман ласково провёл ладонь по вздымающемуся пегому боку жеребца, заставляя того поднять голову. Аламо внимательно смотрел на шамана, но не делал попыток встать или угрожать. Он понимал, почему Медведь так ценит этого человека. Он не представлял угрозы лошадям - только лечение, только покой. Пегий так и не встал, взглядом провожая шамана, и, когда тот собрал свои вещи и покинул корал, положил голову обратно на землю. Жжение от мази постепенно проходило, и Аламо закрыл глаза, прислушиваясь к звукам окружающей среды, постепенно засыпая.